Текст книги "Употребитель"

Автор книги: Алма Катсу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 30 страниц)

Глава 6

Как-то раз, летним вечером, в тот год, когда мне исполнялось пятнадцать, весь город собрался на пастбище Мак-Дугласа, чтобы услышать проповедь странствующего проповедника. Я до сих пор вижу, как наши соседи шли к этому золотому полю, как блестела под солнцем трава, как от тропы, вившейся через поле, поднималась пыль. Пешком, верхом на лошадях, в фургонах – почти все обитатели Сент-Эндрю отправились в этот день на пастбище Мак-Дугласа. Но уверяю вас, их вела не чрезвычайная набожность. Странствующие проповедники в нашу лесную глушь заглядывали редко, так что для нас их приезд всегда был развлечением, лекарством от скуки.

Этот проповедник взялся как бы из ниоткуда, и за несколько лет у него появились приверженцы и создалась репутация пламенного оратора и бунтовщика. Ходили слухи о том, что он посеял раскол среди прихожан ближайшего городка – Форт-Кент, день езды на лошади на север от нас. Там он настроил традиционных конгрегационалистов [4]4
  Конгрегационалисты – приверженцы радикальной разновидности кальвинизма. Ратовали за независимость каждой поместной общины верующих (конгрегации) от светских или церковных властей.


[Закрыть]против реформаторов новой волны. Ходили также разговоры о том, что Мэн станет штатом, выйдет из-под диктата Массачусетса. Словом, в воздухе чувствовалась тревога – религиозная и политическая. Мог вспыхнуть бунт против той религии, которую поселенцы принесли с собой из Массачусетса.

Моя мать уговорила отца пойти на это собрание. Нет, она вовсе не собиралась отрекаться от католической веры, ей просто хотелось на полдня куда-то уйти из кухни. Она расстелила на земле одеяло, села и стала ждать начала проповеди. Отец сел рядом с ней, опустил голову и стал подозрительно поглядывать по сторонам – кто еще из горожан явился сюда. Мои сестренки уселись рядом с матерью, аккуратно одернув подолы юбок. Невин исчез сразу же, как только остановился наш фургон. Ему не терпелось встретиться с мальчишками, которые жили на соседних фермах.

Я стояла, прикрыв ладонью глаза от солнца, и осматривала толпу. Все жители Сент-Эндрю прибыли сюда. Некоторые прихватили с собой одеяла, как моя мать. Некоторые захватили корзинки с провизией. Я, по обыкновению, искала взглядом Джонатана, но его, похоже, не было. На самом деле, его отсутствию удивляться не стоило; его мать была, пожалуй, самой убежденной конгрегационалисткой в городе. Семейство Руфи Беннет Сент-Эндрю не пожелало слушать реформистскую чушь.

Но тут за деревьями замелькала лоснящаяся вороная шкура жеребца. Да, это по краю поля скакал верхом Джонатан. Не только я его заметила. По толпе горожан словно пробежала рябь. Каково это – знать, что десятки людей пристально смотрят на тебя, что их взгляды скользят вдоль линии твоей ноги, обхватывающей бок коня, вдоль твоих крепких рук, натягивающих поводья. В тот день в груди стольких женщин пылала сдерживаемая страсть, что удивительно, как не вспыхнула сухая трава.

Он подъехал ко мне и спешился. От него пахло кожей и спекшейся на солнце землей. Мне так хотелось к нему прикоснуться – хотя бы к его рукаву, пропитанному потом.

– Что происходит? – спросил Джонатан, сняв шляпу и утерев рукавом испарину со лба.

– А ты не знаешь? Приехал странствующий проповедник. Ты разве не его послушать приехал?

Джонатан глянул на толпу поверх моей головы:

– Нет. Я выбирал новый участок для вспашки. Старина Чарльз не доверяет новому землемеру. Говорит, что он слишком много пьет. – Он прищурился; наверняка хотел увидеть, кто из девушек глазеет на него. – Моя семья здесь?

– Нет, и я сомневаюсь, что твоя мать одобрила бы то, что ты тут оказался. У этого проповедника дурная слава. Говорят: послушаешь его – и прямиком в ад.

Джонатан усмехнулся:

– Так ты за этим сюда пришла? Тебе так хочется угодить в ад? Знаешь, есть гораздо более приятные способы туда попасть, и совсем не обязательно слушать проповедников-искусителей.

Его темно-карие глаза в этот момент сверкали как-то особенно. Он словно бы пытался что-то сказать мне взглядом, но я не поняла что. Я была готова попросить его объяснить, что он имеет в виду, но он рассмеялся и сказал:

– Похоже, все горожане тут собрались. Жаль, что я не могу остаться, но, как ты верно заметила, мне здорово нагорит от матери, если она узнает, что я тут был. – С этими словами Джонатан поправил стремя и ловко взлетел в седло, но тут же заботливо наклонился ко мне: – Ну а ты, Ланни? Ты ведь никогда особо не любила проповеди. Так почему же ты здесь? Надеешься кого-то найти здесь? Какого-то особенного парня? Неужели какой-то молодой человек привлек твое внимание?

Джонатан меня очень удивил. Этот игривый тон, этот испытующий взгляд… Он никогда не показывал, что его хоть капельку волнует, интересуюсь ли я кем-то другим.

– Нет, – ответила я, едва дыша.

Джонатан неторопливо сжал в руках поводья. Он словно бы проверял их на вес – так же, как свои слова.

– Я знаю, что настанет день, когда я увижу тебя с другим парнем – мою Ланни с другим парнем, – и мне это не понравится. Но это будет справедливо.

Я не успела опомниться от потрясения, не успела сказать ему, что в его силах этого не допустить – неужели он этого не понимал! – а Джонатан развернул коня и галопом помчался к лесу. В который раз в своей жизни я проводила его изумленным взглядом. Он был загадкой. Чаще всего он относился ко мне как к любимой подруге, и это отношение было платоническим, но бывали мгновения, когда в его взгляде я видела призыв и – смела ли я надеяться? – желание. И вот он ускакал прочь, а мне казалось, что я сойду с ума, если не разгадаю эту загадку.

Я прижалась спиной к дереву и стала смотреть на проповедника. Он пробирался к середине небольшой полянки перед толпой горожан. Проповедник оказался моложе, чем я ожидала. Единственным пастором, которого я знала, был Гилберт, и он прибыл в Сент-Эндрю уже седым и согбенным. А этот проповедник шагал прямо и горделиво. Он словно был уверен, что Бог и справедливость на его стороне. Он был хорош собой. Как-то даже неловко было от того, что проповедник так красив, и женщины, сидевшие близко от него, сразу защебетали, как пташки, когда он одарил их широкой белозубой улыбкой. И все же, когда я наблюдала за тем, как он обводит толпу взглядом, готовясь произнести проповедь (с таким самоуверенным видом, словно эти люди ему принадлежат), меня вдруг обдало темным холодом. Казалось, надвигалось что-то нехорошее.

Проповедник заговорил громким и ясным голосом. Он рассказал о том, где уже побывал на территории Мэн и что там увидел. Эта территория становилась копией Массачусетса – в том смысле, что повсюду горстки богачей распоряжались судьбой своих соседей. И что же это приносило простому человеку? Суровые времена. Простой народ нищал. Честные мужи, отцы семейств, попадали за решетку, а их жены и дети были вынуждены продавать землю и оставались ни с чем. Я с удивлением заметила, что некоторые горожане согласно кивают.

«Народ хочет – американцыхотят, – подчеркнул проповедник, потрясая Библией, – свободы. Мы сражались с британцами не только ради того, чтобы место короля заняли новые господа. Землевладельцы в Бостоне и купцы, продававшие свои товары поселенцам, – не более чем грабители. Они занимаются воровским ростовщичеством, а закон для них – собачка на поводке». Сверкая глазами, проповедник обводил взглядом толпу горожан. Их согласный ропот вселял в него уверенность. Он начал ходить из стороны в сторону по утоптанной траве. Я не привыкла к тому, чтобы несогласие выражалось столь открыто, при таком скоплении народа, и меня немного встревожило то, какой успех имела речь проповедника.

Неожиданно рядом со мной оказался Невин. Он презрительно смотрел на горожан.

– Поглядеть только на них, – сказал он. – Рты раззявили.

Невин унаследовал от отца сварливый характер. Он строптиво сложил руки на груди и фыркнул.

– Похоже, им просто интересно его послушать, – заметила я.

– Да ты хоть чуточку понимаешь, о чем он речь ведет? – прищурившись, спросил у меня Невин. – Ты ничего не знаешь, да? Ну, ясное дело, как тебе понять. Ты просто глупая девчонка. Ничего не соображаешь.

Я нахмурилась и сердито подбоченилась, но ничего не ответила брату. В одном Невин был прав: я действительно понятия не имела о том, что имел в виду проповедник. Я совсем не знала, что происходит в большом мире.

Проповедник же указал на группу мужчин, стоявших поодаль от толпы.

– Видите этих мужчин? – спросил он, указывая на Тоби Остергарда, Дэниела Дотери и Олафа Ольмстрема.

Эти трое были одними из самых бедных в нашем городке, но люди не самые милосердные могли бы сказать, что они и самые ленивые.

– Он договорится до беды, – покачал головой Невин. – Знаешь, что такое «белый индеец»?

Даже самая глупая девчонка в нашем городке сказала бы, что эти слова ей известны. Несколько месяцев назад к нам пришли вести о мятеже в Фэйрфаксе. Там горожане, нарядившись индейцами, избили пристава, когда тот пытался вручить судебную повестку задолжавшему фермеру.

– И здесь будет то же самое, – кивнув, пробормотал Невин. – Я слышал, как Ольмстрем, Дотери и еще кое-кто разговаривали про это с отцом. Жаловались, что Уотфорды их обирают… – Невин плохо разбирался в тонкостях этих дел. Детям никто не объяснял про расчеты и проценты в лавке. – Дотери говорит, что кое-кто сговорился против бедняков, – поведал мне брат таким тоном, словно вовсе не был уверен в том, что Дотери говорит правду.

– И что? Мне-то какое дело, выплатит Дотери свой долг Уотфордам или нет? – фыркнула я, делая вид, что мне это безразлично. Но на самом деле я была не на шутку потрясена мыслью о том, что кто-то готов отказаться от уплаты долга. Отец учил нас, что такое поведение безнравственно, что так себя может вести только человек, который сам себя не уважает.

– Все может обернуться очень даже паршиво для твоего любимчика Джонатана. – Невин осклабился, радуясь возможности подразнить меня. – Если каша заварится, не только Уотфордам достанется. У старосты бумага на их собственность… А если они откажутся ренту платить, что будет? В Фэйрфаксе мужики три дня дрались. Я слыхал, что они констебля раздели догола и поколотили палками, так что потопал он домой в чем мама родила.

– А у нас в Сент-Эндрю и констебля никакого нет, – проговорила я, встревоженная рассказом брата.

– Скорей всего староста пошлет к Дотери своих самых здоровенных лесорубов и потребует уплаты.

В голосе Невина прозвучало что-то вроде благоговейного страха. Его почтение к властям и желание увидеть, как свершится справедливость, пересиливали (отцовская выучка, ясное дело) мечту о том, чтобы Джонатану стало худо.

Дотери и Ольмстрем… староста и Джонатан… даже чопорная мисс Уотфорд и ее такой же напыщенный братец… Я была унижена тем, что ничего не знаю. Нехотя, но все же я зауважала брата за то, что в жизни он разбирается куда лучше, чем я. «Интересно, – подумала я, – что же еще происходит на свете, о чем я ничего не знаю?»

– Как думаешь, отец присоединится к ним? Его арестуют? – встревоженно прошептала я.

– У старосты нет бумаги на нашу землю, – сообщил мне Невин пренебрежительно, свысока. Он явно презирал меня за то, что мне неизвестны такие элементарные вещи. – Отец владеет землей по праву. Но, сдается мне, он с этим малым согласен. – Невин кивком указал на проповедника. – Отец сюда пришел, как все прочие. Все думали, что будут свободными, да только так не вышло. Одни вкалывают, а другие богатеют, как Сент-Эндрю… В общем, такие дела, – пробормотал Невин, пиная носком ботинка сухую землю. – Хахалю твоему беды не миновать.

– Он не мой хахаль, – огрызнулась я.

– Значит, ты хочешь, чтоб он твоим хахалем был, – издевательски изрек мой брат. – Вот только зачем тебе он – одному Богу ведомо. Видать, у тебя с головой неважно, Ланор, ежели ты втюрилась в такого ублюдка.

– Ты просто ему завидуешь, потому и не любишь его.

– Я? Завидую? Этому павлину?

Невин выругался и пошел прочь. Он не пожелал признать, что я права.

Примерно три десятка горожан пошли за проповедником до фермы Дейлов, расположенной за холмами. Там он должен был продолжить проповедь для тех, кто был готов его слушать. Дом у Дейлов был большой, просторный, но все равно мы сидели там тесно, плечом к плечу. Мы ждали, что еще нам расскажет этот пылкий проповедник. Миссис Дейл разожгла огонь в большом кухонном очаге, потому что даже летом по вечерам у нас бывало прохладно. Небо за окнами потемнело, приобрело цвет барвинка, только на горизонте светилась розовая полоса.

Как же, наверное, Невин злился на меня… Я умоляла родителей позволить мне еще послушать проповедника, а это означало, что мне нужен провожатый. Отец внял моим мольбам и сказал Невину, чтобы тот пошел со мной. Мой брат рассердился, густо покраснел, но перечить отцу не смог. До самого дома Дейлов он топал по дороге позади меня. Правда, надо сказать, что Невин, невзирая на приверженность устоявшимся обычаям, все же был немного склонен к мятежности, и поэтому, я так думаю, он втайне радовался тому, что сможет еще послушать бродячего проповедника.

Тот встал у очага и обвел нас взглядом. На его губах играла зловещая усмешка. Сидя вблизи от него, я увидела, что проповедник не так уж сильно похож на священнослужителя, как мне показалось, когда я смотрела на него, стоящего на полянке у леса. И все же он как бы заполнял собой комнату, и даже воздух в доме казался разреженным, как на вершине горы. Он начал с того, что поблагодарил нас за то, что мы согласились выслушать его, поскольку сейчас он собирался поделиться величайшей тайной с нами – с людьми, которые, придя сюда, доказали, что жаждут правды. А правда состояла в том, что церковь – какую бы веру ты ни исповедовал (а в наших краях проживали большей частью конгрегационалисты), была самой большой проблемой, самым элитарным институтом, и служила только поддержанию существующего порядка. Услышав последнюю фразу проповедника, Невин согласно ухмыльнулся. Он ужасно гордился тем, что ходит с матерью в католическую церковь и не сидит по воскресеньям бок о бок с отцами города и прочими привилегированными семействами.

«Мы должны отказаться от установлений нынешней церкви, – продолжал вещать проповедник, яростно сверкая глазами, – и принять установления, которые более соответствуют потребностям простого человека». Более всего, по его мнению, из церковных установлений устарел институт брака.

В комнате, где плечом к плечу сидели тридцать человек, стало так тихо, что упади на пол булавка – и все бы это услышали.

Проповедник начал расхаживать по небольшому пятачку перед нами, словно волк в клетке. Он возражал не против естественного влечения между мужчинами и женщинами. Нет, его возмущали законы, действующие в отношении брака. «Эти законы противоречили природе человеческой, – говорил проповедник, распаляясь все сильнее, тем более что ему никто не возражал. – Мы созданы для того, чтобы выражать свои чувства к тем, к кому действительно питаем влечение. Как чада Божьи, мы должны практиковать „духовное супружество“ – то есть выбирать тех партнеров, с которыми ощущаем духовную связь».

– Партнеров? – спросила одна из девушек, подняв руку. – Как же это? Больше одного мужа? Больше одной жены?

Глаза проповедника радостно вспыхнули. Да-да, мы все поняли правильно. Он вел речь именно о партнерах, ибо мужчина должен иметь право заводить столько жен, к скольким его влечет духовно, – и точно так же себя должна вести женщина. Он сказал, что лично у него две супруги, и в каждом городе, который он посетил, он находил духовных жен.

В комнате загомонили. Я почувствовала, как в, людях распаляется плохо сдерживаемая похоть.

Проповедник завел большие пальцы под лацканы сюртука. Он никак не ожидал, что жители Сент-Эндрю так легко, с такой готовностью воспримут понятие духовного супружества и тут же последуют его совету. Нет-нет, он ожидал, что мы подумаем об этом, что мы поразмыслим о том, до какой степени закон может властвовать над нашей жизнью. Подумаем и поймем, что он говорит правду.

А потом он хлопнул в ладоши, улыбнулся и сказал, что хватит с нас серьезных разговоров. Мы слушали его весь вечер, и настала пора немного возвеселиться. Так давайте же споем несколько гимнов – повеселее, встанем и потанцуем! Это была просто настоящая революция в сравнении с той церковной службой, к какой мы привыкли. «Веселенькие» гимны? Танцы? Все это звучало еретически. Однако, немного помедлив, некоторые все же встали и начали хлопать в ладоши. Довольно скоро они запели, но это были какие-то куплеты, а вовсе не гимн.

Я поддела локтем брата:

– Отведи меня домой, Невин.

– Наслушалась, да? – хмыкнул он и неуклюже поднялся с пола. – Я тоже. Сил уже нет слушать эту чушь. Погоди, я сейчас у Дейлов огня попрошу, а то идти нам темно будет.

Я неуверенно встала у двери, всем сердцем желая, чтобы Невин поторопился. Слова проповедника звучали эхом у меня в ушах. Я видела, как озаряются улыбками лица женщин, когда он устремляет на них свой пронзительный взгляд. Они явно представляли себя рядом с ним, а может быть – с каким-то другим мужчиной из нашего города, с которым ощущали духовную связь… и желали только одного: чтобы можно было жить, слушаясь только своих желаний. Проповедник провозгласил возможным невероятно чужеродное понятие – моральную развращенность, и при этом он был священником, человеком, носящим духовный сан. Он произносил проповеди в самых уважаемых церквях на прибрежной территории, судя по тем слухам, которые опережали его. Значит, он пользовался большим авторитетом?

Меня обдало жаром. Мне стало стыдно. Сказать правду, я бы тоже не отказалась от свободы, от возможности делить любовь с любым мужчиной, какого бы я пожелала. Конечно, в ту пору единственным желанным мужчиной для меня был Джонатан, но кто знал – ведь в один прекрасный день на моем пути мог встретиться кто-то другой… Быть может, кто-то такой же обаятельный и привлекательный, как этот проповедник? Я понимала, как к нему влечет женщин. Сколько же духовных жен познал этот непоседливый пастырь?

Я стояла у двери, задумавшись, а мои соседи отплясывали рил [5]5
  Рил – традиционный танец, распространенный в Ирландии и Шотландии.


[Закрыть](интересно, у меня разыгралось воображение, или мужчины и женщины, кружа по комнате, и вправду обменивались взглядами, полными желания?). Неожиданно рядом со мной возник проповедник. Пронзительный взгляд, резкие черты лица… Он был чрезвычайно привлекателен и явно знал об этом. Улыбнулся, показав свои прекрасные белые зубы.

– Благодарю вас за то, что нынче вечером вы присоединились ко мне и своим соседям, – сказал он, склонив голову. – Как я понимаю, вы ищете одухотворенности и просвещения, мисс…

– Мак-Ильвре, – сказала я, отступив назад на полшага. – Ланор.

– Преподобный Джуд ван дер Мер, – представился проповедник, взял меня за руку и сжал кончики пальцев. – Что вы думаете о моей проповеди, мисс Мак-Ильвре? Надеюсь, вы не слишком шокированы? – Его глаза весело засверкали. Казалось, он решил подшутить надо мной. – Надеюсь, вас не слишком потрясла та откровенность, с которой я высказал свои воззрения?

– Что… – с трудом вымолвила я. – О чем вы говорите? Что могло меня шокировать?

– Мысль о духовном супружестве. Не сомневаюсь, такую девушку, как вы, должен привлекать сам принцип, заложенный в основе этой идеи – идеи о том, что человек должен слушаться своих страстей, – а если я не ошибаюсь, вы девушка весьма и глубоко страстная. – Он говорил все более и более взволнованно, а его взгляд (нет-нет, так и было, мне не показалось) скользил по моему телу – так, словно он делал это руками. – И сдается мне, мисс Ланор, что по возрасту вам пора замуж. Скажите, ваши родители уже связали вас с кем-то рабскими узами помолвки? Какая будет жалость, если такая прекрасная девушка, как вы, проведет всю жизнь на брачном ложе с мужчиной, к которому она не питает любви. Какое это горе – прожить всю жизнь, не испытав подлинной физической страсти. – Тут его глаза снова как-то особенно засияли. Вид у него был такой, словно он готов наброситься на меня, как дикий зверь.

Сердце у меня колотилось с такой силой, что казалось, оно того и гляди выскочит из груди. Я чувствовала себя кроликом, которого загнал в угол волк. Но неожиданно проповедник рассмеялся и сжал мою руку выше локтя. У меня по коже словно мурашки побежали. Он наклонился ко мне так близко, что я ощутила его дыхание на моем лице, а выбившаяся прядь его волос коснулась моей щеки.

– О, вы выглядите так, словно вот-вот упадете в обморок! Думаю, вам нужно выйти на воздух… не откажетесь выйти со мной?

Он уже держал меня за руку и, не дожидаясь ответа, быстро вывел меня на крыльцо. Снаружи было намного прохладнее, чем в душном доме. Я несколько раз глубоко вдохнула. Я сделала бы еще вдох, но мешал корсет.

– Вам лучше? – Я кивнула, а он продолжал: – Должен сказать вам, мисс Мак-Ильвре: я был так рад, увидев, что вы решили выслушать продолжение моей проповеди. Я надеялся, что вы не уйдете. Днем я заметил вас там, на поле, и сразу понял, что мне следует с вами познакомиться. Я сразу же ощутил некую связь с вами – а вы ее тоже почувствовали, верно? – Я не успела ответить, а он сжал мою руку двумя руками. – Большую часть своей жизни я провел в странствиях. Я жажду знакомиться с людьми. Время от времени мне встречаются особенные люди. Такие необычные, что это сразу видно – даже на поле, где полно народа. Такие, как вы.

Глаза у него горели, как у больного, которого лихорадит. Взгляд стал таким, словно он ищет мысль, но никак не может сосредоточиться. Мне стало страшновато. Почему он выделил меня? Но, быть может, он меня вовсе не выделял? Быть может, так он обхаживал любую девушку, на которую, на его взгляд, могли произвести впечатление его разглагольствования о духовном супружестве? Проповедник шагнул еще ближе и прижался ко мне. Это была уже не учтивость, а фамильярность, и, похоже, мое смущение ему очень нравилось.

– Я особенная? Сэр, да ведь вы меня совсем не знаете. – Я оттолкнула его, но он не пожелал отойти от меня. – Нет во мне ничего необычного.

– О нет, есть! Я это чувствую! И вы должны это ощущать. Вы наделены особой чувственностью, удивительной, первозданной натурой. И все это я вижу в вашем милом, нежном личике. – Его рука замерла около моей щеки. Было видно, что ему хочется ко мне прикоснуться. – Вы полны желания, Ланор. Вы – чувственное создание. Вы просто сгораете от жажды познания физической связи между мужчиной и женщиной… Я просто читаю ваши мысли. Вы алчете этого! Возможно, есть некий мужчина…

Конечно, такой мужчина существовал. Это был Джонатан, но проповедник явно клонил к тому, что таким мужчиной мог бы стать он.

– Такие речи нам с вами вести не подобает, сэр. – Я шагнула в сторону и попыталась обойти проповедника. – Мне нужно войти в дом…

Он снова взял меня за руку:

– Я не хотел вас смущать. Простите меня. Я больше не стану об этом говорить… Но прошу вас, уделите мне еще одну минуту. Я должен задать вам один вопрос, Ланор. Когда я произносил проповедь на поле, я заметил, что вы разговаривали с молодым человеком, он прискакал верхом на лошади, а потом уехал. Редкостно красивый молодой человек.

– Джонатан.

– Да, мне назвали его имя. Джонатан. – Проповедник облизнул пересохшие губы. – И ваши соседи сказали мне, что этому молодому человеку могут приглянуться мои философские воззрения. Как вы думаете, вы могли бы устроить мне встречу с этим Джонатаном?

У меня по спине побежали мурашки:

– Зачем вы хотите встретиться с Джонатаном?

Проповедник нервно, сдавленно рассмеялся:

– Что ж… Как я понял из того, что о нем рассказывают, он мог бы легко стать моим учеником, последователем, человеком, который способен оценить истинность моих проповедей. Он мог бы присоединиться ко мне и, быть может, стал бы оплотом моей церкви здесь, в этой глуши.

Я посмотрела проповеднику в глаза и впервые увидела, насколько он порочен, насколько ему по душе хаос и разрушение. Он собрался и Джонатана наделить своими пороками, насадить зло в нашем городе. И во мне он тоже надеялся посеять семя порока.

– Мои соседи просто болтают, сэр. Вы не знаете Джонатана. Никто не знает его так, как его знаю я. Сомневаюсь, что ему будут интересны ваши проповеди.

Я сама не понимала, почему мне так хочется защитить Джонатана от этого человека. Но я чувствовала, что в его интересе к моему другу есть что-то зловещее.

Проповеднику мой ответ не понравился. Вероятно, он понял, что я лгу, а может быть, просто не привык, чтобы ему отказывали. Он долго уничижительно смотрел на меня. Он словно бы пытался решить, что делать дальше для того, чтобы получить то, что он хотел. Тут я впервые почувствовала исходящую от него опасность, ощущение, что этот человек способен на все. И как раз в этот момент перед нами появился Невин. Он держал в руке горящий факел. Никогда в жизни я так не радовалась встрече с братом.

– Ланор! Я тебя искал. Я готов. Пойдем! – гаркнул Невин.

– Доброй ночи, – сказала я и поспешно шагнула в сторону от проповедника. Я очень надеялась, что больше никогда его не увижу.

Мы с Невином пошли прочь от дома Дейлов. Я чувствовала, как проповедник сверлит взглядом мою спину.

– Довольна? Развлеклась? – ворчливо спросил Невин, когда мы зашагали по дороге.

– Я не этого ожидала.

– И я бы так сказал. Этот человек тупица. Наверняка у него дурная болезнь все мозги сожрала. – Невин имел в виду сифилис. – И все-таки, как я слыхал, у него в Сакко есть община. Вот интересно, с чего это он так далеко на север забрался?

Невину не пришло в голову, что этого человека из тех мест могли выгнать власти, что он может быть беглым, что ему, безумцу, могли являться видения и удивительные пророчества, а потом он вкладывал свои жуткие идеи в головы глупых юных девиц, да еще и угрожал тем, кто отказывался поступать так, как он велел.

Мне стало зябко, я завернулась в шаль:

– Невин, я была бы тебе очень благодарна, если бы ты не рассказывал отцу, о чем говорил этот проповедник…

Невин злорадно расхохотался:

– Да я бы и сам не стал ничего говорить, даже если б ты меня не попросила! Мерзко даже вспоминать его богохульные речи, а уж тем более – отцу пересказывать… Многоженство! «Духовное супружество»! Страшно подумать, что с нами сделал бы отец, узнай он про это. Меня бы розгами отстегал, а тебя бы в амбаре запер, и сидела бы ты там, пока бы тебе не исполнился двадцать один год. И все это – только за то, что мы с тобой слушали эти языческие речи. – Мой брат покачал головой. – Но я тебе вот скажу, сестрица: учение этого проповедника очень даже понравится твоему хахалю Джонатану. У этого уже половина девушек в нашем городе – духовные жены.

– Хватит говорить про Джонатана, – сказала я, не желая рассказывать брату о странном интересе проповедника к моему другу; Невин и так его недолюбливал. – И вообще давай больше об этом не вспоминать.

Дорога домой была долгой, и с этого мгновения мы с Невином шли молча. Ночь была прохладной, а меня то и дело бросало в жар, стоило мне вспомнить мрачный, зловещий взгляд проповедника в тот момент, когда мне открылась его истинная сущность. Я не знала, как понять его интерес к Джонатану. Я не понимала, что он имел в виду, говоря о моей «необычайной чувственности». Неужели столь очевидным было мое желание познать то, что происходит между мужчиной и женщиной? Но ведь такие тайны заложены в сердце каждого человека. Неужели для девушки так уж неестественно и так уж грешно интересоваться этим? Да, мои родители и пастор Гилберт решили бы, что это неестественно и грешно.

Я шагала рядом с братом по безлюдной дороге, взволнованная и возбужденная этим открытым разговором о желании, о влечении. При мысли о том, что я могла бы познать Джонатана и других мужчин из нашего города так, как их знала Магда, у меня все зажигалось внутри. В тот вечер во мне проснулась моя истинная суть, но я была слишком неопытна, слишком невинна и потому не поняла, что мне следовало встревожиться. Мне следовало испугаться того, как легко разжечь во мне желание. Мне следовало более непреклонно бороться с этим пороком, но, возможно, это было бы бесполезно, ибо истинная природа в человеке всегда побеждает.