Текст книги "Песня для тумана (СИ)"

Автор книги: Анастасия Курленёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)

Глава 3. Боги старые и новые

Сату устало опустилась на скамью. Вытерла пот со лба.

– Не выходит, – произнесла она обыденным голосом, а не тем глубоким, потусторонним, которым разговаривала с духами. – Он не идёт на мой зов.

Сигрид, до сих пор совершенно безучастная, вскочила и страстно воскликнула:

– Это всё королева! Она околдовала Ульва и не пускает обратно! Должен быть способ её победить!

Шаманка покачала головой и поёжилась, будто от холода.

– Королевы туманов там не было. Только темнота. И камень. Волк ушёл в него слишком глубоко. Он не слышит меня, потому что сам захотел оглохнуть и ослепнуть, перестать чувствовать. Перестать существовать.

Сигрид рассерженно топнула ногой и выскочила во двор, чуть не сбив с ног Онни. Молодой шаман, проделывавший всё почти то же самое, что и Сату, только расхаживавший снаружи дома, а не внутри, выронил бубен и поймал вывалившуюся на него девушку.

– Осторожно, – сказал он рассеянно, и эта отстранённость ещё сильнее разозлила Сигрид. Она сердито отпихнула от себя нойда и побежала. Если эти саамы ни на что путное не способны, она всё сделает сама. В конце концов, у викингов есть свои боги.

Онни проводил её взглядом и вошёл в дом.

– А жена его любит, – задумчиво сказал он шаманке.

– Жена… – повторила та и резко обернулась к Альвгейру. – Отведи меня в ваше святилище. Туда, где жених и невеста предстают перед богами.

– Но, бабушка, это ведь… – Онни, с трудом решившийся перечить старухе, запнулся. – Они ведь чужие боги.

Сату встала и невозмутимо огладила юбку, расправляя складки.

– Ты прав, мальчик. Поэтому приготовь побольше дров.

На этот раз старая саамка решительно выгнала всех из дома. Сигрид уходить никак не хотела, дралась и пыталась кусаться. Но Альвгейр молча заломил дочери руку за спину и вывел во двор. Сквозь злые слёзы девушка наблюдала, как молодой шаман неторопливо собирает костёр.

Потом был небольшой переполох с медведем. Огромный бурый зверь ворвался в селение, рыча и вращая глазами. Но пока женщины прятали любопытных детишек, а мужчины выбегали на улицу с оружием, медведь был уже побеждён. Онни бесстрашно обнял косолапого за шею и долго шептал тому что-то в ухо, то и дело вздыхая. Сигрид даже показалось, что нойд тоже смахнул непрошенную слезу. Зверь сел на задние лапы и тоскливо заревел, как будто шаман нанёс ему смертельную рану. Но Онни лишь потянул медведя за собой, тот упирался, рвался к дому, но молодой нойд не отступал, продолжал уговаривать, комкал в руке густую шерсть и в конце концов увёл зверя в лес.

***

Сату кружилась по комнате и даже закрыла глаза, стараясь отрешиться от всего. Порывисто ударяла в бубен, саму себя уводила со знакомого, проторённого пути.

Бум!

Ладонь пришлась в верхнюю часть бубна, как раз на фигурку оленя. Удивлённо качнулись золотые рога. Благородный хозяин леса отвернулся, медленно пошёл прочь, высоко поднимая изящные ноги.

Бум!!

Чёрный волк бежит, пригнувшись к земле, раздувая острые ноздри. Потревоженный медведь недовольно рычит, огрызается. Но больше для вида. Отступает… отступает дальше, дальше, вглубь леса. Волк, не отвлекаясь на него, мчится длинными скачками. Мощные лапы бросают вперёд поджарое тело. Он почти летит…

Бум!!!

Чёрный ворон летит, острым клювом рассекая самое небо. Взмахи его крыльев заслоняют солнце, ветер слегка ерошит лоснящиеся перья, подхватывает бережно, как меньшого брата, кружит, кружит… Ворон чуть поводит крыльями и спускается ниже, туда, где раскинул ветви ясень. Садится на одну из ветвей. А корни дерева уже обвил чудовищный чёрный змей.

Сату становится страшно. Но она не даёт себе сбиться с только-только найденного ритма.

Бум.

Кольца на шаманском поясе звенят, испуганные другими, змеиными, кольцами, что залегли вокруг ствола, вокруг сияющего золотого города, вокруг безбрежного океана, вокруг… Змей смотрит на шаманку и шипит, мощное тело, состоящее из одних мышц, судорожно сжимается, и мир качается, не в силах ему противостоять.

Но Сату больше не боится. У змея зелёные глаза. Зелёные, как весенняя трава, как сочные листья клевера на залитом солнцем лугу.

Чешуйки такие мелкие, что кажутся кожей. Гибкий угорь скользит, почти теряясь в траве, мягко ныряет в прохладную воду. Беззаботный, безопасный, кажется, счастливый, он гоняется за мелюзгой, ищет тихих мест… и вот уже извивается, бьётся в сжимающих его руках. Воздух обжигает скользкую чешую, будто огонь Свартальфахейма. Угорь изворачивается, немо открывает рот, рвётся к спасительной воде. Но ловкие пальцы держат крепко.

– Ты только взгляни, какой красавец! Король всех угрей!

Зелёные глаза. Не у рыбы. У женщины с хищной лисьей мордочкой и голодным взглядом.

– Я его хочу.

Коренастый цверг пожимает плечами.

– На ужин пожарим.

– Хочу сейчас.

Спорить можно с кем угодно, но не со своей женщиной. И Брокк разводит костёр, сноровисто разделывает угря, тихо крякнув:

– Извини, брат, так вышло.

Виона неторопливо облизывает пальцы. Переводит умиротворённый взгляд на мужа. Брокк старается скрыть беспокойство. Его хрупкая лепрекониха только что в один присест слопала огромного угря, самому ему удалось ухватить лишь пару кусочков, пока готовил.

– Спасибо, милый, – говорит Виона, и на её лисьей мордочке снова появляется голодное выражение. Но на этот раз оно другого свойства. И Брокк успокаивается, замыкает жену кольцом могучего объятия.

Бубен с глухим стуком падает из ослабевших пальцев.

Ребёнок лежит на руках у матери, смотрит вокруг серьёзными зелёными глазами. Цверг наклоняется к нему, гулит что-то на языке тёмных альвов. Мальчик смеётся – его щекочет отцовская борода. Но почти тотчас же снова становится серьёзным.

– Сур-р-ровый! – улыбается Брокк. – Мужик растёт!

Виона не отвечает, только слегка хмурится. Сама она уже утратила эту детскую способность, но знает, что сейчас видит её сын, и что не даёт ему оставаться беззаботным. Это мужу кажется, что в уютной детской маленького цверга они одни. Напористый, как удар секиры, Брокк не замечает столпившихся вокруг его сына существ. У них оленьи рога и звериные головы, у них крылья, хвосты и копыта. Тут есть прекрасные женщины и леденящие кровь чудовища, широкоплечий мужчина закинул на плечо неподъёмный на вид молот, одноглазый старик задумчиво опёрся о копьё… тени, шорохи, звуки. Маленький мальчик без страха смотрит в направленные на него красные, жёлтые, синие, чёрные, сияющие, затягивающие глаза, глаза, глаза…

– Выходи, будет прятаться! – высокий голосок явно принадлежит той, что не терпит отказов. – Поиграли и хватит.

Ульв медленно, тяжело, будто глыбы строительного камня, поднял веки. Перевёл взгляд с говорившей женщины на другую, тоже склонившуюся над ним. От сияющей красоты воздушных созданий перехватывало дыхание. Но цвергу их светлые лица казались чадящими факелами. Он всё же нашёл в себе силы разлепить губы:

– Пошли вон.

Женщины уселись на медвежью шкуру по обе стороны от безвольного тела. Белокурая девица звонко рассмеялась:

– Не больно-то ты сладкоречив, Великий Бард.

Та, что выглядела постарше, погрозила пальцем:

– Ты поклялся мне, Ульв, сын Брокка из-под Чёрной Горы. Поклялся защищать свою жену. А вместо этого выпустил на свободу королеву Мэб. Кто теперь поручится за жизнь Сигрид?

Ульв закрыл глаза, всем своим видом говоря: «Имейте совесть, дайте умереть спокойно». Белокурая красавица исчезла, а на грудь цвергу прыгнула шипящая полосатая кошка, с размаха ударила когтями по лицу. На щеке остались царапины, но кровь из них почти не сочилась.

– Убери её, Вар*, – устало произнёс Ульв. – Ей я ни в чём не клялся. И не обязан терпеть.

– Вот и ошибаешься, – весело заметила Фрейя**, снова обернувшаяся человеком. Она игриво облокотилась о собеседника и теперь щекотала ему нос его же прядью волос. – Тебя любят слишком много женщин, Бард, чтобы ты мог так просто от меня отмахнуться.

Цверг вяло попытался отвернуться.

– Жуткий пантеон. Понимаю Фенрира. Христиан на вас нет, – пробормотал он, проваливаясь в болезненное забытьё.

___________________

*Вар – одна из асов, в германо-скандинавской мифологии богиня истины. Выслушивает и записывает клятвы и обещания людей, а также мстит тем, кто их нарушает.

** Фрейя – в германо-скандинавской мифологии богиня любви и войны, жительница Асгарда.

_____________________

***

Мальчик-служка так усердно перебирал ногами, что наступил на полу непривычного ещё балахона. Растянулся, взрыв носом землю. Иоанн по-отечески улыбнулся, но прежде, чем отрок успел подняться, снова придал лицу подобающее выражение.

– Что случилось, сын мой? Что бежишь, как на пожар?

– Отче! – ликующим голосом возвестил мальчик, – друид вернулся в пещеру!

Проповедник степенно кивнул, хотя внутри у него всё перевернулось.

Знаменитый друид, которого местные чаще называли Великий Бард, или просто Бард, так выделяя интонацией это слово, что сразу становилось понятно, о каком конкретном барде речь, не появлялся в своём жилище давно, с прошлого Бельтайна. Как и полагалось в этот день, а вернее, в эту ночь, по варварским обычаям, все огни в Уснехе были потушены, после чего друид возжёг костёр, сложенный из веток дуба и рябины, от огня, добытого трением, без огнива. Люди трижды обходили костёр, зажигали от него факелы и обносили дома.

А ещё Бард сжёг троих человек. Правда, язычники утверждали, что в Бельтайн приносят только добровольные жертвы, и калеки, уставшие влачить земное существование, вызвались сами. Это уже попахивало самоубийством и вызывало у Иоанна особое негодование.

– Бог, единый в трёх лицах, сотворил каждого из нас, и лишь ему ведом час, отмеренный нам на земле! – увещевал проповедник. Ирландцы только пожимали плечами. – Что за жестокие сердца! – сокрушался христианин. – Как не разорвались они от боли при звуках криков ваших отцов и дедов, сжигаемых заживо?

Он не понимает, объясняли язычники. Жертва была добровольной, и Кенн Круах принял её благосклонно. Теперь Золотой Бог защитит людей и скот от болезней, дарует обильный урожай, и этой зимой от голода никто не умрёт. Напротив, родятся дети. Много детей. Этой весной парни и девушки, отправляясь по парам в лес, хорошо «собирали май». Жизнью за смерть воздаёт Сокрытый Туманом. А одна беззубая старуха рассмеялась Иоанну в лицо и прошамкала, что давно уже не прочь уснуть под колыбельную Великого Барда, да он всё другим эту честь отдаёт.

– Сам-то, знамо дело, мужик, – беззлобно пеняла ирландка. – Вот своих вперёд и тащит… потерпи, говорит, ещё год. Этим тяжелее, чем тебе: один кровью харкает, другой под себя ходит, у третьего нога загноилась. – Вот и полечил бы, говорю. На то ты друид. А он отвечает, мол, жизни в них почти не осталось. А кто сам не хочет жить, силой назад не вытянешь.

За всеми этими размышлениями Иоанн сам не заметил, как уже стоял перед пещерой. Великий Бард не жил в Уснехе. Его скромная обитель походила на скит отшельника, так что проповедник, детально осмотревший скудное жилище в отсутствие хозяина, даже ощутил укол греховного сомнения: аскетичный друид, если закрыть глаза на отправление поганого культа, вёл жизнь более праведную, чем настоятель Армагского монастыря, погрязший в роскоши. Дом же друида напоминал, скорее, берлогу дикого зверя, чем жилище человека. На какую-то долю мгновения Иоанн заколебался. Нет, он не сомневался в истинности своего бога. А лишь в том, хватит ли ему самому силы духа противостоять жрецу Кенн Круаха.

– Входи, друг мой.

Колебания были прерваны Великим Бардом, появившимся в проёме, который можно было бы назвать дверным. Если бы там была дверь.

Обычная фраза, произнесённая на превосходной латыни. Но, услышав голос друида, Иоанн вдруг понял, о чём говорила старуха, мечтавшая умереть под колыбельную Барда. Ульв впустил проповедника в свой дом, а христианин впустил друида в своё сердце.

– Ты так хорошо говоришь на этом языке, – сказал Иоанн, не знавший, с чего начать. Великий Бард несказанно поразил уже одним своим видом. Проповедник ещё не встречал ни одного настоящего друида, но слышал много рассказов, в которых жрецы неизменно представали облачёнными в светлые одежды степенными старцами с окладистой бородой, убелённые сединами и везде таскающие за собой арфу.

Великий Бард был черноволос. Гладко выбритое лицо казалось хотя и болезненным, но молодым. Иоанн подумал, что сам он, пожалуй, лет на десять старше. Никаких музыкальных инструментов видно не было.

– Я бывал в Риме, – ответил друид, копаясь в кожаном мешке. – Хотел посмотреть, откуда пришли солдаты, выстроившие стену на Туманном Альбионе. И убившие тамошнего Великого Барда.

Иоанн беспокойно заёрзал. Каменная скамья вдруг показалась жёсткой. И дело было даже не в огромном ноже, который язычник извлёк из своего мешка. Сам проповедник никогда не бывал в Вечном Городе, да и не стремился. Слишком грязные слухи доходили о папе из Рима. По сравнению с бессмысленной роскошью его дворцов, Армаг выглядел землянкой отшельника. Чего и ожидать, если пап назначают блудницы – жена и дочь консула Теофилакта. Увы, прогнил папский престол. И германские народы, из которых происходил сам Иоанн, почувствовали это на собственной шкуре.

– Под тёплым солнцем и черви плодятся быстрей, – мягко заметил проповедник. – Не стоит судить деяния бога по заблудшим его чадам. Христос есть милосердие. И есть любовь. Убийства, что вершат именем его, заставляют плакать ангелов небесных.

Друид ничего не ответил, лишь усмехнулся уголками губ. Подошёл к родничку, пробивавшемуся прямо посреди пещеры, и из естественного садка достал крупную рыбину.

– Сколько кровавых жертв ты сам принёс богу, в которого веришь? – задиристо вопросил проповедник. – И другие, до тебя?

– Много, – Великий Бард точным движением вспорол брюхо рыбине и вынул кишки. Аккуратно взрезал бока, извлёк плавники. Его руки двигались плавно, неторопливо, и очень красиво, будто руки музыканта, перебирающего струны. – Больше, чем ты думаешь. И принесу ещё.

– А Христос тремя рыбинами накормил толпу голодающих, – бездумно сообщил проповедник, заворожённый не только движениями, но и тембром голоса друида.

– Настоящее божественное чудо. – Ульв развёл огонь. – Широкий бескорыстный жест… красиво. Только рыбаки, должно быть, были недовольны. Да и не только рыбаки. Ничего удивительного, что его распяли.

– Почему? – опешил проповедник. – То есть, почему распяли, я знаю, ибо сын Господа взял на себя тяжёлую участь – искупить грехи наши. Но почему ты считаешь, что люди были недовольны? Они ведь уже не были голодны!

– Подумай сам, – друид снова вернулся к рыбине и начал рисовать ножом на её боку равносторонние кресты, заключённые в круг, – рыбакам не нужна рыба – её они и сами наловить могут. Им нужен мёд и эль, их жёнам – тонкая шерсть на платья, их детям – деревянные лошадки, а торговцам нужно продавать рыбу, шерсть и деревянные лошадки, чтобы покупать китайский шёлк и персидские ковры…

– Твой ум остёр, о Бард, – с грустью произнёс Иоанн. – Так остёр, что как бы не порезаться. Но в бога верят не умом, но сердцем!

Бледная рука друида нерешительно дрогнула. На разделанную тушку действительно упала алая капелька.

– Воистину так, – Ульв облизнул пораненный палец и бросил пучок сушёных трав в каменную ступу. – Но правда и в том, друг мой, что боги сами по себе не жестоки. Такими их делают люди. Хорошо говорить о милосердии, когда зимой они едят то, что вырастили летом и заготовили осенью. Когда каменные стены и тёплые очаги хранят их жизни от зимней бури. Но какой должен быть бог у существ, которые отличаются от животных лишь тем, что слабее их, медленнее бегают, хуже видят и чувствуют запахи?

– Но ирландцы вовсе не такие! – с жаром возразил Иоанн. – Они доблестны и искусны в ремёслах! Клетчатые плащи и башмаки на кожаных подошвах славятся далеко на материке!

Бард тихо рассмеялся. А проповедник неловко замолчал, почувствовав себя вдруг забавным ребёнком, с жаром рассказывающим взрослому о найденных в горах красивых камушках.

Ульв высыпал на ладонь растёртые в труху травы, перемешал с солью, начал аккуратно втирать в бока рыбы.

– Ты любишь Ирландию, друг мой?

– Люблю, – сверкая очами, ответил Иоанн. – Это прекрасная страна. И души её жителей по большей части чисты, как её озёра и реки, хотя и бывают чрезмерно бурными и воинственными. Конечно, с жертвоприношениями должно быть покончено, но ни я, ни мои братья во Христе, не выкажем неуважения дивным древним традициям, я с замиранием сердца слушаю песни ирландцев, звуки волынок и арфы будят во мне возвышенные чувства и желание вознести благодарственную молитву к небу! Я никогда не оскорблю Душу Ирландии!

Бард, уже стоявший на коленях подле очага, медленно обернулся, и Иоанна затопило зеленью его глаз. Весенняя листва, ласковое море, молодой побег клевера… в пещере, однако, явственно запахло полынью. Друид встал и снова подошёл к грубо сколоченному столу. Откуда-то из складок своей бесформенной серой хламиды он извлёк терновую ветвь с увядшими цветочками.

Друид задумчиво глядел на колючее растение, а проповедник рассматривал его самого. Склонённое усталое лицо с запавшими, полными страдания глазами, обрамлённое тёмными прядями, тонкие, будто высеченные из камня черты… Однажды Иоанн видел очень похожую статую. Вот только руки у него были заняты, видимо, поэтому терновый венок пришлось надеть на голову.

– Люди теперь другие, – тихо произнёс друид. – Им нужны новые боги. Вымерли дети Партолона, унесённые красной чумой, фоморов изгнали племена богини Дану. И хоть были они людьми, для Ирландии это были боги. Но и их время ушло. Скоро уйдёт и время Кенн Круаха. Мир изменился. А он не захотел меняться вместе с ним.

Иоанн подошёл к барду и прижал его руку к своей груди.

– Так почему бы и тебе, брат мой, не принять новую веру? Не родиться заново во Христе?

Ульв ласково улыбнулся и забрал руку назад.

– Ты ведь тоже священнослужитель, друг мой. Должен понимать. Чтобы заново родиться, для начала требуется умереть.

– Не нужно никаких смертей! – воскликнул христианин. – Истинный Бог есть Любовь! Ему не нужны кровавые жертвы.

– Зато Кенн Круаху нужны, – мрачно сказал Ульв и сделал короткий жест, давая понять, что не желает развивать эту тему.

Он вынул жареную рыбу из очага, положил на доску.

– Говорят, – произнёс друид неожиданно беззаботно, – в одной из рек Ирландии можно поймать лосося мудрости. Этот лосось подбирал орехи знания, нападавшие в море с куста, так что отведавший его мяса сможет прозревать прошлое и будущее, понимать речь зверей и поступать согласно с волей богов, не спрашивая о ней у друидов.

– Почему бы сразу не собрать орехи знания? – хмыкнул Иоанн, присаживаясь за стол. – Это же проще.

– Не проще. – Ульв пододвинул соблазнительно пахнущую рыбу гостю. – Чтобы найти место, где растёт куст с орехами знания, нужно обладать знанием, которое можно обрести, только отведав орехов. Так что вот тебе лосось. Вдруг, повезёт?

Когда Иоанн ушёл, друид вынес во двор остатки рыбы, подмёл пол, глубоко вдохнул… и недовольно поморщился.

– Вот всё в этих христианах хорошо, но, Иегова! Почему ты не завещал им почаще мыться?

Ульв бросил в огонь несколько веток можжевельника, который тут же весело затрещал, помахал рукой, разгоняя по пещере ароматный дымок.

***

Верховный Бард прошёл за границу тумана, опустился на колени перед каирном, начертал священные руны, закрыл глаза и начал Песнь. Туман заклубился вокруг, и к тому времени, как прозвучало последнее слово, глаза позолоченного истукана зажглись гневным огнём. Ульв кожей ощутил присутствие бога и смиренно опустил голову.

– У тебя хватило наглости заявиться ко мне? – пророкотал Кенн Круах. – Или Мэб остатки ума отшибла?

– Королева была добра ко мне, – не поднимая головы, сообщил жрец.

– Я вижу, – тело друида само собой поднялось в воздух, в лицо ударил ветер, разбросавший волосы. – И слышу. Слышу, как бьётся твоё чёрное цвержье сердце. И оно не здесь, а осталось там, рядом с ней.

– Разве твоё сердце не там же? – Ульв в одно мгновение отбросил маску смирения и дерзко уставился в глаза идола. – Разве не об этом я должен был петь?

– Я приказал тебе покорить её мне, а не влюбляться самому, – прорычал разгневанный бог так яростно, что земля сотряслась.

– Что ж, она оказалась достойна любви. У тебя хороший вкус. Но силой ты от Души Ирландии покорности не добьёшься. Как Великий Бард я обязан сообщить это тебе.

– Ты зарвался, щенок, – в голосе бога прозвучало едва ли не удовлетворение и… предвкушение. – Забыл, на кого тявкаешь? Слишком надеешься на свой волшебный голосок? У тебя теперь даже арфы нет!

– Обойдусь, – Ульв мотнул головой, но глаз не отвёл.

– Обойдёшься, – согласился Кенн Круах. – Я даже не убью тебя. Пока что. Хочу, чтоб ты посмотрел. Вот только помочь ей уже не надейся!

Голова певца сама собой запрокинулась вверх, рот раскрылся, а только-только народившийся крик заглушил поток хлынувшей в горло крови. Ульв упал на землю и забился, будто выброшенная на берег рыба. Рядом с ним в таких же конвульсиях заходился выдранный язык.

***

Иоанн метался по камере, не находя себе места. Он никак не мог объяснить себе, как так вышло, что восторженный рассказ о мудрости Великого Барда подвиг епископа запереть проповедника в подвале монастыря, обвинить в ереси и предательстве истинной веры.

Хуже того, Его Преосвященство собрал всех монахов, служителей и воинов Армага, чтобы отправиться к пещере друида и устранить его во славу Божию.

– Он околдовал тебя, брат мой, – ласково говорил исповедник, заглядывая Иоанну в глаза. – Покайся, и Господь примет назад своё заблудшее чадо.

Но Иоанн каяться не хотел. Он хотел предупредить угощавшего его рыбой человека с удивительными зелёными глазами, чтобы тот бежал, растворился в ирландских лесах, как это умеют делать только их дети, чтобы его смерть не легла тяжким грузом на душу просветителя, проповедовавшего Любовь. Ах, если бы съеденный лосось оказался тем самым, что лакомится заветными орехами у Яблочных Островов! Тогда, быть может, Иоанн понимал бы теперь речь птиц и зверей, подозвал бы к себе голубицу, что скачет вон там по двору, почти у самого потолка его узилища, и попросил бы передать послание говорящему на латыни Великому Барду. Но увы! Лосось, видимо, оказался обычным. А голубица продолжала бессмысленно клевать крошки. Иоанн сжал зубы. Подёргал решётку. А потом постучал в дверь и сообщил зевающему служке:

– Я покаяться хочу.

Тот неловко прикрывал рот ладонью.

– Жди теперь, отче. Все нынче утром уехали.

***

Чем ближе приближалось маленькое войско к месту обитания друида, тем большую робость проявляли добрые христиане. Епископ злился, стыдил священнослужителей, но поделать ничего не мог: уж больно велика была слава Великого Барда. Говорят, он может исцелять смертельные раны. Говорят, он знает все травы, все горы и все реки Ирландии. Говорят, от звуков его арфы сердце пойманным жаворонком трепещет в груди, а божественный голос покоряет и заставляет подчиняться воле певца. Епископ зябко передёрнул плечами. Бредни невежественных крестьян, разумеется. Хотя судя по тому, как друид нагнал тумана в голову несчастного Иоанна, какие-то основания у этих слухов были. Но ничего. Пришло время развеять легенду раз и навсегда. С божьей помощью он докажет и местным еретикам, и, самое главное, собственной пастве, что истинный бог сильнее дремучего колдовства и развеет его, как дым. Помолясь, да с распятием в руке.

– Выходи, Ульв, называемый Великим Бардом! Выходи и предстань перед истинным Господом!

Из пещеры неторопливо вышел мужчина. Свод её был так низок, что даже этому невысокому человеку пришлось наклониться, чтобы пройти. Друид оказался неожиданно молод и ожидаемо бледен. Последнее епископ отнёс на счёт естественного страха: вооружённые люди, широким полукольцом окружившие пещеру, представляли собой впечатляющее зрелище. Сразу несколько лучников целились в барда, но пока ещё не время стрелять.

Друид отряхнул руки (они почему-то оказались в земле) и вопросительно уставился на епископа, безошибочно угадав в нём предводителя. Тот спешился, воздел руки к небу и звучным, хорошо поставленным голосом начал читать молитву. На лице барда отразился интерес, впрочем, довольно вялый. Он вообще выглядел осунувшимся и уставшим.

Теперь настала очередь епископа глядеть на друида с ожиданием и вопросом. Тот, кажется, собирался что-то ответить, но вдруг закашлялся, сложился пополам, выплюнул сгусток неестественно яркой крови на песок. Епископ сам, не дожидаясь помощи кого-либо из свиты, сбил Великого Барда с ног. А через пару секунд расхохотался так бешено, что христово воинство в страхе отпрянуло.

– Чудо! Это Божье чудо, братья! У него вырван язык!

Но не зря ведь они все сюда пришли, верно? Такого подъёма, такого единения, такой искренней веры хозяину Армага не удавалось добиться от паствы самыми пламенными проповедями. Нельзя упустить момент! Господь не простит, что Его чудом пренебрегли и не воспользовались.

***

– …а потом разрушили святилище, – рассказывал исповедник Иоанну пока тот отрабатывал ежедневную епитимью. – Сам епископ идола кнутом хлестал и хулой поносил. Друид этот защищать, было, своего бога хотел, да его быстро скрутили. Стрела в бедро и в плечо, в круг копий взяли. Ещё пару отчаянных было… но на том и всё. Дикари как громом поражённые стояли: уж очень в силу своего колдуна верили.

Иоанн усердно драил каменный пол обители. Может быть, именно от чрезмерного усердия, на лбу у него выступил пот.

– А знаешь, что странно?

– Что? – спросил оступившийся, но быстро осознавший свою ошибку брат, не поднимая головы.

– Друиды железа, вроде, даже касаться не должны, а этот так на меня поглядел, когда я его руку к кресту прибивал…

– Как? – Иоанн даже выронил тряпку.

– С одобрением, что ли. Улыбнулся… то кричал всё что-то… ну, да без языка не особенно-то покричишь, выл больше. Ух, как выл! Чисто твой волк. А тут успокоился, вроде. Вздохнул с облегчением, голову на грудь уронил. Будто так и надо всё. Видать, проняло Слово Божье! С нами крёстная сила!

– Он умер? – тихо спросил проповедник.

– Умер, – уверенно кивнул его собеседник. – Долго не мучился. С такими-то ранами! Может, час какой повисел. Мы когда уходили, уже холодный был. Я проверял. На всякий случай. Кто их знает, этих друидов.

До того дня, когда раб божий Иоанн без вести пропал в ирландских лесах, оставалось чуть больше месяца.

Книги на сайте – Книголюб.нет

***

Королева Мэб склонилась к поверженному идолу. Её прекрасное лицо не освещало торжество победы. Напротив, в уголках губ затаилась скорбь. Повелительница фей опустилась на колени и нежно погладила избитое, покорёженное, когда-то позолоченное дерево. Стоявший рядом цверг с удивлением наблюдал за росинкой слезы, медленно катящейся по бледной щеке.

– Разве он не был твоим врагом, моя королева? – тихо спросил бард. – Разве не Кенн Круаха ты называла кровавым богом, поедающим собственных детей?

– Он был сидхе, – ответила Мэб, не глядя на Ульва. – Это плохая смерть для таких, как мы.

Густой туман окружал их плотным маревом, ластился к её ногам, как бездомная собака.

– Моя королева? – это произнёс не бард, с потемневшим лицом обдумывающий слова Мэб. Перед повелительницей фей склонил белоснежную голову предводитель Дикой Охоты. Ночной Всадник опустился на одно колено. Мэб ласково провела рукой по его макушке.

– Чего тебе, дин ши?

– Все холмы знают, как Кенн Круах мечтал жениться на тебе. Прими же его подданных под свою руку, ибо ты теперь последняя из великих сидхе.

Мэб погладила воина по щеке, и он поднял на неё горящие колдовским синим пламенем глаза.

– Пусть будет так, – сказала она, и в голосе её прозвучала усталость. – До тех пор, пока не придёт моё время оказаться на месте убитого бога.

– Ты никогда не окажешься на его месте, – Ульв порывисто шагнул вперёд. – Я этого не допущу, моя королева. Тебя никогда не забудут, тебя всегда будут любить!

Мэб встала с колен и обратилась к Ночному всаднику:

– Скачи, оповести всех, – сказала она. И молчала, пока дин ши не скрылся из виду. – Ты убил бога, которого должен был защищать. – Мэб всё ещё не глядела на Ульва. – Много ли стоят твои клятвы?

– Я защищал его столько, сколько мог, – смиренно ответил Великий Бард. – Но когда мне вырвали язык, расстреляли, затыкали копьями и пригвоздили к кресту сырым железом, я уже был не в силах что-либо сделать.

Королева, наконец, обернулась.

– Почему же ты до сих пор жив? И язык твой подвешен не хуже, чем всегда.

– Потому что меня нельзя убить, – ответил цверг. И, чуть замявшись, уточнил: – Нельзя убить насовсем.

– Каждого, кто живёт, можно убить, – задумчиво произнесла Мэб. – Нужно только знать, как. Какая-нибудь стрела из омелы, пущенная в пятку… всегда остаётся хоть одно уязвимое место.

– У меня оно тоже есть, моя королева.

– И какое же? – в голосе Мэб звучал неподдельный интерес.

Без тени улыбки Великий Бард произнёс:

– Ты. Моя смерть и моё проклятье – это ты.