Текст книги "Я тебя никому не отдам (СИ)"

Автор книги: Анастасия Франц

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 27

Александра (Аля)

Я вся затрепетала от близости рядом с Давидом, дыхание моё сбилось. Сердце остановилось. Я была слишком близко к нему. Как тогда, на свадьбе наших родителей, когда он, скрыв меня ото всех, поцеловал, впился в мои губы, не дав произнести ни одного слова.

Я ждала, но вместе с тем и боялась, что сейчас, вот в этот самый момент всё снова случится: яркой вспышкой перед глазами, трепетом бабочек у меня в животе, ласково раскрывающих в предвкушении свои крылышки.

Прикрыла глаза, не смогла сдержаться. Высунула кончик языка, провела им по губам, словно в призыве. Почувствовала, как под моими ладонями, лежащими на широких мужских плечах, Давид напрягся, превращаясь в мраморную скалу.

Что случилось?

Испугалась. Распахнула глаза, встречаясь с потемневшей бездной взгляда сводного брата, который смотрел прямо на меня. Сначала вглубь моих глаз, в самую душу, а потом опустил взгляд вниз – к моим губам.

Не успела ничего понять, как мужчина наклонился ниже и, крепко вжимая меня в своё тело, набросился на мои губы, как изголодавшийся зверь по своему любимому лакомству, которого так давно жаждал, хотел, но не мог никак добраться. И вот теперь, когда его добыча рядом, в его руках, власти – он не смог сдержаться, не было сил и желания.

Моё сердце ухнуло вниз и забилось быстро-быстро, отчего я ещё крепче, сильнее впилась в сильные плечи пальцами, дабы не упасть, хоть и так знала, что рядом с ним, Давидом, я никогда не упаду – он не даст этому случиться.

Мужчина целовал меня, сметая все мои страхи, все мои преграды, будто бы знал, что нужно сделать, чтобы все мои барьеры, все стены, что я возвела между нами, рухнули, разбились вдребезги, и я наконец смогла подпустить его к себе настолько близко, насколько он этого хотел.

Давид целовал, не жалея меня: страстно, горячо, выбивая почву из-под ног, собственно, я и так не могла стоять, но он – он был моими ногами в этот момент. Проводил языком по нижней губе, обхватывая своими губами, срывая с моих губ стоны удовольствия, сладости. Мои глаза были прикрыты, наслаждаясь этим моментом.

Почувствовала, как он сделал шаг вперёд – я же, стоявшая на его ногах, подчиняясь его движениям, шагнула назад, упираясь спиной в низкий подоконник.

Мои руки жадно исследовали его плечи, руки, шею – я хотела запомнить его всего, прочувствовать каждую клеточку, впитать его запах, чтобы его образ навеки запечатлелся в моём сознании. Я сохраню его, чтобы снова научиться жить.

Мои пальчики взметнулись вверх к шее, затрепетали в волосах мужчины. Провожу легко, нежно по макушке, перебирая меж пальцев пряди волос, которые за это время стали ещё чуть длиннее.

Каждый его поцелуй отличался от другого. Это словно ходить по краю обрыва. Так страшно, но и с тем ты до безумия хочешь повторить это ещё раз и ещё. Ты растворяешься в нём от каждого движения, касания, поцелуя. Ты взрываешься миллиардами звёзд в небе, рассыпаясь по земле.

Это что-то невероятное. Такое, что внутри всё замирает, порхает, обдаёт тебя пожаром, пламенным огнём, в котором бабочки, что ласкали тебя внутри, не умирают, а наоборот, ещё больше распаляют этот чувственный пожар, и ты взлетаешь высоко, расправив крылья, взмывая всё выше, только не падаешь, потому что тебя крепко держат. Не отпускают. Знаешь, что не сделают больно.

Чувствую, как Давида передёрнуло. Застыла, думая, что сделала что-то не то. Мужчина отстраняется, тяжело дыша. А я хватаю ртом воздух, зажмурив глаза, пытаясь отдышаться от той страсти, чувств, что испытала сейчас с этим человеком.

Полонский упёрся своими лбом в мой, опаляя моё лицо дыханием, словно желая передать мне свой кислород, чтобы мы дышали им с ним вдвоём. Мурашки побежали по коже, моё тело прошил электрический разряд, с которым я не сумела совладать, как и с эмоциями, нахлынувшими в один миг.

– Тихо, малышка, дыши, – в самые губы хриплый шёпот, отчего я поняла, что и его не оставил равнодушным наш поцелуй.

Наше безумие, что разделили на двоих.

Одной рукой Давид продолжал удерживать меня за талию, а другую переместил на шею, провёл по ней аккуратно, ласково, и моё тело тут же ответило ему: затрепетало, дыхание сбилось, разливая внутри какие-то немыслимые чувства, о которых прежде я не знала никогда.

– Давид, – не смогла сдержаться, произнесла его имя, перекатывая его на языке.

Любимое. Лаская нежно каждую буковку самого родного, что у меня есть.

– Аля, – вторил мне мужчина. – Саша. Сашка… – и столько тепла в этом его “Сашка”.

Мне всегда не нравился этот вариант моего имени – Саша. Но Давид произносил его так по-особенному, как ещё никто никогда не произносил моё имя, что волоски на руках становятся дыбом. И становится так приятно. Так хорошо. Как никогда и нигде.

Не могу ничего сказать, но как же хочется. С губ срывается бессвязный шёпот, не могу сообразить, что шепчу – да это и неважно, перебираю между пальцами волосы на макушке мужчины и вновь тянусь к нему. Хочу поцеловать. Мне просто жизненно необходимо его поцеловать. Немедленно. Сейчас.

Не успеваю прикоснуться, как на мои губы вновь набрасывается этот голодный волк. Сам. Как будто читает мои мысли и угадывает, что я в этот момент хочу.

Этот поцелуй немного отличается от прежнего. В этом больше страсти, желания, безумия, что нас охватило двоих.

С губ срывается стон. Давид заглушает его губами, проникая вглубь моего рта, исследуя запретные территории для других, но не для него. Его ладонь накрывает мой затылок, не давая вырваться из поцелуя, да, собственно, я и не хочу.

Этот ураган сносит нас обоих, что я уже не понимаю, что происходит. А Полонский всё пьёт и пьёт меня, пробуя на вкус и поглощая всё больше и больше, не давая сделать даже вдох, дать передышку моему телу, которое уже горит, полыхает от внутреннего жара, огня, что разгорелся между нами. И он не собирается потухать, только ещё больше разгорается.

Давид ласкает мой язык своим, проводит им по моим губам, очерчивая каждый контур, каждую трещинку на них.

Когда уже тяжело дышать, наше сумасшествие прекращается. Последний лёгкий поцелуй на моих губах, лёгкое касание, и Давид отстраняется, но не ослабляет свою хватку. Кажется, ещё крепче вжимая меня в себя, не давая сдвинуться ни на миллиметр. Словно он хочет, чтобы мы слились в единое целое и никогда больше не расставались.

Утыкаюсь лбом в его грудь. Тяжело дышу. Пытаюсь восстановить дыхание, привести тело и чувства в норму, чтобы здраво мыслить и понять, что мы только что вытворяли. К щекам приливает румянец, чувствую, как они горят от смущения.

Сводный брат наклоняется ко мне, зарывается лицом в мою шею. Делает глубокий вдох, будто бы вдыхает мой запах в себя, успокаиваясь.

Хочу крепко обнять. Прижать к себе и насладиться этим мгновением.

Лёгкое касание к моим волосам. Чувствую, как Давид бережно трогает мои волосы, будто бы это его фетиш. Поворачивает голову так, что зарывается в них носом, проводя им по шее. Тело откликается на его движение. Выдыхаю.

Брат молчит, ничего не говорит. На секунду меня пронзает мысль, что сейчас он скажет, что это была ошибка. Что просто не сдержался и такого больше не повторится. Вся сжимаюсь, становясь натянутой струной. Давид это замечает, чувствует и медленно, будто нехотя, отодвигается от меня, но руку с волос не убирает, продолжая их трогать, ласкать.

Поднимаю голову вверх, сталкиваясь с хмурым взглядом тёмных глаз, отчего тут же хочется скрыться. Убежать. Он накрывает мою щеку ладонью, и я жмусь к нему, как маленький котёнок, который ищет тепло, ласку и любовь. Вот только с последним – это не про меня. Не про нас. И мы оба это знаем. А всё, что было сейчас между нами – это минутная слабость. Слабость и ничего более.

Он мой брат, который присматривает за мной, которого наверняка попросили об этом его отец и моя матушка, которая за всё время так и не появилась. Эта мысль больно резанула по сердцу, и вновь мужчина это замечает – так пристально смотрит в мои глаза, ещё больше хмурится.

И я понимаю, что нужно было закрыться, поставить блок, толстую стену между нами, чтобы он не увидел, не почувствовал, что сейчас творится со мной, в эту самую минуту. Чего боюсь и чего так безбожно желаю.

Прикрываю глаза от его нежности. От того, с какой теплотой и бережностью он ко мне относится. Как держит в своих руках. Даже его поцелуи были пропитаны нежностью. Да, это был ураган, страсть, но в его движениях были осторожность, трепет, словно я хрустальная куколка. И это такой контраст, отчего трудно вздохнуть.

Что мы вообще творим, что делаем?..

Давид проводит вверх ладонью, захватывает аккуратно мои волосы, собирая их на макушке, приподнимает к себе ближе, что мы почти сталкиваемся нос к носу.

– Что ты опять себе надумала? – голос твёрдый.

– Ничего, – стараюсь улыбнуться, но получается слабо – вижу это по хмурым чёрным бровям, что сходятся на переносице. – Давид, – пытаюсь начать разговор и достучаться до него. По крайней мере попробовать достучаться, но мне не дают вставить и слово.

– Опять что-то надумала в своей маленькой глупой головке и всё сама решила, – он не спрашивает – утверждает, и мне нечего ему ответить, как просто кивнуть, соглашаясь с ним полностью.

– У нас всё получится, – сердце замирает от его слов, но потом вновь падает, разбиваясь. – Ты обязательно встанешь на ноги. Я тебе это обещаю, – добавляет он.

А я-то думала, что он говорит о нас двоих. Ох, Александра, о чём ты вообще думаешь? Ну разве ты нужна ему как девушка? Как желанная девушка, которую хочется не только телом, но и душой? Да о чём ты вообще? Ты инвалид, калека, которая не сможет ему дать то, что нужно нормальному взрослому мужику.

Ты не можешь ничего. Даже семьи с тобой нормальной не построишь. Дурочка ты, Сашка. Правильно он говорит, что глупая у меня голова, которая уже так много себе надумала. Это всего лишь жалость. Жалость ко мне, как к сводной сестре, которой просто сейчас нужна поддержка и помощь. Вот и всё.

Уверена, дома его ждёт Лана, которая сможет дать ему всё то, что требуется настоящему взрослому мужику. А ты… Ты ничего не сможешь ему дать, кроме простых поцелуев и объятий. Да даже этого не можешь, потому что всё это неправильно. Так нельзя. Сашка, ты должна подавить все свои чувства, что так рвутся наружу. Которые начинают распускаться в красивый, но никому не нужный цветок.

Он уйдёт. Определённо потом уйдёт, а ты, Александра, останешься одна, никому не нужная. Даже если встанешь на ноги, что просто нереально. Я не верю в такие чудеса. А как хотелось бы.

– Я разговаривал с врачом, – продолжает Давид, пока я копаюсь внутри себя и вновь ставлю барьеры между нами.

Только гораздо толще и выше. Так будет лучше. Лучше.

– Так вот, завтра тебя выписывают, – как обухом по голове.

В шоке от его слов застываю, не зная, что сказать или сделать.

Меня? Выписывают? Но куда? Куда я пойду? Как буду жить и где? Я справлюсь одна?

Все эти вопросы пролетают один за одним у меня в голове, и они, кажется, отражаются у меня на лице, потому как Давид замолкает, вновь вглядываясь в мои черты, желая понять, что вновь происходит в моей голове.

Боюсь озвучивать свои вопросы и ещё больше боюсь услышать на них ответы, потому что боюсь, что они могут меня ранить ещё сильнее – хотя куда уж сильнее? Боюсь, что меня могут отправить куда-нибудь далеко, чтобы именно там за мной присматривали. Чтобы я никому здесь не мешала.

– М-м-м… – не могу подобрать слов, поэтому только и делаю, что открываю и закрываю рот и что-то мычу.

Понимаю, что одна я не справлюсь никак. Я калека, и передвигаться, мыться, готовить себе есть и всё остальное я просто не в состоянии. И это ещё больше давит на меня. Мучительно. Больно. Трудно вдохнуть, а выдохнуть – так тем более.

– Что тебя беспокоит? – голос почти стальной, но не грозный, скорее просто требовательный, чтобы надавить на меня и услышать честный ответ на свой вопрос.

Знает, что я могу увильнуть от этого вопроса. Либо просто отмахнуться, не ответить. Поэтому именно сейчас он надавливает, дабы я ответила ему.

– Куда меня определят? – всё же решаюсь спросить после минутного молчания.

Мне не удаётся скрыть в голосе боль и страх от неизвестности, что со мной случится в дальнейшем.

– Ты о чём? – Давид хмурится ещё сильнее, сдавливая меня крепче рукой, отчего я ойкаю, упираюсь ладонями в его грудь, пытаюсь оттолкнуть его.

Но куда уж мне, маленькой, хрупкой девушке, справиться с огромной горой, что держит меня. К тому же куда я сдвинусь, когда стою на его ногах, когда сама не могу ходить?

– Ну как о чём, ведь одна я не смогу пока жить.

– Да, не сможешь, – подтверждает кивком, продолжая хмуриться, отчего хочется разгладить пальцами морщинки на лбу, поцеловать, чтобы успокоился, потому как я чувствую, насколько сильно он напряжён в этот момент.

– Вот, поэтому, чтобы за мной кто-то ухаживал на первых порах, меня кому-то отдадут, – последнее слово прозвучало тихо, почти неслышно.

Но так как Давид был слишком близко мне, то он услышал и рыкнул на меня. Да так, что я испугалась, прильнула к нему ближе, сжалась, зарываясь лицом в его грудь. Тогда как нужно было сделать наоборот – отпрыгнуть как можно дальше от него. Но, кажется, я какая-то не такая, раз не отпрыгиваю как можно дальше от него, а наоборот приближаюсь, прижимаюсь как можно ближе.

И это страшно меня пугает.

– Тебя точно в детстве не пороли, – грозный голос надо мной.

Вздрогнула. Осторожно приподняла голову вверх, приоткрыла глаза, встречаясь с разъярённым взглядом, полным ярости. И в этот момент я не могу понять, что я такого сказала, что Давид так рассердился, когда мои слова – правда. Только слишком больная. Но разве до этого есть кому дело?

– Ты ещё такая маленькая, глупая и ничего не видишь, не понимаешь, – резко его голос меняется на более мягкий, как ещё ранее он со мной разговаривал.

– Да, я маленькая, но я всё понимаю, – говорю, смотря прямо в бездну его глаз.

– Нет, – качает головой. – Ты не понимаешь, – возвращая руку к любимому действию – перебирать мои волосы пальцами.

Точно это его фетиш, от которого внутри всё замирает.

– Ты не будешь жить одна, – продолжает, не отводя от меня своего взгляда. – Никуда тебя я отдавать не собираюсь. Ты будешь жить со мной! – припечатывает меня так, что мои губы приоткрываются от шока, от его слов.

– Но…

– Никаких «но», Саша. Я не хочу слышать от тебя никаких возражений и всего остального. Я так решил, а значит, так и будет.

Внутри всё смешивается, я ничего не понимаю. Не знаю, как на это всё реагировать. Сглатываю и озвучиваю ему свой вопрос, что так и крутится на языке, просясь слететь с губ.

– Ты же не собираешься ухаживать за мной? – спрашиваю и вижу в его глазах ответ.

Твёрдый. Решительный. Не требующий возражений и всего остального.

– Нет, Давид, – противлюсь его решению, которое в принципе неправильное, как бы в этот момент сердце ни трепетало от того, что мы будем находиться с ним в одном доме. Совсем рядом.

Это всё неправильно. И так нельзя, и я должна до него всё это донести.

– Давид, – провожу по его рукам ладонями, касаюсь пальцами узоров на коже, к которым хочется прикоснуться губами. – Ты понимаешь, что это неправильно? Что так нельзя? Ты не можешь за мной ухаживать, водить меня в туалет, купать и всё остальное. Нет! – вскрикиваю, хмурюсь точно так же, как и он – с каждым моим словом.

Понимаю, что сейчас начнётся буря, потому как знаю, что мы никогда не уступали друг другу. И если он что-то требовал, я делала всё наоборот. Вспомнила тот случай, когда мы впервые встретились у меня дома и когда он запретил мне выходить из комнаты, собственно, как и из дома. Но вместо того, чтобы его послушаться, я сделала всё наоборот. И сейчас не собираюсь ему ни в чём уступать.

– Я буду за тобой ухаживать, – голос грозный, с его губ срывается рык. – Я буду носить тебя на руках, водить в туалет, даже менять подгузники, если это потребуется, и купать, – припечатывает, наклоняется и подхватывает меня на руки, отчего я вцепляюсь в его плечи сильнее, боясь упасть.

Но Давид держит крепко, сильно. Прижимает бережно, но так, что я не упаду. Даже нет такой возможности.

– Я не хочу слышать никакой чуши из твоего прекрасного, вкусного ротика, малышка. Ты меня поняла?

– Давид, – пытаюсь всё же вразумить, но куда уж мне – меня вновь перебивают, не дают даже ничего сказать.

– Ты меня поняла?! – твёрдо, грозно, отчего я только киваю, понимая, что нет смысла с ним спорить.

Давид слишком сильный, большой, взрослый. Он мужчина, который не терпит возражений и делает только так, как самому того хочется. Но каково будет мне – как я буду чувствовать себя во время всех этих процедур, когда он будет меня таскать на руках, менять подгузники и – самое сложное – касаться в душе, купать?.. Мне неудобно и кажется, что это совсем неправильно.

Я девушка, хоть и маленькая, хрупкая девочка. Тогда как он взрослый мужчина, который будет видеть свою сестру – пусть и сводную – обнажённой. Это всё неправильно. Так не должно быть.

Давид поворачивается в сторону кровати, несёт меня на руках к ней. Считаю шаги, понимая, что так не хочется, чтобы он меня отпускал. Чтобы продолжал так держать в своих объятиях, в которых так хорошо и тепло, что не хочется, чтобы всё это исчезало, испарилось. Не хочется.

Но это тепло, нежность исчезает с тем, как осторожно брат опускает меня на кровать. Моя голова касается подушки, и я нехотя отцепляю свои руки от мужчины. А как же хочется задержаться хоть бы на мгновение, остановить это время.

Тяжело вздыхаю, прикрываю глаза. Руки опадают на кровать. Чувствую, как сверху на меня ложится одеяло, укутывая, согревая. Но это всё не то… Я хочу его тепло. Его объятия. Я хочу его рядом, а не это чёртово одеяло, от которого становится душно.



Рядом со мной прогнулась кровать. Давид. Распахиваю глаза, поворачиваю голову в его сторону. Мужчина смотрит пристально, не отрывая от меня своего взгляда, от которого моё сердце начинает быстро биться.

Пытаюсь его усмирить, чтобы брат не услышал, как оно грохочет. Бьётся для него.

– Аля, я тебе говорил, что я тебя никогда не оставлю, – киваю. – Тогда почему ты отталкиваешь меня от себя? Почему говоришь такие слова? Разве я для тебя чужой?

– Нет, – качаю головой.

– Тогда почему, Саш?

– Потому что это неправильно. Мы брат и сестра…

– Замолчи! – меня перебивают, громко рыкнув. – Мы не брат и сестра.

– Да, я понимаю, – соглашаюсь. – Мы сводные, и ты не обязан для меня всё это делать.

– Я тебе сейчас язык отрежу, – резкий рывок, и он нависает надо мной.

В его глазах пожар, ярость, которая сметает меня.

Глубоко вдыхает, прикрыв глаза, и громко выдыхает, соприкасаясь своим лбом со моим.

– Когда же ты поймёшь, что ты для меня значишь, Сашка? – выдыхает как-то грустно, и я не могу удержаться.

Мои руки сами тянутся к нему. Оплетают его шею, притягивая к себе ещё ближе, сильнее, чтобы не было между нами никакой преграды.

– Я не хочу быть для тебя обузой, – выдаю то, что действительно мучает меня.

– Ты никогда ей не будешь, – отвечает тихо, но твёрдо. Так, чтобы я поняла всё и запомнила его слова. Чтобы никогда не смела их забывать.

Его ладонь тянется к моей правой руке, когда как другой он удерживает свой вес, чтобы не упасть на меня. Проводит ласково от плеча до запястья, отчего по коже вновь бегут мурашки, и приподнимаются волоски. Отрывает мою руку от своей шеи и подносит к своим губам – целует. Переплетает наши пальцы вместе.

Слегка приподнимаю голову и легко целую его в губы. Не знаю, что делаю, но в этот момент мне просто жизненно необходимо было к нему прикоснуться, к его губам, иначе бы умерла, задохнулась.

Так же быстро отрываюсь от них, смущаюсь, и Давид поворачивает моё запястье, целует внутреннюю сторону, а я действительно задыхаюсь.

Мы не сказали друг другу ничего. Ни слова. Так и продолжали находиться в той самой позе, совсем близко к друг другу.

Уснули рядом друг с другом. Как не было уже давно. С того самого дня, как я открыла свои глаза после продолжительного сна, моей истерики, которую смог потушить только один человек – Давид. Где-то подсознательно я чувствовала, что ему можно доверять, поэтому подпустила. Поэтому я успокоилась, потому что была в надёжных объятиях, зная, что меня никто не посмеет обидеть, потому что я рядом с ним. А брат не даст меня в обиду. Никогда.

В это утро я проснулась не одна, как было это до этого.

Меня крепко прижимали к своей груди. Большая, сильная ладонь, способная сжать шею так сильно, что перекроется кислород, и ты умрёшь. Но мне не страшно. Я, наоборот, сильнее жмусь к нему. Его ладонь лежит поверх моего живота, растопырив пальцы во все стороны, словно даже во сне защищает меня от всего.

Хочу повернуться к нему лицом, чтобы посмотреть, насладиться им, пока он спит, но не шевелюсь. Потому что понимаю, что сейчас мне сложно самой перевернуться, сделать какое-либо движение, потому что после ночи моё тело всегда затекает. И если я попытаюсь сделать хоть движение, то разбужу его. А Давид ведь и так устал. Это видно по темным кругам под глазами и бледному лицу. Видно, что он мало отдыхает, разрываясь между мной и своими обязанностями по работе. Конечно, может быть, он занят ещё и Ланой… Я ничего не знаю наверняка, так что это имеет место быть.

Сердце пропускает удар, и я поневоле вздрагиваю. Да так сильно, что прижимающийся ко мне мужчина начинает возиться, и это означает, что мой гость проснулся.

– Проснулась? – слышу хриплый, низкий мужской голос.

– Да, – отвечаю тихо.

– Хорошо, – прижимает к себе ближе, зарываясь лицом в мои волосы, проводит по ним ладонью, пропуская пряди между пальцев, но ничего не говорит, молчит с минуту.

Кровать не особо удобная, маленькая, отчего я волнуюсь, удобно ли ему было спать.

– Удобно, – отвечает мне на мой незаданный вопрос.

Давид словно чувствует меня, знает, о чём думаю, переживаю и что хочу. Словно мы две половинки одного целого. Как это странно и непривычно.

– Если ты рядом, – добавляет чуть позже низким бархатистым голосом. – Голодная?

– Немного.

– Хорошо. Я сейчас пойду поговорю с доктором, потом принесу тебе покушать и будем собираться. В двенадцать тебя выписывают, – в ответ киваю.

Сводный брат какое-то время ещё лежит рядом, не смея от меня оторваться или же не хотя этого. А потом всё же отпускает, предварительно легко поцеловав меня в шею, на мгновение задержав губы на ней. Замираю, боюсь пошевелиться.

– Будь хорошей девочкой, – шепчет на ушко и уходит, оставляя меня одну.

Не знаю, сколько проходит времени, я всё так же лежу на кровати и жду сводного брата, которого всё нет. Думаю, что будет дальше, что нас с ним ждёт? Что ждёт меня там, за дверьми клиники? Буду ли я ходить, как и обещает Давид, или так и останусь калекой на всю жизнь, которая уж точно никому не будет нужна? Будет ли сам мужчина рядом, как и говорил? Что вообще будет между нами?

Мне страшно, больно, но я стараюсь взять себя в руки, хоть это и очень тяжело. Закрываю глаза. Слышу, как дверь в палату приоткрывается. Губы тут же растягиваются в улыбке. Давид.

– Я уже соскучилась, – говорю, не открывая глаз.

– Я рад, что ты соскучилась, – слышу чужой голос. Не Давид.

Вздрагиваю. Внутри всё сжимается. Хочется крикнуть, позвать на помощь, но я словно превращаюсь в застывшую мраморную статую: не пошевелиться, не сделать вдох, не закричать, не позвать Давида, который где-то в этом здании.

Распахиваю глаза, встречаясь глазами с человеком, которого больше никогда не хочу видеть, знать.

– Что ты здесь делаешь, Саша? – несмотря на моё смятение, в моём голосе неожиданно даже для меня слышится сталь.

