Текст книги "Песня для тумана (СИ)"

Автор книги: Анастасия Курленёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Patrem omnipotentem…

Тот, кто должен был лежать бездыханным, направлялся к Теодору с особой, доброжелательной улыбкой.

– Factorem caeli et terrae, – храмовник заученным, многажды повторённым движением, занёс руку. Он видел уже когда-то такую улыбку. У ассасина. Безумные фанатики так запугали власть имущих своей потусторонней неотвратимостью, что половина врагов ибн Саббаха мочилась по ночам. Асассины не боялись смерти. Но умирали не хуже тех, кто боялся.

– Visibilium omnium et invisibilium!*

Теодор яростно рубанул мечом, целясь синеглазому в шею. Тот, против ожидания, не отстранился, подставляя под удар второе плечо, а, напротив, прянул навстречу, так что сияющий панцирь столкнулся с кольчугой грудь в грудь.

Неожиданно. Но тамплиер умел ценить подарки судьбы. Когда с твоей головы свободно свисает грива, которой позавидует девица или породистый жеребец, противника, способного намотать её на кулак, действительно не стоит подпускать так близко.

Однако неожиданности редко ходят в одиночку. Рука прошла сквозь белые пряди, как сквозь туман.

– Вот дьявол! – выругался храмовник вместо следующих слов молитвы. Ему всегда плохо давалась латынь.

Длинный меч, слишком громоздкий для такой дистанции, валялся на земле. Впрочем, как и меч Теодора. Синеглазый, кажется, сломал ему запястье, потому что пальцы не слушались.

– Не люблю… железо, – тяжело выдохнул Ночной Всадник, лицо которого покрылось волдырями, будто обваренное кипятком.

– Хр-р-р, – ответил храмовник. Из горла у него торчал его собственный нож. Железный. Тот, что он носил за голенищем сапога и даже успел достать. Может, и не стоило.

Дин ши пальцами другой руки отогнул те, что сжимали рукоять ножа – обгоревшие до кости, и отшатнулся, позволяя телу тамплиера осесть на траву.

В рыжих прядях христиан, следивших за поединком, не смея вздохнуть, добавилось седины. Остальные всадники грациозно соскакивали с сёдел, а из глубины леса, вместо плаща накинув на плечи клубы тумана, вышла женщина. Высокая и стройная, но в уголках глаз уже появились гусиные лапки, а лоб и щёки прорезали морщины. На полшага позади неё следовала юная особа. Юная и прекрасная, мог бы сказать тот, кого не смущают длинные, полукольцом загнутые назад рога.

Ночные Всадники склонили головы перед королевой Мэб. И их предводитель, всё ещё стоявший над поверженным христианином – тоже.

Женщина подошла к ним, наклонилась к храмовнику и, лишь слегка поморщившись от близости ненавистного металла, отодвинула съехавший подшлемник с мёртвого лица, чтобы видеть так и оставшиеся открытыми глаза. Геро держалась из последних сил. Её мутило и бросало в дрожь, но верная альва ни на шаг не желала отстать от великой сидхе.

– Он ведь понравился тебе, – Мэб выпрямила спину и теперь разглядывала изуродованное лицо дин ши.

– Да, моя королева, – бесхитростно отозвался тот. – Вот уже лет триста я не встречал подобного воина.

– Так зачем ты его убил? – в вопросе не прозвучало любопытство. Лишь сожаление и усталость.

Предводитель Ночных Всадников стоял молча, медленно моргая веками, на которых теперь не было ресниц.

– Он, кажется, не понял вопрос, моя королева, – почтительно поделилась наблюдениями рогатая альва. Ответом ей послужил тяжёлый вздох.

– Проследи, чтоб ожоги затянулись, – помолчав, сказала Мэб. И задумчиво добавила: – Только… не очень быстро.

Геро качнула рогами вперёд, одновременно выражая покорность воле повелительницы фей и пряча болезненную гримасу: лечить раны, нанесённые железом, ей самой было тяжело.

– Всех чужих пусть выведут за границы холмов, – негромко произнесла Мэб, и всадники один за другим попрятали мечи в ножны. Лишь один из них осмелился поинтересоваться:

– Всех, моя королева? И…

– Всех, – отрезала великая сидхе и растворилась в тумане. – Отпустите всех.

__________________________

Patrem omnipotentem,

factorem caeli et terrae,

visibilium omnium et invisibilium.

Глава 8. Тара королей

Губы спящей трогательно приоткрылись, светлые локоны, завивающиеся в тугие колечки, золотым руном покрыли плечи юной феи. Аэд протянул руку и лёгким касанием огладил обнажённую грудь. Пёрышко пробормотала что-то во сне и перевернулась на живот, подставив королю Коннахта другую соблазнительную округлость. «Трогательная и нежная, – думал Аэд, проводя ладонью по гладкой, будто светящейся изнутри коже, – а какой грозной и требовательной была она этой ночью! Просто валькирия… любовь и война, удовольствие и боль, восторг и отчаяние… я мог бы подумать, что викинг привёл с собой саму Фрейю…»

Аэд откинулся на спину и закрыл глаза. Нет, он не заблуждался. Пока жива королева Мэб, чужие боги не поселятся в волшебной стране. Если, конечно, она сама их не позовёт. Женщины сидов и прежде выходили к людям. Случалось, они даже становились супругами королей. В те, прежние, времена, когда ард ри был самым могучим чародеем своих земель. При хорошем короле его земли процветают… «Наверное, я не очень хороший король», – желчно, как всё чаще при разговоре с самим собой, заметил владыка Коннахта, беднейшего из пяти королевств Ирландии. «Может, стоило бы жениться на ней?» – он снова открыл глаза и оглядел лежащую рядом фею-огонёк внимательно, будто видел впервые, а не имел её всё ночь напролёт.

«Нет», – Аэд встал и укрыл лёгким одеялом манящее тело женщины холмов, способное свести с ума любого мужчину. В том числе и его, к чему отрицать? Но сейчас, когда страсть была удовлетворена, он думал уже не как мужчина, а как король, помнивший о Добрых Соседях. Аэд достал из-под массивного стула, стоявшего в дальнем углу комнаты, собственные штаны. Как они туда попали? Он не помнил. Прошедшая ночь напоминала горячечный бред.

А вот рубашка аккуратно висела на спинке кровати. Околдованный, уставший или полумёртвый – Аэд никогда бы не бросил её небрежной рукой. Больше никогда не будет у него такой счастливой одежды. Рука, проворно сновавшая над пяльцами, вплетавшая руны в замысловатый узор, охладела, сжимая золотой серп. Губы, шептавшие, «Пусть боги хранят тебя, братец», в последний раз выкрикивали не благословение, но проклятие. Проклятие должны наслать справедливые сидхе не короля, который оказался не в состоянии защитить даже собственную сестру. В былые времена, когда Ирландией ещё правили друиды, Верховный Бард своей рукой закалывал в положенный день белого быка, сцеживал кровь, а потом пил её и пил, пока не засыпал, и во сне видел истинного ард ри, владыку и заступника Пяти Королевств.

***

Ульв торжественно шествовал из одного зала в другой, мало-помалу приближаясь к срединному дворцу, куда сходились анфилады с пяти холмов, куда вели дороги с пяти сторон. И дело было не в трепете перед Священной Тарой, резиденцией Верховных Королей – друид давно уже не ставил её ни во что, но в женщине, закутанной в тёмную вуаль с ног до головы. Женщина неторопливо следовала за ним, а Великий Бард почтительно распахивал тяжёлые створки дверей, притягивавших взгляд резьбой и самоцветами.

Прекрасные залы Золотой Тары пусты. И это правильно. Но в главном зале на троне ард ри восседает Верховный Король. Это так неожиданно, что Ульв остановился и молча глядел на него, продолжая сжимать медную ручку двери.

Широкоплечий мужчина встал и направился к маленькой женщине в чёрном, не обращая внимания на Великого Барда, окаменевшего у входа. Он был красив, этот король. Густая борода завивалась колечками и отливала золотым блеском, так что казалась выкованной из металла, синие глаза яркостью напоминали о родстве с сидами.

– Тебя не должно здесь быть! – прошипел Ульв, почти ощущая, как язык раздваивается от змеиного яда. Но ард ри обратил на него внимания не больше, чем на ветер за окном.

– Приветствую вас, госпожа моего сердца, – учтиво произнёс ард ри, однако даже не наклонил головы, ибо был он королём и принимал гостью в своём доме. – Да будет жизнь ваша долгой, а здоровье крепким.

– Мы живём столько, сколько нам отмерено, а здоровье имеем такое, какое заслуживаем, – от звука её голоса мужчина вздрогнул, потому как не ожидал услышать шамкающий, надтреснутый голос беззубой старухи.

Король протянул дрожащую руку к вуали. Ульв с удовольствием выдернул бы эту руку из плеча, но его собственная ладонь надёжно прикипела к дверной ручке – чары королевы Мэб в который раз застали его врасплох.

Она не шевелилась и позволила ард ри отбросить покров. Увидев сморщенную, как печёное яблоко, седую старушку с водянистыми глазами и впалым ртом, король отшатнулся и, пробормотав: «Нет, это слишком! И без ночи с Душой Ирландии обойдусь!» бросился прочь.

Когда эхо его шагов затихло в пустых залах, Ульв смог, наконец, отойти от двери.

– Истинное лицо верховной власти безобразно, – старушечьими губами усмехнулась Мэб. – Не каждому по силам такое бремя нести.

Она взялась за край вуали, собираясь снова накинуть её на лицо, но Бард перехватил её руку, погладил морщинистую щёку. Кожа сразу разгладилась, засветилась серебристо-лунным цветом, водянистые глаза потемнели, в воздухе нарастало напряжение, какое бывает перед грозой. Ульв наклонился к своей королеве, словно хотел до предела сжать воображаемую пружину, чтобы душное ожидание, наконец, разразилось грозой и закончилось освежающим дождём.

– Он не достоин чести даже смотреть на тебя, – прошептал Бард низким, чуть хрипловатым голосом, и не пытаясь околдовать Мэб вкрадчивым тембром: слишком унизительными казались неудачи.

Она приложила палец к его губам.

– Зачем ты назвал этого мальчика ард ри? Разве ты видел его во сне?

Ульв отступил на шаг, пытаясь скрыть досаду: говорить о короле, решившем ослушаться друида, не хотелось.

– Меня уже тошнило от бычьей крови. Раз за разом её вливали в меня всё больше и больше. Но в снах я никого не видел. Просто бродил в пустоте, иногда по залам Тары. Но всегда один. Этот… бычок не хуже и не лучше прочих. Правда, норовистым оказался. Вошёл во вкус.

– Хм… – лукавый взгляд сделал из Мэб совсем девчонку. Она нарочито задумчиво провела рукой по барельефу с изображением тернового куста. – Гулял по Таре Королей и так ни разу никого и не увидел? Ни в полированном полу, ни в тёмном окне, ни в серебряном блюде?

– Тщеславные мысли меня посещали, – Ульв сложил руки на груди и отошёл к глубокой нише, отделанной золотом и драгоценными тканями. Он предвидел направление очередной насмешки королевы фей, и уже заранее было больно. Как можно представить цверга, занимающего престол потомков богини Дану? Безумие горячечного бреда. Глупость. Но глупость всё же меньшая, чем страстная мечта покорить сердце великой сидхе. – К счастью, все сомнения в Таре легко разрешить.

Ульв вытянул руку и небрежно опустил на невзрачный с виду камень, занимавший почётное место в тронном зале. Как и следовало ожидать, камень Фаль, камень королей Тары, промолчал и на этот раз.

Мэб тоже подошла поближе и произнесла с тонко выверенной и неоднократно применявшейся интонацией – как будто обращалась к слабоумному:

– Это – кусок скалы, в которой какой-то шутник вырезал пару углублений в форме ступней. Что такого интересного ты в нём нашёл?

– Фалльский камень, – Ульв медленно убрал руку за спину и теперь украдкой следил за рассеянным светом, беспорядочно рассыпавшимся по платью Мэб, превратив его из чёрного в рассветно-серое, – применяется для устранения ошибки, которую может допустить друид.

– Ключевое слово тут – Фалльский, – паутинка накидки Мэб растаяла, улетучилась с порывом неведомо откуда взявшегося тут ветра.

Ульв явственно чувствовал, что над ним потешаются. Но пока не был уверен, действительно ли перед ним подделка, или сидхе морочит ему голову, желая посмеяться над легковерием цверга.

– Кенн Круах сказал мне, что последний луч заходящего Самайна падает на камень Фаль в тронном зале Священной Тары, – упрямо пробубнил Бард. – Зачем ему было лгать?

– Боги не лгут, – кивнула Мэб, снисходительно поглаживая Ульва по гладкому подбородку. – Их надо просто научиться понимать. Тут ключевое слово было «священной».

В следующий миг у друида перехватило дыхание, а глаза болезненно заныли, хоть он инстинктивно прикрыл их рукавом.

– Добро пожаловать в Священную Тару, Великий Бард! – звонкий голосок заставил его вздрогнуть и открыть лицо.

Да, это действительно была Тара. Та Тара, которую он видел во сне: с белоснежными, полупрозрачными, как китайский фарфор, стенами, наполненная светом, свежим ветром и упоительными ароматами. Но на этот раз она не была пустой.

Стайки щебечущих фей, вперемежку с птицами, проносились мимо, деловитые лепреконы сновали туда-сюда, несколько кобольдов лихорадочно постукивали крохотными молоточками, заканчивая новую стенную панель из серебра, изображавшую чёрного волка, бегущего по лунной дорожке. Сама луна, полная и сияющая, висела высоко, у самого чёрного свода, усыпанного искрами волшебных кристаллов. Задрав голову, волк, видимо, тоскливо выл. Один из кобольдов достал крупный изумруд и точным движением поместил его в пустовавшую глазницу. Взгляд серебряного с чернью волка из тоскливого сделался хищным и жадным.

– Добро пожаловать! – повторила молоденькая альва, почтительно склоняясь перед Ульвом.

– Да пребудет с тобой милость богов, – машинально ответил друид, но альва расцвела и засветилась счастьем, как будто он и вправду осенил её благословением. Увы, теперь и сам Великий Бард не стал бы уповать на тех, чью милость призывал. Он даже пожалел о вырвавшихся словах. Не след без нужды тревожить мёртвых.

– Где… королева? – спросил Ульв, безуспешно оглядываясь по сторонам.

– В тронном зале, – тем же восторженно-звонким голоском ответила альва и снова почтительно склонила голову. – Мне приказано вас к ней проводить.

Бард кивнул, выражая готовность следовать за проводницей, и они двинулись в путь. Зал за залом, терраса за террасой, галерея за галереей. Эта Тара оказалась огромной и запутанной, как лабиринт, или, скорее, муравейник, потому что просто кишела маленьким народцем, альвами и прочими подданными Повелительницы Фей. В конце концов звонкоголосая девица, всю дорогу восторженно что-то щебетавшая, остановилась на смотровой площадке высокой башни, с которой открывался обширный вид, и Ульв убедился, что у Изнанки Тары с её лицевой стороной много общего. Здесь тоже ко дворцу ард ри вело пять дорог из пяти дворцов пяти королей, отдававших себя под его верховную власть. Но здесь эти дороги представляли собой подвесные мостки, лёгкие, беззаботно покачивающиеся на ветру. При одном взгляде на них кружилась голова. Не то чтобы Ульв боялся высоты… но прежде, чем ступить на полупрозрачную поверхность мостика вслед за альвой, он быстро начертил перед собой трикветр, пробормотав: «Земля, воздух, вода – одно», и решительно шагнул вперёд. Мостик перестал играть, сделался надёжным, как стена, возведённая цвергом, и Ульв с любопытством оглядывался по сторонам. Лес, поля и луга тут были совсем такими же, как в мире людей, за исключением того, что деревьев не касался топор дровосека, полей – серп жнеца, а луга не знали стад коров и овец. И тем не менее, то, что происходило в Мидгарде, находило своё отражение и в мире холмов. Из блюдечек, наполненных для Добрых Соседей, вытекали сюда молочные реки, колоски, связанные особым образом и оставленные на поле, прорастали целыми ячменными стогами, а легконогие феи до упаду кружились в зелёных бальных залах.

Мир распался и собрался вновь, сияя яркими красками, подобно тому, как радугой распадается омытый священнодействием грозы свет. Пьянящий воздух, лёгкое покалывание в кончиках пальцев – Великий Бард сам не заметил, как начал петь, вплетая волшебство своего голоса в полифонию двух миров, соединяя их в единое целое. Ульв остановился на середине моста, в самой высокой точке, и его Мысль и Чувство поплыли над Священной Тарой, слившись в страстном танце, закутывались в облака, скользили по стенам отблеском света. Певец был одновременно внутри и снаружи, в Таре и вне её, бескрайним небом и крошечной песчинкой на мостовой.

Ульв не заметил, как рядом оказалась Мэб. Возможно, она просто вышла из песни без слов, содержавшей в себе все слова, что были, или ещё только будут. Её нежно-розовое, как робкий рассвет, платье соткано из цветочных лепестков, а в улыбке Ульв в первый раз не увидел насмешки.

– Пойдём, – сказала королева, когда Бард мягко загасил последнюю ноту своей песни, будто присыпал пеплом тлеющий до времени уголёк. – Ты ведь хотел на него посмотреть?

***

Фалльский камень оказался раскалённым добела и пронзительно-ярким. Он покоился в самом сердце Священной Тары, и, воистину, тут ему было самое место.

– Чьё оно? – мерная пульсация всегда завораживала Ульва, погружая в подобие транса. Он с усилием отвёл глаза.

– Когда-то это сердце принадлежало великому королю фоморов, – Мэб, сбросившая торжественность, как накидку с плеч, повернулась спиной к своему барду и неторопливо пошла вдоль стены, увешанной оружием и разного рода трофеями – от гигантских рогов до сморщенных и почерневших голов. – Королю, славившемуся своей мудростью и прозорливостью. – Хрупкие на вид руки вынули из оружейной стойки длинный меч так легко, будто это была вязальная спица. – Кому ещё можно было бы доверить указывать ард ри?

– Альвис, – полуутвердительно произнёс Ульв. Мэб опустилась на каменную скамью, уложила меч на колени, и медленно, обводя пальцами каждый завиток сложного узора, провела рукой по тусклым ножнам. – «Ты не похож на цверга», сказала ты, когда я о нём пел.

Мэб усмехнулась.

– Что ты слышал о фоморах?

– Мифические существа, – с нарочитой отчётливостью проговорил цверг, – уродливые, страшные, жестокие, – память услужливо подсовывала длиннобородых крепышей, коренастых и приземистых, снующих туда-сюда под исполинскими сводами Свартальфахейма. Строили они так, что просторно было бы и инеистому великану, – повелители мрака и страны Мёртвых, или…,– он осёкся, поражённый своей прежней недогадливостью, – Нижнего мира.

Ульв вспомнил, как ещё мальчишкой наткнулся в одном из штреков, подходивших к самой поверхности, испуганную пару, парня и девушку, скрывавшихся от каких-то преследователей. Цверг видел в темноте достаточно хорошо, чтобы свободно передвигаться, но захотел разглядеть людей получше, и пещера озарилась мягким золотистым светом. Парень с девушкой упали на колени и разрыдались, прося не уводить их «За море». Как будто Ульв собирался! Ему и так бы влетело, узнай кто-нибудь в городе, где он шатается. А проводить чужих с поверхности в столицу Короля-под-Горой, окружённую подземными озёрами, надёжно укрытую за сотни лет назад промытыми водяными лабиринтами, не только воспрещалось, но и каралось довольно строго.

– Фоморов ещё называют королями-за-морем…

– Никого не напоминает? – Мэб продолжала рассматривать ножны.

Ульв подошёл поближе, и теперь видел, что они покрыты не просто орнаментом, но искусно выполненными рисунками, рассказывающими давнюю историю.

– Фоморы – извечные враги Туата да Даннан, – Древняя, плохо сохранившаяся голова таращилась на Ульва пустыми глазницами. Сейчас ему казалось, что голова вполне могла принадлежать цвергу. – Как ты?.. Почему не прогнала меня сразу, как только узнала?

Мэб резко выпрямилась и метнула в барда молнию взгляда.

– Я – не из племени Дану, – отчеканила она, и он удовлетворённо кивнул: ему всегда казалась, что повелительница фей очень мало походит на фею. – Я – сама по себе. – Мэб стремительным движением выдернула меч из ножен. – Расскажи ему о битве при Маг Туиред!

Прежде, чем начать говорить, меч зашёлся стариковским кашлем, будто прочищал несуществующее горло. Он был стар. Его ковали ещё в те времена, когда каждый меч, покидая ножны, начинал рассказывать о своих победах. И Ульв уже не сомневался, кому принадлежало это оружие.

– Славная была битва! – в металлическом голосе явственно звучало удовлетворение. – Туата да Даннан, великие потомки Немеда, постигли тайны магии и премудрости четырёх друидов в четырёх городах: Фалиасе и Гориасе, Муриасе и Финдиасе. И превзошли они всех людей по достоинствам своим и мастерству, так что простые смертные поклонялись им, словно то были боги…

– С собой они привезли четыре волшебных предмета, – голос барда не перебил повествование меча, но влился в него, как слова песни вливаются в музыку. – То были копьё Луга, не знающее пощады, Лиа Фаль, узнающий того, кому суждено править Ирландией, котёл Дагды, от которого никто не уходил голодным и… ты.

– И я, – довольно подтвердил меч Нуаду. – Не знающий промаха, никогда не возвращавшийся в ножны не отведавшим крови врага.

– Не отвлекайся. – Королева Мэб непочтительно щёлкнула ногтем по лезвию. Меч обиженно засопел, но продолжил:

– Туата да Даннан сошли на берег у Корку Белтаган, – «Коннемар», – мысленно сориентировался Ульв, – и подожгли корабли, чтобы не в их воле было отступить, – торжественно, как королевский бард на пиру, рассказывал меч. – Славные потомки Немеда потребовали у захвативших Ирландию Фир Болг…

– Не менее славных потомков Немеда, – язвительно вставила повелительница фей, но рассказчик не дал сбить себя с заданного тона:

– …потребовали у захвативших Ирландию Фир Болг, – с нажимом повторил он, явно адресуясь к Ульву, – чтобы те дали им либо половину земель, либо славную битву.

– И Фир Болг, конечно, выбрали битву, – Бард присел на скамью рядом с Мэб и она переложила четвёртое сокровище Туата да Даннан на колени цвергу.

– Конечно, – Ульву показалось, что меч даже заворочался от переизбытка чувств. – Фир Болг ведь, в самом деле, происходили от корня Немеда, как и Племена Богини! И дрались нисколько не хуже!

– Только были разбиты и перерезаны, все, кто не успел бежать к фоморам, – желчно добавила королева, привалившись к стене и прикрыв глаза. Холод каменной кладки юркой змейкой скользнул вдоль спины, и повелительница фей пожалела о легкомысленно сброшенном покрывале.

– У них ведь не было меня, – простодушно пояснил меч.

– А у Нуаду больше не было руки, – Ульв оторвал жадный взгляд от волшебного оружия и, встревоженный холодно-презрительной интонацией в её голосе, вгляделся в вертикальную чёрточку, появившуюся между тонкими, изогнутыми, будто луки, бровями той-что-была-сама-по-себе.

***

Побуревшие от грязи и крови (хороши боги!) Туата да Даннан слоняются по долине, деловито добивая врагов. Своих раненых у них уже нет: Диан Кехт познал все тайны врачевания, почти стёр грань между жизнью и смертью, возвысив ушедших в странствия потомков Немеда над их сильнее привязанными к дому сородичами, Фир Болг. Фир Болг разделили Ирландию на Пять Королевств, Фир Болг выбрали себе первого ард ри, Верховного Короля. Вот он лежит, Эохайд, сын Эрка. Вот и юный Сренг, сын Сенгана, скрючился у ног предводителя Племён. А Нуаду, мудрый Нуаду, со звериной яростью продолжает топтать давно мёртвое тело героя, отрубившего руку с неотразимым мечом, не знавшим промаха. И что толку в том, что Диан Кехт обещает приставить предводителю серебряную руку, которой тот сможет опрокидывать кубок, ласкать женщину или держать меч ничуть не хуже, чем прежней?

Увечному не быть королём.

***

– Как случилось, что королём избрали Бреса? – спросил Ульв. – Разве его отец не был фомором?

Меч впервые за долгое время замолчал, не зная, что ответить. За него это сделала Мэб:

– Именно потому и выбрали, – сказала она, укрывая плечи тёмной шалью, и Ульв с сожалением отметил, как платье королевы утратило нежные краски, упало тяжёлыми складками вечной ночи. Не той, что пестрит бриллиантовыми гвоздиками звёзд. То была беспросветная ночь подземных цвергских пещер. Ночь Нижнего Мира, как сказала бы маленькая Сату.

– Не смотря на то, что Диан Кехт излечил всех, кого ранили в первой битве при Маг Туиред, мёртвых воскрешать он не мог. Туата да Даннан потеряли много своих героев.

– Эдлео, сын Ала, – с сожалением произнёс меч.

– Эрнмас и Фиахр, – сухо добавила Мэб, и Ульв вспомнил, как она стояла на коленях над мёртвым идолом Золотого Бога.

– Туирилл Бикеро, – мечтательно продолжал болтливый меч, не особенно разбиравшийся в выражениях лиц, да и не стремившийся к этому, – и ещё…

– В общем, их осталось мало, – Ульв отметил, что королева сказала «их», а не «нас», гадая, присутствовала ли она сама при той исторической битве, и если да, то в каком качестве. Бард слыхал, что женщины Туата да Даннан не сражались наравне с мужчинами. Но было ли так заведено у Фир Болг?

– Так что Племена Богини заключили союз с третьей ветвью потомков Немеда. К тому времени их и без того уже многое связывало. Балор, король мёртвых, отдал свою дочь в жёны сыну Диан Кехта, великого врачевателя. А Брес… оказался просто удобен, потому что не принадлежал ни к одному из переругавшихся кланов. Его отец, Элата, младший из королей-за-морем, властвовал над ними как ард ри. И, если бы ты его увидел, то никогда бы не подумал называть фоморов уродливыми или страшными.

– Он был красив? – Ульв даже усомнился в своём недавнем открытии о тождестве цвергов и фоморов.

– О, да, – королева Мэб улыбнулась так, что мгновение яростной ревности обдало барда жаром. – Элата был настолько хорош собой, что Эри, красавица-Эри, переборчивая гордячка Эри, одна из знатнейших и благороднейших женщин Туата да Даннан, посмела лишь робко произнести: «Между нами не было уговора» на его «Давай переспим», первую фразу, произнесённую при первой встрече. Элата всегда знал, чего он хочет, и как ему это получить.

Ульв тихо рассмеялся.

– И что же? Владыка фоморов женился, желая удовлетворить минутную прихоть?

– Нет, – Тёмные волосы Мэб рассыпалась по плечам, словно позабыв, как были собраны в причёску. Склонив голову, она отвела в сторону непослушный локон, едва заметно усмехнулась. – Он просто сказал: «Иди без уговора».

– И она пошла? – Ульву стоило труда изгнать из голоса напряжение. Почти тотчас же раздались чавкающие звуки. Цверг с недоумением посмотрел на всё ещё лежавший у него на коленях меч: зеленоватая ладонь сжимала безупречно острое лезвие, из двух тонких, но довольно глубоких порезов обильно сочилась кровь, тут же всасываясь в металл, как будто меч в самом деле пил её у врага-фомора.

– Можешь теперь его положить, – Мэб протянула ножны, Ульв принял их, удержав её ладонь в своей.

– Она пошла? – требовательно повторил цверг, впившись в королеву пронзительно-зелёными глазами, жадно ловя малейшие движение её души.

– Она – да, – с расстановкой произнесла повелительница фей, глядя на собеседника двумя загадочными, глубокими и тёмными, как прошлое Ирландии, безднами. Было в её взгляде что-то тревожащее, и Ульв резко, будто избавлялся от ненужного свидетеля, задвинул меч в ножны. Почему сердцу стало так тесно в груди?

– Эри – это была ты? – И прежде случалось барду досадливо отводить взгляд, когда разговор заходил о королях, скреплявших свою власть браком с Душой Ирландии. Почему же упоминание об Элате так его взволновало?

– Нет, глупый, – смех повелительницы фей пролился дождём, успокоил бурю, уже рвавшуюся из груди. – Я – не из Туата да Даннан, я ведь уже говорила тебе.

«Что же означает твоя тоска и твоя нежность, когда ты рассказываешь о них? – безмолвно вопросил Бард. – Кто ты, моя королева, знающая о древних битвах больше участвовавших в них мечей?»

– Да, прости, я был невнимателен, – Ульв аккуратно повесил ножны на крюк. – Но я слышал, Брес оказался не лучшим королём.

– Это ещё мягко сказано, – Мэб встала, сделала несколько шагов по мозаичному полу, и в задумчивости подняла руку к виску. – Правление Бреса ввергло Ирландию в жестокий голод. Не было больше пирушек и песен. Люди падали, обессиленные недоеданием и тяжёлым, бессмысленным трудом. Филид, испросивший ночлега во дворце, был накормлен тремя сухими лепёшками. И наутро сложил первую на этих землях хулительную песнь, отнимающую силу у короля. Бреса, прекраснейшего юношу Пяти Королевств, ненавидели все.

– Почему же сердце мудрого Альвиса сделало такой неудачный выбор? – спросил Великий Бард, любуясь своей королевой.

– Выбор? – усмехнулась Мэб. – Лиа Фаль не выбирает ард ри. Он лишь узнаёт того, кому суждено править. Потому и вскрикивает: это прикосновение неприятно для сердца фомора.

– Но если сидхе и фоморы суть одно и то же…

– Все люди суть одно и то же, – её тёмные пряди шевелились, будто змеи, извивались кольцами, ползли вверх, пока не сложились в подобие шлема. – Разве это мешает им ненавидеть друг друга? Или воевать?

Взгляд королевы был направлен в прошлое. Ульв приблизился к ней хищным зверем: вкрадчиво, со спины. И обнял. Мэб вздрогнула, но уже в следующий миг расслабилась, и, вопреки ожиданию, не торопилась одёргивать своего барда. Напротив, её чёрная вуаль куда-то исчезла, а строгое платье утратило оттенки ночи, сделавшись рассветно-серым. От королевы фей головокружительно пахло росой и клевером. Прежде, чем прижаться горячими губами к доверчиво открытой шее, Ульв тихо попросил:

– Расскажи мне о второй битве при Маг Туиред.

***

Утро после Самайна всегда серое. Тучи, тёмные и тяжёлые, как сведённые брови Элаты, короля-за-морем, висят над землёй, не пуская к ней золотые копья солнца. Копий здесь и без того много.

Волнуется море, нервно разбивается о берег, беснуется, откалывая камни. Потому что не дождётся Элата обратно героев, которых послал вместе своим сыном силой захватить то, что не удалось удержать мудростью. С тяжёлым сердцем отпускал фоморов их ард ри, недобрым считал он это дело. Но вместе с Бресом приплыла и его мать, прекрасная Эри, и упрёков её не вынес грозный Элата.

А теперь Балор, Балор с Дурным Глазом, сразивший самого Нуаду Среброрукого, лежит на земле… и вороны уже склевали его смертоносное око, а на кости зарятся лисы. Может быть, Племена Богини и предали бы тело великого фомора пристойному погребению, а, может быть, наоборот, издевались бы над его остатками. Но сейчас им было не до того. Воистину дикой была эта битва друидов и героев, врачевателей и кузнецов, да и просто обычных людей. Камни стали скользкими от крови, а река Униус унесла немало трупов.

Высокая женщина, с головы которой свисает девять прядей волос, стоит подбоченясь, оглядывая поле сражения, засеянное обломками стрел, мечей и копий. И, хоть Морриган и возвестила о славной победе над фоморами великим горам, волшебным холмам, устьям рек и могучим водам, на лице её не отражается торжества. Мрачен взор великой сидхе, так что насмешкой прозвучал вопрос второй женщины, маленькой и закутанной в чёрное:

– Радуешься делу рук своих, Ворона Битвы*?

Морриган смерила собеседницу яростным взглядом.

– А ты чистенькой остаться решила? Ещё, небось, и гордишься этим? Вместо того, чтобы поблагодарить. Тоже мне, Душа Ирландии!