Текст книги "Маршал Рокоссовский"

Автор книги: Анатолий Корольченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

КОМАНДАРМ 28-й

Преодолевая ожесточенное сопротивление моторизованных частей противника, соединения 28-й армии настойчиво продвигались на запад. И чем дальше они уходили от Волги, тем сильней становилось сопротивление, тем яростней были схватки. Позади был долгий путь через калмыцкую степь с пронизывающими студеными ветрами, обжигающим морозом, бессонными ночами. А до того всю осень армия отражала удары противника, пытавшегося прорваться к устью Волги.

Командовал армией генерал-лейтенант Герасименко. Василий Филиппович относился к тем военачальникам, которые встретили войну в высоких чинах, имея за плечами боевой опыт гражданской войны.

Начав службу в Красной Армии в 1918 году, он принимал участие в боях на Северном Кавказе и Южном фронте. Затем была учеба в объединенной военной школе, в академии имени М. В. Фрунзе. В 1941 году он – командующий войсками Приволжского военного округа. Отсюда, сформировав 21-ю армию, он уже в июне повел ее в сражение.

В исключительно сложных условиях армия не только сдерживала врага, но наносила ему контрудары, даже теснила его. Потом с успехом он командовал 13-й армией, а под Сталинградом – 28-й.

В декабре, в разгар Сталинградской битвы, последовал приказ: наступать. Командующий фронтом указал командарму на карте направление наступления:

– Вот Элиста… Вот Сальск… А далее, Герасименко, возможен Ростов. Вы понимаете, какая это честь – освободить от врага «ворота Кавказа»! – Так называли Ростов.

Сколько было трудных дней, бессонных ночей! Сколько потерь понесла армия, прежде чем вышла на подступы к этим «воротам»!

После овладения Зерноградом стало ясно, что армии предстоит освобождать Ростов. Но прежде был еще Батайск.

На направлении главного удара 28-й армии находились 34-я гвардейская и 248-я стрелковые дивизии. Накануне их командиры были тяжело ранены, соединениями командовали заместители. Командарм выехал к ним, чтобы на месте помочь в трудном деле.

С наблюдательного пункта в туманной дымке видны строения Батайска. Разведка установила, что в городе крепкая оборона с мощными узлами сопротивления, с плотной зоной артиллерийского и минометного огня, каждый метр земли простреливается десятками пуль. И ни одного на ней укрытия.

– Докладывайте, комдивы, решения. Как думаете брать город?

Плотно сбитый, невысокий командарм молча слушал гвардейского полковника Дряхлова, потом подполковника Ковалева.

– Нужно действовать наверняка. И добиться успеха малой кровью. – Решения командиров его не устраивали. – Послушаем начальника разведки.

Начал докладывать майор. Говорил он толково, со знанием дела, было видно, что разведка достаточно поработала. Вдруг генерал остановил его:

– Повторите о ночном охранении!

– Установлено, что на ночь немецкие солдаты отводятся с боевых позиций в тыл, на обогрев. В окопах остается лишь охранение.

– Вот это важно! – воскликнул генерал. – Наступать на Батайск будем ночью.

Поддержанные танками, солдаты пехоты ворвались в город столь стремительно, что противник не смог оказать серьезного сопротивления. Лишь на северной окраине, где ему подоспела помощь, он предпринял яростные контратаки.

На железнодорожных путях стояли десятки эшелонов с танками, машинами, военным снаряжением, зерном. Они должны были отправиться через Ростов на запад, но не успели.

Несмотря на сильное сопротивление противника, судьба Батайска была решена, к утру он был освобожден. Выбили немцев и из Койсуга. Соединения 28-й армии прорвались к Дону. Впереди на возвышенности раскинулся Ростов. Над ним полыхало зарево, в низком небе висело черное облако.

Обеспокоенный потеплением погоды и таянием на Дону льда, командующий Южным фронтом генерал Малиновский потребовал от командарма проведения ночной атаки:

– Нужно ворваться в город, пока противник не успел организовать оборону. Нельзя допустить, чтобы он закрепился. 44-я армия и казаки Селиванова и Кириченко уже обходят город с запада. Используйте их успех.

– Сегодня ночью атакуем, – ответил коротко командарм. Он и сам понимал, что любая задержка на руку врагу. – Приказ уже отдан.

Учитывая успех казачьей конно-механизированной группы и 44-й армии, генерал Герасименко решил нанести главный удар на левом фланге. Основная роль возлагалась на 34-ю гвардейскую стрелковую дивизию, для чего ее усилили гвардейской танковой бригадой. Туда же подтянули и 52-ю и 79-ю стрелковые бригады. 248-го стрелковую дивизию, которая несла основную тяжесть в боях за Батайск, командарм решил пока иметь во втором эшелоне, чтобы в нужный момент развить полками этой дивизии успех.

Битва за Ростов началась в 1 час 30 минут 8 февраля.

156-я стрелковая бригада подполковника Сиванкова, овладев Зеленым островом, вцепилась в окраинные дома. Правее действовала бригада майора Ходоса. Ей тоже пришлось втянуться в огневой бой. Наступавшая у железнодорожного моста 159-я бригада майора Дубровина прорвалась к вокзалу. Гвардейские полки сумели пробиться в Красный город-сад. Туда же для развития успеха командарм приказал направить 52-ю и 79-ю стрелковые бригады.

О характере боев лучше всего судить по документам. Передо мной боевое донесение командира 52-й бригады, направленное командующему 28-й армии. Полковник Шапкин писал:

«В 4.30 8 февраля батальоны перешли в атаку. В 5.00 они были на середине Дона, где их встретили шквальным минометным огнем. Затем последовала контратака немецких автоматчиков. Отразив ее, батальоны вышли к железнодорожной станции.

В 6.15 противник силой до двух рот при поддержке артиллерии и 5 танков потеснил 1-й и 2-й стрелковые батальоны за линию железной дороги. Разгорелся огневой бой.

В течение дня и ночи 10, 11 и 12 февраля противник неоднократно атаковал боевые порядки бригады. Несмотря на все попытки противника оттеснить батальоны к реке, бригада стойко удерживала позиции».

Бои шли за каждый дом, улицу. Особенно ожесточенными они были в районе вокзала, где бился в окружении батальон старшего лейтенанта Мадояна.

В ночь на 9 февраля генерал Герасименко приказал ввести в бой 248-ю стрелковую дивизию. Ее 905-й стрелковый полк пробился в район вокзала, Лензавода и продолжил наступление к Рабочему городку.

В течение последующих дней шли напряженные уличные бои. Они кипели и в центре, и на окраине.

В ночь на 14 февраля под угрозой окружения противник начал отход. Войска 28-й армии перешли к преследованию.

Вечером 14 февраля Совинформбюро оповестило страну:

«Войска Южного фронта под командованием генерал-полковника Малиновского в течение нескольких дней вели ожесточенные бои за город Ростов-на-Дону. Сегодня, 14 февраля, сломив упорное сопротивление противника, наши войска овладели городом Ростов-на-Дону. В боях за Ростов отличились войска генерал-лейтенанта Герасименко. Первыми ворвались в город части подполковника Ковалева, подполковника Сиванкова, полковника Дряхлова, майора Дубровина. Обходом с запада занятию города содействовали части полковника Шапкина и майора Ходоса».

После Ростовской операции 28-я армия под командованием Василия Филипповича участвовала в прорыве сильнейшей обороны врага на Миусе, освобождала Донбасс, успешно действовала в Мелитопольской операции, прорывала оборону на реке Молочной.

С января 1944 года генерал Герасименко возглавил Харьковский военный округ. Затем являлся народр!ым комиссаром обороны Украины и одновременно командующим Киевским военным округом.

За боевые заслуги ом удостоился высоких правительственных наград: двух орденов Ленина; четырех – Красного знамени, орденов Суворова I степени и Кутузова II степени.

Умер он 13 февраля 1961 года в Киеве.

В Ростове его именем названа одна из улиц.

ОГНЕННЫЙ ДЕСАНТ

Отряд уходил на задание в ночь на 23 октября 1942 года. Вначале поднялся с десантниками на борту четырехмоторный бомбардировщик ТБ-3, управляемый капитаном Гавриловым. Натужно гремя мощными двигателями, низко пролетел над притихшим поселком, зашел далеко в море и там, описав широкое полукружье, развернулся и стал набирать высоту. Словно прощаясь, мигнул цветными точками бортовых огней, и гул стал постепенно удаляться.

За ним взлетел транспортный двухмоторный ЛИ-2 летчика Малиновского. И тоже с десантниками.

Луна светила в полную силу, и самолет казался большой черной тенью с красными и зелеными точками на концах крыльев и хвосте. Пролетев над поселком, он сделал в море разворот и поспешил вдогонку первому, ушедшему в сторону Кавказского хребта. Они летели намеченным курсом к Майкопу.

Советскому командованию стало известно, что на ближайший к городу аэродром стали прибывать немецкие самолеты новейшей конструкции. Их уже было тридцать девять.

Чтобы сорвать нападение противника, было решено нанести по аэродрому удар нашей авиации, а затем сбросить на аэродром десантников для завершения уничтожения самолетов.

Бортовые огни самолетов погасили, иллюминаторы плотно затянули шторками, чтобы не мог наружу пробиться свет. И в самих самолетах лампочки светили вполсилы, освещая затихших людей.

В самолете ЛИ-2 первым у двери расположился Перепелица – небольшого роста, спокойный, но смелый. За ним – белобрысый Муравьев. Гурома обхватил сумку с пулеметными дисками. Рядом с ним Федор Вовк. Далее младший сержант Чмыга – командир группы. А на правой скамье против Перепелицы – Пасюк, Бережной, наводчик пулемета Сотников, Грунский, Фрумин. Все в прошлом моряки-черноморцы, дрались у Одессы, в Севастополе, а до того плавали и летали. Все члены партии и комсомольцы.

Облаченные в комбинезоны, в полном снаряжении, десантники казались неповоротливыми. На груди приторочен вещевой мешок, на ремне – топорик, автоматные магазины, ножи, гранаты. За спиной – парашют и автомат.

Восемнадцать десантников составляли группу прикрытия. Старший – Георгий Чмыга.

Десантники группы прыгают первыми. Приземлившись, они должны уничтожить охрану и вместе с летевшей на бомбардировщике диверсионной группой также уничтожить самолеты врага.

Перед вылетом они дали клятву.

– Идя на выполнение боевого задания, мы, моряки-черноморцы, клянемся тебе, Родина, стойко и мужественно драться с ненавистным врагом, беспощадно уничтожать фашистских гадов и их технику.

Каждый из нас горит благородным желанием мести. Мы будем мстить за отцов, матерей, сестер, за сиротские слезы, за поруганных жен и любимых девушек, за все злодеяния, учиненные гитлеровскими палачами. Никто из нас не дрогнет, как бы тяжело ни пришлось в бою. Будем драться до последнего, а последний – до последней капли крови, но задание выполним!

– Клянемся!..

С убаюкивающим и тревожным гулом самолеты продолжали лететь, приближая десантников к цели. Обогнав бомбардировщик, ЛИ-2 первым подлетал к аэродрому.

– Приготовиться! – из кабины выглянул штурман. И сразу все пришло в движение. Десантники поднялись, поправляя снаряжение и парашют. На передней стенке вспыхнула красная лампочка, взвыла сирена.

Расталкивая всех, к двери спешил штурман. Он ударил по рычагу дверного запора, дернул ручку. Дверь распахнулась, и в самолет ворвался вихрь.

В тот же миг вспыхнул где-то в стороне луч прожектора. И стало светло, как днем. В двери было видно, как внизу на земле часто вспыхивало и мерцало, вверх неслись огненные трассы. Даже услышали, как несколько очередей попало в фюзеляж и кто-то вскрикнул.

Смолкнувшая сирена снова заревела, но уже прерывистыми, бьющими по нервам торопящими гудками. Ей в такт замигала красная лампочка.

– Поше-ел! – Перепелица и Пасюк бросились к дверям и одновременно скрылись в освещенном проеме. За ним прыгнул Муравьев и Бережной, Гурома и Сотников…

– Не мешка-ай! – торопил штурман. – Поше-ел!

Сержант Чмыга едва шагнул, как встречный поток вырвал его из самолета, отшвырнул. Лежащая на кольце рука дернулась, но в самый последний миг он удержался, чтобы не раскрыть парашют. Он падал, освещенный прожектором, и с трудом удерживал руку.

– Четыре… пять… шесть… – медленно отсчитывал секунды свободного падения. Он падал, а луч словно сопровождал его. И еще он видел приближающуюся землю и на ней серебристые тела самолетов, строения, огненные вспышки.

Он рванул кольцо, когда ему показалось, что дальше падать нельзя. Едва парашют распустился, как пули защелкали по упругому полотнищу купола.

Тогда он вспомнил про автомат и, перенеся его из-за плеча на грудь, запустил длинную очередь по одной из вспышек.

– Получай, гад!

Иван Гурома – второй номер пулеметного расчета. У наводчика Николая Сотникова пулемет «дегтярь», а у него снаряженные патронами диски. И патронов он взял россыпью про запас, за счет продуктов. «С харчем как-нибудь обойдусь, было бы чем отстреливаться», – решил тогда десантник.

Оба прыгали одновременно, в две двери, чтобы на земле быстрей встретиться. И под куполом до самой земли следили друг за другом.

Когда Гурома приземлился и прибежал к Сотникову, тот уже лежал за пулеметом.

– Давай магазин, сейчас мы их причешем.

– По ком бить-то? – Иван не мог понять, куда стрелять.

Пальба шла отовсюду: и с восточной стороны, где стояли два прожектора – луч одного упал на аэродромное поле, а второй рыскал в небе, а еще один провожал удаляющийся двухмоторный самолет; и с противоположной стороны, где басовито выбивали дробь крупнокалиберные пулеметы; и от стоянки истребителей, находившейся в южной части аэродрома.

ЛИ-2 удалился, и теперь немцы сосредоточили огонь на десантниках. Со всех сторон неслись частые трассы очередей. Гул моторов, пальба скорострельных зенитных пушек – «эрликонов», дробь пулеметов и автоматов, взрывы и треск от полыхавшего огнем за самолетной стоянкой склада горючего – все слилось в единый хаос.

Отработанным ударом ладони Сотников замкнул на пулемете диск, дослал в ствол патрон.

– Бей по «мессерам»! – предложил Гурома. Лежа, они развернули оружие в сторону стоянки. В свете пожарищ и прожектора на фюзеляжах самолетов отчетливо виднелся в светлом кругу крест. Кресты казались мишенями, и Сотников вгонял в них пулеметные очереди. Бил по дальним самолетам, чтобы не мешать орудовавшим вблизи десантникам. Один из самолетов вспыхнул.

– Горит! – закричал Гурома. – Бей по второму!

У самолетов, тем временем, уже во всю орудовали сержант Чмыга и Вовк. Хватив топориком по плоскости, сержант пробил ее.

– Закладывай бомбу!

Вовк уложил на прорубленное место термитную бомбочку, дернул за кольцо. Бомба вспыхнула голубым огнем, зашипела. Разгораясь, огонь плавил металл, проникая вглубь, к баку с бензином.

Подбежал Капустин.

– У меня тоже бомба!

– Закладывай в следующий «мессер»! – Чмыга уже бежал к стоявшему в капонире самолету.

Муравьев и круглый, подвижный, как ртуть, молдованин Яков Фрумин были неподалеку от аэродромного строения, когда ударила очередь. Оба разом упали. Муравьев достал гранату и метнул в стрелявшего. Прогремел взрыв, очередь оборвалась.

И тут они услышали тяжелый гул бомбардировщика, того самого, на котором находилась вторая группа.

Он летел, освещенный лучами прожектора. Все, что до сих пор стреляло по десантникам, теперь перенеслось к самолету. К нему тянулись десятки огненных струй и каждая, казалось, его пронизывала…

Еще на подходе к цели капитан Гаврилов увидел три огромных пожара. Языки пламени высоко взвивались в черноту ночи и полыхали, высвечивая далеко вокруг строения города. Он знал, что горели железнодорожная станция и мебельная фабрика, подожженные с вечера скоростными бомбардировщиками. Об этом ему сообщили перед вылетом. Проложенный штурманом Косолаповым курс как раз пролегал между двумя пожарами и шел прямо на третий, на аэродром, где вспыхнул склад с горючим.

Два с половиной часа полета от Бабушер – пригорода Сухуми – до Майкопа были позади. Оставались последние минуты, самые ответственные и трудные, после которых самолет развернется и ляжет на обратный курс.

Стрелка альтиметра показывала две тысячи метров. Пора, решил Гаврилов и выключил моторы.

Натужно грохотавшие весь путь четыре двигателя притихли, работая на малых оборотах, и самолет перешел в планирование. Он медленно снижался, и летчик не спускал глаз с прибора высоты в расчете выйти к аэродрому на предельно низкой для десантирования высоте – в четыреста метров.

Правее Гаврилова сидел второй летчик лейтенант Сухих. В отражающем от приборов свете капитан видел его профиль: по-мальчишески вздернутый нос, мягкий округлый подбородок, на месте глаз – темные провалы.

Стрелки на циферблате часов показывали 23.30. Самолет Малиновского уже у аэродрома. Гаврилов видел его. Закончив выброску парашютистов, он удалялся в лучах прожекторов.

Старший лейтенант Косолапов – штурман корабля – напряженно смотрел в наведенный на аэродром прицел.

– На подходе! – доложил он командиру.

– Приготовиться! – подал тот знак в ответ. – Дать команду в салон!

Штурман поспешно поднялся, направился к двери.

– А парашют где? – крикнул командир вдогонку. – Где парашют? Одевай немедленно! Но штурман уже вышел.

– Бесшумно подойти не удастся, – отметил летчик и включил двигатели на полную силу. Стрелка альтиметра показывала высоту полкилометра. Один из лучей прожектора метнулся к самолету: стало до слепоты светло. И второй луч тоже осветил машину.

Началось! Гаврилов закрыл глаза, прожекторы ослепили его.

Впереди возникли разрывы. Они густо вспыхивали, образуя заслон на пути самолета. И позади, догоняя самолет, тоже рвались снаряды орудий.

Удар… Самолет содрогнулся. Потом еще один… И еще… Капитан понял, что снаряды угодили-таки в самолет, куда-то в хвост. Но самолет оставался управляемым. Он продолжал лететь, и теперь уже аэродром совсем рядом. Только бы успеть долететь до цели и сбросить десантников!

Это уж дело штурмана Сергея Косолапова и летевшего в самолете капитана Десятникова. Его же задача – вести самолет.

Сашу Десятникова Гаврилов знал давно. Являясь заместителем командира роты, Десятников отвечал за парашютно-десантную подготовку.

Теперь Десятников должен сбросить с самолета парней и возвратиться с экипажем назад, в Бабушеры.

Пересиливая грохот двигателей, из центрального отсека загремели пулеметы. Это били из спаренных крупнокалиберных шкасов башенные стрелки, недавно зачисленные в экипаж сержанты. Они целили в прожекторы, посылая в них одну очередь за другой.

Свет врывался в самолет через открытые люки, возле которых столпились десантники, ожидая команды. Чуть поодаль стоял штурман. В руках он держал кусок картона, на котором крупно написано: «Приготовиться!» Этот картон Косолапов заготовил накануне. На обороте картона была выведена команда «Прыгай!»

И опять удар в самолет!.. Скрежет разрываемого металла слился со взрывом. Дверцу в отсек, где находились башенные стрелки, сорвало. Пулеметы разом замолкли.

И еще один взрыв прогремел у бомболюков, где находились шесть десантников. Двое упали у самых люков, через которые предстояло прыгать.

– Освобождай люки! – кричал Десятников. – Освобождай!

– Быстрей! Быстрей! – торопил их штурман.

Мальцев и Нащокин с трудом оттянули от люка товарища. Это был Василий Типко. Осколок угодил ему в шею, и из-за ворота куртки с меховым воротником лилась кровь.

Вторым был Пасюк, Алеша Пасюк, спокойный рыжеватый парень, большой трудяга, любивший при возможности поспать да послушать байки. Ему осколок попал в бок, и он еще был жив. Он хрипел, что-то шептал, но из-за гула ничего нельзя было понять.

Все, кто находился в самолете, готовы были броситься прочь из этой летящей цели, по которой со всех сторон били с земли. Вокруг самолета и сам самолет секли очереди зенитных пулеметов и осколки снарядов. Но людей удерживала выдержка и привычка подчиняться командам. Едва люки освободили, как штурман рванулся с места. Держа над головой картон с командой «Прыгай!», он толкал десантников и кричал, повторяя команду:

– Прыгай! Прыгай!

А сам так и оставался без парашюта. Он оставил его на земле.

Люки неширокие, приходилось садиться на край и только потом соскальзывать вниз.

Уже ушли вниз три смены, когда снова прогремело. На этот раз снаряд угодил прямо в левый бак, куда вмещалось две тонны бензина. Взрыв потряс корпус, оглушил всех, кто находился в самолете. Из вспоротой обшивки левой плоскости выплеснулось косматое пламя. Горели пол и стены фюзеляжа, шпангоуты и переборки. Горели люди.

Штурмана корабля Косолапова отшвырнуло куда-то. Лежали без сознания бортовой техник Гогин и его помощник Гонтарев.

Десантники бросились к люкам. Объятые огнем, они живыми факелами вываливались из самолета. Весь в огне выпрыгнул Володя Гульник. За ним бросился Мальцев. Не сбив с себя пламя, он раньше времени раскрыл парашют. И тот вспыхнул…

Капитан Десятников стоял среди огня, руководя выброской. Самолет наклонился влево, в сторону развороченного крыла. И капитан с трудом удерживался на ногах. На нем горела пола крутки, меховой воротник.

– Прыгай же, – толкнул в люк он очередного, последнего. И только тогда прыгнул сам.

Он летел, не раскрывая парашюта больше половины расстояния, отделявшего самолет от земли. Прыгать с задержкой раскрытия парашюта он умел. Сейчас к этому вынуждала обстановка: в свободном падении – он рассчитывал – воздух собьет пламя, а кроме того, он может в воздухе уцелеть.

Первое, что он увидел, раскрыв парашют, самолет. Сильно накренившись на левое крыло, никем не управляемый, бомбардировщик летел, объятый пламенем. Потом он перешел в крутое пикирование и врезался в землю. В месте падения взметнулся огненный шар.

Неподалеку от него спускался на квадратном куполе кто-то из экипажа самолета. Это был капитан Гаврилов.

Когда взорвался бак, горящий поток бензина ворвался через сорванную дверь в кабину летчиков. Пламя взвилось стеной между сиденьями. Все вокруг скрывалось в густом дыме и огне.

– Лейтенант! Сухих! – крикнул капитан Гаврилов помощнику и протянул руку: кресло было пустым.

Тогда он стал работать штурвалом регулировки стабилизатора в надежде посадить самолет на аэродром. Но самолет не подчинился. Он продолжал терять высоту, все более кренясь на левое крыло.

Прыгать! Немедленно прыгать! Летчик встал на сиденье, с трудом подтянулся к левому борту. Несмотря на встречный вихрь, пламя бушевало. Оно обжигало лицо, шею, руки. На капитане горел реглан, даже сапоги охватило пламя.

Закрыв глаза, он перевалился через борт. Подсознательно правая рука дернулась к левому плечу, к кольцу. Он схватил его, потянул, однако рука не могла выдернуть его из брезентового кармашка. Тогда он ударил левой рукой по правой. И тотчас услышал шелест, а потом и тугой хлопок.

Первым к летчику подбежал капитан Десятников.

– Кто это? – вгляделся в распухшее незнакомое лицо. Кожа висела лоскутами, поблескивали выступившие капли жидкости, губы обгорели. – Серафим? Жив? А остальные?..

– Не знаю, – прохрипел летчик.

– Да ты же горишь! – Реглан и в самом деле тлел, источая едкий запах.

– Дай-ка, я ножом…

Стащив с летчика лямки, Десятников вспорол реглан.

Гаврилову стало легче, однако боль не утихла.

Подбежал старшина Соловьев и с ним три или четыре десантника.

– К самолетам! – приказал капитан Десятников. – Соловьев, не теряй времени!

Старшина и десантники бросились к самолетам.

– Гульник, твой крайний слева! – командовал он. – Щербаков, твои рядом два! Павленко, – бери правей!

Теперь пулеметы, что вели огонь по самолетам, простреливали поле аэродрома. Однако, боясь поразить «мессершмитты», пулеметчики не стреляли в сторону стоянки.

А тем временем Десятников намечал путь отхода. Вначале им предстояло выйти к Новым Садам, которые находились юго-восточнее аэродрома, а уж оттуда – в горы. Вести их должны были проводники.

– Терещенко! Суханов! – позвал их Десятников.

Никто не отозвался. Он еще раз окликнул.

– Что кричать-то? Там они остались… – голос не объяснил, где это «там». Но и без того было понятно.

Путь к Новым Садам проходил через стоянку самолетов. Там уже полыхал десяток костров. Языки огня колебались, словно живые, и в свете пожарища мелькали фигуры десантников…

Прошло двадцать минут с тех пор, как первый десантник покинул самолет, а бой на аэродроме кипел вовсю. Прожектора погасли. Видимо, режим работы вынудил выключить их на время. Однако и без них было светло. Горели «мессера», полыхал склад, догорал упавший на аэродром бомбардировщик.

Зенитные пушки перестали стучать, но вовсю продолжалась оглушительная пальба пулеметов и автоматов. Бегущими пунктирами метались над землей трассы очередей. Крякали мины, сея вокруг осколки. Глухо рвались гранаты.

Проводников не было. Находившийся рядом с Соловьевым Гульник сказал, что они из бомбардировщика не выпрыгнули, остались в нем. Старшина понял, что теперь ему придется вести группу незнакомым путем к далекому селению Хамишки, где десантников должны встретить.

– Товарищ старшина, автомобили! – послышался из темноты голос.

На дороге, пересекающей путь отхода, засветили автомобильные фары: целая колонна! Из близлежащих гарнизонов спешило подкрепление. И слышался шум моторов справа, от железнодорожной станции.

Старшина достал ракетницу. В небо взлетела ракета, рассыпалась на зеленые звездочки. Вслед за ней понеслась вторая, тоже зеленая.

– Отходить! Всем отходить!

В группе Муравьева находились Фрумин и Перепелица. Распаленные боем, они отклонились в сторону и после сигнала спешили догнать товарищей. Отходили под огнем невидимого противника. Над ними то и дело слышался короткий посвист пролетавших пуль.

– Не отставай! – Муравьев забежал за длинный сарай. Неподалеку виднелись редкие строения, и Василий надеялся там оторваться от врагов. Последним отходил Перепелица.

Едва миновали крайний дом, как на пути вырос высокий, густо сплетенный колючей проволокой забор.

– Подрывай гранатой! – распорядился Муравьев.

– Дай-ка, попробую ножом! – вырвал из чехла нож Перепелица.

– Не мудри! – остановил Фру мин. – Там на щите лопаты. Попробуем ими…

Он бросился к дому и возвратился с двумя лопатами. Одной перебили нижнюю нитку изгороди. Второй приподняли колючую нить.

А по ним снова начали стрелять.

– Ползите! Я прикрою! – Перепелица отбежал от прохода, лег, вскинул автомат.

Вслед за Муравьевым пополз Фру мин. Позади застучал автомат Перепелицы.

– Отходи, Василий! – крикнул ему Муравьев.

– Уходи… – послышался в ответ оборванный, утонувший в стуке автоматной очереди крик.

В группе, где находился летчик Гаврилов – единственный из экипажа оставшийся в живых, девять десантников. Выбравшись из аэродрома, они натолкнулись на пулеметчика. Гитлеровец заставил их залечь. Освещенные пожарами десантники распластались на земле, потом открыли ответный огонь. Кто-то метнул гранату, но она взорвалась, не долетев до огневой точки.

Лежавший слева сержант Типер, оценив обстановку, отполз в тень. Оттуда перебежал к канаве. Двигаясь по ней, обошел пулеметчика. Приблизившись, достал гранату, выбрал «лимонку», ту, что дает больше осколков, дождался, когда пулемет заработает. И едва тот начал очередь, как Михаил приподнялся и метнул в него гранату.

Иван Касьянов и Александр Щербаков отходили каждый в одиночку. Касьянову удалось перейти линию фронта и добраться до своих. Александру не повезло.

Обожженный и раненный на аэродроме, он на рассвете набрел на дом и постучал в него. Силы совсем оставили его, болью отзывалась каждая клетка. Идти дальше не позволяла раненая нога.

– Кто там? – послышался из-за двери женский голос.

– Раненый я, – ответил десантник, теряя сознание.

Не раздумывая, женщина втащила его в дом. Поплотней завесив окна, зажгла свечу и ужаснулась: вместо лица у незнакомца черная маска; обгорели веки, ноздри. Комбинезон и тельняшка в крови. Кровь хлюпала в сапоге.

С печи испуганно глядели двое ребятишек. Женщина не стала спрашивать, кто он: сама догадалась. Обмыла раны теплой водой, перевязала, лицо, руки, шею смазала жиром. Уложила в дальней комнате. И тут вдруг в дверь забарабанили.

– Марья, открывай! Слышь, стерва!

Женщина испуганно смотрела на десантника. Он стоял с автоматом. С улицы продолжали колотить.

– Не выдашь красного, хату спалим!

Десантник рывком открыл дверь, ударила очередь.

Он сражался до последнего патрона…

11 ноября 1942 года вечерняя оперативная сводка Совинформбюро сообщила о нападении десантников на вражеский аэродром. «В результате операции, – говорилось в сводке, – сожжено 13 и серьезно повреждено 10 немецких самолетов. Отважные десантники пробрались через линию фронта и вышли в расположение своих войск».

Все сорок участников десанта были награждены орденами Боевого Красного Знамени. Пятнадцать из них – посмертно.

Мне пришлось встретиться с участниками дерзкой операции на том самом аэродроме, где они жгли немецкие «мессеры».

Поседевшие и постаревшие, они всматривались в плоское, как стол, поле со взлетной полосой, в стоянку, где теснились бело-голубые самолеты с аэрофлотовским фланком на киле, вглядывались в дальнюю дорогу, по которой уходили в горы. Вспоминая о той ночи, они думали о своих товарищах, отдавших жизнь во имя победы, и о великом благе мирной жизни, за которое нужно бороться и дорожить им до конца.