Текст книги "Невеста лорда СИ"

Автор книги: Алиса Брагина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 16 страниц)

Книга: Невеста Лорда. Обрести крылья

Alisa:

Часть 1. Жена для мага

Аннотация:

.

Любой уважающий себя аристократический род гордится своими корнями и тайнами, связанными с их предками. Порой, легкая вуаль загадочности семейных тайн, лишь добавляет притягательности. Но что делать, если эти тайны, перешедшие тебе вместе с кровью прародителей – прямая угроза и, скорее всего, не только тебе?

Что делать, если наследие предков – твое проклятье, с которым ты смирилась, а вот окружающим – оно очень даже интересно? Что скрывает в себе Древняя Кровь?

Амине предстоит выяснить, кто же она такая. И пусть этот путь тернист и грозит ей обманом, истина откроется тогда, когда придет время.

А сейчас, сейчас стоит сделать выбор, правильный выбор. Или оставить его за Судьбой?

Жена для мага

Шестилетнюю девочку Амину Гримхоль "любящие" родители почему-то отправляют в монастырь служительниц Реи, где к ней приставляют личную наставницу и накладывают молитву – печать верности. Там она проживет до семнадцати лет.

За то время, пока Амина жила тихой и уединенной жизнью в отдаленном, скрытом от внешних потрясений монастыре, мир переживает сильные изменения, и теперь восточное королевство Измир установило контроль над всеми государствами в северно-восточной части материка и над её родиной в том числе.

Правитель Далии, король Валин III, по совету министра иностранных дел, дабы сгладить неприятное впечатление у населения от чужаков-интервентов по соглашению с Измирским королем, выбирает десять дочерей знатных семей, и приказывает их родителям выдать девушек за ключевых представителей Измира, поставленных наместниками в Далии.

Амина оказывается среди тех, на кого указал король. Теперь ей предстоит стать женой королевского мага Измира, который, надо заметить, не особо сильно рад данному событию, ведь на родине, как он думает, у него осталась любящая невеста.

Пролог.

– Амина! – дребезжащий, противный голос сестры Марии в одно мгновение портит все прекрасное впечатление от солнечного, теплого утра.

Тучная сестра Мария с раскрасневшимся лицом, со сбившимся набок белоснежным чепцом, путаясь в длинной юбке, бежит по галерее, пытаясь оттуда высмотреть меня в саду. И ничего у неё не получится. Мы с Микой.... Ой, с сестрой Микаэллой занимаемся преступным, по меркам всех обитающих в монастыре дам, времяпрепровождением. Мы сидим на лавочке в тени уже пожелтевшей акации и принимаем солнечные ванны, ловя, может быть последние теплые лучики осеннего солнышка.

– Амина! Амина-А-А! А-ами-ина-а!!! – сестра Мария, не заметив нас, стремительно для своего телосложения удаляется прочь от сада с нашим укрытием, громко топая по каменному полу галереи.

– Ну и противный же у Марии голос.

Да Мика, с таким голосом как у тебя не сравнить, да и с фигурой, ростом, грацией и красотой тоже. Моя личная "воспитательница", не в пример другим сестрам из монастыря, не смотря на все их многочисленные и дорогостоящие ухищрения, в свои тридцать семь была просто преступно красива. Волосы цвета темной меди обрамляли овальной формы личико с аристократически правильными, утонченными чертами, на котором драгоценными сапфирами сверкали глаза. А вечно хитрая улыбка на пухлых губах вызывала у матушки-настоятельницы просто неконтролируемую ярость.

– Сестра Микаэлла, вы слишком строги к несчастной Марии. Не всем же обладать столь божественно чарующим голосом как у вас. Да и вам стоит признать, что последний пассаж удался сестре особенно выразительно.

Несчастной Марию мог назвать только глухой слепец. Именно эта женщина была здесь на своем месте со своими наклонностями к садизму и бескрайней любовью к душевным страданиями, как чужим, так и собственным. Что уж говорить о голосе, которым та безмерно гордилась. Слишком высокий, дребезжащий, словно железом по стеклу водят.

Микаэлла не сочла возможным хоть как-то отреагировать на мои слова. Её моя учтивость всегда почему-то бесила сверх меры. Я лишь краем глаза заметила, как в мимолетном недовольстве она скривила губы.

– Я думаю, нам стоит уйти из сада. Ведь если случилось что-то действительно серьезное, то на Марию полагаться никто не станет, а отправят через некоторое время кого-то другого на ваши поиски, послушница.

Ну вот, я же говорила, что Микаэллу бесит мое учтивое поведение и та моментально начинает вести себя холодно и отстраненно.

– Вы как всегда правы, сестра. Скорее всего нам просто дали время для того чтобы привести себя в порядок. – Я честно, не могу долго общаться с Микой в учтиво-вежливой манере принятый для общения между сестрами и послушницами, ведь один её вид подталкивает на шалости и пакости, и возраст для этого не помеха. О чем я и спешу поведать единственному близкому мне человеку в этих серых, замшелых каменных стенах. – Интересно, эти поиски как-то связанны с тем, что сестра воспитательница Евгеника сходила в купальни?

После очередного наказания в виде лишения меня ужина в течение целой недели за очередное непослушание, мной, с молчаливого согласия Микаэллы, была совершенна маленькая месть. Полторы недели тому назад, я самовольно покинула классную комнату во время самоподготовки, когда все послушницы прилежно учили хвалебные гимны в честь Реи в тиши стен монастыря, и ушла, как сегодня с Микой, в сад. Мне не всыпали палок лишь потому, что я все-таки выучила гимны, а о моем отсутствии сестре воспитательнице наябедничала одна из послушниц. Сомнений в том, кто это был, у меня не было ни малейших, ведь со мной по вечерам на одной воде сидела и послушница Ирма – девушка с дурным характером и соответствующей внешностью. Если и на следующий год родители не заберут её из монастыря, то Ирма примет постриг и станет сестрой-послушницей, вот она и злобствует по этому поводу. Свою маленькую месть я совершила не сразу, ведь иначе тогда всем стало бы ясно, кто и за что навредил Ирме. А так, спустя неделю, когда эта ехидна переключилась на другую жертву, меня никто даже не заподозрил.

Щепотку красного жгучего перца мне помогла достать Микаэлла, по моей просьбе, направившая меня помогать поварихам на кухне. Тем самым мы сразу убили двух зайцев. Я авансом понесла "заслуженное" наказание за вред ближнему, то есть послушнице Ирме и за воровство любимой приправы настоятельницы, а Микаэлла очистила, таким образом, свою совесть, о наличии которой у сестры воспитательницы я с полным на то основанием, сильно сомневалась.

Большая часть жгучей приправы была отправлена в банные принадлежности послушницы, а остатки я с чистой совестью ссыпала сестре-воспитательнице Евгенике, за то, что мучает послушниц зубрежкой гимнов в душной, пыльной классной комнате, запрещая девочкам приоткрывать окна для проветривания. По мнению сестры Евгеники, открывая окна, послушницы бездарно выпускают наружу все накопленные годами знания и все свое учебное рвение. Видимо дышать пылью книг старушке нравиться больше, а может она, действительно считает пыль – знаниями. Тогда какой в них смысл?

В общем, итогом моей диверсии стало обожженное перцем седалище послушницы Ирмы, а вот сестра-наставница Евгеника за последнюю неделю так и не соизволила посетить купальни. По мнению воспитанниц монастыря, таким образом сестра Евгеника старалась сохранить остатки собственного ума. Спорная версия, если учитывать неодобрительное молчание матушки настоятельницы и полное отчуждение со стороны остальных сестер. Хотя, подобное отношение со стороны монахинь можно отнести к специфическому запаху...

Только Микаэлла успела поправить мой чепец, и мы, неспешным шагом с молитвенниками в руках и тихим послушанием на лицах, направились в сторону небольшой часовни, утопающий в зелени вьюна, как нам на встречу выскочила запыхавшаяся и растрепанная послушница Изольда.

– Как хорошо, что я вас нашла. Сестра Микаэлла вас очень требовала к себе сестра Ольгерда. Миледи Амина, вас срочно требует к себе матушка настоятельница.

– Послушница, успокойтесь, отдышитесь и внятно объясните нам, зачем я потребовалась.... – Микаэлла неожиданно запнулась на полуслове. – Миледи Амина?

Для меня, все сразу встало на свои места.

В монастырях Реи послушницам и сестрам запрещалось вспоминать о титулах и званиях принадлежащих их семьям. Женщинам по нашим законам титул не принадлежит, она может только передать его своему ближайшему старшему родственнику-мужчине как его носительница. Всем посторонним, кто оказался в стенах обители Реи, также следовало отринуть все мирское, тем самым, представ перед Святой такими, какими мы есть на самом деле, без блеска и помпезности, без грязи и нищеты реальной жизни. А раз мне вернул соответствующее обращение, значит, титул тоже вернули, а это может быть следствием только одного.

Время моего пребывания в стенах монастыря подходит к концу, за мной прислали, дабы вернуть в семью. Мне лишь остается надеяться, что матушка настоятельница запросит не слишком большую цену за мое здесь нахождение, а то ещё вдруг передумают забирать.

– Амина, иди к настоятельнице.

Микаэлла ободряюще сжала на мгновение мой локоть, понимая все мои чувства. Удушающей волной меня захлестнул страх и жалость к самой себе, и я только лишь смогла, молча кивнуть.

Находясь в обители, сестры приучали воспитанниц к мысли, что их родные семьи и судьбы которые те готовят своим дочерям, это благо и нет для нас ничего лучше. Там, за стенами монастыря, нас ждут любящие родители и светлое будущее. Послушная дочь должна с должным почтением и пониманием отнестись к возлагаемой на неё ответственности, принять свою судьбу и, приложив все возможное рвение, исполнить свой долг.

Из уст сестер слушаешь ежедневно о послушании и ответственности, о светлом будущем и любящих семьях, постепенно забываешь, какова реальность на самом деле. Время постепенно стирает детские воспоминания о жизни дома и о "любящих" родителях. Лишь изредка, кто-то из сестер вскользь обронит, что в монастыри Реи никогда ещё не отправляли любимых дочерей, невест или жен.

Микаэлла же никогда не уставала мне повторять, что я, слушая наставления воспитательниц, никогда не должна забывать, что мы все являемся лишь оружием для достижения нашими родителями своих целей. Девица, воспитанная на заветах Святой станет отличной женой, послушной воли отца, брата или мужа, бездушной куклой воспринимающей все сказанное ей её мужем или родичем за высшее благо. Такая девушка безропотно пойдет под венец за кровожадного монстра или на алтарь жертвенника.

Вот и меня, дочь Эдмунда Гримхоль герцога Вирвель, отправили в обитель Реи для того, чтобы проявляющая слишком большое своеволие и самостоятельность в столь юном возрасте и успевшая уже подпортить свое будущее и репутацию, не спутала окончательно планов своих родителей. Ведь воспитанницы монастыря славились не только безропотным послушанием, но и гарантированно оставались чисты и невинны. А все потому, что Рея не допускала на свои земли ни одной "порченной" женщины и ни одного мужчины. И даже если не все совсем так, то печать "Пояса верности" с легкостью исправит это маленькое недоразуменье. Даже те, кто строили эти стены, были в каком-то плане не мужчинами, ведь евнухи не могут считаться таковыми.

Приемная настоятельницы встретила меня тишиной, сумраком и прохладой. Лишь у стола сестры Марты было светлое пятно и то только потому, что сестра что-то писала в огромном талмуде. Для того, чтобы видеть все четко ей даже пришлось открыть тяжелые ставни и откинуть вышитые сценами из Святого писания портьеры, заменяющие здесь обычные шторы, что было для неё просто недопустимо из-за повышенной любви к правилам и наставлениям монастыря, которые запрещали подобные действия. От свечей с благовониями у сестры Марты слезились глаза, так что вести записи она просто не смогла бы.

Пришлось мне ожидать, пока сестра закончит своё занятие и обратит на меня свое внимание. Отвлекать сестру самостоятельно от её занятий мне не позволялось, а обращать на меня свое внимание старая перечница пока не собиралась.

– Ах, Амина. – Марта наконец-то оторвалась от пожелтевших страниц. – Наконец-то Вас нашли, матушка настоятельница уже заждалась. Проходите же скорее в приемную. Быстрее-быстрее.

От обращения сестры ко мне я даже опешила. Да чтобы Марта обратилась к кому-то на Вы! Да она по слухам, даже Епископа только на Ты величает, уважая исключительно лишь матушку настоятельницу, да Святую Рею. Однозначно, Мир сошел с ума. Какая досада.

Но возвращая мне мою уверенность, сестра легким движением руки с характерным позвякиванием извлекла из внушительного сундучка с королевским гербом увесистый мешочек, развязав который, сестра привычным движением высыпала на стол не менее внушительную кучку золотых монет. Такая сумма вызывала у меня невольное уважение. А судя по объему сундучка, таких кошелей там ещё как минимум три. Теперь стало понятно, почему сестра Марта с таким пиететом отнеслась ко мне. Видимо это и есть выкуп за меня.

Только возникает теперь другой вопрос. Почему на сундуке герб королевской семьи?

Тихонько прошмыгнув мимо поглощенной пересчетом золотых кругляшей маньячки Марты, я проскользнула к внушительной двери кабинета настоятельницы. Да-да, золото – вот единственная страсть старушки, соперничающая даже с поклонением Реи. Я осторожно постучала по внушительные створке огромной двери сделанной из цельного дуба с искусной резьбой, за которой скрывался святая святых монастыря – кабинет настоятельницы. Честно говоря, я не особо надеялась на ответ.

– Войдите, послушница. – Опровергая все мои опасения, раздался из-за двери приглушенный голос матушки настоятельницы.

Мысленно воззвав к госпоже Удаче, чем совершила одним махом ужаснейшее преступление, я решительно шагнула в кабинет настоятельницы.

Глава 1.

Кабинет настоятельницы встретил меня светом, чистотой и запахом луговых цветов. Ноги моментально утонули в мягком ворсе узорчатого восточного ковра, а взгляд сам собой уткнулся в огромную фреску с изображением Святой Реи за спиной у настоятельницы.

Я была в этом кабинете до этого дня всего лишь дважды за все время пребывания в обители. Первый раз случился, когда жена управляющего столичным поместьем нашей семьи привезла меня сюда. И изображение лика Святой, вот и все что я запомнила из самой нашей первой встречи с матушкой настоятельницей, потом он очень часто снился мне в кошмарах сразу после наложения на меня печати "Пояса верности" и нередко снится сейчас. Ни разу я не видела хороших снов с её участием. Даже завидно было, когда девочки с недоступным мне благоговением говорили о Святой приходящей к ним во снах.

Второй раз я могла лицезреть Святой лик в день, когда настоятельница вынесла решение посадить меня в келью на восемь дней на хлеб и воду за то, что испортила в библиотеке старинное жизнеописание монахини Венедикты. Книга оказалась очень старой и стоила немалых денег, но, несмотря на это, хранительница библиотеки, сестра Агапья, позволила столь значимому труду заплесневеть и пойти на корм мышам. А я всего лишь использовала старый, нечитаемый и слипшийся фолиант в качестве подставки для ног, так как высоты лестницы мне банально не хватало, чтобы добраться до верхних полок. Увидев, как именно я использую древний фолиант, сестра Агапья была настолько возмущена моим неуважением к книгам, что за ухо притащила меня в кабинет к настоятельнице, где та принимала Епископа. Интересно, почему к этому мужчине не относится запрет на появление в стенах обители? Или кабинет настоятельницы к обители не относится?

Епископ тогда долго хохотал, настоятельница хмурилась, а несчастная сестра Агапья, заикаясь от страха, вещала о моих злодеяниях. В результате стараний сестры-хранительницы, меня вместо пяти ударов розгами и месячного поста, приговорили к восьми дням карцера с последующим за этим двухмесячным постом. И мало того, с необходимостью в течение этих месяцев, пока я буду осмыслять недопустимость совершенного мной поступка посредством голодания, мне надлежало ежедневно возносить Святой молитвы общей продолжительностью не менее пяти часов.

И вот сейчас я снова могу лицезреть суровый взгляд холодных серых глаз на худом лице Святой в обрамлении белоснежных волос и лишь надеяться, что наша неожиданная встреча окажется на этот раз последней.

– Послушница, – Тихий голос настоятельницы был обманчиво ласков, – что же вы замерли, присаживайтесь, – узенькая ладошка с ухоженными ногтями грациозно указала мне на деревянный стул, стоящий тут как раз для таких посетителей как я.

Вообще, мать-настоятельница вызывала у меня двоякие чувства. На первый взгляд, эта маленькая, худенькая и утонченная женщина с проницательными светло-серыми глазами в белых одеждах настоятельницы монастыря вызывала у меня благоговейный трепет. А уж стоило ей только открыть рот, как все присутствующие тут же замолкали и с почтением слушали эту женщину.

Но с другой стороны, я знала её и как мать-настоятельницу, держащую свой монастырь, сестер и послушниц в ежовых рукавицах. Я прекрасно смогла ощутить на собственном опыте, что эта изящная тоненькая ручка бывает очень тяжелой. А ещё, знаю, что именно этими руками Настоятельница Юлиана творит волшебство, принося боль и страдания.

Поклонившись, я, не поднимая головы, аккуратно уселась на предложенное место и сразу ощутила, что долго так просидеть не смогу. Стул был неудобным, жестким и неустойчивым. Сидеть в присутствии настоятельницы разрешалось только в пол оборота на самом краешке, выпрямив спину и склонив голову, а это, стоит заметить, не только жутко неудобно, но и заставляет болеть все тело. А вынужденная необходимость балансировки на стуле делает задачу соответствия протокола поведения практически непосильной.

Вдобавок ко всему прочему, мне было жутко интересно узнать, кто же вторая посетительница. Кого прислали забрать меня? В том. Что именно забрать, не вызывало никаких сомнений.

Но из своего положения я могла видеть только самый краешек запыленного платья изумрудно-зеленого цвета. Остальное было закрыто от моего взгляда изогнутой спинкой и огромной шляпой посетительницы варварски украшенной длинным радужным пером южной птицы Амо, которую та даже не подумала снимать в присутствии настоятельницы

– Ну?

Видимо настоятельнице Юлиане надоело сидеть и молча ждать чего-то от неизвестной мне пока посетительницы, и она наконец-то прервала затянувшееся молчание из-за чего я чуть не сверзлась с пыточного стула по ошибке названного мебелью.

– Матушка настоятельница, ещё раз выражаю вам Нашу признательность. Мы с супругом полностью довольны проделанной сестрами монастыря работой. Я лично, как и мой муж полностью удовлетворены результатом....

Кто и чем там доволен и удовлетворен я дальше не слушала. Все на что меня хватило, это сдержаться и не воскликнуть от удивления. "Мы с мужем...", эти слова прозвучали для меня как гром среди ясного неба. Передо мной, во всей своей красе сидела моя мать, одетая в родовые цвета нашей семьи. Зелень с золотом. Ей, надо заметить, всегда шли эти цвета, лишь ещё больше подчеркивая её естественную красоту. Хоть я не видела свою матушку на протяжении долгих одиннадцати лет, я была полностью уверенна, что она практически не изменилась, может лишь чуть-чуть пополнела, да парочка морщинок вокруг глаз появилась.

Пока я предавалась размышлениям и рассматривала свою мать. А так как пришлось снова опустить голову, то видны мне были лишь её чуть-чуть запыленные, но не потерявшие яркости изумрудно-зеленые шелковые остроносые туфли с золотым шитьем были мне видны из-под подола пышного платья. Разговор настоятельницы и миледи Сабины перешел на угрозы и повышенные тона, а уловить я успела, к сожалению, лишь его конец.

– Надеюсь, больше от нас ничего не ждут?

– Нет, ну что Вы, герцогиня. Выкуп выплачен полностью, так что можете забирать свою драгоценную дочь хоть сейчас. – Настоятельница улыбнулась, уловив реакцию моей матери на её слова. Видимо та специально приехала так рано, чтобы не оставаться в монастыре до следующего дня и не ночевать в гостевой келье. А слова про "драгоценную" довели просто до белого каления. Наверное, исходя из суммы выкупа, я теперь действительно драгоценная. – Единственное условие в том, что сестра Микаэлла последует с ней, как и оговаривалось между нами ранее. А если у вас есть какие-то возражения по этому поводу, то эта часть, изложенная в договоре, ясно подразумевает необходимость в этом сопровождении.

– Всенепременно.

Моя мать, словно только и ждала этого мгновения, стремительно вскочила со своего места и, не прощаясь, практически бегом выбежала из кабинета настоятельницы. Я же, почти не испытывая подобного отторжения к этой властной женщине, смогла выдержать её полный презрения взгляд и с достоинством поклонившись, удалиться из кабинета матушки-настоятельницы неспешным шагом, чтобы догнать герцогиню уже в коридорах.

Некоторое время мы, в совершенном молчании, шли по извилистым лабиринтам монастыря. Герцогиня неожиданно легко преодолевала все заковыристые повороты и петли коридоров, из-за чего у меня сложилось впечатление, что она здесь уже не раз бывала, если и не жила некоторое время в этих стенах, прямо как я.

В результате многочисленных поворотов и петель, проделанных нами по нескольким ярусам переходов, мы вышли в небольшой внутренний дворик, окруженный со всех сторон мрачно-серыми, безлюдными внешними стенами монастыря. На подъездной дорожке, перегораживая въезд, нас ждала украшенная искусной резьбой карета в сопровождении десятка стражей толпившихся у въезда в монастырские стены, выездные ворота которых были, как всегда открыты и днем и ночью.

– Дочь моя, я надеюсь, вы также скоро желаете покинуть эти стены, как и я?

– Да, матушка. – Изображаю должное почтение и, немного склонив голову, отвечаю довольно улыбающейся матери. – Я тоже, как можно скорее желаю отправиться в путь, но долг обязывает сначала дождаться сестру-воспитательницу Микаэллу.

Наконец-то матушка соизволила выразить что-то кроме всепоглощающей брезгливости, а я смогла со всеми подробностями и во всей красе её рассмотреть. Ну что же, могу с уверенностью сказать, что мои ожидания полностью оправдались и за эти долгие одиннадцать лет, по моим меркам, она практически не изменилась.

Как-то раз, на очередном приеме организованным матерью в честь какого-то модного праздника, на который мне удалось тайком пробраться, я и подслушала, как одна из дам называла Её Светлость ведьмой. Когда я как раз наблюдала за гостями из-за шторы и неожиданно услышала, как одна дама, рассказывала другим, что Её Светлость наслала на ту страшное заклятие и превратила ранее прекрасную леди в жуткую страшалищу. При этом сама дама была настолько тучной и некрасивой в своем ужасающем поросячье розовом платье, что ей только и оставалось, что сплетничать по углам.

Тогда я подумала, что на мою мать наговаривают, и предпочла забыть этот инцидент. Но сейчас, я серьезно начинаю сомневаться, что эта дама просто сплетничала....

Густые каштановые волосы, без малейшего признака седины, на лице застывшее намертво выражение надменного призрения к окружающим её людям и льдисто холодными глаза, благо, что изумрудно-зеленые. Не понимаю, как отец мог жениться на подобной ей змее, ведь в ней нет даже капельки тепла?

Несколько лет назад, моя младшая сестра прислала мне единственное письмо, в котором она писала, что у меня появился младший брат, долгожданный наследник. Сейчас ему уже идет девятый год. Видимо его рождение никоем образом не повлияло на утонченность фигуры моей матушки, её талия сохранила всё ту же утонченность, а грудь не утратила пышности.

Интересно, сколько она тратит батюшкиных средств на поддержание своей молодости? Наверное, намного больше, чем могли себе позволить сестры настоятельницы.

– Сестра Микаэлла? Что у неё за идиотское имя?

Герцогиня тут же безразлично отмахивается от меня.

– Дочь моя, ты можешь ждать свою сестру-наставницу сколько тебе угодно. На этот случай я прихватила с собой второй экипаж. – Действительно, у въездных ворот стоит невзрачный, старенький экипаж, не утяжеленный всевозможными вычурными украшениями со стариком-возницей на козлах. – Я не намерена ждать твою воспитательницу и дальше, а уж тем более ехать с ней в одном экипаже на протяжении нескольких часов. Так что можешь дождаться её и ехать вмести с ней.

– Как пожелаете, матушка. – Учтивый реверанс лишним не будет.

Я-то спину не сломаю от одного поклона. А вот Её Светлость непременно будет довольна моим поведением сверх меры.

Матушка довольна, но ждать меня и Микаэллу, Её Светлость не намеренна. Герцогская карета со всей возможной помпезностью, поднимая клубы пыли, отбывает со двора монастыря в сопровождении двух десятков стражников из личной гвардии герцога. Перед стенами монастыря остается вторая карета и один единственный стражник.

Молодой человек, не скрываясь, рассматривает меня, слегка кривя лицо. Ну да, знаю, что в этом нелепом сером платье с белым чепцом на голове я смотрюсь не ахти как. Но и он не имеет права столь нагло на меня пялиться и его не извиняют ни его возраст, ни социальное положение.

– Лейтенант, со мной что-то не так? Платье помялось? Прическа испортилась? – Надеюсь, что в звании я не ошиблась, а голос не подвел, выдав с головой мое веселье.

Кучер, не удержавшись, первым придушенно хрюкает в рукав от еле сдерживаемого смеха, а вот парень стремительно краснеет, сбивчиво бормочет извинения и с опущенной головой, стараясь смотреть только на свои руки, судорожно сжимающие поводья, направляет коня в другую сторону.

– А ты, Астарх, чего веселишься?

Старик наконец-то прекращает смеяться, открыто улыбаясь мне на удивление все такой же белозубой улыбкой, как много лет тому назад, ещё в моем счастливом детстве.

– Я рад, Ваша Светлость, что вы до сих пор помнете старика Астарха. – Он, не вставая со своего места, умудряется мне поклониться, приподняв одной рукой с совершенно лысой макушки старенькую, видавшую виды шляпу.

– Развлекаетесь, Ваша Светлость?

Микаэлла, зла и буквально всеми окружающими недовольна, оглядев все злым взглядом, того и гляди искры посыплются. Наткнувшись на один из таких взглядов, лейтенант снова впадает в ступор и как можно быстрее стремиться отъехать ещё дальше от нашей компании. Как я его понимаю. Я тоже сейчас не против оказаться, как можно дальше от этой разъяренной фурии. А ведь мне с ней ещё в одной карете черт знает сколько времени путешествовать.

Отвечать ей сейчас бесполезно, поэтому я неопределенно пожимаю плечами и стараюсь переключить внимание моей воспитательницы на кого-то другого.

– Герцогиня уже изволили отбыть, не став нас дожидаться.

– Я знаю. – Микаэлла небрежно отмахнулась от меня и тут же вновь обратила свое внимание на несчастного лейтенанта. Надо бы узнать, как зовут этого беднягу.

– Это конечно очень печально, что нас оставили здесь совсем одних, в компании старика и горе-охранника, который и с пьяницей-то навряд ли в состоянии справиться. А ведь нам ещё надо погрузить в карету ваши вещи. Но и надолго задержаться мы не можем, для того чтобы справиться со всем самим, иначе это грозит собой недовольство вашей матушки. Поэтому, я считаю возможным, нахождение на территории монастыря этих двоих мужчин. – Микаэлла пальчиком поманила вмиг побледневшего, как полотно лейтенанта от нарисовавшейся ему перспективы. – Чего сидите, дедушка? Матушка настоятельница сама дала добро, так что вам совсем нечего переживать.

Я бы на их месте не слушала Микаэллу. Что-то мне подсказывает, что Настоятельница ни сном, ни духом о том, что на территории монастыря сейчас окажутся двое мужчин, да ещё и по её "личному" разрешению.

Астарх с кряхтеньем спустился на землю, отпихнув в сторону поспешившего ему на помощь паренька.

– Здесь подождешь.

– Но...

– Я не ясно выразился? – Старик моментально растерял все свое очарование, превратившись из добродушного старичка в опытного командира и бывалого вояку.

Больше парень с ним не спорил, даже Микаэлла ничего не сказала на это самоуправство.

Слегка прихрамывая на правую, искалеченную ещё в молодости, ногу, Астарх медленно пошел к воротам. И с каждым мгновением, когда старик делал очередной шаг в нашу сторону, у меня в душе все противно холодело. Чувствовала, что не могу позволить искалечить верного старика ещё больше. Я просто должна его остановить и не позволить навредить ему самому себе, просто потому что тот не может ослушаться приказа.

– Астарх, стой. – Я успела вовремя. Старику оставалось сделать ещё шаг, и он бы оказался уже на территории монастыря, чего допускать было просто невозможно. – Мы и сами можем справиться, вещей не так уж много.

Честно говоря, ожидала со стороны Микаэллы бурю негодования, криков и упреков. Как же, Леди ведь не должна позволять себе таскать всякие тяжести собственноручно. Но опровергая все мои ожидания, сестра Микаэлла разрешающе махнула рукой мне за спину, и я неожиданно увидела не замеченных мною ранее двоих монахов в грязно-серых рясах с покрытыми капюшонами, низко опущенными головами. В руках они держали один небольшой сундук и два плотно набитых кожаных походных мешка.

– Евнухи. – Пораженно выдохнул лейтенант, Астарх лишь удрученно покачал головой.

В полном молчании монахи споро погрузили в карету наши немногочисленные пожитки и, все также, не проронив ни звука, поклонились сестре Микаэлле и незаметно удалились обратно, под темные своды замшелых стен святой обители.

– Несчастные. – Лейтенант никак не мог отойти и все ещё пребывал под впечатлением от общения с монахами.

– Молодой человек, не стоит так сильно на все реагировать.

– Но сестра, как же...? Ведь они.... За что?

– Поверьте мне, лейтенант, было за что. А вам, стоило бы уже давно, избавится от подобной чувствительности. Будущему офицеру герцогской гвардии не пристало столь остро реагировать на несправедливость в этом мире. А жизнь она вообще штука несправедливая.

– Сестра, но что надо было такого сделать, чтобы так впоследствии расплачиваться?

– Артур, – я наконец-то вспомнила, где я видела этого молодого человека, одиннадцать лет назад он был только что прошедшим посвящение оруженосцем у моего дяди, – для этого надо было всего лишь убить. Они сами выбрали свою судьбу, посчитали, что умирать от топора палача им рано и решили таким образом искупить свои грехи.

Удивительно, но почему-то Артур сейчас смотрел на меня как на монстра, словно это я сама лишала жизни их жертвы. Будто это я мучила, грабила, насиловала и увечила, а потом трусливо бежала за жалкими остатками жизни, под милостивую длань Реи, ища защиты в святых стенах.