Текст книги "Употребитель"

Автор книги: Алма Катсу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 30 страниц)

Глава 35

Проснувшись утром, я услышала, как в кухне шепчутся мать и Мэве. Они разговаривали так тихо, чтобы не разбудить меня. Наверное, я теперь казалась им избалованной белоручкой, до полудня валявшейся на пуховых перинах. Правду говоря, так рано я давненько не просыпалась.

– Ой, поглядите-ка, кто проснулся! – воскликнула мать, услышав, как я заворочалась и застонала.

– Не сомневаюсь: Невин уже сказал пару ласковых слов насчет того, какая я соня, – отозвалась я, спускаясь с полатей.

– Да уж, мы еле отговорили его, а то бы он тебя за ноги сверху стащил, – рассмеялась Мэве, протягивая мне одежду, которая лежала на стуле у очага. Сестра положила мои вещи у огня, чтобы они согрелись.

– Да… Мне тут ночью не спалось, и я прогулялась немного в город, – призналась я.

– Ланор! – вскричала мать, чуть не выронив кухонный нож. – Ты в своем ли уме? Ты ведь могла замерзнуть насмерть! Я уж не говорю, что с тобой могло случиться что и похуже…

Мать и Мэве переглянулись. Обе, конечно, понимали, что невинности во мне почти не осталось, поэтому последняя фраза матери прозвучала не слишком убедительно.

– Честно говоря, я забыла, как тут, на севере, холодно по ночам, – солгала я.

– И куда же ты ходила?

– Не в церковь, это уж точно! – рассмеялась Мэве.

– Нет, не в церковь. Я ходила к Дотери.

– Ланор…

– Мне было одиноко, хотелось с кем-нибудь поболтать. Я не привыкла ложиться спать так рано. У меня в Бостоне совсем другая жизнь. Придется вам меня потерпеть.

Я завязала поясок на талии, подошла к матери и поцеловала ее в лоб.

– Ну, сейчас ты не в Бостоне, милая моя, – укоризненно покачала головой мать.

– Ты только сильно не переживай, – успокоила меня Мэве. – Невин тоже к Дотери таскается, бывает. Если мужикам можно, почему тебе нельзя – ну, иногда-то? – Мэве украдкой глянула на мать – что та скажет. – А нам что? Мы привыкнем.

Итак, Невин захаживал к Дотери. Значит, мне следовало соблюдать осторожность. Если брат узнает о моих ночных похождениях, это может закончиться для меня плохо.

В этот момент наш разговор был прерван стуком в дверь. Один из слуг семейства Сент-Эндрю протянул мне конверт цвета слоновой кости, на котором было написано мое имя. Внутри – записка, написанная каллиграфическим почерком матери Джонатана. В записке содержалось приглашение для моей семьи на ужин сегодняшним вечером. Слуга стоял на пороге в ожидании нашего ответа.

– Что мне ему сказать? – спросила я, хотя ответ был очевиден. Мать и сестра пустились в пляс, словно Золушка, которой сказали, что она поедет-таки на бал.

– А как же Невин? Он-то уж точно откажется.

– Можно не сомневаться. Просто из вредности, – улыбнулась Мэве.

– Жаль, что твоему брату не хватает ума в делах, – проворчала мать. – Мог бы заодно потолковать с Джонатаном, чтобы тот почаще покупал у нас скотину. Полгорода кормится за счет этого семейства. Кто еще станет покупать у нас говядину? А у них в доме вон сколько ртов…

Наверное, она думала о Сент-Эндрю плохо из-за того, что те кормили наемных рабочих мясом оленей, которые забредали в границы владений семейства.

Я вернулась к двери и сказала слуге:

– Пожалуйста, скажи миссис Сент-Эндрю, что мы с радостью принимаем приглашение и на ужин придем вчетвером.

Ужин в тот вечер для меня прошел как во сне. За столом сидели члены обоих семейств – моего и Джонатана. За все время нашей детской дружбы такого не случалось ни разу, да и в тот день я бы предпочла, чтобы мы с Джонатаном поужинали вдвоем у камина в кабинете. Но теперь, когда у Джонатана имелись жена и ребенок, это выглядело бы неподобающе.

Сестры Джонатана из маленьких девочек стали юными девушками, и в их повадках появилась надменность. Они, словно совы, медленно поворачивали головы, глядя на моих более подвижных сестер, как на обезьянок, которых выпустили из клетки. Бедный слабоумный Бенджамин сидел рядом с матерью, не отрывая глаз от тарелки и поджав губы. Было видно, что он всеми силами старается сидеть тихо и ничего не отчебучить. Время от времени мать бережно брала его руку и нежно гладила. Похоже, это действовало на юношу успокаивающе.

Слева от Джонатана сидела Евангелина. Она все еще выглядела ребенком, которому позволили сесть за стол вместе со взрослыми. Ее розовые пальчики прикасались ко всему, что ее окружало, так, словно она делала это впервые, словно она никогда раньше не держала в руках предметов из прекрасных серебряных столовых приборов. Она то и дело устремляла взгляд на мужа – совсем как собачка, которой нужно постоянно убеждаться в том, что хозяин рядом.

Видя Джонатана в такой обстановке, в кругу семейства, которое полностью зависит от него, я испытала жалость к нему.

После угощения – оленины и дюжины жареных перепелов – на тарелках остались горки чисто обглоданных оленьих ребер и тоненьких птичьих косточек. Джонатан обвел взглядом присутствующих (так уж вышло, что это были по большей части женщины) и попросил меня пройти с ним в старый кабинет его отца, в котором теперь царствовал он сам. Его мать разжала было губы, готовясь возразить, но Джонатан сказал:

– Тут нет мужчин, которых я пригласил бы выкурить со мной трубку, а мне бы хотелось поговорить с Ланни наедине, если она не против. К тому же иначе она почти наверняка заскучает.

Миссис Сент-Эндрю изумленно вздернула брови, а сестры Джонатана, похоже, нисколечко не оскорбились. Возможно, Джонатан почувствовал, что им неловко в моем обществе – а я не сомневалась, что в этом доме меня сочли шлюхой. Почти наверняка Джонатану довелось выслушать немало возражений из-за того, что он меня пригласил.

Он закрыл двери кабинета, налил себе и мне виски и набил табаком две трубки. Мы уселись в кресла, придвинутые к камину. Во-первых, Джонатан пожелал узнать, как вышло, что я потерялась в Бостоне. Я рассказала ему более подробный вариант той самой истории, которую поведала своим домашним. Меня якобы взял на работу состоятельный европеец. Взял в качестве американской переговорщицы. Джонатан слушал меня недоверчиво. Похоже, он не мог решить, стоит ли ему со мной поспорить, или лучше просто наслаждаться моим рассказом.

– Тебе стоит подумать о том, чтобы перебраться в Бостон. Жизнь там намного легче, – сказала я, закуривая трубку. – Ты богатый человек. Живя в большом городе, ты мог бы позволить себе много житейских радостей.

Джонатан покачал головой:

– Мы не можем уехать из Сент-Эндрю. Нужно рубить лес, это источник нашего дохода. Кто будет управлять лесопилками?

– Мистер Свит, как и теперь. Или другой управляющий. Очень многие состоятельные люди именно так обходятся со своей собственностью. Нет никаких причин, чтобы ты и твоя семья страдали здесь, где такие жестокие зимы.

Джонатан уставился в огонь, потягивая дым из трубки:

– С одной стороны, моя матушка, может быть, только о том и мечтает, как бы вернуться к своей родне, однако мы никогда не вытащим ее из Сент-Эндрю. Она не станет в этом признаваться, но она привыкла к своему положению в здешнем обществе. В Бостоне же матушка станет одной из многих постаревших вдов. Возможно, на нее даже будут косо смотреть из-за того, что провела столько лет «в глуши», а она будет страдать. И потом, Ланни, ты не подумала, что станет с нашим городком, если мы отсюда уедем?

– Твое дело останется здесь. Да, тебе придется платить горожанам точно так же, как ты им платишь сейчас. Разница будет только в том, что ты и твоя семья получите жизнь, которой вы заслуживаете. В Бостоне есть врачи, которые позаботятся о Бенджамине. По воскресеньям вы будете встречаться с соседями, ходить на балы и званые вечера; каждый вечер ты сможешь играть в карты с местными светскими львами…

Джонатан недоверчиво глянул на меня. Мне даже показалось, что о своей матери он сказал просто так, чтобы отговориться. Быть может, это он боялся покинуть Сент-Эндрю – единственное место, которое ему было знакомо, – и стать маленькой рыбкой в огромном незнакомом пруду.

Я наклонилась к нему.

– Разве ты заслуживаешь такое, Джонатан? Ты работал вместе с отцом, помог ему сколотить капитал… Ты просто не представляешь, что ждет тебя за этими лесами. Эти леса для тебя – как стены тюрьмы.

Похоже, я его задела.

– Я все-таки кое-где бывал, кроме Сент-Эндрю. Например, во Фредериктоне.

У семейства Сент-Эндрю были партнеры по торговле древесиной во Фредериктоне. Лес сплавляли по Аллагашу, а затем – по реке Святого Иоанна до Фредериктона. Там лес грузили на корабли или пережигали на древесный уголь. Чарльз возил туда Джонатана, когда тот еще был подростком, а я про этот город слышала мало. Но теперь мне стало ясно: Джонатан не проявлял особого любопытства к миру за пределами Сент-Эндрю.

– Фредериктон – это не Бостон, – улыбнулась я. – К тому же, если бы ты приехал в Бостон, ты мог бы познакомиться с моим работодателем. Он – европеец, дворянин, почти принц. Но самое главное – то, что он – истинный ценитель удовольствий. Человек, следующий велениям сердца. – Я попыталась лукаво усмехнуться. – Даю слово: он изменит твою жизнь навсегда.

Джонатан пытливо на меня посмотрел:

– Ценитель удовольствий? А тебе-то откуда об этом известно, Ланни? Ты вроде бы сказала, что ты у него работаешь переговорщицей.

– Можно посредничать и в других делах.

– Признаюсь, ты разбудила мое любопытство, – сказал Джонатан довольно равнодушно.

Отчасти я мысленно оплакивала прежнего Джонатана, потому что теперешнего по рукам и ногам сковала ответственность. На самом деле, его вовсе не интересовали те искушения, которые я ему предлагала. И тем не менее я была уверена: прежний Джонатан никуда не делся, нужно было только пробудить его.

После этого дня мы с Джонатаном часто проводили вечера вместе. Я быстро поняла, что друзьями он так и не обзавелся. Почему – этого я понять не могла, поскольку многие молодые люди в городке только выиграли бы от дружбы с Джонатаном Сент-Эндрю. Однако он был неглуп. Эти молодые люди были теми самыми мальчишками, которые в детстве завидовали его красоте и богатству и сторонились его. Им не хотелось мириться с тем, что их отцы во всем зависели от церковного старосты.

– Когда ты уедешь, мне будет тебя не хватать, – сказал мне Джонатан в один из таких вечеров, когда мы с ним сидели в кабинете и курили хороший табак. – А ты не подумывала остаться? Тебе же не обязательно возвращаться в Бостон – если все дело только в деньгах. Я мог бы дать тебе работу, и тогда ты жила бы здесь и могла бы помогать своей семье. Ведь вы потеряли отца.

Я гадала, продуманное ли это было предложение, или оно возникло только что. Но даже если бы Джонатан действительно подыскал для меня какое-то место, его мать была бы против того, чтобы на ее сына работала падшая женщина. Но насчет возможности помочь семье Джонатан был прав, и у меня заныло сердце. Правда, я не могла избавиться от леденящего душу страха: что будет, если я ослушаюсь приказа Адера.

– Знаешь, теперь, когда я познала жизнь в большом городе, я не смогу от нее отказаться. И ты бы чувствовал то же самое.

– Я тебе уже объяснял…

– Не надо принимать поспешных решений. В конце концов, перебраться всей семьей в Бостон – это непросто. А ты поезжай со мной – погостить. Своим скажи, что едешь по делам. Посмотришь, по вкусу ли тебе окажется этот город. – Я старательно вычистила мундштук трубки тонкой проволочкой (этому я научилась, куря с Адером кальян) и постучала чашечкой по краю серебряной пепельницы, чтобы вытряхнуть пепел. – Между прочим, с точки зрения дела для тебя такая поездка действительно была бы полезна. Адер тебя возьмет под свою опеку, познакомит с людьми, которые тоже владеют лесопилками, и так далее. И в свет он тебя выведет. Ведь здесь, в Сент-Эндрю, нет никакой культуры! Ты просто не представляешь, сколького ты себя лишаешь. Спектакли, концерты… Но вот что тебя наверняка больше всего заинтересует… – Я наклонилась к Джонатану и прошептала так, словно открывала удивительную тайну: —…так это то, что Адер очень схож с тобой, когда речь заходит о мужских радостях.

– Неужто?

Глаза Джонатана вспыхнули. Он ждал продолжения.

– Женщины на него буквально бросаются. Самые разные. Дамы из высшего общества, простушки… А когда они ему надоедают, у него всегда есть возможность взять жриц любви.

– Жриц?

– Проституток. Бостон просто кишмя кишит проститутками всех мастей. Там есть публичные дома. Есть уличные шлюхи. Актрисы и певички, которые с радостью станут твоими любовницами, если ты готов дать им крышу над головой и тратить на них деньги.

– Ты хочешь сказать, что для того, чтобы найти женщину, которая готова со мной общаться, я должен пойти к актрисам или певичкам? Что, все мужчины в Бостоне платят за женское общество?

– Если хотят, чтобы женщина принадлежала им безраздельно, – проговорила я, с трудом владея собой. – Я говорю о женщинах, поднаторевших в искусстве любви, – добавила я, надеясь распалить любопытство Джонатана. Настало время вручить ему один из подарков от Адера. – Вот подарок от моего работодателя, – сказала я и протянула Джонатану маленькую коробочку, завернутую в лоскут красного шелка. Это была колода карт. – От джентльмена – джентльмену.

– Забавно, – пробормотал Джонатан, разглядывая карты по очереди. – Я видел подобные карты в Нью-Фредериктоне, но те были не такие… яркие. – Он взял шелк, чтобы завернуть колоду, и тут из красного лоскута выпал второй подарок, о котором я забыла.

Джонатан ахнул.

– Боже милосердный, Ланни, кто это? – спросил он, держа в руке миниатюрный портрет Узры. Судя по блеску в глазах, он был зачарован ее красотой. – Она не настоящая? Художник выдумал ее?

Мне было безразлично, как звучит его голос. Конечно, в принципе не следовало джентльмену так говорить в присутствии женщины, к которой он питал какие-то чувства… но что я могла поделать? Портрет должен был ввести Джонатана в искушение – так и вышло.

– О нет, заверяю тебя, она настоящая, из плоти и крови. Она – наложница моего работодателя. Одалиска, которую он вывез из какой-то страны на Великом шелковом пути.

– Похоже, у твоего работодателя не все так просто в доме. Он открыто держит при себе наложницу в Бостоне? Не думал, что там такое одобряют. – Джонатан перевел взгляд с портрета на меня. – Я не пойму… Почему твой работодатель прислал подарки мне? В чем его интерес? И что ты ему обо мне такого наговорила?

– Он ищет себе подходящего компаньона и решил, что вы с ним – родственные души.

Джонатан явно испытывал подозрения. Он, похоже, боялся, что интерес к нему незнакомого мужчины может быть связан с его капиталом. Я решила продолжить атаку:

– По правде говоря, мне кажется, что бостонское общество его разочаровало. Там так много всяких зануд. Он так и не сумел встретить бостонца, который был бы ему по душе, который был бы таким же искателем соблазнов и удовольствий…

Но Джонатан, судя по всему, меня уже не слушал. Он смотрел на меня так пристально, что я испугалась – не сказала ли я, сама того не желая, чего-нибудь оскорбительного.

– В чем дело? – спросила я.

– Дело в том, что ты… так сильно изменилась, – негромко произнес Джонатан.

– Не стану спорить. Я изменилась целиком и полностью.Вопрос только в том, огорчили ли тебя эти перемены?

Джонатан заморгал. В его темных глазах мелькнула тень боли:

– Должен признаться… да, пожалуй, немного огорчили. Даже не знаю, как сказать, чтобы не обидеть тебя, но ты – не та девушка, какой была, уезжая отсюда. Ты теперь такая… умудренная опытом. Скажи, ведь ты любовница этого господина, верно? – растерянно спросил Джонатан.

– Не совсем. – Я вдруг вспомнила слова, которые слышала несколько лет назад. – Я его духовная супруга.

– Его «духовная супруга»?

– Мы все таковы. Одалиска, я, Тильда…

Я решила пока не упоминать о Донателло и Алехандро. Я понятия не имела, как отреагирует Джонатан на перечисление членов свиты Адера.

– У него три жены под одной крышей?

– Не говоря уже о других женщинах, с которыми он проводит время…

– И ты не имеешь ничего против?

– Он может дарить свои чувства кому пожелает – так же, как и мы. Тебе это, конечно, кажется неслыханным, но… да, у меня нет никаких возражений.

– Господи, Ланни, мне с трудом верится, что ты – там самая девочка, которую я поцеловал в гардеробе церкви много лет назад. – Джонатан бросил на меня опасливый взгляд. Похоже, он не знал, как себя вести. – Судя по всем этим разговорам насчет свободы чувств, ты не станешь возражать, если я попрошу тебя о еще одном поцелуе? Просто для того, чтобы убедиться, что здесь со мной – та самая Ланни, которую я когда-то знал?

Этого шага с его стороны я ждала. Джонатан встал, наклонился ко мне и прижал кончики пальцев к моим щекам, но поцелуй получился робким. От этой робости у меня чуть не разорвалось сердце.

– Ты должен знать: я думала, что никогда не увижу тебя, Джонатан. А уж тем более не гадала, что хоть раз еще твои губы коснутся моих губ. Я думала, что умру от тоски по тебе…

Мой взгляд скользил по его лицу, и мне казалось, что надежда увидеться с Джонатаном была тем единственным, что помогло мне сохранить рассудок. И вот теперь мы были вместе, и я не собиралась упустить свой шанс. Я встала, прижалась к Джонатану. Он промедлил всего секунду и заключил меня в объятия. Я была благодарна ему за то, что он все еще желал меня, но в нем все переменилось с тех пор, как мы в последний раз были вместе – стал другим даже запах кожи и волос моего возлюбленного, по-другому его руки обвивали мою талию, изменился вкус его губ. Все стало иначе. Джонатан стал медлительнее, нежнее, печальнее. Его чувственность утратила пылкость, яростность. Может быть, так было из-за того, что мы находились в его доме, где прямо за запертой дверью кабинета могли оказаться его мать или жена. А может быть, он был охвачен угрызениями совести из-за того, что изменяет бедняжке Евангелине…

Удовлетворив страсть, мы лежали на кушетке. Голова Джонатана покоилась на моей груди, затянутой в красивый шелковый корсет, отороченный тончайшими кружевами. Я нежно гладила волосы возлюбленного, и мое сердце трепетало от блаженства. И все же я тайно ликовала из-за того, что пробудила в нем желание. Что же до его жены, которая покорно ожидала его по другую сторону от двери – разве не она украла у меня Джонатана, если на то пошло? Таинство брака мало что значило, если он по-прежнему желал меня, если его сердце принадлежало мне. По моему телу пробегали сладкие судороги – подтверждение силы его желания. Невзирая на все, что случилось с нами за годы разлуки, я была более чем когда-либо убеждена, что связь между нами нерушима.

Глава 36

Провинция Квебек, Канада

Наши дни

Неподалеку от съезда со скоростного шоссе Люк останавливает машину перед кафе. Ему нужно немного передохнуть. Слишком долго он смотрел на серую ленту дороги – глаза устали. Как только они садятся за столик в кабинке, Люк просит у Ланни ноутбук, чтобы просмотреть новости и проверить свою электронную почту.

В почтовом ящике – несколько обычных писем от администрации больницы, типа «Напоминаем сотрудникам о том, что нельзя оставлять машины на восточной парковке, так как этот участок территории используется для уборки снега». Больше никто Люку не писал. Похоже, пока никто не заметил его отсутствия. Люк рассеянно водит курсором по экрану. Нет, все так и есть, нет смысла проверять. Он уже готов выключить компьютер, когда слышит мелодичный сигнал. Кто-то только что отправил ему электронное письмо.

Люк думает, что это спам – какое-нибудь милое, но безличное предложение от банка или еще что-нибудь в таком роде. Но письмо от Питера. Люку не по себе. Он превысил предел дружелюбия своего коллеги. Питер ему даже не друг, а скорее хороший знакомый. Просто в округе не так много анестезиологов, а поскольку Люк – сотрудник реанимационного отделения, они с Питером видятся чаще, чем другие доктора. Из-за обрушившихся в последнее время на Люка неприятностей он стал менее общительным, чем обычно, но Питер – один из немногих докторов, который с ним по-прежнему общается.

«Где ты? – написано в письме. – Я не думал, что ты собираешься уехать на моей машине так надолго. Пытался дозвониться тебе на мобильный, но ты не берешь трубку. Все в порядке? Не было ли аварии? Ты не пострадал? Я волновался за тебя. ПОЗВОНИ МНЕ».

Далее Питер перечислил все свои телефонные номера и номер мобильника жены.

Люк, стиснув зубы, закрывает письмо. «Он боится, что я его обманул. Или думает, что я чокнулся», – догадывается Люк. Он понимает, что ведет себя странно – и это еще мягко говоря. Люди в городе привыкли при нем замолкать. Никто давно не упоминает о Тришии и разводе, о смерти его родителей. Люди не верят, что он сможет совладать с этим грузом бед. До этого мгновения Люк не осознавал, что, покинув город с этой женщиной, он отвлекся от своих переживаний. Уже несколько месяцев у него ни дня не было, когда бы он не был несчастен. Впервые за долгое время он способен думать о дочках без желания разрыдаться.

Люк делает глубокий вдох и медленно выдыхает. «Не делай поспешных выводов», – мысленно говорит он себе. Питер ведет себя тактично и терпеливо. Он не угрожает, что позвонит в полицию. В данный момент Питер – самый сдержанный и здравомыслящий человек в жизни Люка. «Наверное, – думает Люк, – это потому, что Питер – новичок в Сент-Эндрю». Молодой врач пока не заразился наследственной отчужденностью этого городка, холодным эгоизмом, пуританской приверженностью к осуждению.

Люку хочется позвонить Питеру. Питер – это его связь с реальным миром. С миром, который существовал до того, как Люк решился помочь Ланни бежать от полиции до того, как он выслушал ее фантастическую историю, до того, как он переспал с пациенткой. Питер мог бы помочь Люку уйти с края обрыва. Люк делает еще один глубокий вдох. Вопрос в том, хочет ли он, чтобы его уговорили уйти?

Он снова открывает письмо Питера и щелкает значок «Ответ». «Извини за машину, – пишет он. – Скоро я ее где-нибудь оставлю, а полицейские найдут и вернут тебе». Люк размышляет над написанным и осознает: на самом деле он написал о том, что уехал и не вернется. Он чувствует невероятное облегчение. Прежде чем щелкнуть по значку «Отправить», он добавляет к письму слова: «Забери мой пикап. Он твой».

Люк заходит в туалет, а потом возвращается к машине. Ланни уже сидит на переднем сиденье и смотрит прямо перед собой с невеселой улыбкой.

– Что-то случилось? – спрашивает Люк, поворачивая ключ в зажигании.

– Ничего… – Ланни опускает взгляд. – Ты ушел в туалет, а я решила расплатиться по счету и увидела, что за стойкой есть в продаже спиртное. Ну, я попросила бутылку «Гленфиддих». [16]16
  Бренд шотландского односолодового виски, производящегося в долине реки Фиддих, что неподалеку от шотландского города Дафтаун.


[Закрыть]А барменша отказалась мне ее продать. Сказала: «Дождись, пока твой папочка вернется из туалета. Захочет купить – вот пусть он и покупает».

Люк хватается за ручку на дверце:

– Если ты хочешь, я схожу…

– Не надо. Дело же не в виски, а… Просто такое происходит то и дело. Меня тошнит от этого, вот и все. Вечно меня принимают за подростка и обращаются как с ребенком. Может быть, я слишком юно выгляжу, но мыслю я совсем не как ребенок, и мне противно, когда со мной себя так ведут. Да, я понимаю: порой юная внешность помогает, но, господи… – Она сжимает ладонями виски, качает головой и вдруг расправляет плечи. – Давай-ка устроим ей шоу. Пусть у нее крыша съедет.

Люк не успевает опомниться, а Ланни хватается за воротник его куртки и притягивает его к себе. Их губы соприкасаются в долгом поцелуе. Они не отрываются друг от друга, пока у Люка не начинает кружиться голова. За плечом Ланни, через стекло в дверце машины Люку видна застывшая за стойкой барменша. Ее губы сложены испуганным «о», глаза вытаращены.

Ланни отпускает Люка, хохочет и хлопает ладонью по приборной доске.

– Вперед, папуля!Поехали, найдем гостиницу, где мы сможем как следует потрахаться!

Люк не смеется. Он машинально вытирает губы:

– Не делай так. Мне неприятно, что меня принимают за твоего отца. Из-за этого я себя чувствую…

«Ужасным человеком», – думает он, но вслух не произносит.

Ланни тут же успокаивается, краснеет от стыда и беспомощно смотрит на свои руки.

– Ты прав. Прости. Я не хотела тебя смущать, – говорит она. – Больше такое не повторится.