Текст книги "Песня для тумана (СИ)"

Автор книги: Анастасия Курленёва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 16 страниц)

Эпилог

Ульв старался. Он душу вложил в эту песню: сыновнюю любовь, годы странного товарищества с Альвгейром, нежность и благодарность к маленькой Сигрид, уважение к Онни, наследнику милой Сату, сплетал он словами разных языков, наполнял ветром и солнцем. И довольно скоро стеклянный корабль Брокка пересёк границу, за которой море поменяло цвет, выскочил из воды, на мгновение завис в высшей точке полёта, ослепительно засверкав в лучах восходящего солнца, обернулся вокруг своей оси и нырнул вниз, весело взмахнув хвостом на прощание, будто резвящийся кит.

– Очень трогательно, – сказал кто-то за плечом Ульва, и туман Кенн Круаха сам собой взметнул чёрный плащ, завихрился вокруг Барда, коконом укрыл всё вокруг.

– Впечатляет, – закашлялся Ангус О'г. Он щурился, разгоняя марево, словно это был едкий дым.

Ульв взял себя в руки и в пару движений рассеял непрошеное колдовство. Церемонно поклонился синеглазому юноше, окружённому птицами и светом.

– Прошу прощения. Сорвалось.

– Бывает, – пожал плечами бог и уселся на выглаженный волнами огромный плоский камень. Зарылся босыми ногами в светлый песок. Некоторое время оба молчали, разглядывая горизонт.

– Хорошо спел, – Ангус удовлетворённо откинулся назад, отёрся о полусогнутые локти. – Ювелирно, можно сказать. От Ирландии довольно близко вынырнут, правда, Сигрид при всём желании уже на коронацию Эрика не успеет. Ты всегда со временем слишком сильно мудришь: вся система в разнос идёт, стоит вам по разным мирам разбежаться.

Ульв скинул плащ на песок и уселся рядом с камнем хозяина острова, на котором царствовал вечный Самайн.

– Всё нормально было, пока она дыру в границе не нашла, – буркнул цверг, ковыряя ножом песок.

– И это тоже был только вопрос времени, – усмехнулся Ангус. – Времени и ряда трагических стечений обстоятельств.

– Я всё поправлю, – Ульв откопал плоский голыш и блинчиком запустил его по воде.

– Попробуй, конечно, – Ангус зевнул. – Что тебе остаётся? Я с удовольствием посмотрю.

На этот раз Ульв не пел. Напротив, он сам растворился в шёпоте листвы, распался на прошлое, глубоко в корнях Свартальфахейма, будущее, на робких лепестках весенних цветов, а между ними был ствол мирового древа, и Ульв устремился по нему вверх и вниз, живительным соком и потрескавшейся корой.

Вот рыжий Эрик хватает за руку свою неверную фею и рычит ей в ухо: «Королевская шлюха!» – А она лишь смеётся и обнимает его за шею…

Вот корабли викингов у берегов Ирландии. Есть в этом что-то неправильное. Ах да! Сейчас зима. А корабли стоят на приколе. Случилось то, о чём предупреждала королева Мэб: однажды они не захотят уйти с награбленным из монастырей, а решат остаться.

Волк рычит и раздражённо скалит зубы. Долго его не было здесь, сейчас… но земля уходит из-под ног, приходится взмахивать крыльями, подниматься вместе с горячими потоками воздуха, парить… горячо от пожаров. Изумрудный остров раздирают стычки и битвы. Кажется, здесь, в Мидгарде, ничего не знают о нежной привязанности Пака к ирландке Геро, потому что Туманный Альбион вместо друидов посылает теперь только вооружённых людей.

Больше нет Пяти Королевств. Холодный пот градом сшибает Ульва в море, он падает, бессильно стараясь зацепиться за воздух и время, которое словно срывается с цепи и летит, как обезумевшая лошадь: католическая церковь, король Генрих, английские бароны на ирландских землях, грабежи, насилие, поборы, низложение бунтаря ард-ри собственными сыновьями…

Ульв вынырнул из омута истории, захлёбываясь от негодования и ужаса.

– Что… что это было?

– Войны, – Ангус смотрит на него с сожалением. – Порабощение и упадок. Зима.

– Но Мэб? Почему она ничего не сделала? Она ведь была уже свободна!

– Мне ответить, или вспомнишь сам?

Ульв, взмокший и жалкий, снова опустился на белый песок. Такой белый, что от него слезились глаза. Белый, как сверкающие залы Священной Тары. Ладонь заныла, и Ульв не удержался, посмотрел, не осталось ли следов от разговорчивого лезвия, ненавидящего фоморов.

– Останавливать кровопролитие ей и прежде плохо удавалось.

– Да и с чего бы ей это уметь? – Ангус беспечно взбивал пятками песчаную бурю. – У неё ведь был король. Суровый, но справедливый ард ри, железной, вернее, каменной, рукой державший Пять Королевств.

На этот раз у Ульва в глазах потемнело.

– А знаешь, – продолжал хозяин Яблочного Эмайна, – вот о тебе никто не сожалел. После вашего «сколько можно быть вечно юными, пора уже и о детях подумать», о тебе и не вспоминали почти.

Со дна времён, из тёмных пещер памяти, о которых Ульв даже и не подозревал, поднимался стеклянный корабль. На его палубе стояли двое, держась за руки, и смотрели вперёд, на молодую, покрытую нежной зеленью землю. Землю, которую мужчина только что сотворил…

– А вот по ней тут тосковали, – издалека пробивался голос Ангуса. – Ведь как пела! Нет, я понимаю, конечно, у вас там семья, всё общее, и туманы, и плодородие, но с тех пор, как ты голосить взялся, она даже на арфе играть перестала. Поющий камень это разве что любопытно, но когда Душа поёт, не сравнить же…

Ульв со стоном сжал ладонями голову. Казалось, она распадается на куски. Обрывистые кошмарные сны, преследовавшие его во время недолгого окаменения, хлынули со всех сторон. Чудовищно-яркие, подробные, живые.

Бессильно опущенные руки. И рыдающая любимая.

– Они умерли! Все!! Из-за того, что мы поссорились с тобой!!!

Он обозревал последний город, в который перебирались заражённые красной чумой дети Паротлона. Их остатки. Так было проще друг друга хоронить.

Он не знал, что ответить.

– Разделить потомков Немеда казалось такой удачной идеей, – вздыхал Ангус, отмахиваясь от своих птичек, беспрестанно вьющихся вокруг. – Всё-таки надёжнее… кто ж знал, что они все выживут, а потом передеруться за историческую родину?

– Люди… разучились слышать её голос, – хрипло, низким рокотом гейзера, сообщил тот, что когда-то своими руками прорезал русла рек и ваял складки гор. – Ещё тогда. Поэтому говорить приходилось мне…

– А у тебя не было правых и виноватых, – подтверждал легкомысленный хозяин Яблочного Эмайна. – Всех всмятку и на удобрение полей. Лесов… тебя, в общем.

Ульв его больше не слушал.

Перед внутренним взором стояла маленькая женщина с подозрительно сухими грозовыми глазами, закутанная в чёрную шаль.

«Я ухожу», – так просто звучит.

И ушла она так просто. Сказала, что не может бросить туат, даже если достучаться до них почти невозможно. Надеется, если стать одной из них, поселиться в соседнем сиде и приходить на их торжества, её смогут услышать?

Не может бросить это проклятое племя… а его, значит, может?

Отголосок древней ярости вулканической лавой опалил грудь. Что он тогда устроил? Извержение? Землетрясение? Шторм? Вырванные с корнем деревья точно были. Кривые, приземистые… яблони. И синеглазый малыш, протягивающий спелый плод.

Птицы поют…

– А много ты тогда сожрал. На десяток воплощений хватило, наверное. Забвение с запасом, хе-хе… и всё равно тебя к ней каждый раз тянуло. Какой бы тварью безмозглой не бегал – всё рядом. Что волков пасти, что стаи воронов в долину Маг Туиред стягивать…

Тёмные глаза королевы, которую теперь называют Мэб, а в самой глубине – короткая молния узнавания.

– Ты не похож на цверга.

– Ты не похожа на фею.

Косые взгляды, снисходительная улыбка в ответ на его самые обольстительные песни, доверчивая мягкость и слёзы… слёзы под аккомпанемент сердца цверга. Ульв думал, что Мэб, менее ослеплённая страстью, вспомнила о его трагическом проклятье. Проклятье! Предсмертное бормотание несчастного старика, игрушки детские… как и все эти копошащиеся потомки Немеда. Для него это всегда были лишь игрушки. Но не для неё. Даже великие сидхе были для их создательницы любимыми, хоть и неразумными, детьми.

– То, что я видел… Ирландия – наполовину под пятой английской короны, наполовину и вовсе… республика. Так будет? – песок скрипел на зубах, и голос выходил совсем не похожим на принадлежащий Великому Барду, срывался в низкий хрип.

– Уже есть, – Ангус О'г подобрал под себя ноги. – А ты чего хотел? Сам же отделил Мидгард от Изнанки, изгнал из него всё колдовство, оставил лишь бледные воспоминания. А боги не живут без веры. Ты посадил свою Мэб за стекло, но забыл, что для цветка, как для огня, нужен воздух. Если раньше ирландец верил в фей и лепреконов, теперь он верит только в виски и картошку.

– Это я убил Душу Ирландии. – Зелёные глаза помертвели, лицо цверга криво потрескалось горькой усмешкой. – Я всё-таки её убил.

– Яблочко? – Бог любви был сейчас олицетворением безмятежности. – Полегчает.

Ульв с рычанием зашвырнул лоснящийся плод в хмурое море. И даже руку о штаны вытер.

– С детства их ненавижу!

***

Под ногами скрипит снег. Гигантские ели прикрыли вдовий наряд белыми шалями. Цветочные феи спят глубоко в своих норках, болотные огоньки затаились на дне омута, спасаясь от стеклянного волшебства льда.

Тот, чьи ноги заставляли снег скрипеть, затруднился бы с ответом, если бы его спросили, кто он такой. Древний бог? Плоть и кровь этой земли, камень, однажды обретший собственный голос? Чёрный волк Смерти с изумрудными очами, ворон, выклёвывающий глаза поверженным воинам, или угорь, однажды попавшийся элементалю земли и его странной жене?

Когда-то он был ещё и друидом. Поэтому теперь остановился у подножия священного дуба. Дерево молчало, скованное сном. Бурые листочки, так и не облетевшие по осени, заледенели и походили теперь на сотни скрученных маленьких тел. Жалкое жертвоприношение вступившей в свои права зиме.

Когда-то под корнями этого дуба жили лепреконы. Целый клан маленьких рыжих человечков прорыл сотни ходов, не потревожив ни покой дерева. Залы, кладовки и коридоры переплетались, переходили друг в друга, а члены клана Мак Моран сидели на корнях, как на извилистых скамьях, полировали их сотнями зелёных рукавов, ели размоченные в молоке ячменные лепёшки и тачали кожаные ботиночки долгими зимними вечерами, так что даже через завывание вьюги пробивался стук сотен молотков.

Сейчас было тихо. Так тихо, что мужчине в чёрном, подбитом мехом, плаще, стало даже не по себе. Он засунул голову под верхний корень, но не нашёл там ничего, кроме темноты, зато получил целый сугроб за шиворот.

Шипя и отфыркиваясь, он выбрался обратно на тропинку, которую сам же и проложил. И обнаружил, что уже не один.

– Мак Мораны переехали, – сообщила Мэб с небрежной невозмутимостью.

– Далеко? – бывший друид и сам не знал, почему семейство лепреконов так его интересует. Но что-то же надо было говорить?

– На ту сторону, – отстранённая вежливость застывала вокруг королевы фей инеистым кружевом. – Одни отправились во Францию, другие – в Новый Свет. Эмигранты в Ирландии теперь главная статья экспорта. Даже удивительно, как их в Дублине ещё сколько-то осталось. Кобольды, в основном. Но они всегда были сильнее привязаны к земле.

Она говорила, а он любовался её лицом, с которого давно уже сошла печать вечной юности. Так же, как и с его собственного теперь.

– Прекрати так на меня смотреть, – Мэб сердито нахмурилась.

– Ты прекрасна, моя королева, – когда-то гладкие черты цверга прорезало суровыми морщинами. Но складка губ, напротив, приобрела мягкость.

Её смех зазвенел мелкими льдинками на кончиках ветвей.

– Пошёл вон. Видеть тебя больше не могу. Столько лет одно и то же. Оставь меня, наконец, в покое.

Гость не ответил, только шагнул вперёд. Мэб попятилась, и воздух затвердел, царапал лёгкие жёстким инеем. Но Ульв поднял ладонь, и холодная стена отекла, изошла влажным туманом.

– Тебе даже иней к лицу, – Травянистые глаза горели золотыми искрами, а седина в волосах Мэб таяла под горячими ладонями.

– Убирайся к своей новой жене, ненормальный, – королева фей упрямо отпихивала от себя Ульва, упираясь в его каменную грудь. И невольно ловила радостный ритм его сердца.

– Ты прекрасно знаешь, что я никуда не уйду.

Она, конечно, знала, иначе никогда бы ничего подобного не произнесла, но так быстро отказываться от снежного наряда не собиралась. Впрочем, не сдавался и Ульв, облекая свою половину волнами тепла и весенним ветром. Снег посерел, стал ноздреватым, у их ног уже журчали первые ручейки.

– Ты постарел, – язвительно заметила Мэб, наблюдая за бесстыдно обнажающейся из-под снега землёй в редких лохмотьях прошлогодней травы. – Неужели на этот раз у Ангуса для тебя даже яблочка не нашлось?

– Даже камню приходит когда-то время повзрослеть, – клейкая молодая зелень нахлынула из его глаз, затопила лес, потянула за собой стебли и ветви. Королева Мэб, наконец, позволила себя обнять.

– А в виде цверга ты забавный был. Серьёзный такой… особенно если вспомнить, как сам фоморов лепил.

– Ты могла бы намекнуть, – его поцелуи осыпались горстями цветов, прикосновения ласкали утренним солнцем.

– Вот ещё! – острая бровь королевы возмущённо взлетела вверх, а вслед за ней – усеянные шипами побеги тёрна. – Разве бы ты тогда осознал?

Ульв, теперь уже не карлик, а создатель-исполин, наклонился к своей беспокойной душе, и прошептал ей что-то на ухо. Мэб улыбнулась. Однако то, что произошло между ними дальше, навсегда останется тайной. Вероятно, это было что-то хорошее. Пак рассказывал детям (и Геро его не опровергала), что терновые заросли, оградившие супругов от всех возможных миров, вскоре густо покрылись розовыми цветами, наполнив Волшебную страну благоуханием Весны, и привлекли в Ирландию множество пчёл.

***

– Звезда моя, укатится же! Хотя бы черепахой подопри!

– Уйди, изверг! При создании моего мира ни одно животное не пострадает.

– Тогда небесной твердью накрой.

– Это мещанство! Мне будет мало воздуха. И пространства.

– Да, но светила же надо куда-то вешать? Или они будут держаться на твоём честном слове?

– Почему бы и нет? Моё честное слово ничем не хуже твоего.

– А если Луна упадёт?

– Земля убежит. Она вечно бегает, тебе ли не знать.

После непродолжительного тихого смеха:

– Я люблю тебя.

– Теперь они это называют «гравитация». Вообще не отлынивай. Тебе ещё людей лепить.

– Из чего? Из глины, что ли?

– А мне всё равно. Твоя очередь быть мамочкой.