Текст книги "Его маленькая слабость (СИ)"

Автор книги: Алиса Лиман

Соавторы: Саша Ким
сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

– Что все? – подозрительно щурюсь.

– Ну что я сирота. Из другого города приехала. И что в Москве у меня кроме неё и нет никого.

Тяжело вздыхаю. Голубые глаза тут же начинают в панике метаться. Будто она услышала в моем вздохе нечто большее. Может оно там и было. Понимаю насколько удручающая ситуация складывается. Сирота. Из другого города. Слепая. К тому же ничего не помнит…

Ладно. Об этом я подумаю завтра. Отхожу на безопасное расстояние, которое оказывается, по моему внутреннему радару, аж у холодильника, что в противоположном углу кухни.

– Что ж. С Ларой я позже разберусь. Ты есть хочешь? – стараюсь звучать дружелюбно, потому что бесит меня этот ее зашуганный взгляд.

– Х-хочу, – бормочет Аня. – Я сюда потому и пришла, что перекусить хотела.

Открываю холодильник и начинаю выкладывать продукты.

А она словно оправдываться продолжает:

– А тут эта чашка упала…

– Ты что же тут одна торчишь?

– Не совсем. Лара в пятницу приезжала. А ещё тетя Надя в будни была.

Да они совсем охренели?! Сегодня уже воскресенье! Незрячую девчонку одну в доме заперли!

Надежда тоже получит по пятое число. Помнится, я требовал, чтобы прислуга докладывала мне обо всем, что в доме происходит. Поднимаю взгляд на Аню, которая вытягивая ногу, пытается дотянуться до пола. По-моему скромному мнению, она – достаточное «происшествие», чтобы не забыть сообщить.

Подхожу ближе. Вплотную. Задерживаюсь дольше, чем того требуют обстоятельства. Обнимаю стройную талию.

– Что вы…

– Наверно стоит напомнить. Глеб, – представляюсь, игнорируя ее бормотание.

Притихла. Хрупкая такая. Снова напоминаю себе, что я животное. Подтягиваю девочку ближе и спускаю со стола.

– Усаживайся. Сейчас омлет сварганю, – замолкаю, глядя, как она нерешительно мнётся, пытаясь прикрыть трусы ладошками. Ногой по полу водит в поисках своей одежды.

Дьявол. Опускаюсь на присядки, беру в руку шортики.

– Ногу подними. Помогу одеться.

– Я сама могу, – тихо выдавливает.

– Я устал сегодня, как черт. Давай ты спорить не будешь, а сделаешь то, что я прошу, – требую, изучая ее лицо снизу вверх.

Губку закусывает. Нащупывает пальчиками край столешницы. Опирается. Приподнимает ногу. Скольжу глазами вниз по идеальному телу. Цепляюсь взглядом за мокрое пятнышко на хлопке. Цепенею, проглатывая желание. По затылку мурашки разбегаются. Понравилось, значит? Уж мне ли не знать, что эта невинная малышка, куда горячее, чем хочет казаться. Может она меня и не помнит. Зато очевидно, что ее тело привычно откликается на мои прикосновения.

Тяну шорты по стройным ножкам. Аня пытается перехватить резинку. Игнорирую. Продолжая как бы невзначай гладить ее нежную кожу костяшками пальцев. Наслаждаюсь россыпью мурашек по ее бёдрам.

– Я, – задыхаясь, шепчет, – не… не настолько беспомощная.

Так сильно смутил? Или все же обиделась? Надо бы с ней помягче. И без того досталось ей.

– А я и не о тебе сейчас забочусь, – выпрямляюсь в полный рост.

Зависаю. Не хочу отходить. Не касаюсь ее. Но чувствую жар ее тела. И она тоже, судя по тому, что не шелохнётся. Ее рваное дыхание опаляет мою грудь. Невидящий взгляд мечется из стороны в сторону. Осторожно прихватываю подбородок, желая успокоить.

– Ты меня не бойся, Анют, – нагло вру. Ведь сам не уверен, что ей действительно нечего бояться.

Изврат! Походу я в натуре перебрал.

– Д-дело не в вас, – выдыхает она.

– Себя тоже не бойся, – продолжаю я, хотя разум и вопит, чтобы я заткнулся. – Мы знакомы несколько ближе, нежели обычные коллеги. Поэтому то, что ты могла почувствовать рядом со мной – вполне естественно.

Вот черт. Все же ляпнул. Теперь невесть что она себе надумает. Но если объясню все как есть, могу только усугубить. Так и знал! Хмурюсь, замечая в голубых глазах слёзы:

– Ну чего ты? – стараюсь говорить мягко, чувствуя свою вину за ее слезы.

В ответ лишь машет головой отрицательно.

Хмм. Ладно, по ходу дела разберёмся.

Усаживаю плаксу на стул перед столом. Достаю сковороду. Включаю плиту, и начинаю вбивать яйца в миску.

– Сейчас за едой мне все по порядку и расскажешь.

– Так я вроде уже все… – начинает она, пытаясь не плакать.

– Значит не все, раз я не понимаю, чего ты ревешь, – перебиваю я.

Губы надула. Руки на груди сложила и развернулась на стуле, явно давая понять, что не планирует откровенничать с едва знакомым и вовсе не вспоминаемым человеком.

Так и сидит, пока я готовлю для нас сильно запоздавший ужин. Но я вижу, что она плачет. Хоть и норовит отвернуться от меня.

– Если не расскажешь, омлет в одно лицо съем, – угрожаю я беззлобно, заканчивая с готовкой.

– Да и так же все понятно! – взрывается вдруг. – Я жалкая такая! Настолько беспомощная, что даже будь вы вором, ничего не остаётся, как поверить вам на слово!

– Ну, во-первых, я не вор. Этот дом точно мой. Иначе что бы я в душе делал? Когда я целовал тебя, я весь мокрый был, помнишь?

Вижу, как ее щеки румянцем покрылись, поэтому тут же пытаюсь свести все к шутке:

– Разве что, так впечатлился итальянским мрамором в ванной, что не устоял, – смеюсь беззаботно, а сам на девчонку поглядываю. – Ну и во-вторых, в моих глазах ты выглядишь далеко не жалкой.

– А какой… – будто случайно вырывается у нее.

Тут же закусывает губу. Выпрямляет спину и все же решается:

– Какой вы меня видите? Я даже в зеркало посмотреться не могу, – похоже, ей и правда, интересно.

Выключаю плиту. Раскидываю свой кулинарный шедевр по тарелкам, и ставлю одну из них перед Аней. Сажусь на стул рядом с ней, и разворачиваю девчонку к себе. Копна натуральных темно-русых волос, с проблеском золота. Опушка тёмных ресниц вокруг голубых глаз. Точеные брови. Спелые персиковые губки. Проглатываю вязкую слюну.

– Боюсь, если сейчас скажу, какой тебя вижу я – ты можешь испугаться, – хриплю я, продолжая впитывать тонкие черты лица.

Шумно вдохнув, Аня явно подавляет новую волну истерики. Конечно, она меня не так поняла. Но пойми она меня «так», стала бы опасаться.

Нервно поворачивается к столу. Нащупывает вилку. Хватает ее дрожащей рукой и пытается поддеть омлет. Ничего не выходит. Пробует снова. И снова.

Какое-то время просто наблюдаю за ее манипуляциями. В итоге ловлю тонкое запястье и отбираю острый предмет, пока не поранилась. Аня всхлипывает, но подчиняется.

Испытываю какое-то нездоровое удовольствие от того, что кормлю с вилочки свою непрошеную гостью. Моя тарелка рядом стоит. Не тронутая. Я так увлёкся процессом, что и забыл, как был голоден. А она так послушно ротик открывает, что невольно задумываюсь, откуда столько доверия?

– Ну вот, умница, – пробормотал я.

Опустил вилку в пустую тарелку. Тянусь, чтобы протереть блестящие от масла губы. Касаюсь, и замираю. По кончику пальца скользит влажный язычок. Тело словно током пробивает. Радар симпатии вновь начинает расти.

Нежный рот не спешит закрываться. Опасно. Мозг отключается. Палец неторопливо проникает внутрь. Аня прикрывает глаза. Пухлые губки смыкаются, и я натурально чувствую, как мою плоть благодарно посасывают.

Ох, дьявол! Награди меня терпением!

– Анют, – хриплю я, – со взрослыми дядьками так играть может быть опасно…

Невидящие глазки распахиваются. Девочка шокировано вскакивает, роняя стул. Будто сама от себя не ожидала подобного. Хотя, признаться, я тоже не ожидал. И уж точно не думал, что мне понравится эта беззаботная игра настолько, что я захочу добавки.

Аня пытается сбежать с кухни, шаря руками перед собой. Налетает бедром на угол и складывается пополам.

Вскакиваю. Ловлю ее в объятия. Бьется, словно птенчик неразумный. Опять смутил ее.

– Ну что ты. Подожди. Я ведь не зверь какой, чего ты бежишь от меня сломя голову?

– Ай-ай! Я не от вас, – выдавливает.

– От себя тем более не надо.

Пунцовеет и перестаёт вырываться. Подхватываю ее удобней на руки. Несу в свою комнату. Опускаю на кровать с единственным целомудренным намерением оценить место удара. Нависаю над ней, ставя колени по бокам от ее бедер.

– Дай взгляну, – тяну резинку шортиков.

Аня вцепляется в мои руки и тесно сводит ножки.

– Я только гляну, нет ли синяка.

Нерешительно отпускает меня. Но ещё сильнее сжимает бедра, когда я слегка приспускаю шорты вместе с трусиками. Худенькая такая. На острой выпирающей косточке виднеется красное пятно. Похоже, синяку все же быть. Веду пальцами вокруг ушиба. Девочка непроизвольно сжимается. Сгибает ноги в коленях, упираясь мне в пах.

– Очень больно?

В голове возникают непрошеные воспоминания. Эти стройные ножки на моих плечах. И моя голова между ее бёдер.

Облизываюсь, как голодный кот. Кладу горячую ладонь на плоский животик, вынуждая его слегка подрагивать. Наклоняюсь, не особо осознавая адекватность своих намерений. Касаюсь губами острой косточки.

Аня вздрагивает. Начинает ерзать попкой, будто хочет уползти от меня.

Я чувствую запах ее желания. Запах молодой женщины, что дурманит голову хлеще коньяка. Снова касаюсь губами ее кожи. Не отталкивает. Притихла, будто и слово вымолвить боится. Провожу кончиком носа вдоль резинки трусиков. Дышу шумно, не в силах совладать с собой. Чувствую, как по венам раскалённая сталь течёт.

Я хочу ее. Об этом мое тело буквально кричит. Похоже и она меня.

Но так ведь нельзя? Это даже для меня слишком. Я-то привык, не задумываясь женщин использовать. Но не при таких обстоятельствах. Тем более что я уже однажды сломал ее. Видимо потому и сбежала.

Запомнил я ту ночь. Телефон зазвонил, прервав нас. Я-то и не собирался останавливаться. Хотел только послать Ларису к чертовой матери, сказать, что я передумал, чтобы она меня забирала. Был у меня к ней разговор серьезный о ее непомерных тратах. Да только птичка эта весь настрой на разгон сбила.

Я хотел продолжать. Снова и снова… Пока не остыну. Но когда вернулся, ее уже не было.

Испугалась. Ещё бы. Я на ее фоне взрослый дядька. А она нежная такая. Дрожит постоянно.

– Нет, – истеричный шёпот врывается в мои мысли.

Поднимаю глаза, готовясь успокоить девочку. А она руками голову сжимает. Выгибается, словно от боли.

– Ань, – подскакиваю к ней. – Что? Что с тобой?

– Голова! Сейчас разорвётся! – стонет болезненно.

Глазами отыскиваю телефон, и, вскочив с кровати, хватаю аппарат. Набираю номер Валерки. Врач может он и не самый толковый, но точно подскажет, что делать.

Вкратце объясняю другу ситуацию. Слушаю инструкции. Закончив разговор, бросаю мобильник на тумбочку и расторопно возвращаюсь к девушке, корчащейся на моей кровати.

– Анют, – кладу свою похолодевшую ладонь на ее лоб. – Ещё болит?

– Немного лучше, – шепчет.

– Ты… что-то вспомнила? Доктор сказал, что воспоминания могут вспышками возникать. Из-за этого и голова болеть может.

Молчит. А щеки румянцем покрываются. Значит, что-то вспомнила…

– Расскажи мне.

Она вдруг садится на кровати. Ноги спускает. Обнимает себя за плечи руками дрожащими.

– Не могу, – бормочет.

– Меня вспомнила? – настаиваю я, желая знать, что из того, что между нами было, она могла сейчас вспомнить.

– Нет. Нечего рассказывать, – упрямится девочка.

На ноги неуверенно поднимается. Пошатываясь, кровать обходит. Хочет уйти от меня. Ловлю ее руку.

– Не отпущу, пока не расскажешь.

– Я… не знаю, что это было, – смущается. – Просто ощущения…

– Ощущения? – переспрашиваю, подтягивая к себе.

– Да. Такие знакомые. Будто…

– Будто подобное уже было? – заканчиваю за неё.

– Да.

– И что же тебя так смутило?

– Не хочу думать, что я была потаскухой, – выдавливает.

Руку свою выдергивает. Идёт к двери неторопливо. Поднимаюсь, устало потирая переносицу. Сейчас бы спать завалиться. Да не могу отпустить ее. Кладу руку на дверь. Соблюдаю дистанцию. Однако чувствую тепло ее кожи на своей.

– Ты же цветочек нежный. Ну, какая из тебя потаскуха? К тебе прикоснись, – скольжу пальцами по тонкой шее, – и ты уже дрожишь вся. Опытные девочки так себя не ведут.

– Буду знать, – выдаёт обиженно.

Ручку с психу дергает. А я на ее шею залип. Склоняюсь. Касаюсь губами. Аня сдавлено стонет и тут же в моих руках поворачивается.

– Мы же почти не знакомы! Верно? – выдаёт с надрывом. – Вы были моим начальником и что же… я… я так просто… отдалась?

– Так вот что тебя беспокоит? Волнуешься, что мы мало знакомы? – усмехаюсь.

Подхватываю на руки. Возвращаю на кровать.

– Ну, давай знакомиться, – выдыхаю, укладываясь под одеяло.

– Что вы делаете?

– Устал я. Но пока не усну, можешь спрашивать все, что тебя интересует. Уходить не разрешаю. Трогать не буду.

Видимо немного подумав, Аня все же решается задать вопрос:

– Вы знаете обо мне хоть что-то?

– Ты у меня в «Gold’е» барменом была. Особо ни с кем не общалась. Клиенты от тебя тащились, конечно. Еще бы, кукла такая… Но я никогда ни с кем тебя не видел. Так что не выдумывай там себе ничего. Приличная ты девочка, – задумываюсь на несколько секунд и продолжаю: – Я тебя сначала вообще брать не хотел. Но ты как пиявка прицепилась. Три дня штурмовала мой кабинет, пока я не сдался. Взял на испытательный срок. Ты конечно бутылок перебила немеряно. Но твоя настырность подкупала. Вот я и оставил тебя. Пришлось даже на твой размер отдельно платье фирменное заказывать. Ты у нас, так сказать «не стандарт».

Замолкаю, сам удивляясь, что, оказывается, знаю о ней больше, чем предполагал.

– Почему это было для меня так важно? – бормочет под нос.

– Я тоже удивился твоей настойчивости. Вроде не такая уж престижная работа для пай-девочки. Потом понял.

– Поделитесь наблюдениями?

– Ты петь хотела. У меня единственного в городе в клубе не голая электроника стоит. Тебе микрофон нужен был.

– Я пела? – удивляется.

– Потрясающе, – зевнув, протягиваю я.

– Почему тогда не в певицы сразу напрашиваться?

– Трусиха ты. Дрожала каждый раз, когда после закрытия клуба перед пустым залом на сцену выходила. Боялась.

– А вас значит, не боялась?

– Нет, – нагло вру, чтобы она не решила снова стесняться своего голоса передо мной.

– Значит… между нами действительно что-то было? – решается.

– Мхм, – мычу. – Когда выздоровеешь, повторим.

– А если не выздоровею?

– Выздоровеешь, Невеличка, – подтягиваюсь к ней, и кладу голову на ноги. – Если спать не хочешь… споёшь для меня?

Глава 2

ГЛЕБ

Открываю глаза. И какое-то время просто продолжаю смотреть на цветастый принт. Незнакомый. Уж явно все эти бабочки-цветочки не соответствуют моему стилю. Предпочитаю классику. А это слишком экстравагантно, даже чтобы использовать в качестве постельного белья.

Где мои чертовы консервативные серые простыни? Вижу только цветочки. Они отчего-то шевелятся, будто дышат.

До меня наконец доходит, что это атрибут одежды. Поворачиваю голову и утыкаюсь взглядом в подбородок хозяйки пёстрого принта.

Вот черт…

Что я тут вчера устроил? Осторожно поднимаю голову с колен девушки и тут же запускаю пятерню в свою шевелюру. Бошка трещит. Сколько я вчера выпил? Знаю ведь, что градус влияет на меня не слишком благотворно, и все равно время от времени прикладываюсь.

Это все от безделья.

Проблема в том, что я не чувствую дурмана в привычном смысле. Однако что-то меняется внутри. Веду себя странно. Делаю что-то мне несвойственное. Словно становлюсь другим человеком.

Я же и эту девчонку тогда с дуру… Дьявол!

Хорошо хоть не додумался повторить этой ночью. Иначе бы точно не отделался.

Конечно, голос у неё действительно потрясающий. Но это ещё не повод для совместного проживания. Все равно, как если бы мне духовой оркестр слушать нравилось. Это же не значит, что я обрадуюсь, найдя музыкантов в своем доме.

А собственно что меня пугает? Вроде в любви не клялся. Замуж не звал. У меня перед ней никаких обязательств. Да, беспомощная. Но и я не сиделка. Есть же интернаты какие-то…

На мгновение замираю, залипнув на мирно опущенные реснички. Что-то во мне словно противится пробуждению. Но я должен поскорее прийти в себя, чтобы выгнать этого сентиментального ублюдка из моей души, а незваных гостей из дома. Ощущение, будто у меня скоро разовьётся биполярное расстройство на хмельном фоне.

Убедившись, что девушка все ещё крепко спит, поднимаюсь с кровати. Прихватив с тумбочки телефон, иду в кухню, желая заварить крепкого кофейка, выпить аспирин и привести себя в порядок к пробуждению гостьи.

Аня. Точно. Надеюсь, она ничего себе там не надумала.

– Лариса, – рычу в трубку. – Ты окончательно рамсы попутала?!

– Ну что опять, Геш? Не трогала я карту…

– Я тебе нянька?! – перебивая сестру, громыхаю в трубку, даже игнорируя идиотское прозвище, которое запретил ей использовать в свой адрес. – Какого хера в моем доме делает эта девица беспомощная?!

– Эээ… ты вернулся? Я… это… собиралась тебя предупредить, но…

– Немедленно увези! – требую я, все еще чувствуя некое сопротивление в душе. Ничего-ничего, сейчас отойду окончательно и отпустит.

– В смысле? По-твоему она котёнок, которого можно так просто пристроить в добрые руки?

– Мои – тоже не добрые! – рычу я, припоминая, что вчера вытворял. Чуть калеку не развел. Оно мне надо? – Сейчас же решай вопрос!

– Ну не на улицу же мне ее…

– Мне плевать!

– Ну, раз тебе плевать, ты и выставляй. А я в горах, пока снег не растаял. Вот на лыжах покатаюсь, и придумаю что-нибудь.

– Лара! Не смей…

Телефон пиликнул.

– …класть трубку. Сука!

До боли сжимаю в руке мобильник. Вот же… Перезванивать бесполезно. Зная умение сестры от меня прятаться, на мои звонки она в ближайшие дни точно не ответит. Можно было бы попробовать позвонить Гарику, но эта стерва и дружбана своего натаскала, чтобы он не реагировал.

Пытаюсь вспомнить, как вообще так вышло, что я взял шефство над этой отвязной девицей. Мы ведь даже не росли вместе. Нас только мать связывает.

Когда мне было пятнадцать, появилась на свет Лара. Свет очей родителей. Тогда как со мной у отчима возникли явные нелады. Поэтому уже через год после рождения сестрички я ушёл из дома.

Сам себя слепил! Через такую грязь пробился.

Много лет прошло, когда я узнал, что отчим умер. К матери поехал. Посмотрел, в каких условиях живут мои родные. Охренел. Купил им квартиру. На ноги Лариску поставил.

Когда мать умерла, сестрице ещё и восемнадцати не было. Кажется, я в тот день тоже перебрал. Подумал: как же, родной человек будет скитаться не пойми где, при живом брате. Вот и посадил ее на шею.

Ну, очевидно, что воспитатель из меня никудышный. Некогда было. Все крутился, как белка. Вот и упустил момент, когда сестрица, задействовав все мои финансовые вливания в нее, по наклонной покатилась. За учебу башляю – потому что учиться нихрена не хочет. Вся в тусовках. Завсегдатая моих же клубов. Чуть ли не каждый день то из одного, то из другого звонят ребята, которых я надсмотрщиками над ней поставил.

Выливаю половину кофе из турки в чашку. По инерции сварил на двоих. Всегда так делаю, когда в моей постели девушка.

Но эта ведь не считается…

Стискиваю челюсть. Нервно отталкиваю высокий стул, и опускаюсь за бар.

Зачем я вообще начинаю пить? Знаю ведь, что херню творить начну.

Вечера я обычно провожу в клубе. Почему? Не сказать, что там без меня не справляются. Сеть отлажена отлично и можно спокойнеханько дома отсиживаться. Ну, или же где-нибудь на Сейшельских островах, не важно. Однако где бы я не находился, это раздражающее чувство преследует меня. Будто я один. Такая угнетающая пустота, даже когда вокруг толпа.

И вот я наливаю себе стаканчик, чтобы заглушить. Затем ещё один. И еще. В голову начинают лезть мыслишки, что ещё вовсе не поздно все изменить. И вот наружу уже является совершенно другой человек. Зато он не страдает от пустоты в душе. Он строит потрясающие своим идиотизмом планы. Как он обзаведётся семьей и станет примерным мужем и отцом.

А пока из меня даже брат путевый не вышел.

В адеквате я тоже бывает планы строю. Только обычно это стратегические решения по расширению бизнеса, покорению очередной вершины и укоренению своих позиций на рынке. Этого достаточно. Чтобы на какое-то время заткнуть дыру…

Смотрю на телефон, отчаянно перебирая в голове на кого бы сорваться. Придумал.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍– Доброе утро, Глеб Виталич, – сонным голосом лебезит в трубку домработница. – Как командировка? Скоро ли домой?

– Надежда, вы мне ничего сказать не забыли?! – звенящим голосом, задаю наводящий вопрос.

– А что? – по голосу чую, что понимает – не из праздного любопытства интересуюсь.

– Какого. Хера. В моем доме. Посторонние??? – выговариваю я, даже не повышая тон.

– Ой! Это… Лариса Ивановна сказала, что обо всем с вами…

– Разве я не предупреждал! Сообщать мне о каждом подозрительном действии Ларисы Ивановны, даже если она клятвенно заверяет, что со мной это оговорено! Забыла уже ту вечеринку? После которой я вас всех из ментовки вытаскивал!

– Ой, не забыла! Не забыла, благодетель вы наш! Не гневайтесь! Последний раз! Чесслово…

– Чтобы к десяти была здесь! – заканчиваю я разговор. – В своём уме надо быть, чтобы слепую девчонку на все выходные одну в чужом доме бросить…

Кладу трубку, сам ещё не понимая, зачем добавил последнее. Не отпустило ещё, наверное. Отбрасываю телефон на стол. Беру в руки кружку с кофе, намереваясь отпить. Но замираю, услышав возню в коридоре.

Проглатываю сердце, затарабанившее в горле. Я как вор. В собственном доме. Что ещё за реакция?

Боюсь, что она слышала что-то? Так это и хорошо. Чтобы не питала никаких надежд относительно нашего совместного проживания. Пусть ищет, кому звонить, чтобы забрали…

Сирота.

Чертов внутренний голос, похоже, все ещё противится адекватности. Ну, я же не мать Тереза, вашу мать!

Максимум, можно разок повторить… Как тогда на рояле. Шумно выдыхаю, чувствуя, как меня начинает накрывать запоздавший утряк.

Исподлобья гляжу, как в кухне появляются тонкие пальчики, ползущие по стенке. Одно из сказанного ночью все же правда.

Повторить я бы все ещё хотел…

Эта ее наивная простота мне зашла.

С грохотом опускаю чашку обратно на блюдце, так и не сделав ни одного глотка. Девочка вздрагивает и будто пытается осмотреться.

Морщусь от неприятного чувства в душе. Даже не могу определить его корни. Стыд? За то, что я – бесчувственное животное, калеку гнать собрался? Или… за то, что бесчувственное животное эту калеку хочет до треска в ушах…

– Доброе утро, – бормочет тихонько так.

А я за голову хватаюсь. Что-то нехорошее в душе поднимается. Не могу смотреть на неё. Беспомощную такую.

– Доброе, – шиплю, сжимая челюсти.

– Глеб, вы…

– Витальевич! – поправляю я зачем-то. Будто отчество могло как-то помочь нам сохранить дистанцию.

– О, – вздыхает девочка, замирает на входе в кухню, сжимается в нервный комок, – конечно. Простите, Глеб Витальевич. Я хотела спросить, вы уже завтракали? Я могла бы яичницу приготовить. Пока только это правда приловчилась.

– Нет уж, спасибо, – выдавливаю.

У меня и так скоро белок из ушей полезет.

Отворачиваюсь, когда незваная гостья подходит к холодильнику. Пытаюсь сосредоточиться на кофе. Однако нечто вроде любопытства все же берёт верх. Бросаю взгляд на Аню. И каменею, невольно втягивая пресс. Она наклоняется в поисках сковородки. А я глаз не могу оторвать от этих чертовых шортиков, что вчера испытывали мою терпимость.

Смотрю, как ее длинные темные волосы рассыпаются вуалью, закрывая от меня сосредоточенное лицо. Аня выпрямляется, сматывает непослушную копну в жгут и заворачивает на затылке. А я все ещё не могу выдохнуть.

Наконец начинаю себя чувствовать. Пальцы невольно сжали столешницу. Резко отпускаю, будто меня с поличным поймали. На ноги вскакиваю, и выхожу из кухни. Замираю в коридоре, пытаясь привести мысли в порядок. Прикрыв глаза, с усилием тру лоб.

Дьявол! Так дело не пойдёт. Надо решать, что с ней делать. Скоро придёт домработница, вот с ней и поговорю. Может она возьмёт ее к себе. Судя по всему, Лара ей приплатила, чтобы та приглядывала за девчонкой. Значит, я ещё добавлю, лишь бы она избавила меня от этой проблемы.

Резко распахиваю глаза, когда с кухни раздаётся грохот.

– Ай… – даже не стон, скорее болезненный выдох.

Заглядываю за угол и напрягаюсь всем телом. Чёртов кофе! Сдерживая отборные маты, врываюсь в кухню. Даже не знаю, за что схватиться. Девчонка стоит с поднятыми руками. На светлых шортах контрастное пятно от кофейной гущи, что раскалёнными струйками скатывается по обнаженным бёдрам, оставляя за собой воспалённые дорожки на нежной коже.

– Что ты натворила? – рычу, хватая полотенце.

– Я… н-ничего. Только х-хотела сковородку поставить, – хнычет Аня.

Опускаюсь на колени перед девушкой. Осторожно собираю с ее кожи остатки кофе грубой тканью. Вижу, как у неё ноги подкашиваются от боли. Но звука не издает. Поднимаю голову. Губу закусила. Зажмурилась. Она сильнее, чем кажется.

Бросаю виноватый взгляд на плиту. Чертов кофе! Будь он трижды проклят. Надо бы убирать за собой турку с остатками кипятка с плиты, пока в доме незрячая…

Стоп. Вообще-то я рассчитываю, что уже сегодня вопрос с ее пребыванием в моем жилище решится в мою пользу.

– П-подождите, – мямлит Аня. – Надо газ выключить.

Поднимаюсь на ноги. Щелкаю конфорку и подхватываю девушку на руки.

– Не нужно.

– Я сам решаю, что нужно, а что нет, – отрезаю холодно, выходя из кухни.

Толкаю ногой дверь в свою комнату. У меня прямо драное дежавю. Только теперь я обхожу кровать стороной и направляюсь прямиком в ванну. Вхожу вместе со своей невесомой ношей под душ. Ставлю Аню на ноги и осторожно тяну шорты вниз.

– В этот раз даже сопротивляться не станешь? – иронично замечаю я.

– А толку? Если вы задумали дурное, то мне вас явно не остановить, – бормочет, но тут же будто спохватившись, добавляет: – Но если бы вы хотели мне навредить, то сделали бы это ещё вчера.

– Ошибаешься. Сегодня я куда хуже, чем вчера.

Шорты падают к нашим ногам. Аня обреченно роняет голову, покорно дожидаясь моих дальнейших действий. Включаю воду, чтобы нарушить воцарившуюся неловкую тишину.

– Я вас чем-то расстроила? – бормочет тихо.

Игнорируя вопрос, наклоняюсь, чтобы оценить ожоги. Над резинкой трусов отчетливо виднеется обожженная полоса. Прямо там, где ещё ночью были мои губы. Словно клеймо.

Это бесит. Будто это я виноват, что ей больно.

– Вы не ответите?

– Не расстроила, – отсекаю.

– Но я же чувствую, вы напряжены, будто я сделала что-то не то. У вас голос совсем другой…

Удивленно смотрю на свои пальцы, что завороженно застыли перед мягким хлопком. Одергиваю руку.

– Снимай трусы. Обмойся. Я пока схожу за чистым бельём, – приказываю и выхожу из ванной.

Пока ещё могу.

Чувствую, как кровь будоражит сам факт, что она у меня в душе полностью обнаженная. Да что ж за хрень? Может просто взять ее, чтобы это чертово предвкушение перестало жилы тянуть. Изврат какой-то.

Вхожу в соседнюю со своей комнату.

Для незрячей она весьма аккуратна. Каждая вещь в этой комнате лежит на своём месте. Словно под линеечку.

Подхожу к будуару, рядом с которым на полу стоит потрепанная дорожная сумка. На столике в стройный рядок лежат резинки для волос, расческа, станок для бритья, коробок ватных палочек, маникюрный набор и много других полезных мелочей, некоторые из которых вызвали у меня неуместный приступ тревоги.

Невольно прикрываю глаза. Неторопливо веду ладонью над разложенными тут предметами, едва касаясь их кончиками пальцев. Пытаюсь воссоздать в своём сознании, что значит «видеть» наощупь. Шумно выдыхаю, открывая глаза.

А если учесть, что сирота. И память потеряла. И ни одного родного человека рядом…

Терпеть не могу тему одиночества. Аж захотелось налить себе стаканчик.

Такую беспомощную на улицу?

Опускаюсь на банкетку у будуара. Запускаю пятерню в волосы. Не думай об этом! Не думай! Тебе не должно быть дела. На улице столько людей беспомощных живет. Женщины, дети, старики. Что, всех в дом потянешь, мать Тереза?

Чувствуя явное раздражение из-за своих двойственных желаний, ныряю рукой в дорожную сумку. Вынимаю жменю шмоток и бросаю на кровать. Ширпотреб какой-то. Она в этом ходит? Лара хороша. Могла бы и купить немощной подруге что-то поприличней.

Ещё один заход в сумку, и моему взгляду является нечто знакомое. Золотистое платье-мини. Униформа клуба «Gold». Шитое на заказ для миниатюрной барменши. То самое, которое я тогда с нее срывал…

Мой организм тут же откликается на хранящую воспоминания вещицу. Однако… Непонимающе кривлю губы, распрямляя платье. Рвано. В душу закрадывается неприятное чувство. Это ведь не я сделал? Вроде я тогда не настолько перебрал…

Зачем-то заглядываю внутрь платья, и руки непроизвольно вздрагивают. Внутри ткань немного светлее, чем снаружи. Поэтому там отчетливо проявляются кровавые пятна. Буквально все платье в крови! Что за…

Забыв, зачем вообще пришёл в эту комнату, возвращаюсь в свою. С грохотом открываю дверь в ванную. Зачем-то сжимаю перед собой окровавленное платье и с ходу задаю вопрос:

– Какого числа ты попала в аварию?

– Что? З-зачем…

– Ответь!

– П-пятого. Декабря. Мне сказали, что меня рано утром привезли в больницу.

Мне нечего сказать…

Я беседовал с бухгалтером, и обнаружил не хилую дыру в бюджете, в очередной раз организованной моей сестрой, после того, как я начал контролировать ее карманные расходы. Но не деньги так расстроили, заставив охмелеть человека, который обычно не ощущает градуса. После недолгих изысканий и пары звонков старым знакомым, я узнал, на что моя сестрица спускает деньги. Дурь.

Мой отчим – отец Ларисы, сторчался. И мы оба знали, что ее ждёт, если она не прекратит. Но как помочь ей, я не знал. Вот и перебрал, пока раздумывал.

Пятого декабря.

А потом сдуру тронул ту, которой планировал втихаря восхищаться. Издалека. Не прикасаясь. Но я ведь животное.

Не зря у меня было ощущения, что я причастен к ее боли.

Рано утром… Значит, это она от меня так сбежать хотела, что…

Дьявол!

Нечто, напоминающее чувство вины скрутило органы в тугой узел. Зачем оставалась так безропотно, если боялась меня? Я же не маньяк какой! Почему не отказала?!

Поднимаю взгляд на Аню. Влажные пальчики судорожно сжимают какую-то мокрую тряпку, явно желая спрятать обнаженное тело от недобрых глаз. Моих недобрых…

Хватаю с крючка большое полотенце. Подхожу ближе и сгребаю девчонку в охапку. Несу в ее комнату.

– Знаете, я бы… хотела уйти. Лариса говорила, что я не стану обузой, но…

– И куда же ты пойдёшь? – перебиваю я, когда мы входим в ее комнату.

– В больнице говорили про интернат…

– Искать его как будешь? Наощупь?! – раздражаюсь.

Девочка вздрагивает в моих руках. И я сжимаю зубы, осознавая, что перебарщиваю.

– Со мной останешься. Ты сказала, врачи обещали, что все восстановиться должно. Вот тогда и уйдёшь.

Опускаю Аню на край кровати. Начинаю складывать вещи, что разбросал тут до этого. Но не кладу их обратно в сумку.

– Твои вещи в шкафу будут теперь лежать. Четвёртая полка снизу – кофты, – терпеливо объясняю, методично раскладывая одежду по полкам. – Третья – джинсы. Вместо второй полки – ящик. Там белье.