Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Алина Островская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 15 страниц)
Глава 14
Шлёпок кипы документов вынудил Ольховского оторваться от смартфона. Тонкие губы сложились в самодовольную ухмылку, а взгляд с масляным отблеском окинул меня с ног до головы. Мужчина напротив – надменный и напыщенный – ликовал. Если я принесла необходимые документы, значит он выиграл. Сломал женщину, грязно манипулировал ей, а теперь пришло время собирать сливки.
Сегодня я в образе подавленной и униженной. Без косметики и укладки, словно рыдала до самого утра.
– Верни рубашку.
Ольховский улыбнулся шире, и снова пробежался глазёнками по джинсам и льняной рубашке.
– Как тебе ночь с итальянцем? Так же горяча, как с Давидом?
– Идите к черту.
– Фи, как грубо. Ты злая, потому что он не доставил тебе удовольствие? Моретти эгоист в постели? – с напускным ужасом полковник прикрыл ладонью рот и округлил глаза.
– Испытайте на себе, а потом расскажете.
– Дерзишь. А ведь жизнь твоего Давида ещё в моих руках. Хотя, какой же он твой, если ты переспала с другим, верно?
– Вы дали слово, – для убедительности я сжала кулаки и слегка наклонила голову, пряча глаза. В этот момент, по закону жанра, они должны заблестеть от слез.
– Как просто управлять женщиной. До чего слабое, чрезмерно эмоциональное существо. Ради любимого вы способны перешагнуть через себя, но стоит ли он того? Нет, ни капельки, – Ольховский пододвинул к себе документы и без интереса пролистал. – Правда в том, Анна, что я передумал возвращать тебе улику.
Мужчина прищурился, воображая свой головокружительный успех, и елейно улыбнулся.
– Так и вижу пёстрые заголовки новостных лент: криминальный авторитет упрятан за решётку на двадцать лет; торжество правосудия: полковник в отставке навёл порядок в городе.
Сердце забилось чаще. Я надеялась уйти отсюда крепко сжимая кусок ткани, виновный во всем этом бедламе. Ольховский обманул, просто воспользовался мной. А что если бы вчера Давид не явился в особняк Моретти? Тогда бы я с треском проиграла все партии. Нельзя связаться с шантажистом и уповать, при этом, на его добропорядочность. Такие люди априори склонны к обману. О чем я только думала...
– Вы отвратительны, – выплюнула я, смерив его презрительным взглядом. Даже играть не пришлось.
– Это говорит мне дочь сутенера, – противно рассмеялся он.
Из его кабинета я выскочила, громко хлопнув дверью. Смех сопровождал меня до самой улицы, впиваясь омерзительной интонацией прямо в мозг. Обыграл, обвёл вокруг пальца. Чуть ни сломал мне жизнь.
С Давидом мы так и не поговорили. Он непривычно молчит, задумчиво хмурится, старается долго на меня не смотреть. Сжала в кулачок кулон на груди и судорожно вздохнула. Что если я все испортила? Если за два месяца он разлюбил? Нашёл другую? А меня искал только для того, чтобы проучить?
«Убери руки от моей женщины» – прозвучал его голос в голове. Нет, я хорошо знаю этот собственнический тон. Он не остыл.
Быстрым шагом я убиралась подальше от Ольховского, боясь, что кто-нибудь из его мордоворотов пристанет ко мне и втянет в ещё какую-нибудь авантюру. С них станется. Небольшая тревога клокотала под рёбрами, вынуждая все время оглядываться. Когда расстояние между нами можно было измерить парой кварталов, а разум согласился с отсутствием погони, шаг замедлился сам собой.
Глубоко и поверхностно дыша, я пробиралась по людным улицам: мимо невысоких белокаменных домов с алой черепичной крышей, небольших магазинчиков, пекарен, источающих головокружительный аромат свежей выпечки, статных католических соборов, – и, словно видела все это впервые. Не будь на сердце тяжелого морального груза, я бы точно насладилась этой необыкновенной, размеренной атмосферой. Непременно попробовала бы настоящую пиццу, прогулялась бы по ночной Флоренции и долго бы разглядывала звёздное небо. Я по-детски зажмурилась, горячо взмолившись про себя: «Господи, пусть все будет хорошо... я обещаю, что....».
Настроившись на торг, я собиралась сулить небу примерное поведение, благотворительность и регулярное посещение церкви по воскресеньям, но меня прервал голос, приковавший своей низкой частотой к земле.
– Аня, садись в машину.
Зажмуриться пришлось сильнее. До разноцветных звёздочек перед глазами. Нравоучительный тон не обещал легкомысленней беседы. Давид снова не в настроении, но хотя бы дождался меня, как обещал.
Воровато оглядевшись, подошла к припаркованной машине и скользнула на переднее кресло. Замки на дверях тут же щелкнули, и чёрный седан с тихим гулом мотора втиснулся в общий поток машин.
– Все получилось?
От холодности его тона я замерла с ремнём безопасности в руках. Подняла взгляд на мужчину. Тот же безупречный профиль, ухоженная щетина, переходящая в бороду, прямой нос и густые смоляные ресницы, загибающиеся к бровями. Все тот же Давид, но теперь такой отстранённый. Словно между нами образовался огромная пропасть, которую я вырыла собственными руками.
– Ольховский не отдал рубашку. Мне очень жаль, – эта новость тяготила пуще остального. Пусть играет в молчанку сколько угодно, но его свобода для меня по-прежнему важнее всего. – Нужно что-то придумать, – тихо добавила и отвернулась к окну. Городской пейзаж постепенно сменялся завораживающими видами Тосканы. Только сейчас, разглядывая изумрудные поля и стройные кипарисы, я вдруг осознала степень морального опустошения. Ни трепетного восторга от природной красоты, ни желания узнать куда мы едем. Совершенное в своём проявлении безразличие.
– Поговори со мной. Так паршиво на душе, – едва слышно проговорила я. Казалось мой голос растворился в шелесте шин, пробирающемся в салон от набранной скорости.
– Так бывает, когда пытаешься взять на себя мужскую зону ответственности, Аня.
Я развернулась к нему и изогнула бровь. Он мельком взглянул на меня и тут же вернул внимание дороге.
– Мои проблемы – только мои. Ты о них даже думать не должна, не то чтобы пытаться решить. Нужно было позвонить мне, объяснить все, а не улетать в Италию.
– Я ведь испугалась... за тебя. Он бессовестно угрожал, манипулировал. Откуда мне было знать, что Ольховский обманет? Не отдаст эту проклятую рубашку?
– К черту эту рубашку! – наконец-то взорвался Давид. Огонь в его глазах полыхнул, пальцы, обвитые вокруг руля, побелели. – К черту свободу, добытую таким путём! – цедил он каждое слово сквозь зубы. – Пусть весь мир катится к черту, если тебе нужно..., – последние слова он не договорил, но и так все понятно. Он приложил костяшки правого кулака губам, продолжая играть желваками.
– Между нами... между мной и Моретти ничего не было. Клянусь, – шёпотом добавила.
– Я знаю. Слышал ваш вчерашний разговор, – спокойнее проговорил Давид, а у меня словно гора с плеч.
– Прости меня... я была не права, но в своё оправдание скажу: любовь делает из нас глупцов. Мое сердце разрывается от мысли, что твоему заточению я буду виной.
После слов о любви, как мне показалось, взгляд Давида стал мягче, а тон бархатистее. Исчез этот звериный рык, пробирающий до самых
косточек.
Долюбить тебя надо. Это я помню. Это я могу.
– Влажным мечтам Ольховского не суждено сбыться, Аня. Во-первых, грязнухой я сам не занимаюсь уже давно. Так что кровь на рубашке ни о чем не свидетельствует. А, во-вторых, не дорос ещё он, чтобы против меня дела фабриковать. Так что выбрось из головы любую мысль о моем возможном заключении. Этому не бывать.
Прилив радости облизнул шёлковым теплом душу. Я расправила плечи и, ощутив небывалую лёгкость, придвинулась к Давиду, прожигая взглядом его щеку. Мужчина посмотрел на меня, дёрнул уголком губ, верно истолковав взгляд, и вернул фокус на дорогу. Все-таки летим на сумасшедшей скорости, а трасса узкая, двухполосная.
Не выдержав пытку ожиданием, положила ладонь на колючую щеку, легонько надавила, поворачивая лицо ко мне, и прильнула к любимым губам.
Несколько секунд нежности разгладили залом между мужских бровей. В глубине ореховых глаз промелькнула искра. Счастливую улыбку я спрятала, отвернувшись к окну. Покусывала губы, на которых ощущалась сладость его поцелуя, и обдумывала план по обольщению. Время без него казалось сущим испытанием, а я слишком эгоистична, чтобы сдаться. Чувство невесомости и бабочки в животе, оказалось, вызывают крепкую зависимость.
Через час мы завернули к особняку, приютившемуся в живописном месте. Солнце перевалило заполдень, припекало голову, но не так сильно, как в августе. Ветерок обдувал свежий, с ароматом луговых цветов и медовой сладостью спелого винограда.
– Мы будем дегустировать вино? – удивилась я, послушно выбираясь следом из машины и окидывая взглядом дом цвета топленого молока. За его пределами на сотни метров стройными рядами тянулись виноградники.
– Почему нет? – передернул он плечами и громко свистнул.
– Не буянь, Дато. Вижу я, вижу, – смутно знакомый голос раздался за воротами, створки которых в тот же момент поехали в разные стороны. Из образовавшегося отверстия навстречу старому другу шагнул Тариэл. Я даже несколько раз моргнула и коснулась ладонью горячей макушки. Напекло?
Давид крепко обнял Таро, похлопал его по спине, сверкнув радостной улыбкой.
– Черт возьми, оказывается, тебя так не хватало, брат.
– Сколько раз говорил: бросай все и переезжай к нам. Воздух, солнце, море совсем рядом – красота.
– Таро, ты же помнишь Аню? – Давид оправился от тёплых приветствий и кивнул на меня. Я, должно быть, выглядела как спелый томат. Обвиняла его в убийства друга, а друг, получается, и не умер вовсе? Так ещё и рад видеть своего предполагаемого душегуба?
– Это была инсценировка? – тихо озвучила свои мысли, когда два взгляда сошлись на мне.
– Ты ей не сказал? – удивлённо приподнял брови Тариэл, разглядывая меня лёгким оценивающим прищуром.
– Она не спрашивала.
Агаларов взглянул на друга, затем на меня, философски хмыкнул и жестом пригласил идти за ним.
– На улице ещё держится летний зной. Зайдём в дом, Адель приготовила холодный лимонад и закуски.
Когда мы с Давидом поравнялись плечами, я тыкнула ему локтем в бок и зашептала:
– Мог бы предупредить.
– И лишиться мгновений твоего угрызения совести? Я ведь знаю о чем ты думала, маленькая наследница. Снова обвинения не оправдались. Как будешь с этим справляться? – шутливо поинтересовался он, копируя мою интонацию.
– Хотя бы сказал, что планируешь знакомство с друзьями. Без имен и фамилий. Я бы оделась поприличнее и сделала макияж, – нервно бормотала вприпрыжку гонясь за его размашистым шагом.
– Ты красивая без всей этой мишуры. Она тебе ни к чему, – не задумываясь парировал он.
Я убеждена, что каждый дом обладает своим ароматом. Это те первые нотки, бесцеремонно врывающиеся в ноздри, когда открываешь входную дверь. Мне всегда казалось, что по запаху жилища я могу определять с какими людьми сойдусь, а с какими нет. Так вот дом Агаларовых пах молочным коктейлем из детства, немного корицей и свежестью лимонной цедры. Приятное сочетание ароматов вкупе с охлаждённым воздухом до комфортных двадцати пяти градусов безоговорочно располагали к себе. Светлые тона прихожей гармонировали с внешностью хозяйки: голубоглазой блондинкой, больше напоминающей ангела, чем человека. Адель искренне улыбалась, приветствуя нас, и мягко поглаживала едва округлившийся живот. Нежный образ, настолько женственный, что не сразу получается оторвать глаз. Тариэл возле неё выглядел огромной скалой, способной защитить от непредсказуемых ветров жизни.
– Давид, здравствуй! Ты так зарос, – шире улыбнулась девушка, – как тебя с рейса не сняли?
Мужчина автоматически потянулся к бороде и провал по ней пальцами, как бы убеждаясь в ее словах.
– Я был не в настроении, наверное, решили не связываться, – он подошел ближе и вопросительно приподнял бровь, – можно?
Адель молча кивнула и убрала ладонь от живота.
Давид слегка наклонился, осторожно приложил пальцы к упругой округлости, как к вазе из тончайшего фарфора, и нежно зашептал:
– Эй, племяш, ты там как? Не тесно? Кормят нормально? Что, говоришь? Мама мало отдыхает? Ты папе жаловался? А он что? Ну, не переживай. Дядя приехал, сейчас всем передаст твои пожелания.
Наблюдая за этой картиной, внутри меня что-то закрутилось в тугую спираль. Когда я делала тест на беременность и ждала эти самые долгие пять минут в моей жизни, то боялась узнать результат. Одновременно я хотела и не хотела увидеть две полоски. С одной стороны, шла гряда потрясений, неясности и замутнённого будущего, а с другой – будь тест положительным, разве я могла бы скрыть это от Давида? Конечно же нет. Тогда не было бы поездки в Италию и всей этой нервотрепки.
Он бы был хорошим отцом... я это чувствую.
Черт, откуда только слёзы берутся? Украдкой смахнула их и отвела взгляд. Не могу я спокойной смотреть, как Давид говорит с нерожденным малышом. Как его широкая кисть, увитая венами, контрастирует с небесно голубой рубашкой Адель на выпирающем животе. Ещё чуть-чуть и начну планы строить, да мечтать о совместной жизни.
– С чего это ты решил, что племяш? А может племянница? – хитро блеснула глазками Аделина.
– Племянница? – задумчиво протянул Давид и выпрямился. – Появление у Таро девочки стало бы ему комплиментом от Господа Бога. Но, боюсь, там, – он указал взглядом на живот, – растер бандит. Чувствую связь между нами.
Аделина добродушно рассмеялась, приобняла мужа за торс и взглянула на меня.
– Мы с тобой заочно знакомы, – улыбнулась девушка и протянула кисть для рукопожатия.
– Прекрасный дом. Очень уютно, – пожала тёплую ладошку в ответ.
– Деля, проводи Аню в гостиную, предложи перекусить, а мы с Давидом поболтаем немного и присоединимся к вам.
Давид
– В твоих глазах я вижу бурю, что стряслось? – Таро неторопливо выставляет стаканы для виски на стол и достаёт початую бутылку.
Прежде, чем излить тонну информации, я растираю ладонями лицо от внезапно накатившей усталости. Нервное напряжение регулярно высасывает силы, скоро их совсем не останется, если продолжать в подобном темпе. Короткий звук льющегося напитка. Таро налил буквально по два глотка каждому, и я не стал отказывать себе в удовольствии немного расслабиться. Нервы натянуты, как канаты, но пока не трещат. Крепкие. Закалённые.
Опрокидываю стакан и выпиваю виски одним глотком. Гортань ярко лижет пламенем.
– Аня не сама сюда приехала. Ее шантажировал Ольховский – новый начальник полиции города.
– Было чем? – удивлено округляются глаза брата.
– Да, моей рубашкой с пятнами крови Тагира. Я когда ему по морде бил, весь испачкался, ну а потом его Зазе отдал. Дальше ты и сам знаешь, что бывает. Другого выхода не было. Этот идиот с усердием душевнобольного продолжал охотиться на Аню, угрожал семье. Я столько времени потратил на его поиски – не передать. Проще было ему мозги вынести ещё тогда в Эммануэль, когда хотел бордель себе оставить. Гнилой человек до самых трусов. Русского языка вообще не понимал.
Таро, следуя моему примеру, осушает бокал. Ему ли не знать, как трудно тянуть на себе весь этот грузный и неподъемный механизм, сокрытый тенью.
– Справедливость не всех устраивает, – пожимает он плечами и опускает взгляд на дно стакана. Оброненная фраза скорее способ подбодрить самого себя. Он ведь не любил решать проблемы кровью. Это последний из всех возможных вариантов. Ну и тогда в порту, когда убили отца Ани, Таро надо было дать понять Тагиру, что он достаточно отомщен. Таким, как он, не должно быть послаблений.
Я откинул голову на спинку кресла и устало прикрыл глаза.
– Знаешь, что самое странное в этой ситуации? – и не дожидаясь отклика от друга, – его заинтересованность в делах Моретти. Арестовать его на территории Италии он не может, но все равно отчаянно пытается устроить с ним встречу. Для чего? Почему бы ни дождаться его корабли в российском порту и уж там устроить облаву? Это же стандартный вариант, зачем светить физиономией раньше времени?
– Потому что его цель не арестовать? – резонно замечает Таро.
– Именно, – провожу пятерней по затылку и массирую напряжённую шею. – Его посадили, а Викторыча убрали, хотя при последнем в городе царил порядок. Зачем?
– Возможно он пользуется чьей-то протекцией.
– Или он просто охреневший от жизни мент, решивший разнообразить своё скучное существование триллером. За одно и бабла поднять.
– Что ж, этот вариант мне кажется менее правдоподобным, но исключать не стоит.
– Чтобы узнать правду, нужно всего лишь предложить ему то, ради чего он все это затеял.
Таро подобрался на месте и с глухим звуком вытянул пробку из бутылки.
– Хочешь поймать его на взятке? – широко улыбается Таро, удивлённо изломив брови.
– Не я, а законный представитель правоохранительных органов. Отплачу ублюдку той же монетой. Хотел посадить меня, а присядет сам.
– Страшный ты человек, – салютует мне бокалом Таро.
– Всего лишь справедливый, – салютую в ответ.
Аня
Ужин в компании Агаларовых прошёл легко и даже уютно. Так приятно наблюдать за их влюблёнными взглядами и нежными, мимолётными прикосновениями. К вечеру с озера прибежала Злата – младшая сестрёнка Аделины – на ходу слопала несколько вилок салата и умчала к себе в комнату. Уговорить ее остаться и поужинать с нами не получилось даже у Таро, хотя он, как я поняла, пользуется в ее глазах особым авторитетом. Девчушка очаровательно поулыбалась ему и пресекла все уговоры одним: у меня по плану видео звонок с другом. Последнее слово она выделила интонацией и состроила забавную мордашку. Кажется, там любовь.
Давид весь вечер сидел задумчивый, поглядывал на меня периодически отчего сердце замирало. Я не могла прочитать его. Безразличная маска снова, как забрало, скрыло мужественное лицо, отнимая мизерный шанс разгадать его мысли. А у меня в голове, как назло, только и крутился вопрос: о чем он думает? Почему снова пролегла эта морщина между бровей? Почему отвечает односложно и не поддерживает беседу? Устал или есть повод для беспокойства?
Лично себя я начинала постепенно накручивать и к концу ужина совсем поникла. Ковыряла салат и дежурно улыбалась. К счастью, хозяева дома оказались весьма проницательны. Они заговорщически переглянулись, и Адель насупила аккуратные бровки. Одна рука легла на живот, а вторая на поясницу.
– Дорогой, что-то я так устала... спина разболелась, наверное, из-за долгого сидения. Идём спать? – расправила брови, перевала взгляд на нас, – Вы не обидитесь?
– Если ты устала, – Давид прожестикулировал крупной ладонью и поджал нижнюю губу.
– Прости, из-за нас тебе пришлось хлопотать по дому, – виновато улыбнулась ей, на что девушка подмигнула.
– Да, если бы ни хлопоты, мы бы с Таро весь день провели на озере. Оно прямо за виноградниками. Водичка там – парное молоко. И днём, и ночью, – сверкнула она озорным взглядом, обвила рукой предплечье мужа и делано застонала.
У Адель ещё нет этой забавной утиной походки, как на больших сроках, что даёт ей возможность быстро передвигаться. Спустя каких-то полторы минуты, их редкие реплики скрылась за дверью хозяйкой комнаты, погружая нас в тишину.
Я отчётливо слышала, как бьется кровь в висках. Учащенно. Взволновано. Украдкой взглянула на мужчину. Он сидит и смотрит в пустую тарелку с отстранённым видом. В очередной раз я задаюсь вопросом: что случилось? Неужели поцелуй в машине его оскорбил? Он ничего не почувствовал? Остыл?
К моему ликованию, Давид сжалился почти сразу. Поднял на меня кофейный взгляд, осмотрел лицо, шею, грудь. Удивилась, как под стол не заглянул, чтобы ноги рассмотреть. Это же его любимое местечко.
– Пройдёмся? – наконец глухо выдаёт он, и я заворожённо киваю головой.
Из дома вышли в полной тишине. Молодой месяц тускло блестел серебром в глянцевых листьях винограда. Давид по-прежнему казался хмурым, но все же обхватил ладонью мою кисть и переплел пальцы. Его рука сухая, тёплая, надежная. Наделяет необъяснимым чувством безопасности, разливает в груди трепетную нежность и потребность вновь объясниться с ним. Я с трудом удерживаю язык за зубами. Слова на него не действуют. Сколько было сказано, а просветление появилось только после поцелуя. Да, короткого, поверхностного, но задевшего струны в его душе. Смахнувшего с них ледяную корку.
Немного терпения и упорства. Он здесь, со мной. Держит за руку и прогуливается вдоль виноградников. Было бы ему все равно, разве стал бы он так поступать?
– Хочу искупаться, – тихий шёпот вплёлся в гармоничную песнь цикад, когда в нескольких метрах от нас показалась зеркальная поверхность озера. Я прибавила шаг и с сожалением ощутила прикосновение прохлады там, где мгновение назад кожу плавили его пальцы. Телесный контакт прерван, но зрительный... Каждым позвонком я чувствовала его тяжелый взгляд. Он следил за малейшим движением. За тем, как снимаю обувь и зарываюсь пальцами в ещё тёплый песок на покатом берегу; как стягиваю джинсы, как пуговку за пуговкой расстёгиваю рубашку. Она длинная, ниже пояса. Прикрывает белье, но подаёт ноги в лучшем свете. Бабушка всегда говорила, что они у меня от ушей растут. В этой рубашке это особенно заметно.
Щетинистый кадык, наконец, подскочил вверх и рухнул обратно. Несмотря на темноту, я хорошо видела лицо Давида. Его глаза сверкали россыпью звёзд, когда он, облюбовав лодыжки, поднимал взгляд вверх, к коленям.
Руки от волнения немного подрагивали. Напряжение сгущалось и капало на плечи тягучей патокой. Я увязала в темноте его глаз, на дне которых бурлило желание, увязала в собственных фантазиях. Мне нужно сделать всего два шага, чтобы прильнуть к широкой груди отрывисто вздымающейся вверх. Моя красота – мое оружие. Он не оттолкнёт, не должен.
Запустив руку в волосы, я вынула несколько шпилек и распустила их. Лёгкие волны легли на плечи, выразительно обрамляя лицо.
Давид наблюдал из-под полуопущенных ресниц. С видом полноправного властелина миров. В ореховом взгляде мелькало одобрение, будь он котом, то уже бы заливисто урчал.
Шажок... ещё один.
Руки робко ложатся на грудь. Я привстаю на цыпочки, подбадриваемая оглушающими ударами его сердца, вколачивающимися в мою правую ладонь.
– Я не виновата..., – отрывистый шепот заучит жалко, но придать голосу силы не могу, – я люблю тебя и твоя жизнь значит для меня больше, чем все остальное. Я бы никогда не простила себя, если бы из-за меня твоя жизнь превратилась в ад...
Он вздыхает и прикрывает глаза.
– Я злюсь не на тебя, Аня. На себя.
– Но избегаешь ты меня. Прошу, не отталкивай, – голос дрожит и становится ещё тише. Я робко касаюсь упрямых твёрдых губ, в надежде, что он ответит. Что льдинки в его сердце тронет мое тепло. Надо долюбить... долюбить...
Лёгким поцелуем поочередно коснулась верхней губы, нижней, при этом, преданно заглядывая мужчине в глаза. Они стремительно темнели, зрачок заполонял радужку ещё чуть-чуть и проглотит полностью.
– Лучше бы я в тюрьме отсидел, чем отдал тебя кому-то другому. Сама мысль, что тебя касались чужие руки сводит меня с ума..., – хриплый низкий голос запустил по спине холодок. Меня знобило. Рядом с ним то ли жарко, то ли холодно. Разум путается.
Давид слегка наклонился ко мне и обжег дыханием нежную кожу возле ключицы. Царапнул колючей щетиной и запечатлел в лунке собственнический поцелуй. От его ласки мурашки бежали даже по затылку. Так хорошо... Я невольно прикрыла глаза и приподняла подбородок, позволяя ему больше.
– Между нами ничего не было, ты не веришь мне? – бормотала сквозь трансовое состояние, упиваясь контрастном касаний мягких губ и жесткости щетины. Он прокладывал дорожку поцелуев вдоль ключицы и поднимался вверх к ушку. Глубоко вдохнул аромат волос, провёл кончиком носа по плечу, словно пытался уловить чужеродный запах. Запах соперника.
– Верю, – взбудораженно выдыхает он и запускает горячие ладони под мою рубашку. Я вздрагиваю, а Давид крепко стискивает талию, оставляя на коже белые следы от пальцев. Всхлипнув от неожиданного напора, я ухватилась двумя руками за ворот его рубашки в попытке удержать равновесие. Все произошло скорее рефлекторно, чем осознанно. Голова отдаёт отчёт о происходящем. Давид крепко держит меня в раскалённом кольце и уж точно не даст упасть. Но я все равно отчаянно сжала в кулачках дорогущую ткань. Верхние пуговицы расстегнуты, а потому сорочка разъехалась в разные стороны, оголяя грудь. По загорелой коже змейкой плелась золотая цепочка, на которой одиноко висело кольцо. Женское. Тут не перепутать. Раньше он ничего такого не носил.
Мужчина предчувствовал мое следующее действие и за долю секунды перехватил руку, которой я уже тянулась к украшению.
Немой вопрос, долгий взгляд глаза в глаза, во время которого Давид что-то решительно обдумывает. А у меня дыхание перехватывает и сердце частит в груди. Пульс ревет в ушах, но даже у него не выходит заглушить единственную мысль, господствующую в голове: оно помолвочное?
Давид отмирает, тянется к цепочке и дёргает, срывая ее с шеи. Стягивает кольцо и, плотно зафиксировав мою руку, надевает украшение на безымянный палец.
– Своё право на обдумывание ответа ты утратила, когда сбежала. Принимать важные решения – это не твое, – уголок красивого рта дёргается вверх. Голос звучит чертовски уверенно, безапелляционно. Я кое-как сглатываю, смачивая пересохшее горло.
– Это предложение?
– Нет. Я ставлю тебя перед фактом. Ты моя, Аня. Безраздельно и навсегда.
Неожиданность заявления обескуражила. Я молча смотрелась в любимые глаза, отчётливо видя в них своё ошеломлённое отражение. Предложение? Я ведь об этом совсем не думала. Десять минут назад мне казалось, что между нами разлился ледовитый океан, раскидывая нас по не менее студёным берегам. А теперь я в статусе невесты?
Попыталась прислушаться к себе. Что чувствую? Радость? Восторг? Немного растерянности точно есть. И несколько капель страха. Замужество – серьёзный шаг, который должен быть хорошо взвешен, а меня ведь даже не спросили!
Давид хмурил брови, угадывая на моем лице смятение. Понял, что если дать мне ещё немного времени на осмысление, то возможно я испорчу момент своей неуверенностью.
Горячие ладони скользнули к моим ягодицам и рывком приподняли меня над землей.
– Ты, кажется, хотела искупаться? Ну так вперёд, – обольстительно улыбнулся Давид и широким шагом направился к озеру. Как есть, в одежде. Через секунду я крепко хваталась за напряжённые плечи и шипела от контраста смены температур. Водичка прохладная, в отличие от знойной итальянской ночи. Рубашка тут же напиталась водой и прилипла к телу. Тоже самое случилось и с его сорочкой, ставшей от влаги полупрозрачной. Наблюдать за тем, как она облегает рельефную грудь и живот можно бесконечно долго. Но Давид, дабы искоренить лишние мысли из моей головы, прижал к себе сильнее и впился в мой рот поцелуем. Настоящим. Жарким. Требовательным. Подчиняющим. Таким, что если бы я стояла на ногах, то точно бы рухнула от внезапной слабости в коленях.
В очередной раз восторгаясь тем, как головокружительно он умеет целовать, я сгорала в его огне.
Самозабвенно.
Добровольно.
С прилежностью отличницы.
Растворялась в нем, тонула в глубинах его океана, забывая обо всем. Мир вокруг кружился детской каруселью, а мне только и было нужно пить его горячее дыхание. И касаться, касаться, касаться... Как безумной, одичавшей, в край оголодавшей.
Мне не хватало его! Как же мне его не хватало!
Эта взаимная одержимость друг другом вылилась в знойную ночь. Давид, словно сорвался с цепи. Словно слетели все внутренние предохранители, являя его истинное лицо. Без фальши и масок. Оставляя его настоящего: внимательного и чуткого, страстного и неудержимого...
Мужские губы высекали из меня искры, вынуждали замирать в трепетном ожидании, выгибаться навстречу его ласкам, горячо шептать о своих чувствах и впитывать его любовь. Он не говорил о ней, но каждая ласка, каждое поглаживание и касание, каждый собственнический поцелуй буквально кричали об этом. Давид умел объясняться в любви, не обронив, при этом, ни слова. Объясняться так доходчиво и пылко, что не оставалось и грамма сомнений.
А ещё казалось, что он усердно помечает меня, как свою территорию. Иначе не объяснить, почему на моем теле не осталось и кусочка, обделённого его вниманием. Давид проникал под кожу, просачивался в кровь, заполнял собой все внутри меня. Он сводил с ума и делал до безобразия счастливой.
До постели добрались обессиленными, уставшими, но довольными. Я проваливалась в блаженство, вдыхая его особенный аромат, ощущая твёрдость тела и жар ладони, обнимающей талию. С ним уютно и безопасно. С ним я ощущаю себя слабой, в хорошем смысле этого слова, женственной. С ним мне хочется иметь семью.
Перед тем, как уснуть под мерное мужское дыхание, я взглянула на бриллиант, переливающийся на безымянном пальце.
Стану его женой... Он сам так захотел... сам решил...
– Я согласна, – тихонько шепнула, разглядывая расслабленное лицо Давида. Пусть ему и не нужно мое согласие, это я так, для себя.
Давид
Ольховский оказался упёртым. Столь нездоровая настырность его обязательно погубит, в этом я не сомневаюсь. Амбиций прибавили и документы, предоставленные ему Анной. Подтасованные, разумеется. То, что жадный до бабок полковник, заглотил наживку никто не сомневался: ни я, ни Моретти. Даниил Альбертович уже трижды звонил Амадео, назначая встречу. Ровно столько же в аудиенции было отказано. Спровоцировать его на импульсивное решение труда не составило. Видимо, Анна в своей подавленности была весьма убедительна, да и бумаги показались настоящими.
Словом, раз гора не идёт к Магомету, то вы понимаете чем дело кончится. Тем более, если в кипе документов затерялось расписание отбытия кораблей и перечень груза, подлежащего разгрузке. Разве может Ольховский упустить шанс застать Амадео с поличным? Конечно, нет! Даже если не в его полномочиях арестовать преступника, гражданина другой страны, он соберёт компромат на Моретти, а потом ещё и разбогатеет на шантаже.
Сделал глубокую затяжку и прищурился от едкого дыма. На соседнем сидении коротко зажужжал телефон, я бросил взгляд на экран и зажал сигарету зубами. Прокатил ее, немного, пожёвывав фильтр.
– Слушаю.
– Я на месте. Заходить? – неуверенное.
– Придержи коней, Викторыч, машины Ольховского ещё нет. Ждём.
– Понял. Принял. Жду команды.
Скинул вызов, приобнял руль и взглянул на небо. Пасмурное. По-осеннему тяжёлое. Алексей Викторович, бывший начальник полиции, которого Ольховский так бессовестно сверг, с должным вдохновением воспринял идею устранить соперника и вернуть себе место. А, быть может, ещё и с повышением. Поэтому сегодня он здесь, с нами. Готовый, как говорится, избавлять наше общество от коррумпированных элементов.
На территорию порта медленно въезжает служебный автомобиль с синими номерами, проползает мимо контейнеров с грузом и останавливается. Из него вышло несколько бойцов в форме и сам Ольховский. Свеж и выбрит, рожа победно сияет. Видно, как он глубоко вдохнул, предчувствуя, что на полученные откупные будет греть бочка где-нибудь на Бали. Провожаю его взглядом до входа и открываю дверь. Пора.
