Текст книги "Удивительные животные. От дельфинов до обезьян"

Автор книги: Анатолий Бернацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Цапля, например, без нее погибла бы. Ведь от рыбьей чешуи перо слипается, а это непременно сказалось бы на летных качествах птицы. А так это мелкое крошево слизь впитывает. И цапля зазубренным концом среднего пальца, как гребнем, счищает с себя мокрую пудру, а вместе с нею и всю грязь, прилипшую к перьям.

Птицы забавляются

Известно, что многие млекопитающие часть свободного времени проводят в играх. Но, оказывается, любят поиграться и некоторые птицы. Так, гаги иногда мчатся через пороги. А что это действительно птичья забава, подтверждается тем, что, пронесшись по быстрой и бурлящей воде, они доплывают до спокойного места, затем посуху добираются до бурлящей воды и вновь бросаются в бурный поток.

Не прочь порезвиться и колибри. Это крошечное существо, казалось бы, абсолютно неприспособленное к воде, однажды заметило в саду возле дома тоненькую струйку, вытекавшую из водопроводного крана, и решило, воспользовавшись представившейся возможностью, поразвлечься. Колибри усаживалось на струю, и ручеек относил ее маленькое изумрудно-рубиновое тельце до конца своего течения. Затем птичка возвращалась обратно, чтобы еще и еще раз испытать неведомое ранее удовольствие.

Любят поразвлечься и южноамериканские туканы. Например, одна птица иногда захватывает другую клювом за какую-нибудь часть тела и, безусловно, любя, таскает ее из стороны в сторону. Нередко туканы, развлекаясь, преследуют друг друга в кроне деревьев или в воздухе. Однако больше всего им нравится играть в «волейбол». В этом случае две птицы с помощью клюва перебрасывают одна другой какой-нибудь фрукт.

Любопытный способ развлечения «изобрели» новозеландские попугаи кеа, обитающие высоко в горах. Эти птицы в часы досуга не прочь поваляться в снегу или же спуститься с крутых горок на брюшке.

Развлекаются порой даже вороны. Так, иногда птицы во время полета специально выпускают из клюва прутик, а затем «ныряют» следом за ним и ловят в воздухе.

Птичий инструментарий

О том, что птицы могут пользоваться орудиями труда, знали уже древние греки. По крайней мере, в одной из басен Эзопа ворон, чтобы поднять уровень воды в кувшине, кидает туда камешки. Действительно ли нечто подобное наблюдал баснописец, или этот сюжет он почерпнул из рассказов своих современников – сказать трудно. Однако, даже если это и вымысел, он все же имеет под собой определенную жизненную основу. Ведь известно немало фактов, когда птицы в конкретных обстоятельствах инстинктивно улавливали связи между свойствами предметов и их практическим применением и использовали это знание на практике.

Вот только некоторые примеры применения птицами разного рода подсобных средств. Так, попугай какаду, чтобы добыть остатки воды со дна поилки, воспользовался половинкой скорлупы грецкого ореха, а серый жако для утоления жажды применил соломинку, через которую всасывал воду из чашки. Отмечен и такой факт, когда попугай кеа, играя, черпал воду чашкой из больших емкостей.

Удивительную сообразительность проявил и один, содержащийся в неволе, ворон: он регулярно набирал пластиковым стаканчиком воду из поилки, относил к кормушке, наливал в еду и ждал, пока она размокнет и станет, по его представлениям, более аппетитной.

Самый любопытный пример орудийной деятельности, вероятно, демонстрируют новокаледонские галки. В естественной среде эти птицы достают насекомых из отверстий и трещин в коре деревьев с помощью измененных частей растений, которые, в зависимости от ситуации, они сами и модифицируют. При этом галки конструируют свои устройства в соответствии с определенным «планом». Ученые считают, что в этих действиях птиц главными являются память и опыт, а не строгая наследственная программа.

Использует посторонние предметы и галапагосский дятловый вьюрок, который достает насекомых из-под коры и из отверстий в стволах и ветках с помощью заостренной палочки. При этом птица не просто использует первую попавшуюся веточку, но и меняет ее внешнюю форму: клювом и лапами она укорачивает ее и заостряет, а также обламывает ненужные отростки. Помимо веток вьюрки используют лучинки, которые отщепляют от подходящих древесных поверхностей, а также колючки кактусов. Причем в тех местах, где климат сухой, и поэтому насекомым приходится прятаться в укрытиях, большинство вьюрков используют веточки и колючки регулярно, добывая таким способом более половины корма. А вот в районах, для которых характерна высокая влажность, случаи использования орудий редки, так как в этих местах насекомые находятся на поверхности стволов и листьев.

В свою очередь, поползень во время кормежки тоже иногда применяет посторонние предметы: так, с помощью зажатого в клюве сучка он приподнимает кору сосны и достает оттуда насекомых. Однако птицы прибегают к такому способу питания лишь в тех случаях, когда их обычная пища (семена сосны) становится редкой.

Описано орудийное поведение и у представителя австралийской орнитофауны – белокрылой клушицы, которая питается моллюсками. Чтобы вскрыть раковину, эта птица использует кусочки или створки пустых раковин. При этом за час с помощью таких подсобных средств клушица может разобраться с полутора десятками раковин.

Применяют нестандартные методы для добывания пищи и другие птицы. Так, наблюдения за белоголовыми орланами показали, что они бросают камни на черепах или тычут зажатой в клюве палочкой в их панцирь, а также убивают скорпионов камнем, зажатым в когтях.

Вороны бросают камни и пучки травы в своих врагов, а также в сидящих на гнездах чаек, чтобы согнать их с гнезда и съесть яйца. Певчий дрозд, чтобы разбить раковину, берет в клюв улитку и колотит ею по камню. Египетские грифы нередко бросают камень на гнездо страуса, поднявшись в воздух, либо берут камень в клюв и швыряют его на яйцо с высоты своего роста.

Известно также, что цапли для привлечения рыб иногда пользуются разного рода приманками. Однако всех превзошла в этом искусстве зеленоспинная цапля, населяющая заповедники Куамото на юге Японии. Эта птица, чтобы приманить рыб, использует живых насекомых или листья, веточки, ягоды и даже оставленное человеком печенье. Более того, одному орнитологу удалось заметить, как цапля, чтобы сделать свои приманки более привлекательными для добычи, предварительно обрабатывала их. Так, ветку, которая казалась ей слишком длинной, птица прижимала лапой к земле и клювом разламывала пополам. Затем одну половинку она бросала в воду и замирала в ожидании неосторожной рыбы. При этом, как показали наблюдения, молодым цаплям удача улыбалась реже, нежели взрослым птицам. По неопытности они часто забрасывали слишком крупные приманки.

В категорию хитроумных добытчиков без сомнения можно поместить и кроличьего сыча, которого, сравнивая с цаплями, ученые назвали «сухопутным рыболовом». Эти птицы раскладывают вокруг своих вырытых в земле гнезд собранные ими же экскременты млекопитающих и затем поедают привлеченных таким образом жуков-навозников. Когда же зоологи лишали хозяев гнезд их «приманок», то, как показали наблюдения, количество жуков, которые доставались сычам, уменьшалось в среднем в 10 раз.

Птица с уникальной памятью

Размером с голубя, грудка в коричневую крапинку, хрипловатый, отрывистый крик: «Крр-а, крр-а!» – это краткое описание относится к самой знаменитой птице таежных лесов – кедровке. Вроде бы ничего особенного. Птица как птица: ни голоса завораживающего, ни наряда ослепляющего. Однако не зря говорится, что внешность порой обманчива.

Взять хотя бы ее удивительную память. Ведь готовясь к зиме, кедровка создает поистине королевские запасы еды, накапливая порой до 60 килограммов кедровых орехов. А это – порядка 30 тысяч кладовок, размещенных в разных местах ее территориальных владений. Казалось бы, запомнить их местоположение, чтобы разыскать зимой, когда снег делает все вокруг однообразно одинаковым, дело непосильное не только кедровке, но и существу с более развитыми мозгами. Но кедровка с этой задачей справляется без особых проблем. И все благодаря феноменальной памяти.

Чтобы убедиться в этом, ученые провели следующий эксперимент. В кедровой тайге соорудили огромные вольеры в три метра высотой, куда запустили кедровок, чтобы определить, как они справятся с поиском собственных кладовых. Результат превзошел все ожидания: птицы находили орехи быстро, уверенно и безошибочно.

Тогда программу усложнили. Орехи из кладовых перепрятали в другие, неизвестные птицам, места. Кедровки ринулись по старым адресам. Но, увы, запасов там не оказалось. А найти новые места они не смогли.

Третий вариант предусматривал поиск чужих кладовых. В этом случае кедровки вели себя так, как человек, ищущий потерянную вещь: метались с места на место, шарили во мху. Порой даже натыкались на орехи, но это происходило редко и случайно. В общем, птицы остались голодными. Последовал однозначный вывод: у кедровок действительно феноменальная память, и запасы у них индивидуальные.

В ходе экспериментов с запасами кедровки, ученые подметили еще одну удивительную вещь: оказалось, что заготовленным провиантом кормятся не только сами заготовители, но и их молодняк, который только что выбрался из гнезда. Но как такое возможно? Не передает же птица своим наследникам информацию о местах хранения запасов. Или все-таки каким-то образом информирует их об этом? Вопрос? И довольно любопытный.

Завершая разговор о кедровках и орехах, хочется обратить внимание на способность птицы определять, какой орех полновесный, а какой – пустой, не ломая при этом скорлупы. Одни считают, что птицы в этой ситуации ориентируются по особым меткам, а другие – что полновесность кедровка определяет так же, как человек узнает, полный бочонок или пустой. Стукнет кедровка клювом по скорлупе – и пустой орех зазвучит звонко, а полный – глухо…

А недавно ученые установили любопытный факт, правда, относящийся не к кедровкам, а к синицам. Оказалось, что с наступлением осени мозг у этих птиц становится крупнее: их гиппокамп увеличивается в этот период на целых тридцать процентов. А объясняется это тем, что в осеннюю пору синицам, чтобы собрать семена и спрятать их в сотнях укромных мест, расположенных на деревьях и на земле, приходится совершать регулярный облет десятков квадратных километров своей территории.

С приходом зимы 10-граммовые птички безошибочно находят припрятанный провиант, поскольку у них, по мнению ученых, великолепная пространственная память. Весной же, когда повышенная памятливость ни к чему, гиппокамп синиц сжимается и принимает свои первоначальные размеры.

Приборы ночного видения

Любому хищнику для ночной охоты требуются и соответствующие приспособления. Он должен обладать острым зрением, тонким слухом, уметь бесшумно подкрадываться к добыче и без промаха атаковать ее. Несомненно, что все ночные охотники в той или иной степени этим требованиям соответствуют. В противном случае, они бы просто-напросто не выжили.

Сова, как известно, тоже ночной хищник. И для успешной охоты в темноте она имеет ряд эффективных приспособлений. Так, как и у любого хищника, у совы острые когти и крепкий клюв. Кроме того, у нее почти бесшумный, словно у привидения, полет. А возможен он благодаря удивительной конструкции ее крыльев. По их переднему краю тянется острый гребень, который при взмахе крыльев тормозит поток встречного воздуха, отклоняет его в сторону и таким образом гасит шумы, возникающие при смещении воздушных струй.

На заднем крае совиных крыльев также находится своеобразный глушитель – мягкая бахрома, которая гасит воздушные завихрения позади их. Кроме того, пушистое оперение верхней поверхности крыльев, впрочем, как и всего тела совы, тоже действует по принципу глушителя: мягкий пух поглощает возникающие во время полета звуки.

Сова летит так тихо, что услышать ее практически невозможно, даже если она находится всего в нескольких метрах от человека. Впрочем, это еще не самое главное в особенностях этой птицы. Самыми важными устройствами, обеспечивающими сове успешную охоту, являются ее глаза и уши. И впрямь, ориентируется сова в ночной темноте почти так же хорошо, как другие птицы при дневном свете.

Сова действительно видит ночью лучше человека и дневных хищных птиц. По этой причине долгое время считалось, что совы могут видеть в полной темноте, и поэтому ночью они охотятся исключительно при помощи зрения. Но, как показали эксперименты, предел остроты зрения есть и у совы: в абсолютной темноте она, как и человек, ничего не видит.

В отношении ночного зрения совы существовала даже гипотеза, согласно которой глаз совы представляет собой устройство, способное воспринимать тепловые лучи. Именно благодаря такой уникальной особенности глаза, она якобы и способна «увидеть» на фоне холодной земли теплое тело своей добычи: мыши или зайца. Но и эта версия после экспериментальных исследований не подтвердилась. Более того, в этих же опытах было доказано, что не только теплого, то есть инфракрасного излучения, не видит сова, но она не воспринимает даже красного света.

Так, когда сову поместили в темную комнату, мышь, которая находилась там же, сова увидеть не смогла. Более того, она не заметила добычу и при освещении ее красным светом. Но как только мышь начинала шевелиться или издавала едва слышимый звук, сова тотчас ее атаковала.

И все же острота зрения у совы поразительна. Так, при освещении всего в 0,000002 люкса она видит неподвижно сидящую мышь. Другие же птицы, кроме козодоя, не заметят полевку, даже если в 46 тысяч раз будет светлее. Чтобы отчетливее осознать, насколько мала доля света, которой хватает сове для успешной охоты, следует знать, что в ясный полдень под Москвой солнце освещает землю силой в 100 000 люксов. А столь удивительное по остроте зрение у совы потому, что глаз у нее похож на короткую подзорную трубу.

И хотя зрение у совы уникальное, тем не менее эксперименты показали, что в абсолютной темноте, которая характерна для долгих осенних ночей, во время охоты сова руководствуется главным образом только слухом. При этом точность, с которой она определяет местонахождение добычи, поразительна. И этот факт очень убедительно был доказан следующим экспериментом.

В комнате, в которой находилась сова, на полу были установлены небольшие динамики, которые затем присыпали опилками. И стоило одному из них воспроизвести мышиный писк, сова мгновенно пикировала на это место и вонзала в динамик когти.

В естественной обстановке тоже происходит нечто подобное. В лесу, среди деревьев, сова чаще всего сидит на ветке и высматривает добычу, точнее, выуживает из многочисленных лесных звуков те, которые издают ее потенциальные жертвы. Когда нужный сигнал попадает в сферу ее слуховых анализаторов, хищник мгновенно кидается в ту сторону, откуда он донесся.

А вот в местах, лишенных древесной растительности, например, на опушке леса или в поле, сова ведет себя совсем иначе: она кругами облетает свои охотничьи угодья и внимательно прислушивается к мышиному писку. И когда услышит знакомый звук, быстро трепеща крыльями, зависает над обнаруженным грызуном. Затем, уточнив его местонахождение, совершает молниеносный бросок. Причем промахивается сова редко.

Чем же можно объяснить столь удивительные способности этих ночных разбойниц? Оказывается, строение и работа слухового аппарата сов имеют целый ряд уникальных особенностей. Например, слуховое отверстие у них окружено особым оперением, образующим своеобразный звукоулавливающий рупор, который во много раз усиливает воспринимаемые звуки.

Устройство барабанной перепонки также отличается у совы своеобразием. Так, ее площадь около 50 квадратных миллиметров, в то время как, например, у курицы она в два раза меньше. Кроме того, у сов барабанная перепонка образует особую выпуклость, так называемый шатер, за счет которого ее площадь увеличивается еще на 15 процентов.

Кроме того, у сов имеет свои конструктивные особенности и система передачи звука в среднем ухе: оно у них устроено значительно сложнее, чем у других птиц. Например, совы имеют более длинную улитку, которая включает множество нервных элементов, воспринимающих звуки.

И, наконец, у сов очень хорошо развиты слуховые нервные центры. Например, в одном из них – так называемом магноцеллюлярном ядре – у различных видов сов насчитывается от 16 до 22 тысяч нейронов, в то время как, например, у голубя – их всего около трех тысяч.

Умение необычайно точно определять направление звука у сов связано не только со сложным устройством ушей, но и с особым характером их взаимодействия с нервными центрами при восприятии звука. Здесь действуют законы, общие не только для птиц, но и для всех животных вообще.

Если звук падает под углом к линии взгляда животного, то к одному уху, которое расположено ближе к источнику звука, звуковая волна приходит на какое-то мгновение раньше, чем к другому. Кроме того, к дальнему уху звук приходит несколько ослабленный по интенсивности. Эти ничтожные различия и лежат в основе физиологического механизма, с помощью которого животные определяют источник звука. Благодаря особому строению ушей и нервных центров этот механизм работает у сов намного тоньше, чем у других видов птиц.

И еще. Немаловажную роль в охотничьих успехах совы играет не только ее умение улавливать даже очень слабые звуки, но и выбирать из них самые для нее нужные. Установлено, что сова лучше всего слышит звуки с частотой 3–7 тысяч колебаний в секунду. Но, оказывается, именно в этом диапазоне частот лежат писки мышей, шорохи других грызунов в траве, голоса птенцов и слетков птиц. Таким образом, слух совы представляет собой некий акустический фильтр, настроенный на восприятие наиболее важных для нее звуков.

Птичьи диалекты

Исследуя коммуникацию у различных видов птиц, американский ученый Губерт Фрингс установил довольно любопытный факт. Оказывается, у птиц одного вида «языки» общения различаются. Например, вороны, обитающие в сельской местности, не в состоянии понять «язык» ворон, которые живут в городе. А «американские» вороны не могут общаться со своими родственницами из Европы. Скорее всего, на разных континентах и в разных странах для одних и тех же видов птиц свойственны свои диалекты, и поэтому особи, живущие за тысячу километров друг от друга, не понимают своих соплеменников, а значит, и не могут между собой общаться.

Чтобы это предположение проверить, зоологи записали на магнитофонную пленку крик ворон, обитающих во Франции, и воспроизвели эти голоса в колониях птиц, гнездящихся в Америке. Выдвинутая гипотеза полностью подтвердилась. Выяснилось, что и впрямь американские вороны к крикам своих иноземных родственниц оказались абсолютно равнодушными. Более того, они относились с полным безразличием даже к сигналу тревоги, если его подавала европейская ворона. Заслышав такой сигнал, они, вместо того чтобы спасаться, преспокойно продолжали сидеть на месте.

Но, в то же время, было установлено, что среди ворон есть и такие, которые достаточно хорошо ориентируются в языковом разнообразии. Это так называемые вороны-бродяги, которые пребывают в постоянных путешествиях, кочуя из города в сельскую местность, из одной страны в другую. Их-то и можно назвать настоящими «птицами-полиглотами». Во время своих весенних и осенних кочевий они встречаются со стаями других ворон и запоминают их «диалекты». Более того, эти путешественники усваивают в общих чертах даже «языки» галок и чаек.

Обладая такими уникальными «лингвистическими» способностями, например, вороны-путешественницы из США прекрасно понимают европейских ворон, хотя до этого они ни разу не общались, а значит, «наречий» друг друга не знали.

Любопытен еще один факт, связанный с птичьими диалектами. Когда профессор Фрингс провел еще ряд дополнительных наблюдений и опытов, то выяснил, что вороны, живущие в провинции, особой способностью к «полиглотству» не отличаются. Когда же они попадают в городскую местность, то есть в своеобразную «международную школу вороньего языка», то уже через год начинают достаточно хорошо разбираться в различных языковых диалектах. Видимо, среди птиц одного вида тоже встречаются особи, которые выделяются особыми лингвистическими талантами, а также те, у которых такие способности отсутствуют.

Также у пернатых существует и какое-то подобие межвидового эсперанто. Они передают звуковую информацию не только непосредственно партнерам, собеседникам, но нередко используют для этого посредников как своего вида, так и «чужого». Например, сойки при появлении в лесу человека своими кричащими голосами очень быстро взбудораживают сорок, а те, в свою очередь, сообщают полученную весть другим птицам. То есть в этом случае срабатывает своеобразный «лесной телеграф».

Звукоприемник на голове

Казуар – довольно крупная нелетающая птица, обитающая в тропических лесах Новой Гвинеи и в северной части Австралии. Ее голову украшает мощный гребень – «шлем». Время от времени казуар оглашает окрестности громким раскатистым ревом.

Когда ученые проанализировали аудиозапись «воплей» казуара, то выяснили, что часть звуков, издаваемых птицей, попадает в ультразвуковую область, захватывая частоты 23 килогерца. Редкая для обитающих на суше животных способность издавать ультразвуки, в жизни казуара играет очень важную роль; звуковые волны этой частоты хорошо распространяются в густых зарослях.

Что же касается гребня, то биологи пришли к выводу, что он является своеобразным приемником звуковых волн. На справедливость такого предположения, по мнению ученых, указывает структура «шлема»: если его наружный слой состоит из рогового вещества, то внутри находится желеобразная масса, посредством особой системы каналов связанная с внутренним ухом птицы, в которую и передаются звуковые вибрации.

Бесплатные пассажиры

О том, что небольших размеров птицы во время миграционных перелетов пользуются услугами более крупных представителей орнитофауны, в качестве бесплатных пассажиров путешествуя на их спинах, исследователи говорят уже давно.

Например, шотландец Джон Рей, изучавший природу северо-западной части Канады, неоднократно слышал от индейцев, проживающих в юго-западной части побережья Гудзонова залива, рассказы о том, что одна крохотная птичка свое ежегодное путешествие на север совершает на спине канадской казарки. Они также утверждали, что, охотясь на гусей, нередко видели взлетавших с их спин небольших птиц.

В 20-х годах прошлого века о бесплатных пассажирах в одной из своих заметок рассказал американский писатель-натуралист Эрнест Ингерсолл. Он писал: «Эта популярная точка зрения распространилась почти по всему свету, и нельзя ею пренебрегать, поскольку возникла она из наблюдений людей, проживающих в самых различных местах, например, в Египте, на Крите, в районах Гудзонова залива».

В 30-х годах минувшего столетия в одной из газет появилась заметка, в которой говорилось, что на теле канадской казарки, убитой в провинции Британская Колумбия (Канада), охотник обнаружил рубиногорлую колибри. А в 1940-х годах капитан одного из судов в районе Гибралтара, рассматривая в бинокль стаю гусей, возвращавшихся из Африки к берегам Европы, увидел, как птицы, размером с воробья, вспархивали со спин гусей и спустя несколько секунд снова садились на них. Еще одно аналогичное сообщение было опубликовано в 1970-х годах в нескольких газетах американского штата Мэн.

Но поскольку установить истинность этих сообщений зоологи не могли, они и относились к ним как к обычным газетным «уткам». Правда, один момент ученых все же заинтересовал. Дело в том, что во всех этих историях, которые случились в разное время и в разных местах, разговор всегда шел об одних и тех же птицах: канадской казарке и рубиногорлой колибри. Но ведь колибри обитают лишь в тропических районах планеты, а Канада, как известно, к таковым не относится.

Однако орнитологи знают, что все-таки эти два вида птиц в летнее время в Канаде встречаются. А значит, вероятность совместных путешествий колибри и казарки все же существует. И тем не менее для ученых газетные сообщения не являются основанием для признания факта. Вместе с тем, следует иметь в виду, что такое количество свидетельств не могло появиться на пустом месте.