Текст книги "Должница (СИ)"

Автор книги: Амина Асхадова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 17 страниц)

Глава 44.

Утром я вышла на кухню, решив приготовить что-нибудь вкусное и заодно заняться чем-нибудь полезным. В последнее время моя жизнь походила на замкнутый круг, и даже приготовление еды, что в принципе входило в обязанности прислуги Руднева, стало неким разнообразием для меня.

Раньше я не готовила для Руднева. Принципиально. Из гордости. Из личных побуждений.

Да, он отец моего ребенка, и он дает нам с сыном крышу над головой и обеспечивает продуктами. Он – мужчина, без которого жизнь Богдана может рухнуть в одночасье. Я знаю, как тяжело расти в неполноценной семье.

Но готовить для этого мужчины было выше меня.

Готовить – значило отступить. Начать заново, как он говорил.

Большего бреда я не слышала.

Но сегодня я приготовила. В первую очередь для себя и Натальи, но приготовила я много. Кажется, я потратила на это весь день, иногда прерываясь на игры с Богданом.

– Кексы получились просто волшебными! А запеченная курица… ммм…

Наташа стала почти что членом нашей семьи.

Но Руднев уже поставил меня перед фактом, что скоро мы останемся одни. Что помощь Натальи уже почти не требуется. И спорить с Рудневым было бесполезно.

К вечеру хлопнула дверь. Резко. Громко. Сверху послышался плач, и Наташа тут же убежала наверх, к Богдану.

Я не успела выйти из-за стола, как в кухню ворвался Руднев.

Не в настроении. Мокрый из-за дождя, что лил весь день – еще одна причина, по которой мы весь день провели с Богданом дома.

– Привет…

Руднев хотел начать с дела, но увидел мою оторопь и вспомнил про правила приличия. Он старается, хорошо старается изображать семью.

– Здравствуй, – нервно откашливаюсь.

Не спрашиваю, что случилось. Вероятно, рабочие неполадки. Хочу скрыться с его глаз, но в проеме кухни он преграждает мне путь.

– Прикажешь поинтересоваться твоими делами? – моя колкость никуда не делась.

– Я бы попросил. Но не стану заставлять тебя это сделать. Хватит, Аля. Я не для этого тебя остановил.

– Что-то случилось? – вопрос вырвался сам собой.

Его мокрая от дождя одежда прикоснулась к моей. Я отступила.

Он недовольно сощурился, поставил рабочий чемодан на стул и отвернулся. Его спина была напряжена.

– Будут похороны. Мы должны пойти. Вика покончила жизнь самоубийством в борделе.

Я хватаюсь за столешницу. В глазах потемнело.

Что?..

Нет, мне не было больно.

Но что-то кольнуло, екнуло в сердце. Родная кровь перестала течь по ее телу.

На кухне вкусно пахло. Руднев это почувствовал, но его спина была по-прежнему напряжена.

– Ты огорчен? – не понимаю я.

– Да. Я огорчен.

Это заставляет меня выпрямиться и застыть в напряжении. Тогда Руднев поворачивается, и я узнаю тот самый холод в его глазах.

Как я могла подумать о таких чувствах, как огорчение?

– Я огорчен только тем, что эта женщина не понесла наказания, которого заслужила. Наказания, которое ей назначил я.

Качаю головой. Усмехаюсь.

– Ты не меняешься. Мне страшно быть с тобой!

– Разве я делаю тебе плохо?! Я говорю о ней. А она и мизинца твоего не стоит!

– Ты черствый. И жестокий.

Не замечаю, как наши тона повышаются. Как его руки сжимаются в кулаки – от бессилия, а мои глаза загораются злостью.

– Так больше не может продолжаться. Кто мы друг другу?!

– Муж и жена. Если ты забыла, – грубо усмехается.

– А по-настоящему? А по-настоящему! – меня охватывает ярость, – мы живем вместе, но ненавидим друг друга!

На мои глаза вновь набегают слезы. Слабая. Он сильнее. Он давит морально, противостоять ему – невозможно.

– Это ты не можешь забыть прошлое. Это ты меня ненавидишь. А я… – он замолкает, – я пытаюсь загладить свою вину. Это ты не идешь на контакт, Аля.

Он приближается. Я распаляюсь.

– Мне не нужны цветы, которыми пропах весь дом. Каждый день прислуга выносит опавшие лепестки – мешками! А ты вновь пытаешься загладить вину материальным, деньгами. Вновь приносишь цветы!

– Все девушки любят цветы, – замечает он.

– Все девушки, отношения которых начинались если не сказочно, то хотя бы не ограничивались рамками договора. Жестокого договора.

Я вздрогнула – рука Артема оказалась на стене, рядом с моей головой.

Он прижал меня в углу. И сам он был непозволительно близко.

– Забыли прошлое. Живи настоящим.

Меня охватывает злость. Злость, не знающая границ. Я уперлась в его грудь руками и оттолкнула, что были силы. Дай бог, сдвинула на сантиметр. Больше только разозлила его. Вновь.

– Тебе легко говорить! Забыть прошлое… – жестоко усмехаюсь, – ты принес мне столько боли! Почему-то ты не забыл, не простил ту незнакомую девушку, которая по глупости доставила тебе столько хлопот. Ты даже не выслушал меня!.. так почему я должна слушать тебя сейчас?

– Успокойся.

Смахиваю слезы. Мы говорим слишком громко. Богдан может вновь заплакать, но рядом Наташа… она рядом.

– Ты подавлял ее. Подавлял меня. Ты… ты превратил в пыль ее жизнь и людей, что окружали ее.

– Это ты про Кирилла? – сжимает кулаки.

При имени Кирилл внутри что-то неприятно зашевелилось. Я делаю глубокий вдох.

– Каждый наш разговор заходит в тупик. Ты давишь даже сейчас, Артем.

– Я тебя даже не трогаю.

– Боюсь, что твоих прикосновений я больше и не выдержу… – шепчу.

Руднев зарычал. Или мне показалось. Но шею опалило горячим дыханием – так сильно он прижался ко мне.

– Отпусти меня, Артем. Я никогда не смогу быть с тобой!

– Ты будешь со мной! Будешь. Добровольно или насильно – решать только тебе, Аля!

Его глаза налились привычной жестокостью. Тело напряглось до предела. Я всхлипнула – от бессилия и страха.

Если бы я плохо знала Руднева, то подумала бы, что он меня ударит. Прямо сейчас. Так зол он был.

– Извините…

Мы резко поворачиваемся – при входе на кухню стояла Наташа.

Боже, как стыдно. Она слышала наши последние фразы.

Не зная правды, она надумает лишнего, а затем может кому-то передать наш разговор… черт.

Артем повернулся ко мне. В его глазах я читаю те же мысли. Наташа стушевалась.

– Извините, но вы громко говорите. Богдан проснулся и плачет сильно. Обычно у Али получается успокоить малыша…

Смерив друг друга напряженными взглядами, мы расходимся. Я делаю вдох, выхожу из кухни и взбегаю по лестнице. Спешу в детскую.

Это было моим спасением. Боюсь представить, к чему мог прийти этот разговор.

Глава 45.

Я бы не тронул ее. Мне кажется, я давно утратил силу трогать ее.

Тем более, я никогда не поднимал руку на женщину. Но факт есть факт: Аля боится меня, и по совершенно другим причинам.

Слова, сказанные ею невпопад, вонзали нож как в живого и проворачивали его в моем теле несколько раз. Я думал, во мне ничего живого не осталось, но оказалось – ошибся.

Наш сын давно заливался плачем, но из-за повышенных тонов мы с Алей не уследили. Похоже, что отказываться от Натальи было еще рано. Совершенно точно рано.

– Извините, Артем Ильясович. Возможно, я лезу не в свое дело, поскольку не знаю всей ситуации, но я могу дать вам несколько советов.

– Ты права, Наталья. Ты лезешь не в свое дело. Не твоя работа, – холодно отчеканил я.

А затем глубоко вздохнул и передумал. Наталья уже собиралась выйти из кухни, когда я чертовски остро понял, что она права.

– Стоять. Давай свои советы. Хуже уже не будет.

Эту няню мне порекомендовали. Если она скажет что-то дельное, то я пойму, что точно в ней не ошибся, ведь с Богданом она справляется на отлично.

А еще она сумела найти общий язык с замкнутой Алей.

Или только для меня она такая замкнутая?

– А вы знаете, какое имя нравилось отцу вашей супруги?

Я нахмурился, посматривая на Наталью с недоумением. Это ее советы?

Наталья улыбнулась – нервно, испуганно. Неужели я выгляжу так устрашающе?

– Богдан. Ему нравилось имя Богдан. Поэтому Аля дала вашему сыну такое имя.

– Как это связано с советом?

Пусть мои слова звучат цинично, но я чертовски не понимаю, куда она клонит.

– Я говорю это к тому, что мелочи важны. Для вашей супруги детали играют особенную роль, особенно в такое время… непростое для каждой женщины.

– Я нихрена не понимаю, Наталья. Так… идем в кабинет, – велю я.

Стушевавшись от моего тона, Наталья направляется за мной. Сама предложила, теперь пусть до конца объясняет.

В кабинете я сажусь за свой рабочий стол, Наталья – на стул передо мной.

– Заточение для женщины – это боль. Вдвойне тяжело, если она остается один на один с ребенком. Але больше не хватает воздуха в вашем большом и, несомненно, прекрасном доме.

– В лес пошла и подышала…

– Нет же! – воскликнула Наталья, вызывая мое удивление.

Она притихла и продолжила:

– Здесь очень напряженно. Даже я чувствую это, а вам оно вдвойне ощущается. Богдан вновь начал плохо спать, краски в этом доме сгущаются. Сегодня был последний всплеск, и я бы не решилась учить вас тому, как вести себя с женщиной, но… Аля задыхается. В этом доме она скоро погибнет – ей нечем дышать, вы забираете у нее все!... даже воздух. И вместо того, чтобы позволить ей надышаться свободой, открыть тяжелые запертые двери и избавить ее от высокого забора, вы…

– Ты хочешь, чтобы я отпустил ее?

Наталья не преминула мудро заметить и укорить меня:

– Я? Я ничего не хочу. Сегодня я здесь, а завтра я могу разорвать рабочий контракт и уйти, – она машет в сторону выхода, – ведь я тоже замужем, Артем Ильясович, но заметьте: я свободна. Это тонкая грань, которую я пытаюсь сделать видимой для вас. Не я так хочу. Это вы должны хотеть, чтобы ваша женщина была счастлива.

Я замолчал, раздумывая над ее словами.

Наталья замужем, но ее муж не против того, чтобы она работала вахтой и жила в совершенно чужом для нее доме. Я бы не позволил Але работать так.

Но Наталья утверждает, что это и есть свобода. Нормальная жизнь, где есть место доверию и праву выбора.

А права выбора у Али действительно не было. После аварии она сдалась мне насильно – не было выбора, все равно бы нашли, район уже окружили. Она выходила за меня замуж под давлением, потому что просто хотела к сыну. Теперь она в моем доме – уже целые месяцы она заточена в нем, потому что… я боюсь дарить ей свободу.

А я и не знал, что я чего-то боюсь в этой жизни.

– Это для вашего будущего. Просто дайте ей свободы.

– Я уже начал это делать, Наталья, – мой голос звучит оправданием, – как я и сказал, Аля получит свободу, но в другом формате. Она хочет быть независимой от меня, и поэтому она получит финансовую независимость. Аля начнет свое дело – маленькими шагами, пока Богдан еще мал. Скоро я предоставлю ей план, деньги есть, кабинет ей строю…

– Я не об этом, но это тоже верное решение.

– Наталья, ближе к делу. У меня скоро встреча, – бросаю взгляд на часы.

– Как давно вы водили ее в ресторан?

Я замер.

Сначала от этого вопроса хотелось рассмеяться и сказать: «Никогда», пока я не понял, в чем здесь, собственно, соль.

– Никогда… – мне незачем лгать.

– А свидания? А… деловые ужины? Ведь вы везде появляетесь один… – она смущенно опустила взгляд, – я видела по новостям.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Аля пока не готова. Я пытался нанять ей психолога, но каждый разговор об этом приводил к конфликту.

– А, по-моему, Аля Алексеевна уже готова.

– Ты думаешь? – прищуриваюсь.

Она совершенно точно лучше знает мою жену.

– Да, сначала она будет отказываться, но будьте терпеливым, и она пойдет вам навстречу. Аля Алексеевна такая… она добрая. Она все прощает, даже там, где, казалось бы, прощения не стоит ждать.

– Она меня не простит.

– Вы не причиняли ей физическую боль. Все то, за что сажают в тюрьму.

Я усмехнулся. Наталья умела скрыла слова «изнасилование» и «избиение».

– Все остальное подлежит выравниванию. Вы должны быть терпеливым, ведь Аля – готова к прощению.

– Неужели?

– Аля говорит Богдану о вас самое хорошее. Я знаю, я все слышу.

Внутри разливается благодарность к Але как к матери моего ребенка.

– Она разговаривает с вами и соглашается на прогулки по лесу. И пусть каждый разговор приводит к конфликту, но после этого разговора она возвращается в дом и… оживает.

– Что мне нужно сделать, чтобы вернуть ее? Не как мать. А как жену. Ты знаешь, Наталья, что я не последний человек в этом городе. Я не могу позволить себе ее отпустить – это не только моя прихоть. Она должна быть рядом, иначе… я не знаю, как буду без нее.

– Вам нужно забыть друг друга.

– Что?

– Забыть. Вычеркнуть друг друга из жизни – себя прежних, холодных, нелюбимых. Вас уже не спасти, Артем Ильясович.

– Все кончено? – подытожил я с мрачной улыбкой.

– Забудьте ее и позвольте ей забыть вас. Все кончено.

Я кивнул.

Другого выхода нет. Я не хотел смотреть правде в глаза, но в нашей истории не осталось ни одного светлого пятна.

Между нами с Алей все действительно кончено.

Глава 46.

Наступил день, который стал неожиданностью для всех нас.

Я верила, что Руднев не причастен к смерти Вики. Не из добрых побуждений верю. Я просто знаю, что Руднев прямолинеен, и не в его правилах – скрывать жестокость. Он бы непременно выдал себя в разговоре со мной.

Сегодня Руднев взял меня с собой на похороны и поехал туда сам, чтобы его не обвинили в случившемся. Явиться на похороны бывшей жены он был обязан, иначе что подумают люди? Руднев Артем Ильясович не последний человек в городе. Теперь – не последний.

Он прошел через ад, чтобы добиться такого положения, и протащил через ад меня. А теперь хочет взять меня в жены. Не на бумагах. Он всерьез взялся работать над нашими «отношениями».

«Наивный», – хотелось бы мне пошутить, но было не до смеха.

Сегодня первый дождливый день лета. И кроме огорчения по поводу пасмурного дня я не чувствовала ничего, даже боли от трагедии. Только жалость при виде медленно опускающегося гроба.

Я видела ее. Бледную, худую, сухую… с почему-то отстриженными волосами. Артем сказал, Вика бунтовала в последние дни своей жизни. Мне было жаль, что она встретила Руднева в своей жизни, хотя точно не он виноват в ее судьбе.

Не он, а женщина, что стояла по другую стороны могилы.

Ее мать.

Она возродила в ней меркантильность. Любовь к деньгам, капризам и власти. Есть истина: не будь Руднева, был бы кто-то другой. И, кто знает, оставил бы Вику в живых тот, другой. После того, что она натворила…

Воспитанная простым отцом, я не стремилась к материальным благам. А в детстве у Вики было все. И этого ей было мало.

Мать... Страшно от той простой мысли стать такой же матерью для Богдана, как она.

Все это время я стояла, прикрываемая Давидом. Его широкая спина укрывала меня от взгляда плачущей женщины.

Как бы она отреагировала на Богдана, своего внука?

Смогла бы полюбить его?

А меня? Она считает меня своей дочерью или?..

Чертовски много вопросов, которые потеряли смысл. Я не хочу знать на них ответа.

Послышался грохот. Гроб опустили до конца. Ее плач прогремел с новой силой. В сердце заныло, а у нее? У нее не ноет при мыслях обо мне?

Я издала вдох. Прерывистый, как наша жизнь. И тогда моей ладони коснулась рука. Пожалуй, к этим собственническим прикосновениям я привыкла.

Поднимаю взгляд. Рядом со мной Руднев, больше некому.

– Что?

– Ты хочешь увидеться с ней?

Я вздрогнула. Руднев спрашивал у меня страшные вещи.

– Она знает, что ты моя жена. Но тебя здесь не видит. Давид прикрывает.

– Я… я…

Я шумно дышу. На глаза набегают слезы.

– Не хочу. Нет.

Все в прошлом. И вопросы, и ответы.

Руднев кивнул – принял. И, кажется, даже понял меня.

Молча взял за руку и тут же принялся уводить меня с кладбища. Давид стоял стеной, не позволяя встретиться взглядом матери и дочери. Я так решила.

Но в один миг, когда журналист выкрикнул мое имя, я остановилась. С непривычки, с неумения держаться перед камерами. От неумения держать лицо.

Ведь он выкрикнул мое имя. Я должна остановиться.

– Вы были близки со своей сестрой?

Вмиг его вопросы подхватили остальные журналисты. Камеры обратились на меня.

Руднев тараном тащил меня отсюда, но было поздно – я встретила взгляд опечаленной женщины.

Вот он – взгляд матери.

– Вас не смущает, что такой влиятельный мужчина выбрал вас в жены только из-за схожести с бывшей женой?

Я замерла. Если бы вы, журналисты, только знали правду…

– Почему вы не выходите в свет?

– Почему вы скрываете вашего сына?

Вопросы сыпались градом, Артем и Давид что-то отвечали за меня, раздраженно отмахиваясь от камер и вспышек. Мне было все равно.

Мою маму звали Юлей. Это все, что я знала о ней.

Эмоции сменялись на ее лице, но я не умела их читать. Она незнакомая женщина.

Подойдет или нет?

А если подойдет, то обнимет?

А обнимет – назовет дочерью?

Но реальность была такова, что Юлия не сдвинулась с места. Она сделала последний взмах длинных ухоженных ресниц, опустила взгляд на гроб и вытерла слезы, вызванные утратой дочери.

Дочери.

А я – никто.

– Идем, Аля, – нетерпеливо шепнул Руднев, – не могу же я тебя сейчас силой тащить.

Я закрыла глаза и тяжело отвернулась. Смахнула слезы, вызванные так и не найденной матерью.

Это просто женщина.

Чужая женщина. Которую, вероятно, полюбил мой отец, но что-то в их жизни пошло не так. Что именно – так и останется тайной, которую Вика унесла с собой. И чужая женщина не поведает мне эту тайну.

Она не сделала ни шагу. Она не позвала меня.

Она отвернулась от меня, как отворачиваются от бродячей собаки.

– Пойдем… пойдем же скорее! – шепчу бессильно.

Хватаю Артема за руку крепче. Если он и удивился, то не подал виду.

Он был моим спасательным кругом в минуту, когда захотелось упасть на колени и жестоко разрыдаться.

Но я жена влиятельного человека. Я не могу потерять лицо на сотнях камерах.

– Мы ждем вас на сентябрьском вечере. Дайте нам знак, что в маске будете вы! – выкрикнул тот самый парнишка, что задавал лишние больные вопросы.

Что за встреча? Артем не говорил о ней. Кажется, даже и не звал.

Он сжимал мою ладонь в своих теплых руках. Даже собственная мать отказалась от меня, а ему я нужна. А еще нашему сыну – нужна.

Я стану лучшей матерью.

А еще женой. Хотелось бы стать любимой женой… но не в случае с Рудневым.

Он посадил меня в машину.

– Ты и так взял на себя большие обязательства. Слишком большие, Давид.

Грозный голос Руднева проникал в сознание. Я оглянулась, но Давиду не позволили приблизиться ко мне.

В этом весь Руднев. Камеры исчезли, на парковке были мы одни.

Охрана отвела Давида подальше. Муж забрался в машину и велел ехать домой.

– Через две недели будет вечер благотворительности. Ты пропустила много встреч из хроники светской жизни, но теперь, я считаю, ты готова к этому.

– К чему? Там будут люди… которые знают о моем прошлом.

– Какое же у тебя прошлое? – Артем улыбнулся.

– Сирота, копия твоей бывшей жены и содержанка. Так они говорят, не правда ли?

– Это жизнь. Все шепчутся за спиной, но от меня зависит, скажут ли тебе это в лицо. А в лицо не скажут. Жить хотят – не скажут. Я об этом позабочусь.

– Мне плевать на их мнение. Я говорю о том, что не хочу быть содержанкой. Ты обещал свободу. Где она? Я хочу чем-то заняться, Артем.

Рука Руднева накрывает мою ладонь. Я одергиваю. Устремляю взгляд в окно, поправляя черное платье.

– Я над этим работаю. Совсем скоро я представлю тебе проект. В твоем распоряжении будет школа по изучению иностранных языков.

– Что?

Я не ослышалась?

Руднев улыбнулся краем губ.

– Я не закончила университет. Я бросила его год назад…

– Ты уже зачислена. На заочную форму обучения, – поправил он, – тебе остался всего один год, за который ты вникнешь в дела школы. Формальности оставь мне, я разберусь. Еще у тебя будет опытный зам. Он направит тебя. К тому же, ты быстро учишься – теперь ты сможешь управлять школой и заниматься нашим сыном. Язык не забыла?

– Не забыла, я все помню. На красный диплом шла. Но я не смогу оставить сына…

– Именно для этого у тебя появится свой личный кабинет в нашем доме. Я уже спроектировал план, скоро начнутся работы.

Я замолчала, в прострации выдавливая улыбку.

– Еще у тебя будет сейф. Там вся твоя недвижимость. Распоряжайся, как хочешь. Кроме бегства. Не смей, Аля. Я найду раньше, чем ты с Богданом на руках сделаешь шаг.

Руднев дал меньше, чем я просила, но больше, чем я ожидала. Было понятно, что он не позволит нам с сыном жить отдельно, но и такой свободы действий я не ждала от него.

Это большой шаг. Огромный шаг из пропасти, в которую мы заточены.

Глава 47.

– Доброе утро, Аля Алексеевна.

Я приоткрыла глаза. Светило солнце. Наташа смотрела на меня сверху вниз с улыбкой.

– Наташа, я же говорила, что ты можешь обращаться ко мне проще, – бормочу, поднимаясь с кровати.

– У вас были тяжелые дни, – она понимающе кивнула, – вы уснули вчера прямо здесь, в детской. Не переоделись…

Я оглядела себя. Верно, на мне было все то же черное платье. Помню, как мы вернулись домой, я поиграла с Богданом, мы погуляли, а затем вернулись, и я просто отрубилась. Благо, сынок у меня был спокойный и после вечерней прогулки на свежем воздухе тоже сладко заснул.

– Артем Ильясович второй день работает над кабинетом. Вы могли бы подойти к нему.

Я прищуриваюсь.

– А зачем мне к нему подходить?

– Посмотреть, как ведутся работы, – стушевалась Наташа.

Недоверчиво оглядываю нянечку. В первые недели она жила здесь 24 на 7, но теперь график изменился. Руднев сказал, что я в состоянии справляться с малышом, но отказываться от Наташи все еще не хотелось. Мы лишь изменили график.

– В общем, Артем Ильясович просил вас спуститься к нему. У него есть предложение. Спускайтесь, а я побуду с Богданом. Начался трудовой день.

Расправляю платье, поднимаюсь. В своей комнате я принимаю душ и думаю над предложением Руднева. Звучит пугающе.

После контрастного душа я чувствовала себя намного лучше. Внизу, и правда, меня ждал Руднев. В бывшей гостевой спальне орудовали рабочие. Не верится, что скоро у меня будет свой личный кабинет – в доме, без отрыва от сына.

– Доброе утро, Аля.

– Доброе… – недоверчиво разглядываю улыбку в его глазах.

Руднев был одет в домашнюю одежду.

– Наталья сказала, у тебя предложение.

– Перед началом твоей работы в этом кабинете я хотел бы забрать один твой свободный день.

– Для чего? – не понимаю я.

– Мои родители… – Руднев усмехается, – никогда не видели мою жену. И сына.

– А ты жесток не только со мной?

Кусаю себя за щеку. Думать, а потом говорить. Никак не наоборот, Аля!

Поднимаю взгляд. Руднев не злится. Наоборот, он расслаблен и серьезен.

– Я начинаю это исправлять. Сегодня мы поедем к моим родителям, они живут загородом.

 Он уходит. Еще несколько минут я смотрю на свой будущий кабинет – сейчас там пыльно и грязно, но план, который спроектировал Руднев, мне понравился. Я одобрила.

Наверху я собрала Богдана. Наташа помогла собраться и мне – одобряюще кивая на выбранную мной одежду. Легкие трикотажные штаны с клешем телесного оттенка и белая футболка. Вся моя одежды была куплена на вкус Руднева и подобрана соответствующим персоналом. Хорошо, что он избавил меня от шоппинга. Тут бы с жизнью разобраться, а не по магазинам ходить…

– Соберите волосы в хвост. Если вдруг придется готовить с мамой, она может не одобрить распущенные волосы.

В зеркале я устремила взгляд на Наташу. Она пояснила:

– Старшее поколение более консервативно. Я прошла через это, Аля. Свекровь моего мужа самая настоящая свекровь.

Наташа тяжело вздохнула. А что ждало меня? Не уверена, что смогу выдержать это испытание. Я сделалась его женой насильно. Не думаю, что я хочу знакомиться с его родителями, ведь вся наша жизнь – это карточный домик.

Но он отдал такой приказ. Он все решил. И мне лучше согласиться.

Сегодня мы ехали без водителя. Я редко видела Артема за рулем. Значило ли это, что нам придется остаться с ночевкой?

– Расскажи мне что-нибудь, – Артем бросил на меня взгляд, – ты красиво выглядишь.

Я опешила. Богдан с любопытством разглядывал обстановку, сидя в детском кресле.

– Спасибо, – кивнула, – это ты расскажи мне о своих родителях. О моих ты все знаешь.

– Они хотят познакомиться с тобой.

– Мы на грани развода. Не думаю, что это была хорошая идея.

– Аля, не говори о разводе.

– Тебя это злит?

Руднев спокойно управляет автомобилем. Я сижу рядом. Наш ребенок сзади.

Казалось бы, идиллия.

– Я не могу дать тебе ту свободу, которую ты хочешь. Мы семья...

– …а ты слишком дорожишь своим именем, чтобы позволить нам жить отдельно. Я понимаю.

Руднев делает глубокий вдох.

– Ты не попробовала. Ты не знаешь, как я изменился, потому что не идешь на контакт.

Он ждет ответа. Колкости. Но я принимаю решение не отвечать – впервые решаю промолчать, когда так хочется начать войну.

Взрослею? Не знаю, но чувствовать, как Руднев успокаивается – было для меня в новинку. Напряжение в салоне развеивается. Тучи больше не сгущаются.

Оглядываюсь. В эту минуту даже Богдан улыбнулся, и я потянулась к нему. Ремень мешает, хочу отстегнуться на секунду, чтобы поправить Богдану одежду. Футболка задралась, а ремень может натереть его нежную кожу.

Но Руднев останавливает меня движением руки. Тормозит.

– Мы в пути. Ремень не отстегивай.

– Я на секунду…

– Нет, Аля. Это опасно. Не просто так придумали ремень безопасности. Я остановлю машину.

Я киваю, и мы плавно съезжаем на обочину.

– Я только поправлю.

Пересесть назад не выйдет. Багажник забит, а на заднем сидении лежит много вещей и игрушек Богдана, не хочется в конце пути заниматься перекладыванием.

Вот и все. Поправила. Двигаемся дальше.

– Скоро увидишься с бабушкой и дедушкой, сладкий, – с улыбкой поглядываю на Богдана.

Он спокойный, и я рада, что наш сын хорошо переносит дорогу. Вскоре мы подъезжаем к поселку, где выстроены дома – один выше другого. В стиле Руднева.

Я помню, что он лично строил дом для родителей. Что ж, как сын и отец Руднев заслуживает хороших слов. Лишь как сын и отец.

Какие они – его мама и папа?

Благодаря кому Руднев таков, каков есть? И виноваты ли они в том, что он столь жесток?

Я решила не судить, не зная.

И хочу узнать их прямо сейчас.

– Здравствуй, сын!

Голос его мамы был задорный, но теплый и добрый. Отец сухо пожал руку, не выдавив из себя улыбки.

– Аля, наконец! Приятно с тобой познакомиться. Меня зовут Элла Борисовна, а это мой муж сухарь – Ильяс.

Она улыбнулась. Что ж, мой муж тоже сухарь, но говорить это ему в лицо было страшно. А вот Элла Борисовна своего мужа явно не боялась.

Пока я проводила аналогию, внимание родителей переключилось на Богдана, чему я была несказанно рада. Рука Руднева на моем плече отвлекала от раздумий, но он поддерживал семейный спектакль. Его понять было можно.

– Наконец-то мы познакомились с вами очно, а не только через каналы СМИ, – его отец усмехается.

Усмешка сухая. Даже жесткая. Но Элла Борисовна счастлива. На первый взгляд.

А если они тоже притворяются? Хотя, для кого?

Интересно, теперь я всегда буду сравнивать их с нами?

Семейный ужин проходит тихо и спокойно. Я приглядываюсь к его родителям, они – ко мне. Да и Богдан привыкал к роли внука – Элла Борисовна почти не выпускала его из рук. Это плохо, наверное, но возразить я не осмелилась. Их тоже можно понять, ведь почти год сын скрывал от них родную кровь.

И все же права была Наталья, предусмотрительно посоветовав мне собрать волосы в хвост.

– Люблю, когда девушка следит за своими волосами. Это необычно! А то взяли в моду лохматыми ходить, – улыбнулась Элла Борисовна.

Я с ней молча согласилась, едва сдерживая улыбку. Артем усмехнулся.

– Мама, ты абсолютно права. Аля вообще необычная девушка…

– Конечно! Тебя терпеть – святой быть, – смеется Элла, не зная правды о своем сыне.

Мы с Артемом встречаемся взглядом. А затем его мама просит рассказать, как мы с ним познакомились. Эту инициативу я скидываю сразу на Руднева. Вспоминать это не хотелось, и Артему, видимо, тоже, потому что он отмахнулся от этой щекотливой темы.

– Артем, как там Давид? Ты приглядываешь за ним?

– Все хорошо, мама. Скоро он вновь улетает за границу. Перед этим он навестит вас, – ручается Руднев.

– Хорошо, если бы вы приехали вместе, – поддержал Ильяс жену.

– Мы бы сделали семейную фотографию! – воодушевилась мама.

– В другой раз, – сухо оборвал Артем, – мама, выпусти Богдана из рук. Разбалуешь, потом Аля не отучит от рук.

– Все хорошо, что ты… – я растерялась от поддержки Руднева, его мама поникла.

– Наш сын прав, дорогая. Помнишь, как ты приучила к рукам Давида? Много лет носила на руках, аж спину лечить пришлось.

– Не стоит переживать, Элла Борисовна. Один день погоды не изменит, – дарю ей улыбку, и Элла расцветает.

Она очень скучала по внуку. Артем в связи с положением лишил их даже такой радости…

– Давид у нас был капризный, – объясняет мне отец.

Я киваю. Разговор медленно перетекает в другое русло, пока Элла Борисовна презентовала нам домашнюю еду.

Лишь к вечеру, уложив сына спать, и сама переодевшись в спальную одежду, я смогла прилечь и подумать. Было время, пока Артем помогал отцу по двору.

К концу вечера у меня сложилось стойкое впечатление, что они действительно мало знают своего сына. Да, как и любые родители они бы не хотели видеть в нем изъянов в виде криминала и жестокости.

Но я четко поняла: они не знают другую сторону Руднева.

Даже его отец, пусть и скупой на эмоции, но он совершенно другой человек.

Кровать прогнулась, заставив меня вынырнуть из мыслей и подскочить на месте.

– Родители выделили нам одну спальню, – объясняет Руднев.

Ведь мы муж и жена. Я забыла об этом.

– Я не трону тебя.

Молча прищуриваюсь. Довериться?

– Я ведь решил начать заново. Пусть эта ночь станет тебе доказательством.

Наш сын, утомленный дорогой и насыщенной встречей с бабушкой и дедушкой, сладко спал. Руднев расположился на самом краю кровати – он не спал, но меня не касался даже словами.

Я тоже не могла уснуть. Ворочалась. К тому же, поздно вечером позвонила Вероника – поспешно объяснила, что она находится в другой стране и совсем забыла про время. Непонятно как, но рядом с ней был Макар. У них вновь что-то происходило, она спросила про мои дела, быстро попрощалась и положила трубку.

Я не удивляюсь с Дикой. Она всегда была такой – взбалмошной, необычной, но очень верной подругой. Она была рядом все то время, когда мне было плохо. Теперь моя жизнь, если не наладилась, то стала стабильной, и это позволило Веронике ненадолго покинуть страну.

Знакомство с родителями завершилось. Я переживала за Богдана, но теперь вздохнула спокойно – жестокость не наследственная, и его родители очень добры. Осталось понять, как жить с этим дальше.

– Что мне нужно сделать, чтобы вернуть ее? Не как мать. А как жену.

– Вас уже не спасти, Артем Ильясович.

– Все кончено?

– Забудьте ее и позвольте ей забыть вас. Все кончено.

Мужчина кивнул.

Другого выхода нет. Он не хотел смотреть правде в глаза, но в их истории не осталось ни одного светлого пятна.

Между холодным и жестоким мужчиной и женщиной, подарившей ему наследника, все действительно кончено.