Текст книги "Я тебя никому не отдам (СИ)"
Автор книги: Анастасия Франц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Глава 20
Давид
Прошла ещё неделя, но Аля так и не открыла свои глаза, что ещё больше приводило меня в ужас и панику, страх, который скрючивал всё моё тело. Всё это время я всё так же не отходил от её постели на долгое время. Только когда утром приходилось уезжать в офис, где всё так же было много работы. Но только сейчас я старался приезжать раньше, предварительно заехав к себе на квартиру, чтобы искупаться, переодеться и потом уже ехать к своей девочке.
Через каждые три дня приезжал с охапкой свежих цветов, ставил их в вазу, которую одолжил у медсестры, и присаживался рядом с ней. Ловил её пальчики в свои ладони, аккуратно сжимал и водил по запястью подушечками пальцев, ощущая, какая же бархатистая у моей красавицы кожа. Словно самый нежнейший шёлк во всей вселенной.
Иногда разговаривал, рассказывая, как проходит мой день, или же просто молчал, держа её руку в своей, наслаждаясь тем, как правильно её крохотная ладонь лежит в моей большой.
Сегодня закончить совещание пришлось раньше обычного, потому как предчувствие, которое вновь забралось мне в душу, не давало мне покоя с самого утра. Я уже чувствовал это ранее и теперь не мог его проигнорировать, как сделал это уже однажды.
Оно не давало мне покоя весь день, отчего даже на совещании не мог сосредоточиться на работе. Не слушал, что говорили мои подчинённые. Был погружён в свои мысли, полностью занятые тревогой об Але. Поэтому разогнал всех и уехал. Всё равно продуктивно поработать не получится.
Заехал как обычно сначала домой, чтобы принять душ и сменить офисную одежду, которая стесняла движения. Да и мне в клинике будет удобнее в обычных вещах, нежели в костюме.
Душ принимал прохладный, контрастный, чтобы не уснуть, когда буду всю ночь с Алей. Я позволял себе лишь чутко задремать, чтобы, если вдруг услышу шорох неподалёку, сразу проснуться.
Прохладная вода стекала по литым мускулам с шеи вниз. Голова была опущена, а ладонями оперся о стенку душевой кабины, прикрыв глаза. Чувствую, что организм устал от такой нагрузки. Мне бы отдохнуть, поспать, поесть нормально, но вместо этого больше недели почти без сна и еды. Лишь горький кофе наспех и лёгкий салат – это всё, что я ел за целый день. Из-за переживаний и тревоги аппетит пропал напрочь. Но сейчас в первую очередь я должен быть рядом с Сашей.
Вот когда она придёт в себя, то тогда можно будет хоть на короткое мгновение отдохнуть. А пока этого не случилось, я должен находиться с ней рядом.
Выйдя из душевой, не вытираясь полотенцем, обмотал его вокруг бёдер. Провёл рукой по влажным волосам, пальцами зачёсывая их назад. Вышел из ванной комнаты, и как раз в этот самый момент в дверь позвонили.
Медленно пошёл к двери. Интересно, кто это может быть, потому как я никого не жду. Может, отец, но тот звонил утром, интересовался, как Саша, в отличие от её матери, которая со времени нашего последнего разговора ни разу не позвонила, не узнала, как её дочь, и вообще не приезжала. Отчего я ещё больше злился, заводился, потому как до сих пор не могу взять в толк, как так можно поступать со своим ребёнком.
Что такого сделала эта маленькая хрупкая девочка, чтобы получить от матери такое отношение?
Подойдя к двери, заглянул в глазок – по ту сторону стояла Лана. Начиная с того самого дня, когда с Сашей произошло несчастье, девушка звонила почти ежедневно. Последний звонок был позавчера, когда я ей сказал жёстко, что всё между нами кончено, и больше чтобы мне не звонила. Но, кажется, эта девушка ни черта не поняла и решила припереться ко мне на квартиру.
Повернув замок, открыл дверь. Обрадованная тем, что застала меня дома, Лана расплылась в улыбке, а мне стало противно от этой сладко-приторной гримасы. Да, в общем-то, и от неё самой тоже.
– Что тебе надо, Лана? По-моему, я тебе всё сказал по телефону, но ты, кажется, ни черта не поняла. На каком мне языке тебе разъяснить всё? – разговаривать с ней не было никакого желания, поэтому хотел поскорее свернуть беседу и уже двинуться в сторону клиники.
Я должен как можно скорее оказаться рядом с Алей и убедиться, что с ней всё хорошо. Но также знал, что если бы что-то случилось, то мне в первую очередь бы позвонили, потому как я оставлял им свой номер. Чтобы в случае чего, когда меня не будет рядом, сразу же набирали мне. А потому как телефон пока молчит, значит всё пока так же, без изменений – стабильно.
От этого слова, что постоянно слышу от врачей, что всё “стабильно”, хочется биться головой об стену. Сделать хоть что-то, что услышать совершенно другие слова, от которых моё внутреннее напряжение лопнет наконец, и мне станет легче, когда я буду знать, что Саша очнулась. Конечно, всё это только начало, потому как нас с ней ждёт тяжёлый путь, но я не отступлюсь.
Не в этот раз, как бы она ни прогоняла, ненавидела, кричала. В этот раз всё будет так, как этого хочу я, а не она. Хватит её слушать и делать так, как она хочет. Я понимаю, с чем нам придётся столкнуться, когда она осознает, что больше не сможет ходить, и что её мечта так и останется для неё мечтой. Но я не уйду.
– Я соскучилась по тебе, – высовывает кончик языка и проводит им по губам. Только от этого её движения мне ни холодно ни жарко.
Под полотенцем ничего не шелохнулось, а девушка напротив не вызывает совершенно никаких чувств. Полнейшее опустошение. Словно передо мной стоит не девушка, а просто существо.
Не знаю, с чем это всё связано, но я не хочу эту женщину. Ни в каком контексте этого слова.
Лана двинулась было по направлению ко мне, намереваясь пройти в квартиру, но я перегородил ей путь, ставя руку на косяк двери. Она вздёрнула голову вверх, подойдя ко мне слишком близко. Подняла руку, потянулась, пытаясь, видимо, дотронуться до моей обнажённой груди, но я схватил её за запястье, не давая этого сделать.
Сжал так, что Лана пискнула, зажмурив глаза.
– Больно!
– Правильно, что больно, – с губ сорвался злой рык. – Не смей даже дотрагиваться до меня. Я тебе всё сказал, поэтому проваливай, – и оттолкнул её от себя так, что девушка чуть не упала.
И, больше ничего не сказав, захлопнул перед ней дверь. Надеюсь, она поняла и больше не появится в моей жизни никогда. Тупая любовница, да и вообще любовница мне не нужна.
Двинулся в сторону кухни, заварил кофе, но это всё равно не то. В памяти всплыл аромат того напитка, когда его делала для меня Сашка. Глубоко вздохнул, прокручивая в голове, что, когда моя девочка встанет на ноги, попрошу её сварить мне кофе по её рецепту. Сгрести её в охапку, уткнуться в шею и насладиться той тишиной и атмосферой, разделяя её на двоих.
Собрался я быстро, одев обычные чёрные брюки и белую рубашку поло с короткими рукавами. Схватив со стола ключи от машины и телефон, двинулся на выход. Время близилось к вечеру. По дороге заехал в цветочный магазин, как и всегда, взял букет полевых ромашек.
Именно эти цветы ассоциировались у меня с Алей, хрупкой, мягкой, нежной девочкой со стержнем внутри, которая даст отпор любому, кто бы её ни попытался её обидеть. Но если раньше у неё был отец, то после его смерти она осталась одна, а сейчас у младшей сестрёнки есть я – её брат, который никогда и никому не даст её в обиду.
А тот, кто причинил ей боль, ещё заплатит за это. При воспоминаниях об этом человеке желваки на скулах заходили ходуном, а руки на руле сжались до побелевших костяшек. Только пускай выйдет из больницы – я вновь упрячу его туда. Он так просто не отделается после всего того, что совершил.
Телефон, что лежал рядом на сидении, пиликнул, оповещая о звонке. Не глядя на имя звонящего, снял трубку, сразу поставив на громкую связь.
– Я слушаю.
– Сын, привет, – внутри машины раздался голос отца.
– Привет, – ответил сухо. – Что-то случилось? – не отрывая взгляда от дороги, спросил я, его вот уже второй звонок за этот день насторожил меня.
– Ты можешь сегодня к нам заехать? Нужно поговорить, – его голос был строгим, не терпящим возражений.
– Нет, – отрезал. – Я не приеду в твой дом, да, собственно, вообще сегодня не смогу приехать, – и это не потому, что видеть его новоиспечённую жену у него дома я не хочу, а потому как отходить от Али сегодня не собирался. И не потому, что у меня плохое предчувствие, а потому что сам этого хочу – находиться с ней рядом, смотреть, касаться её рук своими, в нежном жесте сжимать.
– Я еду сейчас к Але в больницу, поэтому заехать к тебе могу только завтра после работы – и то ненадолго, потому как вновь поеду на работу.
– Сын, что с тобой происходит? Я тебя совсем не узнаю. Ты возишься с этой девчонкой, как будто она тебе дорога и очень важна, но это не так. Она тебе никто.
– Замолчи! – рявкнул так, что меня, кажется, слышно было за пределами салона авто, но мне было наплевать. – Не смей что-либо говорить о ней в подобном тоне! Если ты позвонил поругаться, то мне некогда. Пока, – и быстро сбросил вызов
К клинике подъехал через двадцать минут. Остановил машину на парковке, вышел из неё, прихватив цветы и телефон. Поставив автомобиль на сигнализацию, двинулся в сторону здания.
Охрана уже узнавала меня, приветствуя издалека, я поздоровался и направился в кабинет главврача. Хочу с ним поговорить и узнать, как состояние моей девочки.
Я постучал и, услышав приглашение входить, открыл дверь. Напротив меня за столом сидел мужчина пятидесяти лет. Подняв на меня голову, кивнул на стул рядом, приглашая сесть.
– Здравствуйте, – тот кивнул.
– Здравствуйте, молодой человек. Если вы вновь по поводу вашей девушки, то всё так же, без изменений, – но не успел он закончить, как в кабинет буквально влетела хрупкая миловидная девчушка.
От быстрого бега она запыхалась, но, не давая себе времени прийти в себя, выпалила на одном дыхании:
– Пациентка из сто пятой очнулась, – и я почувствовал, как сердце подпрыгнуло к горлу, а потом ухнуло вниз.
Глава 21
Давид
Подорвавшись с места, не разбирая дороги, ринулся в палату. Моя девочка очнулась. Я не видел никого и ничего, кроме цели – она пришла в себя, я должен быть рядом. Но сердце сжималось в тиски, я боялся увидеть наяву воплощение своих страхов, которые боялся озвучить, но которые приходили ко мне в кошмарных сновидениях.
Невысказанные страхи не давали мне покоя, я не мог расслабиться и хоть на мгновение отпустить все чувства и эмоции. Аля открыла глаза, и её реакция на всё происходящее вокруг неё может быть непредсказуемой. Поэтому я как можно скорее должен оказаться с ней рядом и успокоить, дать понять, что она не одна – у неё есть и всегда буду я.
Я никогда не покину эту маленькую девочку, которой, уверен, нужен я. Я помню до сих пор, ощущаю своим телом то, как она трепетала в моих руках птичкой, как неуверенно, неумело, но всё же отвечала мне, прижимаясь ко мне ближе.
Саша не умеет врать и играть, поэтому нет сомнений, что нас тянет к друг другу со страшной силой, и невозможно этому всему сопротивляться, потому что чем дальше мы отдаляемся друг от друга, тем сильнее становится притяжение.
Мы как два противоположных полюса, которые, как бы ни пытались сопротивляться, всё равно притягиваются.
Позади меня что-то кричали, но я никак не реагировал, сломя голову нёсся в сторону палаты Али. Уже в считанных метрах услышал крик боли, который прострелил, полоснул меня по живому, причиняя боль. Не теряя ни секунды, влетел в палату и наткнулся на ужасную картину – отражение моих ночных кошмаров: на кровати лежала моя девочка и металась, пытаясь вывернуться из цепких рук, что крепко её держали, а из её горла вырывался хриплый крик воронья – эхо моей боли.
От увиденного дыхание перехватило, я ощутил физическую боль.
Немедля подлетел к кровати.
– Отпустите! – рыкнул на санитаров, что крепко держали мою девочку, пока она старалась вырваться, кричала, а по её щекам текли слёзы боли.
Когда её отпустили, не медля ни секунды, обхватил её лицо своими ладонями, повернул так, чтобы она посмотрела на меня.
– Аля, девочка моя, это я. Я рядом, крошка моя, – она кричала, словно ангел, которому с адской жестокостью вырвали крылья. – Маленькая моя, успокойся, пожалуйста. Я тут. Я не оставлю тебя. Посмотри на меня, – осторожно встряхнул её за плечи, чтобы она посмотрела на меня, но ничего не помогало.
Але было больно. Её истерика не давала возможности подключить разум и успокоиться. Она не понимала, что происходит, захлёбываясь в своей боли сама и терзая меня вместе с ней. Она обливалась слезами, цеплялась за мои руки своими, как за спасательный круг.
Видел, что кто-то подошёл с другой стороны: держали её руку, что-то вкололи – видимо, успокоительное – и отошли.
Мне было больно вместе с Сашей. Мучительно больно видеть, когда дорогой тебе человек страдает, а ты ничего с этим сделать не можешь. Только крепко сжимаешь и шепчешь, что ты рядом, что всё будет хорошо, но ничего не можешь сделать.
Девочка хрипела, а я прижимал её к своей груди, боясь хоть на мгновение отпустить, отойти. Аккуратно забрался к ней на кровать: лёг рядом, не разуваясь, прижал к своему телу как можно ближе. Просто вжимая, вдавливая в себя, чтобы соединить нас воедино. Передать ей все мои чувства, все мои силы, что всё будет хорошо. Я рядом и никогда её не оставлю. Что мы всё вместе сможем, и она обязательно встанет на ноги. Обязательно будет примой. Я обещаю.
Постепенно малютка успокоилась. Я слышал лишь тихий хрип, её тонкие пальчики вцепились в меня. Аккуратно, ласково мои пальцы перебирали спутанные волосы на макушке Али.
– Я тебя никогда не оставлю, – слегка опускаю голову, шепчу на ушко. – Я тебя никогда не предам.
Малышка затихает, только жмётся ко мне ближе, ища во мне поддержку, тепло. И я готов ей дать всё это. Даже больше, если она только попросит, скажет, что я ей нужен точно так же, как и она мне. Знаю, что Аля сейчас напугана, ничего не понимает, не чувствует своих ног – вот почему она кричала так страшно, что мне самому было дико больно.
Лишь успокоительное немного помогло ей, но надолго ли? Через какое-то время девочка проснётся, и всё начнётся по новой. Пичкать постоянно её успокоительными невозможно, потому как это может повлиять на неё не лучшим образом. Поэтому нужно как можно аккуратней ей всё объяснить, чтобы вновь не вызвать ту же реакцию, от которой всё моё нутро сжимается в стальные тиски, и отчаяние заполняет всего меня.
Маленькая хрупкая ручка с длинными пальчиками мёртвой хваткой вцепилась в мою рубашку поло. Пальчики дрожат, как, впрочем, и сама девочка. Крепче сжимаю её в своих руках, прижимая к своей груди.
Моя ладонь опускается на её талию, я аккуратно подтягиваю её наверх. Так что теперь Аля утыкается в мою шею, которую тут же обдаёт дыханием девушки, отчего по коже расползается тепло, меня тут же бросает в жар.
Девочка пытается устроиться так, чтобы ей было удобно в моих объятиях. Руки проходят по худой спине, позвоночнику, отмечая, что она похудела – чувствую подушечками пальцев кости и каждый позвонок. Хмурюсь, потому что всё это мне совершенно не нравится. Вжимаю её в себя ещё сильнее, но тут же немного ослабляю хватку – боюсь, что раздавлю её в своих мощным, больших руках. И малышка разлетится на миллиард осколков.
Но маленькая наоборот вжимается в меня сильнее прежнего, проводит своим холодным носиком по моей шее. И я, не удержавшись, опускаю голову вниз и прикасаюсь губами к её щеке. Аля вздрагивает, но не отталкивает, только издаёт судорожный вздох.
Как же, малышка, мне хочется укрыть тебя от всего плохого! Чтобы всего этого страшного кошмара ты не чувствовала, а лишь покой ощущала в своей душе.
В тишине комнаты раздаётся звонок. Кто бы это мог быть? Вряд ли это отец или Ольга. Лане я доходчиво объяснил, чтобы больше не появлялась в моей жизни и не звонила. Звонка с работы я тоже не жду: только-только вернулся оттуда. Нужно взять трубку, но боюсь пошевелиться и спугнуть малютку, что вцепилась в меня. Да и я не хочу её отпускать, но понимаю, что нужно.
Пытаюсь отодвинуться от Али мягко, осторожно, и только мне это удаётся, как девочка вцепляется в меня ещё сильнее и всхлипывает – этот звук пронзает моё сердце острым кинжалом.
– Тихо, тихо, моя малышка. Я здесь. Я никуда не ухожу. Я же тебе говорил, – шепчу на ушко. Одна моя рука обхватывает её талию плотнее и прижимает к себе, другая опускается на макушку девушки. Аккуратно перебираю волосы.
Аля вновь затихает, как, собственно, и телефон. Перезвоню потом. Сейчас главное – моя Аля, а всё остальное потом.
Моя девочка на первом месте! Всегда.
Глава 22
Александра (Аля)
Боль… Мучительная, разъедающая, она поселилась во мне, пронзая каждую клетку моего тела. Каждая попытка пошевелиться приносит новую вспышку боли. Я чувствую себя закованной в ящик, нет – прикованной цепями к кровати. Любая попытка пошевелиться заканчивается ничем. Мне страшно. Что со мной? Я хочу осмотреться, но свет ламп, кажется, стал моим врагом, он пытается прожечь мои глаза даже сквозь веки.
Со мной что-то случилось, что-то настолько плохое, что, боюсь, я не смогу это пережить. Потому как я чувствую всеми фибрами души, что это что-то настолько нехорошее, что оно просто растерзает меня, как дикий волк свою добычу. И не могу противиться этому чувству, что окутывает меня в свой кокон, как бы мне ни хотелось выбраться из него.
Чувствую, как лёгкий ветерок проходит по моей коже, и мне становится зябко, прохладно, я покрываюсь неприятной «гусиной кожей». Хочется прикрыться, чтобы не ощущать всего этого, но я не могу двинуться.
Напрягаю свою память, пытаясь вспомнить хоть что-то, что было. Но в голове лишь чёрная мгла, и мне становится страшно от того, что, кажется, я не жива. Потому что не могу вспомнить всё то, что было. Ни одной картинки перед глазами. Ни настоящего, ни прошлого, о будущем вообще глупо думать.
Полный вакуум, отчего становится ещё страшнее.
Словно я совсем не живой человек, а какой-то предмет без души и тела. Бездушная машина.
Пытаюсь приоткрыть свои губы и издать хотя бы один-единственный звук, мычание… Хоть что-то, чтобы знать, что я не умерла. Что я жива, просто сейчас, возможно, не могу пошевелиться. Может быть, я в больнице, прикована к кровати. Или во сне со мной случилось что-то – не помню, как это называется, когда после глубокого сна человек некоторое время не может двигаться. Так, надо успокоиться и попытаться позвать на помощь. Но у меня ничего не выходит. Я даже губы не могу разлепить. Они не подчиняются мне никоим образом. И это наводит на меня ещё больше паники, страха.
В уголках глаз собираются слёзы отчаяния от того, что я ничего не могу сделать: не могу вспомнить, пошевелиться, издать какой-то звук. Совершенно ничего. Тонкой струйкой ускользает с моих ресниц солёная негодяйка: касается кожи, скользит дальше, лаская висок, волосы, а потом падает в пустоту.
Снова напрягаю память, желая вспомнить хотя бы своё имя и как выгляжу, но в ответ лишь появляется боль, которая начинает стучать у меня в висках, принося мучительный дискомфорт, от которого хочется сбежать, но я не могу.
Неожиданно кто-то трогает меня за руку: нежно, осторожно, совсем ласково, будто я самое настоящее для него сокровище. И это даёт мне надежду на то, что я всё же жива, что я ему нужна. Потому что если бы это было совсем не так, то ко мне бы так никто не прикасался.
Напрягаю мышцы, пытаясь задержать это чувство, ухватить, которое разливается по всему моему организму, унося из моего тела боль, на место которой приходит умиротворение, покой, и, наконец, тепло. Всё то, что я так яро хотела почувствовать, чтобы исчез этот прохладный ветерок, который приносит озноб и мурашки.
Но ощущение тут же исчезает, и вновь возвращается холод, от которого я замерзаю, и мне хочется крикнуть, чтобы вновь ко мне прикоснулись, чтобы вернуть те чувства, задержать ещё на мгновение, что разливаются во мне раскалённой лавой.
Чувствую, как, начиная с кончиков пальцев ног, ко мне подбирается холод, колет, поднимаясь всё выше и выше. Будто сама смерть обдувает моё тело своим морозным дыханием. Морщусь. Хочется скинуть это чувство с себя.
Озноб пробирается всё выше, как и мой страх, который набирает обороты, и я не могу ни спрятаться от него, ни справиться с ним. Сейчас я слишком слабая, чтобы бороться с тем, чего не вижу, но ощущаю. Только лишь могу гадать, что это на самом деле. Но даже сейчас у меня нет совершенно никаких мыслей.
– Аля, – слышу голос совсем рядом.
Это происходит так неожиданно, что я бы вздрогнула, если бы могла. До боли знакомый, родной, этот голос дарит мне долгожданное тепло, и я пытаюсь ухватиться за него, как за спасительную соломинку, удержать. Мысленно прошу, молю, чтобы он не исчезал, чтобы сказал ещё что-то.
– Аля, – голос всё ближе и громче.
Но я не понимаю, к кому обращаются. Ко мне?
Меня так зовут?
Хоть я и не знаю этого точно, но чувствую – это моё имя, только сказано как-то по-особенному, с такой теплотой, любовью, заботой, которую я никогда не чувствовала, не знала.
Откуда я могу об этом знать, если ничего не помню?
Это подсказывает мне моё сердце, которое начинает трепетать, биться, словно сумасшедшее, о грудную клетку, пытаясь дотянуться до того, кто меня зовёт. Так будто пытается вытянуть меня из этой тьмы наверх – к свету, где будет именно он.
Я не знаю, что это за чувство, но этот человек мне дорог. Дорог где-то в глубине моего сердца. Пытаюсь заглянуть глубоко в душу, чтобы найти ответы на все вопросы. Вспомнить того, кто так отчаянно меня зовёт, пытаясь разбудить.
Напрягаю всё своё сознание, пытаюсь почувствовать вновь тепло при мыслях об этом человеке. «Не молчи, зови меня», – беззвучно кричу. Это мужчина, его глубокий, бархатистый с хрипотцой голос, который задевает внутри какие-то струны моей души, отчего она начинает мелодично звучать словно арфа. Стоит только аккуратно, с любовью провести по её струнам.
В голове рассеивается туман. Ресницы затрепетали птичкой, распахнулись. И я не совсем чётко, но вижу силуэт мужчины, он смотрит на меня пронзительными глазами, в которых творится что-то невообразимое. Он смотрит с тоской, с грустью во взгляде. С мукой, которая передаётся и мне.
Мне хочется сделать к нему шаг и обнять его. Успокоить эту бурю в глазах, что бушует сейчас в нём.
– Аля, вернись ко мне, – шепчут его губы, и я протягиваю к нему руку, пытаюсь дотянуться до него, обвести ладонью до боли знакомые черты, которые мне почему-то дороги.
У мужчины осунувшееся лицо; чёрные брови; густые, такого же цвета волосы – чуть длиннее среднего, с забавными, но такими притягательными завитками на кончиках, в которые я влюбилась. В них хочется зарыться пальцами, почувствовать их на ощупь – жёсткие или же мягкие. Аккуратная борода, которая делает его ещё мужественней, я бы даже сказала, харизматичней. И глаза, в которых скрывается тёмная, словно ночь, мгла.
Бездна, в которую хочется упасть без страховки. Упасть и пропасть навеки.
И запах. Такой знакомый, на который моментально реагируют мои рецепторы. Совсем не резкий, смешанный с нотками моря, свежего бриза и ароматом антоновских яблок. Такой родной. Любимый.
– Котёнок, – так ласково.
В глазах мука, а в голосе такая безнадёжность, что хочется забрать все его переживания себе.
Мне хочется сказать ему, что я хочу к нему, но у меня ничего не получается. С глаз срываются слёзы, и мужчина поднимает свою руку и бережно смахивает слезинки с моих щёк.
– Не плачь, котёнок… Я обещал всегда быть рядом, – говорит он, и я почему-то ему верю. Верю, несмотря ни на что.
Мужчина гладит ладонью мою щёку, а я прижимаюсь к нему тем самым котёнком, которым он меня называет, прикрыв глаза. И сейчас становится так тепло, что хочется, чтобы это никогда никуда не исчезало. Хочется остановить времени бег. Запечатлеть это мгновение навеки.
Он смотрит ещё какое-то время, и постепенно его черты начинают исчезать. Меня охватывает паника, я пытаюсь дёрнуться в его сторону, но ничего не получается. Я прикована к тому месту, где нахожусь. Пытаюсь разлепить губы, чтобы позвать его – и это у меня хоть плохо, но выходит. Пытаюсь крикнуть, остановить, попросить, чтобы не исчезал, не оставлял меня одну. Мне холодно, плохо, но мужчина смотрит на меня, и образ его расплывается, постепенно исчезает.
И когда последние черты испаряются, паника рвётся изнутри, мне нельзя, невозможно его потерять, потому что тогда я точно умру – или просто исчезну, испарюсь так же, как и он. Мой голос прорезывается, и я кричу во всё горло, наверняка срывая связки.
– Нет! Не уходи, не оставляй меня! – кричу, пытаюсь ухватиться за то место, где ещё миг назад стоял дорогой моему сердцу человек.
Пытаюсь сделать хоть что-то, что могло бы вернуть его обратно, но у меня ничего не получается, отчего я сгибаюсь пополам и вою, держась за живот.
Опоздала! Опоздала! Не смогла удержать, не смогла вернуть…
– Вернись… Вернись, – шепчу онемевшими губами, прикусываю нижнюю, пытаясь причинить себе физическую боль, чтобы не чувствовать в данный момент душевную.
Словно с исчезновением этого мужчины вся моя жизненная энергия потухла в одно мгновение, и ничего от неё не осталось. Меня рвёт на части от того чувства, что сжигает мои лёгкие одним подожжённым фитилем.
– Пожалуйста… Пожалуйста, – повторяю как сумасшедшая.
Но он не возвращается.
– Ты же обещал, что всегда будешь рядом, но ты оставил меня. Оставил, предал, – говорю и говорю будто ведьминское заклинание, теперь точно ощущая себя сумасшедшей, которой нужно в психбольницу для нездоровых.
– Я тебя никогда не оставлю, – вновь слышу тот голос, и я резко поднимаю голову вверх, вновь встречаясь с чёрными глазами.
Мужчина протягивает мне свою руку, словно зовя меня с собой, и я, не раздумывая, хватаюсь за неё. В ответ он сжимает мою ладонь ещё крепче, словно боится, что я могу уйти от него, сбежать. А так я не исчезну от него.
Дергает меня на себя, и я врезаюсь в сильное, большое тело. По сравнению с ним я маленькая, худенькая девчонка. Но я жмусь к нему ближе, а его ладонь опускается мне на поясницу, вжимая в себя сильнее, крепче.
– Вернись ко мне, – шепчет мне на ушко низким бархатистым голосом, опуская голову вниз, не размыкая своих стальных объятий.
«Почему он это говорит? – отстранённо и как-то даже лениво думаю я, приникая сильнее к мужскому торсу, жмурюсь довольно от его близости и от ощущения долгожданного тепла. – Ведь я и так рядом с ним».
Как вдруг…
Резкая вспышка проносится перед глазами.
