Текст книги "Его маленькая слабость (СИ)"

Автор книги: Алиса Лиман

Соавторы: Саша Ким
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц)

Глава 7

АНЯ

Не успеваю проснуться, но осознаю, что мое тело отрывается от нагретого мной же дивана. Похоже, я уснула перед телевизором. Послушала совет тети Нади, и решила включить. Хоть какой-то звук из ящика немного развеивает одиночество.

А куда это собственно…

Чувствую, как меня начинает пронизываться весенний ветерок и невольно льну сильнее к широкой мужской груди.

Меня пробирает дрожь. Но не от холода вовсе. Зубы начинают отбивать чечетку.

– П-позвольте, я хотя бы вещи свои заберу? – стараясь не плакать, выдавливаю я.

– Ничего не надо, – отвечает спокойный голос у меня в волосах.

– Холодно ведь, – мое бормотание сродни шелесту ветра.

Должно быть, он меня и не расслышал. Продолжает уверенно идти. А я вся в слух обращаюсь. Да только кроме мерного дыхания своего палача не слышу ничегошеньки.

Глеб вдруг останавливается и присаживается. Моя попа касается холодной ткани, что наощупь как брезент. Однако ноги остаются в тепле, на его коленях. Спину обдаёт жаром, словно от обогревателя.

Чувствую, как Глеб продолжает суетиться подо мной, но пока не могу понять, что происходит.

Очевидно ночь на дворе. При свете дня моим глазам обычно хоть немного светло. Да и звуков много больше. Машины, что время от времени проезжают по улице. Птицы, в конце концов. А тут только его дыхание и шелест ветра, запутавшийся в свежих листьях деревьев.

Едва не вздрагиваю, когда меня накрывает мягкая ткань. Подтягиваю ее к лицу, и по запаху узнаю тот плед, под которым я уснула на диване.

Ничего не понимаю. Разве он меня не выбросить собрался? Или решил в качестве сувенира плед оставить? Но тогда почему я сижу не на какой-нибудь лавке на остановке, а на вполне себе удобном диванчике? Да и судя по моим ощущениям, мы даже из двора не вышли…

Напрягаюсь, когда рядом со мной вдруг скрипит бумага. Что это? Чувствую, что мозги готовы поплавиться от того, как я сосредоточенно пытаюсь понять, что этот звук может означать.

Хочу вспомнить. Хоть что-нибудь.

– Голодная? – наконец прерывает мучительную тишину строгий голос.

Глаза наполняются слезами. Слова не могу выдавить. Молча мотаю головой.

– Надя тебя накормила?

Закусываю губу и киваю.

Зачем все эти прелюдии? Пусть просто сделает уже, что собирается!

– И что же было на ужин? – не отстаёт строгий голос.

Теряюсь. Мне нечего ответить, ведь я соврала. А на ум, как назло, ничего не приходит…

– Открывай рот, – велит серьезно и я, кажется, даже слышу, как он хмурится.

Послушно подчиняюсь, неуверенно размыкая губы. Языка тут же касается нечто соленое.

– Пусть не очень полезно, зато сытно, – бормочет он.

Непонимающе жую съедобную палочку. Это картошка фри? Да что происходит, черт возьми!

– Ротик, невеличка, – неожиданно мягко просит Глеб Виталич.

Под действием удивления я выполняю эту просьбу.

– Наггетсы, – комментирует он. – Подумал, что бургер среди ночи – это слишком жирно. Хотя тебе явно не повредит лишний жир. Тебя что, эти месяцы вообще не кормили?

Он молчит, явно ожидая моего ответа.

– Я без сознания долго была, как мне сказали, – бормочу, пытаясь прожевать наггетс. – Потом в больнице…

– Точно, – перебивает меня Глеб, устало выдыхая. – Эту баланду больничную вообще жрать невозможно.

Что происходит? Мы просто сидим и болтаем? Вот так, будто мы близки? И судя по голосу, он сейчас вовсе не злится.

Спросонья я плохо соображаю. И пока пытаюсь окончательно проснуться, просто покорно открываю рот.

Очевидно закончив кормление беспомощной квартирантки, Глеб откидывается на диване. Я различаю это по тому, как вслед за ним заваливаются мои колени. Напрягаю ноги, пытаясь ему не мешать. Но тяжёлая ладонь прижимает их к напряженному торсу.

– Зачем мы здесь? – наконец проснувшись окончательно, решаюсь спросить я.

– На звёзды захотел посмотреть, – задумчиво отвечает он.

Судя по направлению голоса, его лицо повернуто ко мне, а вовсе не к звёздам. Каждая клеточка моего тела напрягается. Опять мучить будет?

– Издеваетесь? – предполагаю я обречённо.

Мощное тело под моими ногами вновь приходит в движение. Бумага скрипнула где-то на другом конце дивана, куда сейчас как раз тянется Глеб. После недолгого замешательства и непонятного шелеста, его корпус возвращается на исходную. А я уже и не знаю, чего ожидать.

Тёплая ладонь обхватывает мое запястье. На колени ложится нечто невесомое.

– Давай вместе посмотрим, – мягкая интонация его голоса действует на меня как-то странно. Щеки начинают гореть, а в груди тарабанит сердце. О чем он, в конце концов?

Мои пальцы вдруг касаются острых выступов на куске картона, что оказался на моих коленях. От неожиданности одергиваю руку, но тут же возвращаю, заинтересовавшись неведомым предметом.

– Теперь видишь? – слышу улыбку в его голосе, но не могу понять, что это за штуковину он вложил в мои руки.

– Что это? – выдавливаю неуверенно, боясь показаться глупой.

– Смотри, – он обхватывает своими пальцами мой указательный и ведёт по неведомому полотну.

Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вправо. Точка. Вниз. Точка. Вправо. Точка. Вверх. Точка.

Глаза наполняются слезами.

– Медведица, – улыбаюсь я, сама дивясь своей догадке. – Это звёзды?

– Да. Карта неба для тебя, – слышу, как он довольно улыбается. – Вот ещё, смотри…

Он вновь повёл мой палец по плотному картону, а я улыбнулась этой его манере, говорить слепой: «смотри»…

Будто и нет у меня никаких недостатков. Словно я абсолютно полноценный человек. С которым даже можно на звёзды смотреть.

Что с ним? Помнится, ещё несколько часов назад он со мной даже говорить не желал.

На глаза снова слёзы наворачиваются. Но в этот раз я не успеваю их сдержать. И одна предательски падает на наши пальцы.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Ну чего ты, невеличка? – это ласковое слово из его уст вынуждает меня чувствовать себя комфортнее рядом с ним. – Не понравилось, что ли?

И мне не по душе это тепло. Чем сильнее я доверяюсь ему, тем больнее потом от грубых слов…

Большая ладонь ложится на мою щеку.

– Понравилось, – шепчу я, не в силах промолчать. – Очень.

Опускаю голову навстречу его теплу.

– Чего тогда опять ревешь?

Шмыгаю носом, и даже не знаю, как объясниться.

Боюсь, что вы снова насмехаетесь. Страшно, что как только я расслаблюсь, получу за свою беспечность.

– Я вам очень благодарна просто, – бормочу вслух. – Простите…

– Нашла, кого благодарить, – как-то обречённо вздыхает он.

Не могу понять, что это должно значить?

– Это ты из благодарности слезу пустила? – ворчит строгий голос. – Я тогда остальные подарки лучше не буду показывать.

Затихаю, не в силах справиться с любопытством. Подарки? Да что это с ним? За что? Зачем?

– Вот умница. И не реви мне тут больше.

Он разворачивается ко мне всем корпусом и подтягивает меня к себе так, что оказывается между моих раздвинутых ног. В следующую секунду моей руки касается нечто пушистое:

– Ой, мамочки! – вскрикиваю от неожиданности, и едва не вскакиваю с дивана.

– Тише-тише, – смеётся.

Хмурюсь, пытаясь не расплакаться. Что это было? Мне почему-то представляется какая-нибудь мышь. Он действительно привёл меня сюда, чтобы поиздеваться?

– Прости-прости, – смех унимается. – Надо было тебя сначала предупредить. Оно неживое.

Ещё лучше! Да лучше бы живую крысу мне подсунул! Пыхчу, силясь сдержать эмоции.

– Невеличка, это – невеличка.

Что ещё за тавтология?

– Не бойся, потрогай, – просит он так мягко, что я не могу противиться.

Чувствую, как рука дрожит, но все же раскрываю перед собой ладонь. Пушистое нечто касается моей кожи. Касаюсь пальцами. Хмурюсь, пытаясь понять, в чем подвох.

Это игрушка?

– Подумал, что тебе понравится, – как-то нерешительно говорит уже совсем нестрогий голос.

Он думал о том, что мне может понравиться? Это ли не странно? Может он оборотень? И по ночам в нем пробуждается дружелюбный волк?

Усмехаюсь, продолжая изучать пушистый предмет в руках. Ну, это неживое явно не что-то убитое. Уже хорошо.

Под невероятным слоем меха, нащупываю пластмассовый треугольник – похоже, клювик. Рядом гранённые глазки. По бокам пухлого туловища, пара крылышек:

– Птичка, – улыбаюсь я.

– Она мне тебя напомнила, – усмехается он и вновь куда-то тянется. – Как и эти все… Только не пугайся в этот раз.

Чувствую, как на мои ноги, словно вата сыплется. Шарю руками по пушистым комкам, не в силах сдержать смех:

– Да их тут десяток! Мне ведь теперь придётся с ними со всеми знакомиться.

– Вот, будет чем время занять, – улыбается он.

– Спасибо, – втягиваю голову в плечи, не переставая изучать пушистых созданий, однако все ещё ожидая подвоха.

– Можно я тоже попробую? – вдруг спрашивает он.

Напрягаюсь. Поднимаю голову, отчаянно желая увидеть глаза, что, – я уверенна, – сейчас напротив.

Боязливо киваю.

Хочу узнать. Что он собрался пробовать?

Большие ладони вдруг ложатся на мои щёки. Шершавые пальцы неспешно скользят по моему лицу. Очерчивают брови. Спускаются к кончику носа.

Прерывисто дышу, когда его пальцы касаются моих губ. Чувствую вмятинки на его коже. И мне становится интересно узнать об их происхождении. Но только секунду.

Почувствовав его дыхание с привкусом хмеля на кончике языка, я рвано выдыхаю. Он слишком близко.

Снова хочет поцеловать? Сглатываю нервный комок застрявший в горле.

Я отлично запомнила, чем закончился наш поцелуй днём…

Инвалидка… Неполноценная. Тебя даже желать стыдно!

Ты не подходишь даже для удовлетворения элементарных физических потребностей!

Мерзость.

Но. Зачем тогда он это делает? Чтобы снова обидеть?

Хочу ли я знать?

Даже если нет. Разве могу я сейчас сбежать? Не позволив ему исполнить задуманное?

Глава 8

ГЛЕБ

Наблюдаю, каким восторгом лучится ее лицо, и невольно сам начинаю улыбаться. Хочу коснуться, да только боюсь снова напугать.

– Можно я тоже попробую?

Познакомиться хочу. Понять, что она «видит».

Анюта поднимает невидящие глазки. Хмурится сосредоточенно так. И словно в самую душу мне заглядывает.

Кивает, сглатывая. Губку неуверенно закусывает.

Осторожно касаюсь пальцами ее лица. Вздрагивает. А я поглаживаю трепетно, чтобы успокоить. Хочу чтобы доверилась мне. Да только не заслужил.

Надо бы извиниться, но не умею я слов красивых говорить. Да и как тут с мыслями собраться?

Палец скользит по пухлой губке. Под его натиском ротик приоткрывается. Мое лицо так близко, что наше дыхание становится единым целым.

Темные реснички трепещут над бледными щеками. Аня будто и пошевелиться боится. Морщится, словно от боли. Ещё бы. Обидел ее ни за что. Хотел как-то загладить вину. А в итоге опять до слез довёл.

Хорошая же она девочка. Ну почему именно ко мне неадекватному ее прибило?

Притихла покорно. А я удержаться не могу. Чувствую, как тянет меня. Понимаю, что веду себя как пацан. Глупо. Но неизбежно.

– Тебе бы бежать от меня, невеличка, – хриплю я в ее ротик.

Поддаюсь соблазну и накрываю припухшие губки поцелуем. Осторожно. Не напугать бы. И так, весь день как зверь себя вёл.

Но она поддаётся. Отвечает зверю на поцелуй. Влажный язычок нерешительно касается моего языка. И такой кайф от этого ее скромного отклика ощущаю. Будто прощение ее получил. Позволение целовать.

Подтягиваю невеличку теснее к себе. Зарываюсь пальцами в червонное золото ее волос. Двигаюсь инстинктивно, подаваясь бёдрами ей навстречу. Словно какая-то дикая прелюдия к чему-то большему.

Осознаю, что снова перехожу границы. Нельзя так с ней. Нежно надо. Да только остановиться не в силах.

Выдергиваю плед, застрявший между нами, и отбрасываю в сторону. Прохладные пальчики касаются моей шеи, и я уже рычу от сдерживаемого желания снова обладать ею.

«Не надо так!» – вопит внутренний голос.

Но я его не слушаю, продолжаю шарить голодными руками по хрупкому телу. Вздергиваю платьице, которое ещё утром сам надел на свою невеличку. Скольжу рукой вниз по спине и холодею.

Шелковистую кожу рассекает грубая полоса.

Перед внутренним взором тут же предстаёт платье мини, сплошь в засохших кровавых пятнах. Шрам.

Достаточно яркое напоминание о моей несдержанности, вынуждающееся меня наконец отпрянуть от сладких губ.

Анечка глотает воздух, в растерянности хлопая глазами. А я морщусь от боли, представляя, сколько ей пришлось пережить.

– Надо остановиться, – начинаю я, пытаясь взять себя в руки.

Аня торопливо слезает с моих коленей, стыдливо пряча лицо. Прикрыв глаза, потираю лоб в попытке подобрать слова, чтобы объясниться. Снова ведь обидится.

Как вдруг слышу торопливые шаги рядом. Распахиваю глаза и только успеваю вскочить с дивана, когда Аня уже летит в бассейн.

– Твою мать!

В пару шагов достигнув цели, прыгаю в воду, даже забыв набрать в лёгкие воздуха.

Ну, идиот же! От неё вообще глаз отводить нельзя!

Подхватываю трепыхающееся в воде тело и тяну на поверхность. Тут-то зрячий не всегда сориентируется. А она вообще наверно как в вакуум попала.

Аня кашляет, пытаясь выплюнуть воду, попавшую в горло. А я подгребаю к бортику. Опираюсь на него рукой, желая отдышаться, и припираю девушку к стенке.

– Глупенькая, ну куда же ты опять бежишь? – выдавливаю, убирая с ее лица мокрые прядки. – Это ведь каждый раз заканчивается плохо.

– Да вы же опять сейчас гадость какую скажете! – выпаливает она неожиданно яростно, видимо взбодрившись незапланированной холодной ванной.

И этот ее выпад как глоток свежего воздуха.

Так лучше. Злись на меня. Только не молчи. Не беги.

– Не скажу. Сегодня. А если завтра по трезвой опять что-то ляпну, то ты меня огрей чем-нибудь тяжёлым.

Аня затихает на время, словно обрабатывая сказанное мной. Наконец приподнимает лицо мне навстречу:

– Значит в этом дело? – прерывисто дыша спрашивает она. – Поэтому вы снова так странно себя ведёте?

– Я даже сам не знаю, что для меня страннее. То, как я веду себя сейчас или то, какой я все остальное время. Но сейчас я чувствую себя определенно лучше, чем обычно.

Девочка как-то разочарованно кивает своим мыслям.

– Вслух свои выводы делай, – требую я.

Она мнётся. Закусывает побледневшую от холода губку и хмурится.

– Это многое объясняет. Люди ведь нередко ведут себя под градусом несвойственно.

– И?

– И ничего! – ворчит она. – Я уже успела подумать, что вы оборотень!

Смеюсь от облегчения:

– Можно и так сказать.

Обнимаю стройную талию, и приподнимаю девушку над водой, усаживая ее на бортик. Уже зубами стучит. А губы того и гляди посинеют.

Подтягиваюсь на руках, выбираясь из бассейна:

– Посиди секунду спокойно, чтобы опять куда не вляпалась, – усмехаюсь я, направляясь к дивану.

Беру плед и возвращаюсь к трясущейся от холода девушке. Заворачиваю ее в тонкую ткань и, подняв ее на руки, спешу к дому.

Хоть бы не разболелась.

Толкаю ногой дверь, и направляюсь прямиком к своей комнате. Трижды чертово дежавю. Снова вхожу в ванную и, опустив девушку на мраморный пол, включаю горячую воду.

Аня взвизгивает от неожиданности, и пытается увернуться от струй, что на охлажденной коже ощущаются едва ли не кипятком.

– Согреться надо, – наставительно говорю я, подпихивая ее обратно под воду. – Сейчас привыкнешь.

Стягиваю с себя мокрый костюм, кидаю на пол. Потом разберусь.

Вот же идиот! Не надо было так отталкивать. После дневной выходки она себе невесть что надумала.

Поднимаю взгляд на Аню. Так и стоит в своём платьице под душем. Не двигается.

– Раздеваться не собираешься? – резковато получилось.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Злюсь-то на себя, она не при чем.

– Я у-уже согрелась, – выдавливает, выдавая дрожь в голосе.

Ну что опять?

– Зачем врешь?

Вздыхает рвано, явно собираясь с силами:

– Вам бы тоже… погреться. Заболеете ведь, – она опускает невидящий взгляд в пол.

А я рот открываю от неожиданности.

Опять она меня с толку сбивает. Я же весь вечер больше ни о чем думать не мог, как о ее словах…

Хмурюсь. Есть ей дело до зверя. Почему?

Смотрю, как она мнётся неуверенно. Обнимает себя руками, явно ещё не отогревшись.

– Простите, – выдавливает. – Я ничего такого не имела в виду… Снова разозлила вас, да?

Считает, что я должен злиться?

В первое мгновение удивляюсь. Но затем вспоминаю, как отреагировал на ее заботу сегодня днём, и морщусь от отвращения к самому себе.

И как ей понять, что я чувствую, если она не видит меня. А я и слова сейчас вымолвить не могу.

Подхожу ближе. Осторожно подхватываю ее запястья.

– Ой, что… – пытается отскочить, но я не позволяю.

– Сама посмотри, – прошу тихо и кладу ее руки на свою обнаженную грудь. – Злюсь я или нет?

Прохладные пальчики подрагивают на моей коже. На наши головы льётся горячий тропический ливень, но ее прикосновения согревают меня быстрее. Ноготки, едва касаясь, оцарапывают кожу. Скользят к плечам, вместо того, чтобы поспешить оценить мой настрой.

Похоже, она тоже слегка увлеклась. Совсем ведь не тем занимается. Я это ещё днём заметил…

Пальцы правой руки сосредотачиваются в одной точке.

– Что это? – спрашивает озадачено.

– Шрам.

– Откуда?

– А ты мне о своём расскажешь?

Отскакивает, как ошпаренная, упираясь лопатками в стену:

– Простите!

– Да прекрати ты уже извиняться, – выдыхаю я устало.

Ловлю ее руку и возвращаю девушку обратно под тёплые струи.

– Это ведь после той аварии? – не унимаюсь я. – Просто ответь. Я отстану и расскажу тебе все, что захочешь. У меня, между прочим, много шрамов.

– Вы уже видели? – сжалась вся.

– Не видел. Нащупал. Потому и остановился на улице.

Морщится словно от боли:

– Теперь ясно. Он ужасен.

– Нет! – рявкаю я. – Ужасно, что он у тебя! Не для того это тело… – осекаюсь, потому что девочка снова пятиться от меня пытается.

Не выпускаю ее запястье. Шагаю к ней.

– Подожди, Анют. Я опять все не так говорю… Хотел сказать, что не создан такой нежный ангел для боли. Это для таких как я. А ты… – пробегаюсь пальцами по тонкой шее, – ты для любви.

Вижу, как у неё рот открывается от удивления, и понимаю, что опять переборщил. Плохая идея – слушать продавцов из круглосуточных магазинов. У них от недосыпа мозги набекрень. «Девочки любят любовь» – тоже мне спец.

Потираю глаза, смахивая с бровей воду:

– Я хотел сказать, подлатаем тебя – будешь, как новенькая. Парня себе найдёшь нормального. И чтобы больше не смела калечиться. Поняла?

Захлопывает рот и кивает, опустив голову. Сам сказал и самого себя выбесил! Какого ещё парня, вашу мать?!

– Да, это после аварии, – коротко отвечает она.

А мне больше и ничего не надо знать. Не стану больше допытываться. И так все ясно.

– Твоя очередь, – предлагаю я. – Спрашивай, какой из моих шрамов тебя интересует?

– Все, – неопределенно отвечает она.

– Опять боишься меня?

Качает головой отрицательно. Я вижу, как ее пальцы, словно против воли выпрямляются. Будто ей хотелось бы дотянуться до меня.

– Хочешь потрогать? – хриплю я.

Эта ее дурацкая привычка кусать губы, когда смущается, сведёт меня с ума. И я знаю ответ, хоть она и не решается сама ответить. Кладу ее ладошку на своё плечо:

– Огнестрел, – коротко описываю.

Она рот открывает, будто сказать что-то хочет.

– Не бойся. Только слегка задела.

Тяну ее ручку к рёбрам:

– Ножевое.

Она снова вздрагивает, касаясь грубой полосы на коже.

– Если так реагировать будешь, то лучше не буду показывать.

– О, нет, простите, – шепчет она и склоняется слегка.

Будто желая увидеть рубец, касается его двумя руками. Изучающе ведёт вдоль неровных краев. Накрывает ладонью, словно поглаживает. А меня мурашки пробирают.

Отрываю ее любопытные пальцы от своей кожи и тяну к волосам:

– Тут ещё есть. Осколок… – осекаюсь, глядя, как она болезненно морщится, зарываясь пальцами в мои мокрые волосы.

– Я тебя пугаю? – хмурясь, спрашиваю я, изучая ее странную реакцию.

Конечно, пугаю. Мало ей было моей уродливой души, так решил ещё физическим уродством похвастать.

– Нет. С чего бы? – вдруг отмахивается она. – Было очень больно?

Таращу на неё глаза. Больно?

Зачем она это делает? Каждый раз выбивает меня из колеи этими своими вопросами с подвохом. С двойным дном, я бы даже сказал.

Может она не помнит простой истины, что это слишком лично? Однако о том, что градус вынуждает людей вести себя неадекватно она помнит. И как пользоваться ложкой знает. То есть все базовые знания у неё на месте. Однако это…

Я уже и не припомню, когда у меня последний раз спрашивали, больно ли мне. Замёрз ли я. Не голоден ли.

– Больно, – отзываюсь тихо, хмурясь от того, что маленькая ладонь поглаживает мои волосы. – А тебе?

– Мгм, – поджимает губы, не переставая гладить мою голову.

Ей больно. Она тут слепая. Ее угнетают в этом чертовом доме. В том числе я сам. Но почему у меня такое ощущение, что это она меня утешает?

– Прекрати, – требую я.

– Ой, – вжимается в стену, – я что-то… задумалась.

– Как ты можешь оставаться такой… Такой! Когда я тебе столько гадостей наговорил?! – подаюсь вперед и нависаю над ней, облокотившись на стену.

– Я тут подумала, – выдавливает она неуверенно, – дело же не в словах. И не в том, как вы выглядите. Сколько у вас шрамов. Я вижу нечто другое…

– И что же?

Ее рука вздрагивает, и неуверенно ложится на мою грудь:

– Кое-что большее.

– Анют, из меня такой себе лирик. Объясни по-человечески.

– Звёзды, каша, бассейн, часы… – перечисляет она какие-то бессвязные, на мой взгляд, вещи. – Одно то, что вы меня оставили в своём доме… Я вижу, что вы хороший человек.

Нервозно усмехаюсь от неожиданности. А она продолжает:

– Что бы вы ни говорили, но ведь не выгнали. И не воспользовались, хотя… – шумно выдыхает, прикусывая губку.

Улыбаюсь. Ляпнула лишнего. И я все понял.

– Хотя говорю, что хочу тебя, – заканчиваю за неё, упираясь носом в ее лоб.

Заметно напрягается:

– Да. В общем, – тараторит, явно желая увести разговор в другое русло, – разве бы плохой человек стал учить меня готовить кашу?

Отстраняюсь слегка, чтобы не волновалась, что я снова глупость какую сотворю:

– И что же, ты меня теперь совсем не боишься? Я ведь завтра проснусь и неизвестно, что выкинуть могу.

– Это страх перед неизвестностью. Но не перед вами. Если завтра вы решите выставить меня из своего дома… я пойму.

Я ведь даже не могу ей чего-то обещать. Она вполне очевидно растопила мое сердце. Но не заледенеет ли оно до завтрашнего утра – я гарантировать не могу.

– Анют.

– М?

– Ты это… прости меня. За то, что было. И за то, что возможно будет.

Она улыбается.

Чего это?

– Мой дружелюбный волк уснёт. И появится другой.

– Запомнила? Если начнёт рычать, шли его к черту! – я смеюсь в ответ, но на душе тяжко. – Давай вылезать, чтобы я и дальше оставался хорошим волком. А то больше сил нет смотреть на тебя в мокрой одежде…

Ее щеки тут же покрываются румянцем.

Все правильно поняла, девочка. Слепая, да не глупая.

Расторопно отлепляет от себя спереди натянувшуюся мокрую ткань платья, пряча соблазнительные изгибы.

– Сама справишься? – хрипло спрашиваю я, сглатывая вязкую слюну. – Я пока за одеждой сухой схожу.

– Не надо. Я сама. В комнату приду и разберусь.

– Нет.

Ее взгляд от неожиданности начинает блуждать по ванной:

– Что «нет»?

– Не пойдёшь в комнату. Со мной останешься. Хочу снова уснуть, слушая твой голос.

Она явно в смятении. И ведь даже отказать мне не в силах. А я вроде и осознаю, что не хорошо поступаю. Да только тоже не могу отказаться.

– Вам правда так нравится мой голос? – выдавливает она.

Наклоняюсь к ней. Заглядываю в ее глаза. Но ведь моей искренности она не увидит.

Еще прежде, чем успеваю себя остановить, подаюсь вперед. Всего на краткий миг осторожно касаюсь ее влажных губ своими. Неторопливо отстраняюсь. Упираюсь в ее лоб.

– Это – моя маленькая слабость.

Спешу выйти из ванной, пока опять глупостей не натворил.

Ох, не стоит мне ее в своей кровати оставлять.