Текст книги "Я тебя никому не отдам (СИ)"
Автор книги: Анастасия Франц
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)
Глава 4
Александра (Аля)
Тишина оглушительная, вязкая, такая, что хочется закрыть ладонями уши и во всё горло кричать до хрипоты, до срыва голоса, чтобы не чувствовать всей той пустоты, боли, что поселилась у меня внутри. Я словно застываю и в это же время сгораю в огне, чувствую, как пылает каждая клетка моего тела, этот огонь достаточно сильный, чтобы не давать мне вдохнуть, но он не может осушить мои слёзы.
Потихоньку луна, что была мне сегодня союзником в моём одиночестве, отдаёт право новому дню, рассвету. Не знаю, какому по счёту – сбилась, считая каждую секунду, минуту одиночества. Вдруг я осознала, что луна, как и я, одинока, потеряна. В вечном плену одиночества.
Но на смену белой красавице пришёл рассвет, показывая все краски природы: от нежно-розового до холодно-красного. Вот только на душе всё тот же мороз и холод, похожий на Антарктику.
Новый вздох. Новый день, в котором придётся заново учиться жить. Жить, зная, что рядом нет самого близкого человека на всей планете. Сердце всё так же бьётся – медленно и неторопливо, но нет в нём той искры и веры больше. Словно все эмоции, что были во мне, выкачаны страшной реальностью. Словно я опустошена, став бездушной куклой в руках кукловода.
Руки судорожно сжимают дорогую вещь, что хранит запах родного человека. Рубашка, та самая, что так любил папа. Утыкаюсь в ворот, до сих чувствуя аромат корицы и ванили – так пах самый близкий человек. Папа!
Одинокая непрошенная слеза скатывается по щеке, предвещая обжигающую внутри боль, отчего на сердце остаётся ожог, шрам, который не залечить никакими мазями, и точно не поможет подорожник, что в детстве прозвали травой, что лечит все болячки.
Рваный стон слетает с губ. Зажмуриваю глаза. Вспоминая то, что так дорого сердцу.
– Папа! – с криком бегу навстречу мужчине, что присел на корточки, расставив руки в стороны, ловя меня в свои объятиях.
Обнимает, прижимая к своей груди, как своё сокровище, а я своей мордашкой утыкаюсь в его шею, вдыхая родной запах ванили с корицей.
– Папа, – радостно щебечу, сжимаю маленькими ручками его шею.
– Хвостик, я тоже соскучился, – говорит, улыбаясь, осторожно меня отстраняя.
– Я приготовила для тебя подарок, – пытаясь чётко выговорить букву “р”, но вместо этого получает “л”.
Папа смеётся, а я вглядываюсь в его лицо, замечая в уголках глаз морщинки.
– Папа, – обнимаю за шею.
– Да, Хвостик, – его лицо становится серьёзным, но вот глаза всё так же светятся.
– Ты же меня никогда не бросишь? – спрашиваю, заглядывая в глаза.
– Никогда, Хвостик. Папа всегда будет рядом! – крепко прижимает к своей груди.
– Я тебя люблю, – крепко обнимаю, целую в колючую щёку.
– И я тебя, Хвостик. Сильно-сильно.
Папа всегда будет рядом. Всегда будет рядом… Рядом…
Всхлипываю, сжимаю сильнее в руках папину рубашку. В груди дыра. По щекам бегут слёзы, падая на ткань, что всё больше намокает.
– Ты же обещал никогда меня не покидать! Ты же обещал, – хрип в пустоту, который слышит лишь тишина, которая разъедает мои органы, принося всё больше боли и страдания.
Кажется, за эти дни я слилась с пустотой, болью, став с ней одним целым. Она словно часть меня, а я часть её, и нас ничем не разделить.
В комнату проникает свет, заливая яркими лучами помещение, где, свернувшись калачиком в позе эмбриона, лежу я на тёмных покрывалах, не выпуская из рук дорогую вещь. Сколько прошло дней? Не знаю. Я сбилась со счёта. Пять… десять…? А может, один? Ничего не замечаю, не пью, не ем. Неизвестно, как ещё жива. А можно ли назвать человека живым, который чувствует лишь огромную пустоту у себя в груди? Дыру, что не заклеить никаким пластырем.
Громкий стук обрывает окружающую меня тишину. Вздрагиваю.
– Саша, – слышу по ту сторону двери. От имени, которое произносит мама, меня передёргивает. Никогда не любила, чтобы меня так называли. – Дочка, спускайся, пойдём позавтракаем. Ты три дня не ела, – в её голосе беспокойство.
Прошло три дня?
– Я не хочу, – получается слишком тихо, но надеюсь, меня услышат и уйдут.
– Саша, так нельзя, – вновь вмешивается мамин голос. – Давай с тобой поговорим? Мне больно видеть тебя такой. Папа умер, и ничего не вернуть, так не убивай же ты себя.
Её слова ранят в самое сердца, пробираются глубоко внутрь, оставляя шрамы и всепоглощающую боль, которая затапливают всю меня до краёв.
– Мама уйди, – шиплю. – Я не хочу никого видеть, как ты этого не понимаешь, – на последних словах срываюсь.
По ту сторону тишина, и я вновь утыкаюсь в драгоценную вещь, вдыхая запах, который меня немного успокаивает. Я знаю, что папа не хотел, чтобы я страдала, но я не могу. Не могу продолжать жить как мама, делая вид, что всё, что случилось – в порядке вещей, и нужно всё забыть. Нет. Никогда.
Я не смогу жить с болью в раненом сердце и понимать, что уже ничего не будет как прежде. Что никто не назовёт меня больше Хвостиком, не прижмёт к своей груди, не скажет, что я всё смогу, чего бы мне этого ни стоило. Папа больше не придёт на моё выступление, не будет смотреть с первых рядом гордым взглядом, а в конце аплодировать стоя.
Его больше никогда не будет рядом.
Истошный крик вырывается из груди, но сквозь слёзы и боль прорывается лишь рваный выдох. Вцепляюсь пальцами в деревянную поверхность кровати, сжимая её до побелевших костяшек. Вой, раненой птицей издаю крик, заглушая, утыкаюсь в подушку, которая от слёз стала мокрой, хоть выжимай.
– Саша, – вновь голос родительницы за дверью. – Если не хочешь выходить на завтрак, то хотя бы вечером спустись вниз. Я хочу познакомить тебя кое с кем.
Замираю, не понимая её слов – что она этим хотела сказать? С кем познакомить?
Но этот вопрос быстро испаряется из головы, стоит только понять, что наконец меня оставили в покое.
Медленно поднявшись с кровати, слегка пошатнулась. Успела схватиться за тумбочку рукой, дабы не свалиться. Я не ела фиг знает сколько времени, и это сказывается на моём состоянии. Но сейчас кусок в горло не лезет. Всё, что бы я ни взяла в рот, вылезает наружу.
Прислоняясь к стене, маленькими шагами бреду в сторону ванной. Нужно привести себя в порядок и принять прохладный душ.
Подойдя к зеркалу, обнаружила в отражении бледную моль, на которую я была похожа. Синяки под глазами, бледность, скулы заострились, выдавая степень истощения организма. От такой красоты поёжилась. Открыла кран с прохладной водой, наполнила ладошки прозрачной жидкостью и омыла ею лицо.
Холодная вода привела меня в чувство, я поёжилась, ощутив мурашки на коже.
Прикрыла глаза, досчитала до десяти и, распахнув веки, посмотрела в своё отражение. Бледная моль. Я вижу лишь жалкое подобие той меня, которой всегда гордился родитель. Что я с собой делаю? Разве папа гордился бы мной, видя, до какого состояния я себя довела?
И мой ответ – нет.
Не такую дочь он растил.
Быстро скинув с себя всю одежду, залезла под прохладный душ, наконец приводя себя в порядок.
Через полчаса я хоть отчасти, но была похожа на себя. Но потухший, затравленный взгляд выдавал мою боль, что всё так же съедала меня по частичкам. Глаза больше не сияли счастьем и уверенностью, как прежде. Да и вся я будто изменилась. Словно я не я, а какая-то жалкая копия меня.
Подойдя к шкафу, натянула чёрные джинсы и длинную бесформенную футболку, чтобы скрыть свою худобу. Волосы не стала сушить, оставив их мокрыми, лишь несколько раз провела зубчиками расчёски по прядям. Не хотелось, чтобы на меня смотрели волком, хотя это последнее, о чём я думала. Мне не важно, кто и что обо мне подумает.
Осторожно повернула замок в двери, предварительно взяв со стола телефон, деньги и ключи от дома. Выглянула и, не заметив никого, вышла из комнаты. Вниз спустилась на цыпочках, дабы мама не услышала и не выглянула из комнаты, решив узнать, куда я направляюсь. Почему-то не сомневалась, что она там. Мне хочется побыть одной вдали от всех. Так же тихо спустилась с лестницы и дошла до входной двери. Обула чёрные кроссовки и как можно тише и незаметнее проскользнула на улицу. Только снаружи смогла спокойно вздохнуть.
До места назначения доехала на автобусе, потом несколько метров прошла до входа, направляясь вглубь кладбища. Быстро нашла могилу отца, остановилась.
– Привет, пап, – прошептала охрипшим голосом. – Как ты там? Тебе не холодно? – в горле встал ком. Было тяжело говорить, даже букву выдавить из себя. – А мне холодно. Холодно без тебя, пап!
Замолчала. Рыдания, вырывающиеся наружу, душили меня. Поднеся руки к глазам, потёрла ладонями веки, смахивая слёзы.
– Почему ты меня оставил? Ты же обещал, – снова всхлип, руки прижала к груди, пряча лицо под волосами, что сырыми прядями спадали вниз.
Глава 5
Неожиданно на мои плечи легли руки. Вздрогнула.
– Не бойся. Это я, – тихий знакомый шёпот раздался сзади.
Расслабилась, плечи опущены, но всё так же стою, не двинувшись с места ни на шаг.
Ладони знакомого и в то же время незнакомого мне человека провели по предплечьям вверх и вниз, оставляя на коже россыпь мурашек.
– Замёрзла, – не спрашивает – констатирует факт. – Продрогла совсем, малышка, – руки оплетают мои плечи, забирая меня в тёплый кокон объятий.
Утыкается в макушку, шумно выдыхает.
Не смею спрашивать, что он здесь делает и зачем вообще подошёл. Это не моё дело. Мне просто с ним тепло. Словно он не мешает, находится на том самом месте, где и должен быть. В самом правильном из всех мест.
Глупо? Ну и пусть.
Какое-то время мы так и стоим молча, прижавшись к друг другу, а точнее, это я прижимаюсь к его огромной и мощной груди, а он к моей маленькой и худой спине, на которой можно легко пересчитать каждый позвонок, стоит только провести по ней рукой. А потом мужчина отодвинулся, так резко и молча, что мне стало холодно. Захотелось вернуть его обратно и так простоять вечность.
Но долго холод не продлился. Его ладонь окутывает мою руку и тянет за собой.
– Пошли. Ты замёрзла, – его пальцы гладят тыльную сторону ладони.
Оборачиваюсь на могилу отца.
– Пока, папа, – шепчу и, развернувшись, бреду вслед за мужчиной, имени которого не знаю.
Я смотрела в спину мужчине, облачённому в чёрную кофту мелкой вязки с рукавами, закатанными до локтей, и тёмно-синие брюки, ткань которых была чем-то схожа с джинсой. Крепкие, широкие плечи – за такими не страшно спрятаться. И руки сильные – в таких не боязно утонуть.
Подойдя к воротам, спаситель из ресторана поворачивает влево, ведя меня к чёрному большому внедорожнику, похожему на него самого. Снимает машину с блокировки, открывает переднюю пассажирскую дверь, приглашая сесть.
Мотаю головой.
– Я не поеду, – пищу маленькой мышкой. От холода и непрекращающихся слёз голос почти пропал.
Мужчина хмурится, сведя брови вместе, отчего вдруг захотелось прикоснуться к его лицу и разгладить морщинку. Снимает кофту со своих плеч и, ничего не сказав, надевает её на меня, укутывая теплом.
– Садись, – требовательно, так что я подчиняюсь, залезая в эту махину.
Спаситель из ресторана аккуратно пристёгивает меня ремнём безопасности и, закрыв дверь, обходит машину, садится за руль.
Так же в молчании заводит мотор и срывается с места. Одной рукой держит руль, второй тянется к приборной панели, что-то нажимает, и постепенно машину заполняет тепло. Расслабляюсь, утыкаюсь в ворот кофты носом, чувствуя всё тот же цедровый аромат, смешанный с нотками моря,
свежего бриза и всё так же мне неизвестного последнего ингредиента, который не могу отгадать, даже когда он так близко, что проникает в мои лёгкие, стоит только его вдохнуть.
Прикрываю глаза. Тело становится тяжёлым, веки наливаются свинцом. Атмосфера умиротворённая, что нет сил бороться с накатывающей дремотой. Я не спала почти неделю, и сейчас, в этой обстановке меня так и тянет окунуться в безмятежный сон, где всё по-другому. Где я счастлива и папа рядом.
Чувствую лёгкое касание к своим волосам, потом взгляд, что цепляется за моё лицо. Хмурый такой, отчего поёжилась.
– Безответственная, – слышу недовольное над головой.
– Что? – открываю глаза, поворачивая голову в сторону мужчины.
– Ты безответственная! – снова повторяет недовольно. – С мокрой головой вышла на улицу, – хмурится, а потом открывает дверь со своей стороны. – Пойдём, – говорит, стоит только обойти свою машину и открыть дверь с моей стороны.
Ничего не понимаю, уставившись на него не мигая.
– Буду чаем тебя отпаивать, – всё так же хмурится.
Отстёгиваюсь, аккуратно спрыгиваю вниз. Мужчина закрывает дверь, ставя машину на сигнализацию, и так же, как и на кладбище, берёт в свою руку мою ладонь, что будто создана именно для этого жеста, потом понимаю, куда ведёт – в уютное кафе, где подают самый вкусный чай.
Его аромат пробирается в ноздри, проникая глубоко в лёгкие, успокаивающие нотки расслабляют, отчего опираюсь спиной о спинку стула и прикрываю глаза. Мы сидим в углу, там, где нас никому не видно.
Мы сидим молча. Никто из нас не произнёс ни одного слова, но я чувствовала внимательный взгляд мужчины, который проходил по мне изучающе, словно пытаясь что-то отыскать.
– Ты похудела, – вновь не спрашивает, но в его голосе недовольные нотки.
Я молчу, потому что и так знаю, что он прав. Мне нечего сказать и хоть как-то себя оправдать за мокрые волосы и мою худобу, которая, несмотря на вещи, которые я сегодня надела, выдаёт меня с потрохами.
Поставила горячую чашку ароматного чая на маленькое блюдце.
– Мне пора, – отставила блюдце подальше от себя.
В кармане нащупала деньги. Только собралась положить на стол, как услышала со стороны мужчины злобный рык:
– Убери! – вздрогнула.
Ладонь замерла с зажатыми в пальцах деньгами. Подняла голову вверх, встречаясь с хмурым, яростным взглядом.
– Я в состоянии сам заплатить за девушку.
– Но…
– Замолчи! – меня тут же перебили, не дав договорить, зло смотря мне в глаза своими чёрными омутами. – Пошли, я подвезу.
– Нет, – отчеканила. – Я сама, на автобусе. Спасибо, – на последнем слове голос смягчился.
Поднялась со своего места, пальцы легли на пуговицы на кофты, что так не хотелось отдавать хозяину.
– Тебя в детстве не пороли?
– Что? – пальцы так и застыли на первой пуговице.
Вскинула голову вверх, хмурясь.
– Потом вернёшь. Пока доедешь, замёрзнешь, – холодно проговорил мужчина.
Я лишь кивнула и осипшим голосом проговорила “Спасибо”, развернулась и двинулась в сторону выхода. Открыла дверь. Вышла и пошла вдоль улицы, чувствуя пронзительный взгляд на своей спине, пока не скрылась.
Домой я добралась примерно через час. Зашла в свою спальню, переоделась в домашнюю одежду и, укутавшись в плед, отправилась в царство Морфея, держа в руках кофту мужчины, утыкаясь в неё носом, вдыхая его запах, насквозь пропитавший ткань.
Сегодняшняя прогулка с этим человеком подарила мне умиротворение, и я наконец уснула. Разбудил меня стук в дверь и громкое сообщение от мамы, что нужно собираться, скоро придут гости.
Медленно встав, начала собираться: надела лёгкое чёрное платье до пола, волосы причесала, убрав назад чёрным ободком. В моей душе траур, как и снаружи. Я не хочу наряжаться и улыбаться людям, которых не знаю. Мне всё равно.
– Саша, спускайся, – окликнула меня мама, и я направилась к выходу.
Подойдя к лестнице, опустила голову вниз и стала спускаться по ступенькам. На последней подняла голову, да так и застыла – в кресле напротив дивана, лицом ко мне сидел он – мой спаситель из ресторана и сегодняшний незнакомец, что угощал меня ароматным чаем, после которого я умиротворённо спала. Он прожигал меня своим чёрным взглядом.
– Вот и моя Сашенька, – от моего имени в уменьшительно-ласкательной форме захотелось поёжиться, так же, как и от её улыбки приторно-сладкой.
Когда она прекратит звать меня этим именем?
– Саша, – окликнула меня мама, но я не слышала её, смотря прямо в чёрные глаза мужчины, пока до моего сознания не дошли сказанные ею слова:
– Познакомься, дорогая, это мой будущий муж, Александр, – мужчина, которого я поначалу не заметила из-за того, кто сидел на диване, поднялся, повернулся ко мне и улыбнулся мягко. – И его сын Давид, который в скором временем будет тебе старшим братом, – мне показалось, что её слова прогрохотали так оглушительно, что у меня подпрыгнуло и бешено забилось сердце, я пошатнулась, ухватившись за перила лестницы.
Глава 6
Александра (Аля)
От слов матери отшатываюсь назад, ударяясь спиной в стену. Вижу, как Давид – мужчина, которому я слишком быстро начала доверять – дёргается в мою сторону, но вдруг осекается, застыв в кресле. Только пальцы рук вцепляются в коричневые подлокотники, словно он сдерживается. Я чувствую боль. Но не в спине, а внутри – там бушует буря, шторм сносит всё живое, что ещё осталось внутри, всё, что начало зарождаться во мне вновь, одним махом обрубила своими словами мама. Так не щадя, словно я ей чужой человек, не родная дочь. Это так больно.
Я не могу поверить в то, что она говорит. Что прошло всего несколько дней после похорон, а она уже обзавелась новым спутником жизни и пасынком – моим будущим старшим братом. От мысли об этом меня передёргивает, а во рту появляется сладковатый привкус крови от того, что прикусила нижнюю губу. Но плевать.
Мотаю головой из стороны в сторону, пытаясь отогнать эти слова, мысли, людей, что сидят в нашем доме. В доме папы, который строил он. Хочу повернуть время вспять и очутиться в прошлом, где нет всего того, что я вижу у себя перед глазами.
Это мираж. Я сейчас закрою глаза и когда распахну их, то всё, что до этого видела своими глазами, рассыплется, разлетится, словно ничего и не было.
Проделываю манипуляцию, но нет, не помогает. Все так же на своих местах, пристально смотрят на меня.
Это что, действительно правда? Правда, что мать выходит замуж за другого человека?
И это спустя несколько дней после того, как похоронили папу. Нет. Нет. Нет, я не верю. Это просто не может быть правдой.
– Ты сейчас шутишь? – голос дрожит, хрипит, его почти не слышно, но он долетает до того человека, которому предназначен. Руки скрестила на груди, вцепляясь в обнажённую кожу предплечий.
Мать качает головой и улыбается.
Перед глазами стоит пелена. Всё расплывается. Не вижу ничего, лишь размытые силуэты. Боль в груди давит тяжестью, что трудно сделать вздох. Кислород перекрыт. Ловлю губами вздох, пытаясь глубоко вздохнуть, но всё тщетно.
– Мам, – смотрю на неё расфокусированным взглядом, чувствуя, как слёзы обжигают кожу на лице, скатываясь вниз, падая на тёмный паркет. Не смахиваю их. Просто не в состоянии сейчас сделать какое-либо движение. – А как же папа?
– Саша, детка, – пытается сделать шаг ко мне, но вдруг замирает. – Папы нет, он умер. А жизнь, она продолжается, – делает теперь уже уверенный шаг ко мне, а я отступаю, пячусь спиной к лестнице, поднимаюсь на одну ступеньку вверх.
– Папа любил тебя! – кричу.
– Саша, замолчи! – прикрикивает родительница, но я мотаю головой.
– Ты предательница. Я ненавижу тебя! – хрипло кричу, срывая голос.
Разворачиваюсь и бегу вверх по лестнице, спотыкаюсь, чуть ли не падаю, но всё равно бегу. Не хочу здесь находиться. Ненавижу их всех. Как она могла?
Слёзы текут из глаз, но я даже не стараюсь их смахнуть, продолжая бежать в свою комнату. Будто издалека слышу знакомый голос позади, но мне всё равно. Я не хочу никого видеть и слышать. Они все предатели!
Забегаю к себе в комнату, захлопывая дверь, сразу же защёлкиваю на замок. Прислоняюсь к ней, сползая вниз, и что есть мочи кричу во весь голос, срывая связки, оглушая себя, чтобы никого не слышать, чтобы заглушить всю ту боль, что у меня внутри. Она рвётся наружу, выплёскивается. Её слишком много.
– Ненавижу!!! – ещё один крик в пустоту, срывая барабанные перепонки.
Прижимаю руки к груди, падая на пол, сворачиваюсь калачиком, подтягивая колени к груди. Боль выворачивает всё моё тело наизнанку, скручивая мои конечности и всю меня, я корчусь, будто змея, сбрасывающая свою кожу.
Слышу громкий стук в дверь кулаком.
– Аля, – знакомый мужской голос. – Открой дверь! – яростный, грозный.
– Убирайся! Я тебя ненавижу! Я вас всех ненавижу! – кричу в ответ.
Вновь обхватываю себя руками, отгораживаясь ото всех. Папочка, как мне без тебя плохо! Забери меня к себе. Пожалуйста. Я не хочу здесь быть. Они все предатели. Мама предала, нашла другого мужчину. А как же ты, пап? Ты же её так любил, а она…
Нет, я не могу в это всё поверить. Это просто не может быть правдой. Мама не могла так поступить с папой, со мной. Прошло всего несколько дней, а она… Слёзы текут, хрипы срываются с моих губ. Боль разъедает. Хочется заглушить всё это, чтобы не чувствовать пустоту, боль, дыру.
Это удар в спину. Мощный. Такой сильный, что подняться не могу. Она бьёт ещё и ещё, причиняя сильную боль, от которой не оправиться. Не подняться с колен, что разбила до крови, когда падала, не оправиться от стрел, что летят мне в спину. Их не пересчитать. Они отрывают мои крылья с корнем от спины, причиняя адскую боль. Крик в пустоту.
Сжимаю руку в кулак и бью со всей силы, что сейчас есть во мне, в пол, стараясь заглушить все чувства внутри. Не помогает. Второй удар. Ещё один… Ещё. Но внутри до сих пор боль, и она всё ещё пересиливает ту, что в костяшках моих пальцев.
– Аля! – новый крик по ту сторону двери. Новый удар. – Открой! Если ты сейчас же не откроешь её, я снесу эту чёртову дверь, – рычит как дикий зверь, но мне всё равно.
Новый грохот в дверь. Вздрагиваю.
Догадка, пронзившая меня так резко, бьёт в самое сердце, отчего я скручиваюсь ещё сильнее – мама изменяла папе. Шок от этой мысли парализует меня. Значит, и Давид всё знал… Он всё знал, и сегодня…
Нет. Нет. Нет… Этого просто не может быть. Я не верю. Но чёткая мысль бьёт всё сильнее и сильнее в душу – мама изменяла отцу. Давид – всё знал.
Эта правда оглушает, придавливает к полу так, что не встать.
Вокруг меня одна ложь и люди-предатели.
– Аля!
– Убирайся, Давид! Я ненавижу тебя и твоего отца, который разрушил мою семью. И ты всё знал, ты, чёрт тебя побери, всё знал! Так? – но в ответ тишина.
Осторожно опираюсь руками о паркет, кожу рук саднит от ударов, но мне наплевать. Пошатываясь, встаю, поворачиваясь лицом к двери. Смотрю прямо, не мигая.
– Отвечай. Ты всё знал?! – яростный крик вырывается из глубины души, бью ладонью в дверь.
– Аля, – почти шепот по ту сторону, но я слышу. – Я знал, – тихо в ответ.
Я думала, что выдержу, но нет. Это слишком больно. Он всё знал. Что он ещё, чёрт побери, знал? Что? Может, где я работаю, поэтому и припёрся в тот ресторан, чтобы посмотреть на будущую младшую сестру? Чтобы поиздеваться надо мной вместе со своей истеричной девушкой. А как же всё то, что он защитил меня, это просто… А сегодня? Вся эта чертова забота – просто, чтобы… Чтобы что…?
На душе буря, но снаружи лишь тихой капелью по щекам стекают слёзы.
Прислоняюсь лбом к двери, прикрыв глаза. Руки мертвыми плетьми свисают вниз.
– Скажи, – так же тихо. – Ты знал, где я работаю? Поэтому пришёл поглумиться надо мной, и из-за тебя я лишилась работы, мечты?.. – капля по капле слёзы стекают вниз, зажмуриваю глаза. – Из-за твоего отца я потеряла своего.
– Я знал, поэтому пришёл, – подтверждает. – Потому что мне сказали присмотреть за будущей маленькой сестрой, которая ни к чёрту мне не сдалась, – холодный голос пронзает всё тело, замораживая, причиняя боль. А я отшатываюсь от двери, прижимая руки к груди.
