Текст книги "Маршал Рокоссовский"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

ГОРЬКИЙ ГОД

И был печально известный 1937 год. Год позора и унижения человеческого достоинства, год безграничной власти кремлевской верхушки. О том времени маршал Жуков вспоминал: «В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было – старались говорить в присутствии третьих лиц-свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая эпидемия. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха быть заподозренным в нелояльности. И эта жуткая обстановка продолжала накаляться…»

Несмотря на личные качества и успехи, продвижение по службе у Константина Константиновича Рокоссовского проходило туго. Тормозом была его национальность: поляк.

Вот как его характеризовали годовые аттестации: 1923 год. «Энергичный, инициативный и решительный командир. К делу относится с любовью. Пользуется большим авторитетом. Обладает незаурядными умственными способностями….»

1926 год. «Политически развит хорошо. Несмотря на то, что тов. Рокоссовский в течение ряда лет аттестуется на должность комбрига, но ввиду ряда неблагоприятных обстоятельств остается на должности командира полка (причина – национальность. – А. К.). Имеет большой тактический кругозор и с успехом руководит кавбригадой (к временному командованию допущен, но в должности не утверждается. – А.К.). Будучи чрезвычайно скромным и лишенным всяких карьеристских целей, он, безусловно, мирится со своим положением…»

1930 год. «Оперативная и тактическая подготовка хорошая. В самой сложной обстановке ориентируется быстро и хорошо. Способный командир, энергичный и решительный. Обладает сильной волей и большим самолюбием, которое иногда порождает упрямство…»

1934 год. «Тактически, оперативно подготовлен, обладает боевой инициативой. Отлично владеет конным делом…»

В 1936 году за успехи в боевой подготовке подчиненного соединения Рокоссовский награждается высшей правительственной наградой – орденом Ленина.

В начале 1936 года Рокоссовского перевели из Забайкалья в Псков, где он принял командование 5-м кавалерийским корпусом, входившим в состав Ленинградского военного округа. В короткий срок он зарекомендовал себя в новой должности весьма положительно.

В аттестации отмечалось: «За полгода пребывания в округе на должности комкора 5-го кавкорпуса показал умение быстро поднять боевую подготовку вновь сформированных дивизий. На маневрах дивизии действовали удовлетворительно. Сам комдив Рокоссовский показал вполне хорошее умение разобраться в оперативной обстановке и провести операцию. Очень ценный растущий командир. Должности командира кавалерийского корпуса соответствует вполне. Достоин присвоения звания комкора. Комвойсками ЛВО – командарм 1-го ранга – Б. Шапошников».

Да, аттестацию подписал тот самый Борис Михайлович Шапошников, который вскоре стал маршалом и начальником Генерального штаба, первейший знаток военной науки, авторитет которого признавал сам Сталин.

Однако в августе 1937 года Константин Константинович, став жертвой клеветы, был арестован. Его обвиняли в связях с польской и японской разведками, во враждебной деятельности и других антиправительственных деяниях. Доказать абсурдность обвинения не было никакой возможности. Ловкачи из НКВД дело стряпали умело.

Сын Рокоссовского Виктор Константинович рассказал, как в глухую осеннюю ночь 1937 года его, десятилетнего мальчугана, разбудил настойчивый стук в дверь. Они тогда с матерью жили в Иркутске.

– Кто там? Что надо? – дрогнувшим голосом спросила Людвига Викторовна.

– Открой, Люда! – послышался голос соседки. – Нужно передать тебе кое-что.

Загремела защелка, и в комнату вместе с соседкой и дворником вошли незнакомые люди в овчиных полушубках, форменных фуражках, отливающих блеском хромовых сапогах.

– Вот ордер на производство обыска, – сказал один, показывая бумажку. – А они, – указал на соседку и дворника, – понятые, свидетели, стало быть. Есть ли что в квартире, принадлежащее Константину Рокоссовскому?

Мать достала из верхнего ящика стола плоский браунинг отца, молча подала.

– И это все?

– Он с семьей живет в Пскове, там его квартира, в ней и ищите, – ответила мать.

– Мы уже там были, решили проверить здесь.

С привычной тщательностью они перебирали содержимое ящиков старого комода, перетряхивали постели, перелистывали книги, даже учебники Виктора, обстучали подоконники и половицы пола.

Виктор с испугом наблюдал за происходящим. Никак не мог понять, почему эти военные люди так недобро настроены против отца, которого все мальчишки двора считали героем гражданской войны, преданным Родине красным командиром.

Уходя, старший с напускным сочувствием сказал матери:

– Вам бы впору, гражданка Брыловская, написать заявление в осуждение предательской деятельности врага народа Рокоссовского. Так для вас будет лучше. Да и нелишне бы сменить сыну фамилию.

– Ничего делать не буду, – решительно ответила мать. – Чему быть, того не миновать.

На следующий день к дому подкатил автомобиль с грузчиками. Старший из них зачитал матери постановление о конфискации имущества. Она начала было возражать, но тот, не слушая, приказал выносить из квартиры указанные в списке вещи. Виктор помнил, как со стены над его кроватью сорвали ковер, сшитый из оленьих шкур, вылили из аквариума воду вместе с рыбками. Вынося опорожненную емкость, один из грузчиков посетовал:

– И с этим добром нам еще возиться…

– А мы сделаем так, – ответил другой и ударил камнем по аквариуму. Осколки со звоном разлетелись. – Вот и избавились.

Потом заявился домоуправ, сказал, чтобы в течение дня квартиру освободили.

– Куда же нам идти? – со слезами на глазах спросила мать.

– Это нас не касается. Квартира предназначена очередному жильцу.

И директор театра, где работала мать, сказал, что в связи с сокращением штата она увольняется.

Такие удары судьбы могла выдержать не всякая женщина. Еще через два дня Людвига Викторовна с Виктором сели на московский поезд. Они возвратились в родной Смоленск.

Почти три года находился Константин Константинович под арестом в печально знаменитых петербургских «Крестах». Для будущего полководца это было тяжелое, вычеркнутое из жизни время.

Сутками продолжались допросы. В пыточных камерах морили голодом, холодом, жаждой. Заточали в камеру смертников, дважды ночью вывозили в лес на расстрел. Но он выдержал нечеловеческие испытания, выстоял. Ни на кого не дал показаний, ни одного человека не арестовали по его делу.

Позже Сталин поинтересовался:

– Там били?

– Били, – ответил он, глядя в пронзительные глаза всесильного вождя.

Вспоминать о пережитом не любил. Когда его об этом спрашивали, замыкался или переводил разговор на другое.

Репрессиям в то время подверглась значительная часть офицерского корпуса Красной Армии. Многие были расстреляны. Рокоссовский чудом остался в живых.

А меж тем нарастала угроза новой войны. Ее огонь уже полыхал в Европе, подняла голову и японская военщина. Обстановка вынуждала пересмотреть сфабрикованные «дела» на некоторых военачальников.

На всю жизнь в памяти Константина Константиновича сохранился студеный мартовский день, когда его вызвали в канцелярию тюрьмы.

– Рокоссовский? – хрипло спросил усач, обутый в добротные теплые бурки и посмотрел на рваные опорки арестованного.

– Точно так, гражданин начальник.

– Это какой же у тебя нашелся покровитель?

– Не могу знать.

– Знаешь. Все знаешь, только прикидываешься. Ну, да ладно. Получай для воли документ, – и подал листок серой бумаги.

«Для воли? Не ослышался ли?» – С трудом сдерживая волнение, Константин Константинович взял бумагу, стал читать.

«Справка. Выдана гр-ну Рокоссовскому Константину Константиновичу, 1896 г.р., происходящему из гр-н б. Польши, г. Варшава, в том, что он с 17 августа 1937 г. по 22 марта 1940 г. содержался во внутренней тюрьме У ГБ НКВД ЛО и 22 марта 1940 г. из-под стражи освобожден в связи с прекращением его дела. Следственное дело № 25358 1937 г.».

Он не стал вчитываться в подписи. Была бы печать. А она была: круглая, лиловая, с отчетливым оттиском.

– Надлежит ехать в Москву, в свой наркомат. И без задержки! Такое поступило распоряжение, – прохрипел усач. – Можешь идти.

Уже на следующий день Константин Константинович был в столице. Приведя в порядок свой вид, направился на Арбат, в Дом НКО.

– По распоряжению наркома Обороны вы зачисляетесь снова в кадры Красной Армии с присвоением звания генерал-майора и предоставлением месячного отпуска, – сообщили ему в главном управлении кадрами.

После отдыха в Сочи его принял нарком. Когда-то Тимошенко был его непосредственным начальником, знал Рокоссовского как перспективного командира. И не без его участия тот был вызволен из тюрьмы.

– Готовьтесь, генерал, принять свой корпус. Он сейчас находится в пути и будет сосредоточен «в Киевском военном округе. Командующим там ваш старый знакомый, Жуков. Он теперь генерал армии.

Некогда его подчиненный, Георгий Жуков взлетел после халхингольских событий на такую высоту! А он, его начальник, лишь в первом генеральском чине. Ну как тут не вспомнить Пушкина и его пророческие слова о вещей силе судьбы!

Впервые они встретились осенью 1924 года в Ленинграде, на Высших кавалерийских курсах усовершенствования командного состава. Обоих зачислили в одну группу. И еще Баграмяна, Еременко. В течение года они постигали азы военной науки.

Вспоминая то время, Рокоссовский писал: «Жуков как никто отдавался изучению военной науки. Заглянем в его комнату – все ползает по карте, разложенной на полу. Уже тогда дело, долг для него были превыше всего».

А о самом Рокоссовском маршал Баграмян отзывался так: «Особую симпатию в группе вызывал к себе элегантный и чрезвычайно корректный Константин Константинович Рокоссовский. Стройная осанка, красивая внешность, благородный, отзывчивый характер и великолепная спортивная закалка, без которой кавалерист – не кавалерист, – все это притягивало к нему сердца товарищей. Среди нас, заядлых кавалеристов, он заслуженно считался самым опытным конником и тонким знатоком тактики конницы».

По окончании школы пути Жукова и Рокоссовского разошлись. Словно о них писал широко известный поэт довоенной поры:

«На Запад поехал один из нас, на Дальний Восток другой».

Жуков получил назначение в Белоруссию, Рокоссовский на восток, в Забайкалье, в Сретенск с его могучей, полноводной Шилкой, раздвинувшей лесистые сопки.

Тогда же на КВЖД произошел конфликт: враждебные силы попытались отторгнуть от Советского Союза железную дорогу. Кавалерийскую бригаду Рокоссовского подняли по тревоге, и она показала свою боевую мощь. К двум орденам комбрига прибавился еще один.

Прошло немного времени, и в мае 1930 года Жуков принял под свое командование 2-ю кавалерийскую бригаду 7-й дивизии. Дивизией командовал бывший его однокашник Константин Рокоссовский.

Не жаловали они штабную службу, но сознавали всю ее важность и необходимость, потому что обеспечивала она в конечном счете победу.

И вот встреча в Киеве старых друзей после долгой разлуки. Жуков был в зените славы: Герой Советского Союза, один из лучших советских полководцев, командующий ответственным, Особым округом, сам Сталин ему покровительствует!

– Тебе, Костя, надо переключаться с. кавалерии на механизированные войска. В предстоящей войне, а она не за горами, эти войска явятся решающей силой.

НАКАНУНЕ

В правоте слов Жукова он убедился, когда участвовал летом 1940 года в освободительном походе в Западную Украину. Да, действительно, на смену коню пришел мотор. Танки, мотопехота, подвижная артиллерия на механической тяге – вот решающая сила в надвигающейся войне.

Тут нужно отметить одно из важных качеств будущего полководца – его способность критически осмысливать события и явления, уметь видеть в них полезное, новое, необходимое для успеха в боевой практике, а также выявлять устаревшее и вредное для дела, которое следует немедля устранять.

К своему огорчению, в то предвоенное лето Рокоссовский увидел много такого, что отрицательно сказывалось на боеготовности войск и могло вредно отразиться на их боеспособности в близкой войне.

В мае 1941 года он участвовал в полевой поездке в приграничную полосу, где имел возможность ознакомиться с положением дел по созданию нового укрепленного района. Оно вызывало тревогу. Старые УРы (укрепленные районы) были разрушены и заброшены.

Потом, много позже, работая над книгой, он вспомнил о той поездке и упомянул в рукописи. К сожалению, строгая цензура не пропустила «вольнодумства» в печать. А тогда он писал:

«Невольно возникал вопрос, на что мы рассчитываем, чем объяснить такую беспечность, проявляемую со стороны Генерального штаба и командования КОВО. Нам, командирам корпусов, было видно, что положение, в котором находились войска округа, не соответствует складывающейся общей военной обстановке.

Надежда на то, что полевая поездка явится началом мероприятий по приведению войск в состояние боевой готовности, а их расположения – в соответствие с боевой обстановкой вероятного нападения немцев, не оправдалась.

Разбор полевой поездки, произведенный командующим округом, был весьма бледным, не дающим возможности определить, что преследовалось этим мероприятием. У меня лично да и у многих генералов сложилось весьма невыгодное впечатление о командующем округом генерале М. П. Кирпоносе. Не по плечу ему была ответственная должность» [1]1
  Здесь и далее выделенный текст обозначает изъятые из рукописи цензором фрагменты, не вошедшие в книгу маршала «Солдатский долг».


[Закрыть].

Рокоссовский утвердился в своей правоте, когда перед убытием по вызову Ставки в Москву оказался 14 июля на КП фронта в кабинете командующего генерала Кирпоноса.

«Меня крайне удивила его резко бросающаяся в глаза растерянность. Заметив, видимо, мое удивление, он пытался напустить на себя спокойствие, но это ему не удалось. Мою сжатую информацию об обстановке на участке 5-й армии и корпуса он то рассеянно слушал, то часто прерывал, подбегая к окну с возгласами: «Что же делает ПВО?.. Самолеты летают, а никто их не сбивает… Безобразие!» Тут же приказывал дать распоряжение об усилении активности ПВО и вызове к нему ее начальника. Да, это была растерянность, поскольку в сложившейся на то время обстановке другому командующему фронтом, на мой взгляд, было бы не до ПВО.

Правда, он пытался решать и более важные вопросы. Так, несколько раз по телефону отдавал распоряжения штаба о передаче приказаний кому-то о решительных контрударах. Но все это звучало неуверенно, суетливо, необстоятельно. Приказывая бросать в бой то одну, то две дивизии, командующий даже не интересовался, смогут ли названные соединения контратаковать, не объяснял конкретной цели их использования. Создавалось впечатление, что он или не знает обстановки, или не хочет ее знать».

Никто из авторов военных мемуаров не говорил с такой прямотой о полководческой неподготовленности генерала Кирпоноса, командовавшего наиболее мощным, Особым военным округом. Войска этого округа должны были принять и отразить первый, самый сильный неприятельский удар. Задача архиважная и наитруднейшая, роль командующего – чрезвычайная. Вряд ли мог с ней справиться новоиспеченный командующий, вчерашний командир дивизии.

О военных достоинствах генерала Кирпоноса можно судить по его анкетным данным. В гражданскую войну он – командир батальона, начальник штаба, помощник командира и командир полка. С 1922 года – начальник и комиссар школы старшин. После окончания академии был начальником штаба стрелковой дивизии, а затем начальником Казанского военного училища. Участвовал в трехмесячной советско-финляндской войне, командовал 70-й стрелковой дивизией. Там, в марте 1940 года, ему присвоили звание Героя Советского Союза, в апреле он – уже командир корпуса, а в июне, то есть через неполных два месяца, принял командование Ленинградским военным округом. Через полгода, в феврале 1941 года, Кирпонос – командующий Киевским Особым военным округом. Еще через четыре месяца он возглавил решающий Юго-Западный фронт.

Такое молниеносное продвижение по служебной лестнице определялось отнюдь не военным его дарованием, а отсутствием кандидатов на высокие армейские должности. Большая часть достойных военачальников в 1937–1938 годах была уничтожена или находилась в заключении.

Весной 1939 года состоялось всеармейское совещание, на которое были приглашены руководители военных округов. Начальник управления боевой подготовки генерал Курдюмов докладывал: «Последняя проверка, проведенная инспектором пехоты, показала, что из 225 командиров полков только 25 человек оказались закончившими военное училище, остальные 200 человек – это люди, окончившие курсы младших лейтенантов и пришедшие из запаса».

На нехватку офицерских кадров сетовал командующий Закавказским военным округом командарм Н. В. Куйбышев – брат известного политического деятеля.

– Куда же девались командиры? – спросили его.

– Переведены в ведомство Наркомвнудел без занятия определенных должностей, – с горьким сарказмом ответил командующий и продолжил: – Как может быть хорошим командир Грузинской дивизии Дзабахидзе, который до этого в течение двух лет командовал только ротой и больше никакого командного стажа не имеет?

Сидевший в президиуме Буденный подал реплику:

– За год можно подучить.

– Семен Михайлович считает, что если ротой умеет хорошо командовать, то и армией сможет, – дополнил председательствующий Ворошилов.

Вот так! Ротный командир, по утверждению наркома Обороны страны, через год может стать командармом. И потому в силу необходимости «пекли» скороспелых командиров полков и дивизий. И командармов тоже. Поистине, не до жиру, быть бы живу.

Читаю изъятые из рукописи слова Рокоссовского, относящиеся к Кирпоносу:

«В эти минуты я окончательно пришел к выводу, что не по плечу этому человеку столь объемные, сложные и ответственные обязанности, и горе войскам, ему вверенным».

Опережая совсем близкие события войны, напомним о гибели генерала Кирпоноса, происшедшей 20 сентября 1941 года вблизи местечка Лохвицы. Тогда командующий выводил из окружения штаб Юго-Западного фронта. Обнаружив его, гитлеровцы взяли штаб в плотное кольцо, открыли бешеный огонь. Мина разорвалась рядом с генералом. Почти все руководство фронта нелепо погибло в тот трагический день.

Все это будет позже. Конец же 1940 года ознаменовался для генерала Рокоссовского вступлением в должность командира 9-го механизированного корпуса, который ему надлежало сформировать.

«Формирование проводилось поспешно, – писал он. – Боевая техника, предназначенная на вооружение, поступала медленно, в недостаточном количестве и преимущественно устаревших образцов… Несколько смущало нас и непонятным было спокойствие, царившее в наших руководящих кругах. Да и со страниц прессы веяло успокоенностью. Ничто не напоминало о надвигавшейся угрозе.

Несмотря на это, на душе было неспокойно. Сознание того, что темпы формирования корпуса не соответствуют обстановке, что события могут развернуться значительно раньше, чем мы предполагаем, сильно угнетало…

Откровенно говоря, мы, офицеры, не верили тому, что заключенный между Советским Союзом и Германией договор не будет ею нарушен. Все мы в свое время читали книгу Гитлера «Майн Кампф», и даже содержащихся в ней откровений фюрера было достаточно, чтобы утвердиться во мнении: фашистская Германия не оставит в покое Советский Союз; разделавшись с противником на западе, она нападет и на нас. Молниеносное поражение Франции, преданной собственной буржуазией, и вторжение германских войск на Балканы окончательно убедили, что роковой момент приближается, нужно быть готовым к войне…»

«А в это время в приграничном районе КОВО происходили невероятные вещи, – продолжал свои записи Рокоссовский. – Через границу проходили граждане туда и обратно… свободно разъезжали на автомашинах переодетые в штатскую одежду немецкие офицеры… Нередки были случаи пролетов немецких самолетов. Стрелять по ним было категорически запрещено… Я не мог разобраться, каков план действий наших войск в данной обстановке на случай нападения немцев?

Судя по сосредоточению нашей авиации на передовых аэродромах и расположению складов центрального значения в прифронтовой полосе, это походило на подготовку прыжка вперед, а расположение войск и мероприятия, проводимые в войсках, этому не соответствовали.

Даже тогда, когда немцы приступили к сосредоточению своих войск вблизи нашей границы, перебрасывая их с запада, о чем не могли не знать Генеральный штаб и командование КОВО, никаких изменений у нас не произошло. Атмосфера непонятной успокоенности продолжала господствовать в войсках округа».

Немалый вклад в творящуюся неразбериху в приграничье внес армейский комиссар Мехлис. Являясь заместителем наркома Обороны, начальником Главного политического управления Красной Армии, он пользовался весомым влиянием в решении военных проблем. В ту пору было немало подобных Мех лису эмиссаров. Некомпетентные, самоуверенные, властные и бездарные, они подавляли, подминали под себя и подменяли командующих, стремились навязать им свои решения, не неся при этом никакой ответственности.

Незадолго до того Мехлис побывал в приграничных округах. Узнав, что склады вооружений, боеприпасов, продовольствия, лечебные пункты развернуты в отдалении от границы, он потребовал переместить их вперед, в непосредственную близость к границе.

– Когда наши войска перейдут в наступление, а они должны это сделать, тыл отстанет, войска лишатся необходимого, – доказывал он маршалу Тимошенко.

И тот, недавно ставший наркомом, не смог возразить самоуверенному начальнику ГлавПУРа. В первые же дни войны тыловое хозяйство с огромными запасами оказалось в руках немцев. Наши войска остались без продовольствия, боеприпасов, вооружения.