Текст книги "Буря (ЛП)"

Автор книги: Аманда Сан

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

– Да, но вы – милая парочка, – сказала она. – Тан-кун сказал, что Томохиро – хороший. Так что мешает?

– Не знаю, – сказала я, отрезая куромоджи кусочек пирожного. Не сама мысль об этом меня пугала, а то, как легко об этом говорила Юки, словно это было пустяком. Мне же казалось, что такие мысли должны оставаться в тени разговоров с Томо, а не среди других учеников на чайной церемонии в школе.

Конечно, я думала об этом, но не вполне доверяла себе. Сердце и разум не пришли к общему мнению. Чего именно я хотела? Не пожалею ли я? Пожалею ли, не сделав это? Чего я жду и почему? Было так сложно понять, где правда, когда все вокруг заливали чернила, когда их волны уже набегали на берег в кошмарах.

– Первый раз самый сложный, – сказала она. – А потом все просто. И я уверена, что Томохиро уже так делал. И не раз.

– Боже. Ты вообще слышишь, что говоришь?

– Что? – спросила Юки. Учительница смотрела на нас, а мы какое-то время смотрели перед собой, выпрямившись и не говоря. А потом Юки шепотом добавила. – Он все же на третьем году.

– Юки! – чего я точно не хотела, так это представлять Томо с другой девушкой. Смущало думать и о нас с ним. Он уже это делал? Делал это с Мию? Отлично, и если мы дойдем до этого, он будет опытным, а я буду чувствовать себя униженной. Но если я не могла думать об этом, не подавившись чаем, значит, я не была готова? В Нью-Йорке все было проще, там, если и были свидания, они не были серьезными, во мне ничего не вспыхивало. Но Томо заставлял все внутри пылать, прикосновения сметали все мысли, озаряли тьму звездами.

Нет, я знала, как сложно остановиться с Томо, как сложно было думать, когда он был самим теплом, мягкостью и звуком. А тот звук, что урчал в его горле, когда мы целовались? Его волосы щекотали мою шею. С ним все казалось правильным. Может, Юки была права. Может, я зря нервничаю.

Юки склонилась ко мне, задев плечом.

– Ты ведь сейчас представляешь это?

– Хватит, – я с тихим смехом толкнула ее плечом. Она поджала губы, Аяко снова возникла перед нами. Она с подозрением смотрела на нас, а мы дрожали, сдерживая смех. Чашка покачивалась в моей ладони, когда Аяко забрала ее у меня, а потом у Юки. Она отвернулась, и мы рассмеялись.

Под недовольным взором учительницы мы с Юки помогали собирать кусочки бумаги ваши, на которой отпечатались силуэты пирожных в виде цветка.

– Думаешь, Тан-кун уже это делал? – спросила Юки.

– Фу, – выдавила я. Она вскинула брови. – Я не хочу его оскорблять, – пояснила я, опуская стопку листков в урну. – Я не хочу так думать о друге.

– Ладно, – сказала Юки. – Я не против, если он еще не делал этого.

Я взглянула на нее, щеки ее порозовели, но едва заметно. И я поражалась тому, как она говорит об этом, почти не смущаясь, в отличие от меня.

– Юки, вы с Танакой собираетесь…?

– Не в этой жизни, – вздохнула она. – Ему нужно хотя бы пригласить меня на свидание.

По коридору мы шли вместе. Они с Тан-куном всегда были едины, хотя, если подумать, я никогда не просила ее объяснить, что это значит. Лучшие друзья? Пара? Неразделенная любовь? Нет, невозможно. Юки была потрясающей, Танака все время был с ней. Он должен был чувствовать то же самое, так почему не делал первый шаг?

– Любовь бывает слишком запутанной, – сказала Юки.

Это точно.

Юки открыла дверь гэнкана и перепрыгнула все три ступеньки одним махом.

– Нэ, ты уже заполнила анкету про планы на будущее?

Я прошла за ней к полочкам, и хотя нужные оказались по разные стороны ряда, мы могли общаться и дальше, пока переобувались.

– Нет еще, – сказала я, держась рукой за стену, чтобы не упасть, пока снимала школьную обувь. – Даже не знаю, с чего начать, – эту анкету заполняли все ученики первого года в Сунтабе. С ее помощью проверялось, есть ли у тебя конечная цель, и куда ты собираешься после школы. Много времени займет подготовка к вступительным экзаменам, потому план нужно было строить как можно раньше.

– Ты не знаешь, чем хочешь заняться? – удивилась Юки.

У меня было столько проблем в жизни сейчас, что о будущем я не успевала думать.

– Я всегда подумывала о журналистике. И мама была журналисткой.

– О, так ты могла бы стать первой блондинкой-ведущей новостей на NHK! – засмеялась Юки. – Или играть единственную блондинку во всех сериалах.

– Зачем им блондинки? – я постучала носками туфель по полу, поправляя их на ногах.

– Тогда сцены в аэропортах. Или про путешествие главных героев в другие страны. Я видела сериал, где должны были показать Францию, но это явно был Токио.

Я покачала головой.

– Не думаю, что хочу написать «актриса-блондинка» в анкете.

Юки снова улыбнулась. Она всегда казалась жизнерадостной и полной энергии. Я улыбнулась в ответ. Не помню, чтобы в Америке у меня была такая лучшая подруга. У меня было несколько друзей в школе, но они отдалились от меня, когда я была в депрессии после смерти мамы. Конечно, я их не винила, у них были свои проблемы, а я не могла выбраться из этого отчаяния. А у Юки была прекрасная черта, что мне нравилась, – она принимала меня такой, какая я есть. И она нормально воспринимала меня и мои чувства.

– А я написала, что хочу стать дизайнером, – сказала Юки. – Я очень хочу свой магазин, а по ночам, когда он будет закрываться, я буду работать над новыми дизайнами.

– Мода? – удивилась я. Юки уже упоминала это, но я не думала, что она всерьез. – И такие университеты есть?

– Конечно, есть. В Осаке есть даже университет с факультетом тканей.

Осака. Я не ожидала, что так отреагирую на это название. Через два года моя жизнь невероятно изменится. Все разойдутся по своим путям, и мне придется все начинать заново. А Томо? Куда поступит он уже в следующем году? Сдаст экзамены, а потом отправится в Осаку или даже в Токио? Куда бы он ни отправился, я останусь здесь, без него.

«Не заглядывай так далеко вперед», – напомнила я себе. Сейчас было важно, чтобы он не пострадал. А когда Тсукиёми будет погружен в вечный сон, я буду тревожиться о длительных отношениях и своем будущем.

Мы вышли во двор, а он внезапно оказался там, словно видение. Он не должен был месяц появляться в школе, но он стоял, прислонившись спиной к стене у ворот школы, медные волосы были прижаты к холодному камню, руки скрещены, а голова склонена. Он выделялся, ведь был не в школьной форме, а в черных джинсах и ярком алом пальто. Перед моими глазами вспыхнула сцена из кошмара: черная жидкость стекает по коже Томо. Я покачала головой, прогоняя видение. Он стоял здесь живой. А то был лишь глупый кошмар.

– Томо, – тихо сказала я, Юки оглянулась.

Она нахмурилась.

– У него будут проблемы, если его увидят. Его месяц не должно быть на территории школы.

Я пошла к нему, Юки следовала за мной, тревожно выглядывая учителей. Одинокий лист клена с дерева момиджи падал, кружась на ветру, и прилетел к Томо, врезавшись в каменную стену рядом с его ногами.

– Томо, – сказала я, поравнявшись с ним, он поднял голову, все еще скрещивая руки на груди.

– О, – сказал он. Разговорное японское приветствие.

– О? – повторила я. – Это все, что ты хочешь сказать? У тебя будут проблемы, если тебя увидят учителя, – я схватила его за руку, чтобы увести через врата, но он не сдвинулся с места.

– Юуто! – завопил Ишикава на весь двор, и Юки повернулась к нему, шипя. Он пожал плечами, тряхнув белыми волосами, что выделялись на фоне зеленого пальто. Он прижался плечом к стене рядом с другом. – Пришел нас подразнить? Или немного запугать?

Томо ничего не сказал, но ухмыльнулся. Он снова закрывался этой маской. Ишикава же явно угадал причину. Он знал Томо лучше всех.

– Юу Томохиро! – голос испугал меня, а ухмылки исчезли с лиц Томо и Ишикавы. Мы с Юки обернулись и увидели директора Йошиному, что сжимал край дверей школы. Он нахмурился с решительным видом. Он пытался выглядеть угрожающе, словно был опасным, но казался лишь очень злым, как по мне. Он отпустил дверь и направился к нам.

Плохо дело.

– Томо, уходи, – торопила его я, потянув за руку. – Скорее, – он не сдвинулся, глядя на Йошиному.

– Тебе запрещено находиться на территории школы, – рявкнул директор.

Я умоляюще смотрела на Томо. Он оттолкнулся от стены, выпрямляясь в полный рост. Я обрадовалась. Не знаю, что он задумал, но сейчас он явно собирался уходить.

Но Томо не повернулся к вратам. Он склонился ко мне, обхватив меня руками и прижав губы к моим губам.

Я застыла, а он крепко удерживал меня в объятиях. Юки вскрикнула, ведь здесь было не принято выставлять отношения напоказ, Томо меня даже за руку в школе не держал. Я могла лишь краем глаза видеть Йошиному. Директор густо покраснел, вены вздулись на лбу.

Как это случилось? Это его худший поступок. Не знаю, что Томо этим пытался доказать, но так он лишь продлит свое отстранение. Но что-то в его глазах умоляло меня позволить ему так поступать. О чем он думает? Я отстранилась, а Йошинома уже кричал:

– Ямэнасай! Прекрати сейчас же!

Томо сузил глаза, словно собирался сражаться.

– Томо, что ты делаешь? – он с ума сошел? Он должен понимать, что это только ухудшит ситуацию.

Томо подошел к директору, он был чуть выше мужчины и подтянутым благодаря тренировкам кендо. Йошинома хоть и не был совсем старым и толстым, но перед Томо он выглядел слабым и потерпевшим поражение.

Директор ткнул в Томо пальцем.

– Хочешь еще месяц отстранения, Юу? Это уму непостижимо!

Томо смотрел на него и не двигался.

– Коучо, непостижимо уму – когда тебя обвиняют в том, чего не совершал. Я не писал те кандзи. Я не проливал чернила в раздевалке. Это был не я.

Я нахмурилась. Технически это был он, так ведь? Чернила в нем выходили из-под контроля. Мы были в этом виноваты, но не делали этого специально. Томо не задумывал злую шутку, все вышло случайно, а наказание было несправедливым.

– Думаешь, я не видел твой стиль каллиграфии. Юу? Если это был не ты, то назови другого ученика этой школы, что может так рисовать кандзи.

Томо покраснел, сжав ладони в кулаки.

– Покинь территорию школы и готовься к экзаменам, а еще подумай о своем поведении, – он указал на меня, и это заставило меня отступить на шаг. – И больше так не делай. Ты лишь доказал, что мал еще, чтобы поступать разумно. Держитесь подальше друг от друга. Ты сам себе делаешь хуже, а не я. Пора уже научиться нести ответственность за поступки.

– Вы не можете заставлять учеников вести себя так, как хочется вам, – парировал Томо. Юки была готова упасть в обморок. И только Ишикава радостно ухмылялся.

Йошинома растерялся, словно не мог поверить в услышанное.

– Что?

– Вы нас не остановите, – сказал Томо, потянувшись к моей ладони. – Месяц ничего не изменит. Она меня не отвлекает. А я впервые в жизни точно знаю, где и кем хочу быть, – он медленно выдохнул, кулаки его едва заметно дрожали. – Я знаю, что важно для меня. И я не позволю вам изменить это, – он понизил голос, оглядев двор. – Это мой выбор.

Томо. Я хотела дотянуться до него, но это только все ухудшило бы.

Директор вздохнул, потер переносицу большим и указательным пальцем.

– Я не пытаюсь ничего изменить, – сказал он. – Лишь даю тебе время успокоиться. Иди домой. И успокойся. И перестань показывать плохой пример кохаям.

Томо вздрогнул и посмотрел на Йошиному. Как бы он ни старался выглядеть плохим в глазах окружающих, он был другим. И ему было не наплевать на мир вокруг.

Он отступил, опустив взгляд, медленно направившись к вратам и исчезнув на улице.

– Бесстыжий, – проворчал Йошинома и направился в школу. Ученики во дворе снова оживились, когда дверь за ним закрылась.

– Кусэ, что он творит? – возмутился Ишикава. – Он же любил быть неприметным в школе. А теперь, черт возьми, постоянно привлекает всеобщее внимание.

Я выбежала за ворота, устремляясь вдоль ограды школы. Томо прятал руки глубоко в карманы пальто, не сводя взгляда с земли. Я остановилась перед ним, он поднял голову, глядя мне в глаза из-под медной челки.

– Может, объяснишь, что это было?

Он медленно закатал рукав пальто и поднял рукав рубашки, вытягивая руку.

Я вскрикнула.

Сотни старых шрамов, покрывавших его кожу, открылись и истекали чернилами, что ручейками устремлялись вниз.

– Что…? – я прижала пальцы к одному из шрамов. Он был теплым, чернила липли к пальцам. Я опустила взгляд на землю, а она была усеяна черными каплями, словно темными звездами, что предрекали его незавидную участь.

– Недолго мне осталось управлять собой, – сказал Томо. – Потому я хочу не терять это время попусту, – он опустил рукав, чернила крошечными каплями падали на тротуар, превращаясь в золотистую пыль. – Я хочу быть с тобой. И больше не хочу скрываться. И не хочу проблем из-за того, чего не делал.

– Понятно, – сказала я, – но ты не можешь бороться с Тсукиёми, оказавшись взаперти.

– Кэти, знаешь, где я проснулся утром? Подсказка: не у себя дома.

Ветер был ледяным, и я поправила воротник пальто.

– Ты снова ходил во сне?

Он кивнул.

– В этот раз в Торо Исэки. Возле музея и рисового поля, что там устроили. Возле поля с черным рисом, – он раскрыл ладонь, и я заметила слабые красные следы на коже. – В воде был камень Магатама. Он разбился в руке, и я проснулся.

В музее было множество камней похожей формы, что нашли при раскопках, но я понимала, какой камень Томо имел в виду. Тот, что я видела в кошмарах. Ясакани но Магатама, тот, что выманил Аматэрасу из пещеры в мифе о солнечном затмении.

– Может, ты хочешь пить?

Он покачал головой, а я осторожно обхватила ладонями его раненую руку.

– Нужно хотя бы уйти отсюда, пока нас не увидели другие ученики, – он выдавил улыбку, а я потащила его вперед, за ним оставался след чернильных созвездий. Надеюсь, никто не поймет, что это, если заметит.

– Магатама кое-что означает, – сказала я. – Томо, я говорила с братом Юки прошлым вечером о сокровищах.

Я заметила тревогу на лице Томо.

– Слишком опасно вовлекать в это еще кого-то.

– Я говорила с ним только о мифологии, – объяснила я. – К тому же, какая теперь разница, кто знает? Нам нужна помощь. Аматэрасу отдала сокровища первому императору, Джимму. Каждое имело свое значение. Зеркало – честность. И ее зеркало показало Джуну правду, так ведь? Это связано с чернилами.

– Наверное, – сказал он. – Императорская семья – потомки Аматэрасу. Она вполне могла дать Джимму сокровища, чтобы они передавались от Ками к Ками.

– Верно. А Магатама означает любовь.

Томо замер и взглянул на меня.

– Но камень всегда разбит. Это плохой знак, Кэти.

Мой энтузиазм угасал, напомнив мне падение трясогузки, что он рисовал давным-давно. Конечно, это плохой знак. Осколки камня – осколки любви. Это могло означать, что нам придется расстаться, а то и…

«Ты знаешь, что это значит, – прошептал голос в моей голове. – От судьбы не сбежать. Ты предашь его».

– Она не давала ему сокровища, – сказал Томо. – Она давала ему тяжкий груз его судьбы. И с самого первого Ками мы были обречены.

Я молчала, потерпев поражение. Идея оказалась неудачной.

Томо, видимо, ощутил укол вины, потому уже мягче спросил:

– А что означает меч?

– Смелость, – сказала я.

– Это мне нравится. Смелость сейчас мне бы пригодилась.

Я коснулась пальцами его локтя.

– Ты смелый, Томо, – он должен поверить мне. Жить с таким темным секретом, постоянно бороться с ним, чтобы оставаться хорошим, разве это не означало быть смелым? – Да у тебя даже фамилия совпадает с иероглифом «смелость».

Он замер, размышляя над этим.

– Соу ка? – усмехнулся он. – Да, исами. Храбрость. И первый кандзи в юуки, смелости. Не знал, что ты заметила, – кандзи могли читаться по-разному, сочетаясь с другими кандзи, но каждое слово из тех, что я знала, означало смелость и храбрость, если в нем была составляющая «юу».

– Так что смелость у тебя есть, – сказала я, сжимая его руку.

– Но смелости не хватает, – он заговорил шепотом. – Почему я истекаю чернилами?

Я замешкалась.

– Тебе нужно к врачу?

– Ты же знаешь, что этого делать нельзя.

– Ладно, – сказала я. – Тогда план прежний. Помешать Тсукиёми портить твою кровь. И не делать необдуманных поступков, – я взглянула на незнакомую дорогу перед нами. – Кстати, а куда мы идем? Мы пропустили поворот в Отамачи.

– А ты не хочешь устроить сюрприз? – Томо провел рукой по волосам, а потом достал телефон и показал мне сообщение. – Шиори родила.

Я раскрыла рот.

– Сегодня?

– Прошлой ночью, – сказал он. – После того, что она натворила, я не хотел идти, но… чернила заставили меня о многом подумать. Она – младшая сестра, которой у меня не было, и я обещал маме заботиться о ней. Я не могу бросить ее одну, как бы ни относился к ней.

Я задумалась. Шиори пыталась шантажировать меня, чтобы заполучить Томо. Она сказала, что я недостаточно хороша для него, что я не смогу быть правильной девушкой для японского парня. Она отправила Томо видео нашего с Джуном поцелуя. Она была отчасти сумасшедшей.

Но я не могла винить ее во всем. Она не заставляла меня целовать Джуна, это было моей ошибкой. И я, в какой-то степени, отобрала у нее Томо, хотя и не собиралась делать ничего плохого. Если подумать, она постоянно терпела жестокие насмешки, а тут еще и я лишила ее постоянной поддержки единственного друга, что нравился ей… не удивительно, что она была в отчаянии. Я тоже так себя чувствовала бы.

Я глубоко вдохнула.

– Она не разозлится, если я тоже приду?

Томо улыбнулся.

– Ты нужна мне, Кэти, – сказал он, заправив прядь волос мне за ухо. – Ты делаешь меня смелым.

– Как и ты меня.

Мы сидели на твердых неудобных стульях, пока ждали возвращения медсестры. Томо быстро приподнял рукав, взглянув на состояние руки.

– Тебе стоит осмотреть ее, – прошептала я. – Пока мы в больнице.

– Я же говорил, что не могу, – сказал он. – Чернилотечение? Они не знают, что с этим делать.

Я нахмурилась.

– Знаю, но у тебя пылает кожа. Это плохо. Но чернила хотя бы перестали капать, – я провела пальцем по ране. Чернила оставляли след на моей коже, но уже не стекали по его руке.

Автоматические двери перед нами раздвинулись, вернулась медсестра. Томо поднялся на ноги. Голос ее был тихим и мягким, в руках она сжимала пюпитр с зажимом.

– Мне очень жаль, с родами возникли сложности. Пока что к ней можно лишь членам семьи.

– Сложности? – глаза Томо расширились. О, нет. С Шиори все в порядке? А с… ребенком?

– Не волнуйтесь, – спешно сказала медсестра, выдавив улыбку. – И она, и ребенок в порядке, но сейчас рядом лучше быть только семье.

– Он – семья, – прозвучал голос, и я, обернувшись, увидела женщину. Ее волосы были собраны в неряшливый пучок, а поверх бежевого пальто был розовый шарф.

– Ямада-сан, – обратился к женщине Томо.

«Ох, – подумала я. – Мама Шиори».

Это было легко понять. У них были одинаковые глаза, и кто еще мог оказаться здесь в больнице?

– Томохиро, – сказала она, обнимая его. Я чувствовала себя лишней, глядя на них. Почему я вообще согласилась пойти? Я постаралась широко улыбнуться, когда мама Шиори повернулась ко мне.

– Моя девушка Кэти, – сказал Томо, и мама Шиори протянула руку, быстро поклонившись. Я пожала ее ладонь, склонив голову.

– О, – сказала она с неуверенной улыбкой. – Мило. И я не знала, что у тебя есть девушка, Томохиро.

– Рада знакомству, – пробормотала я, чувствуя себя неловко. Я видела по ее лицу, что она надеялась на отношения между Томо и Шиори.

– Шиори будет рада тебя видеть, – сказала Ямада. Она взглянула на медсестру, что отступила и показала на двери. Мы прошли за Ямадой в лабиринт белых коридоров.

– Она в порядке? – спросил Томо. – Медсестра сказала…

– Все хорошо, – сказала Ямада, ведя нас по коридорам. В них пахло моющими средствами, сильный и едкий запах, смешивались звуки пикающих устройств, пока мы шли мимо палат. – Но с ребенком все немного хуже.

Тут я потеряла нить разговора, ведь не понимала термины, которые они произносили. Я предположила, что ребенку нужен дополнительный уход. Голос ее мамы не был слишком тревожным, так что, видимо, жизни ничто не угрожало. Но мне не нравилось оставаться в неведении. Я опять не вписывалась в японскую жизнь. А если я однажды упаду с велосипеда Дианы и сломаю ребро? Я даже не смогу объяснить ничего доктору, как и не пойму его вопросы.

Мы остановились у двери, и Ямада открыла ее.

– Шиори-чан, смотри-ка, кто пришел, – она улыбнулась, а Томо прошел в комнату.

Я осталась на пороге, не зная точно, что делать. Комната была залита лучами вечернего солнца, постельное белье почти сияло в таком освещении из окон рядом с кроватью. Шиори сидела в белой рубашке, что тоже ярко сверкала. Она выглядела как умиротворенный ангел. Ее черные волосы завитками ниспадали на плечи. Я нигде не увидела ребенка.

– Томо-кун, – сказала Шиори. Глаза ее расширились, пальцы вцепились в простыни.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он, но я видела слезы, собравшиеся в уголках ее глаз. Она написала ему, но не была уверена, что он придет, а теперь она радовалась, что он все же появился.

– Заходи, – сказала мне на ухо мама Шиори, и я шагнула в комнату. Шиори заметила меня и покраснела. Она была недовольна или смущена? Может, ей было неловко в моем присутствии.

– Привет, – сказала я. – Я… хотела тебя, кхм, поздравить.

– Спасибо, – сказала Шиори, кивнув едва заметно, но я это движение уловила.

– Твоя мама не сказала, – отметил Томо. – Девочка или мальчик?

Тревога Шиори отступила, она солнечно улыбнулась.

– Девочка, – сказала она. – И она прекрасна, Томо-кун.

Томо улыбнулся и взлохматил волосы Шиори.

– Получилось ведь? Молодец, – она просияла.

– Мы можем увидеть малышку? – спросила я.

Улыбка Шиори увяла, но ответила ее мама:

– Ах, сейчас не получится. У нее хайкецушоу.

Улыбка застыла на моем лице. Я не понимала, что это означает.

– Какое-то время ей нужен особый уход, – сказал Томо. – Но это ведь даст тебе время отдохнуть, нэ, Шиори-мама? – он сказал это так нежно и радостно, что Шиори засветилась. И, видя его доброту, я любила его еще сильнее. Отступил парень, что спорил с директором. Проявился парень, которого я любила.

«Монстр тоже умеет улыбаться. А это монстр, что хочет быть человеком».

Слова проникли в мои мысли, вспомнились и слова Джуна:

«Это монстр, что захотел стать человеком», – я пыталась прогнать голос, но он обволакивал мысли, захватывал сознание. Комната закружилась, мне было невыносимо жарко.

Я упала на колени. Я слышала голос Томо. Чувствовала, как он поднимает меня под руки с пола, но все было словно в тумане. Сон был четче, чем реальность. Голоса подавили все вокруг меня.

«Мукаши-мукаши, – шептали они в стиле традиционного начала японской сказки. – Давным-давно жил монстр, что хотел стать человеком. И он принял облик человека, но внутри остался демоном. И в один прекрасный день демон вырвался на свободу и подавил в нем человека. Он ворвался в мир и поглотил его. Но этого не хватило, чтобы утолить его голод, и он выплюнул этот мир, а затем проглотил его снова. И он все еще голоден, он всегда голоден».

– Кэти!

Я медленно моргнула, зрение возвращалось. Рот Шиори был приоткрыт, а ее мама помогала Томо поднять меня с пола и довести до стула, что стоял у кровати.

– Мне очень жаль, – сказала я. – Похоже,… я упала в обморок.

– Здесь жарко, – сказала Шиори, и я не понимала, почему она меня прикрывает, но была благодарна. – Окаасан, принесешь воды?

– Конечно, – сказала ее мама и подошла к умывальнику в углу комнаты.

– Тебе уже лучше, – сказал Томо, но выглядел он теперь иначе, словно я могла видеть его рога и крылья, хотя их сейчас не было, следы чернил на его скрытых шрамах, осколки Магатама, расцарапавшие его ладони. – Твои глаза, – тревожно прошептал он, но я уже все поняла. Чернила овладевали мной. Но это пугало меня не так сильно, как то, что делал сейчас он, его доброта.

Ведь впервые я видела в его глазах древний голод.

Я постукивала пальцами по лиловому дивану в гостиной. Ноги я подогнула под себя, по телевизору шел сериал про врача, что был болен, но не хотел никому говорить. Это не поднимало настроение, но если бы я принялась переключать каналы, то обязательно наткнулась бы на новости, которые боялась смотреть. Умер еще один глава якудза, в этот раз в Кобэ. Семьи бандитов были в панике, они начали открытую вражду со своими противниками. Так говорили в новостях. Якудза ведь не были глупыми. Они могли понимать, что на них охотятся Ками. И они пытались дать им отпор.

Какое-то время я смотрела, как врача в сериале преследуют две девушки. Одна была из его прошлого, отказала ему еще в школе, а другая тоже была врачом в больнице, они работали вместе уже несколько лет.

– Плевать, – громко проворчала я. – Он умрет через несколько серий, – я смотрела, как он споткнулся в коридоре больницы. Музыка становилась громче, он цеплялся за поручень у стены, уткнулся головой в стену и заплакал, заставил себя сделать шаг, за ним – другой, направляясь в палату. Глаза покалывало от слез. Было немного преувеличено, но за душу взяло.

Зазвенел домашний телефон, я вздрогнула. Диана прошла к телевизору, телефон стоял рядом. Она взглянула на меня и бросила мне коробку с бумажными платками, которую я поймала. Я промокнула глаза. Я была не из камня.

– Моши-моши, – бодро ответила Диана, закатив глаза, глядя на меня. Я показала ей язык в ответ, она улыбнулась. Мы с ней любили японские сериалы.

Но улыбка увяла.

– Я же говорила, что мы позвоним, – серьезно сказала она. Посмотрела на меня, замолчав, и ушла в свою комнату, закрыв за собой дверь.

Отец. Явно он.

Я прошла по коридору в носках и прижалась ухом к двери.

– Знаю, что ты будешь там еще неделю, – сказала Диана. – Но если я ее не позвала, значит, она не готова тебя видеть, ясно?.. Нет, я знаю, что другого шанса долго не будет. Стивен… – ее голос был спокойным, но теперь звучал растерянно. – Стивен, слушай. Я тебя выслушала, ясно? Но ты сделал выбор семнадцать лет назад. У тебя был шанс… Нет, я не сказала, что ты не заслуживаешь… Я знаю, что люди меняются, но… Стивен, ты должен теперь думать, как будет лучше для нее.

Я слушала Диану, что пыталась заступиться за меня, но сердце сжималось. Он хотел второй шанс. Он жалел о содеянном. Я ненавидела его за то, что он нас бросил, но не могла не подумать, что он мог говорить правду. Жалел ли он? Он хотел меня видеть? Видимо, да, раз он снова позвонил.

Я услышала, как пискнул телефон, но и не собиралась скрывать от Дианы, что подслушивала. Она должна понимать, ведь, когда открыла дверь, даже не удивилась, увидев меня.

– Прости, малышка, – сказала она.

– Он уже в Японии? – сказала я, она кивнула.

– В Токио до среды. Не знаю. Он звучал искренне.

Я не верила в то, что говорю:

– Может… может, стоит его увидеть.

Диана крепко обняла меня, прижимая к себе.

– Тебе решать, – сказала она. – Но, что бы ты ни выбрала, я буду рядом, ладно?

– Я тебя люблю, – сказала я. Слова вылетели сами, они звучали правильно.

Она обняла меня крепко.

– Я тоже тебя люблю, милая.

Я могла побороть все вместе с Дианой. Даже вынести встречу с отцом.

– Подумай об этом, ладно? – спросила она, и я кивнула и направилась в свою комнату. Конец серии я не застала. Уже слышалась песня из титров.

Я села за столом, где лежала анкета про планы на будущее. Я должна сосредоточиться и прочитать требования. Буду я когда-нибудь смотреть на японские иероглифы и не испытывать трудностей в их понимании? Я ведь привыкла, что могла легко читать английские слова, а здесь все было сложнее.

Планы на будущее. Я постучала ручкой по бумаге. Остановить Джуна. Остановить силу Ками, желавшую уничтожить Томо. Выучить кандзи, чтобы не завалить учебу, чтобы не переводиться в международную школу. Узнать у отца, как он мог бросить нас с мамой.

Я вздохнула, скрестив поверх бумаги руки и уткнувшись в них головой. Слишком много. Я приподняла голову и написала в уголке свое имя.

Края катаканы сверкнули золотом, но так быстро, что мне могло показаться. Но желудок сжался, и я поняла, что мне не показалось. Чернила двигались.

Что-то дважды стукнуло в мое окно, я отскочила от стола, ударившись об него коленями. Мы были на четвертом этаже, но я боялась смотреть. Небольшой силуэт сверкнул в окне, я медленно подошла к нему.

Это была ворона, перья были очерчены чернилами, мигающие глаза были пустыми и белыми. Птица склонила голову, встрянув крыльями и глядя в мое окно.

– Тебя нарисовал Томо? – тихо спросила я. Ворона снова стукнула и громко каркнула. Птица прыгала по карнизу, ноги шелестели, как бумага, сминаясь под весом вороны.

Я смотрела на нее в ужасе, поняв, что у вороны три лапы. Я отступила от окна, а птица быстро стучала. Что с ней? Может, Томо рисовал ее под разными углами, но рисунки смешались в трехлапый набросок.

– Бедняжка, – сказала я, но клюв выглядел острым и опасным. Птица ударилась о стекло, я отскочила, закричав. Я задернула шторы, оставив лишь тень прыгающей птицы. Сердце сжималось от настойчивого карканья. А если острый клюв разобьет стекло?

Вскоре послышался шелест страниц на ветру, стук прекратился. Ворона каркнула, но уже издалека.

Зачем Томо послал ворону? Может, это было бы мило, но он должен был знать, что рисунки его имели темную сторону. Птица могла выклевать мне глаза, если бы я открыла окно.

Я выключила свет и легла поверх одеяла, слушая, как Диана шуршит в гостиной, доносились приглушенные звуки телевизора.

Усталость брала верх, я уносилась в сон.

«Мукаши-мукаши, – зашептал голос в голове. – Давным-давно жил мальчик, что поглотил целый мир».

* * *

Сначала я слышала лишь рев чернильного водопада вокруг острова, мир обрывался на утесе. А потом тьма, словно кто-то закрыл свет. В темноте зажглись глаза инугами, узкие зрачки светились бирюзовым вдали, тихий рык доносился до меня.

А затем ничего. Абсолютная тишина и темнота.

Я шагнула вперед, но не услышала звук. Я взмахнула рукой, медленно проводя ею по темноте, воздух был плотным, словно вода. Не было ни холода, ни тепла. Ничего.

Я задыхалась.

Я сделала еще один шаг, другой. Нога наступила на что-то острое. Я закричала и упала.

Замерцал тусклый свет, сотни фонариков зажигались вокруг меня. Вдали я слышала ржание лошадей, приглушенное топотом копыт. Замок из прошлого сна горел, пламя объяло его, густой дым поднимался в темное небо.

Я схватилась за лодыжку и в свете огня рассмотрела пятку. Осколки стекла впились в кожу. Дрожащими пальцами я дотянулась до них и принялась вытаскивать по одному, кривясь от боли. Я оставляла осколки на земле, и они сложились по линиям разлома, словно пазл.

Камень Магатама.

Я услышала шелест ткани и подняла голову. Аматэрасу стояла надо мной, в ее глазах блестели слезы. Огонь угасал, крики становились тише. Мы стояли на небольшом островке в небе, солнце и яркие облака окружали нас. Никаких лошадей, никакого огня, только мутный океан вокруг, ниспадающий с парящего континента с тихим гулом золотыми облаками.