Текст книги "Наследница (СИ)"
Автор книги: Алина Островская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)
– Светлана Викторовна, будьте любезны, кофе мне, а очаровательной леди... чего бы вы выпили, Аннушка? – перевёл он своё внимание на меня. Я даже успела растеряться.
– Кофе. Капучино. С сахаром. Пожалуйста...
– Чёрный кофе и капучино с сахаром, Светлана Викторовна. Анна? Пройдемте.
Адвокат пропустил меня вперёд, зашёл следом и плотно прикрыл дверь. Кабинет в сдержанном минимализме. К стеклянному рабочему столу перпендикулярно приставлен длинный стол для совещаний. На нем в хаосе разбросаны презентационные папки, поэтому Демид быстро собирает их и отправляет в урну. Разговор с беспорядком у него короткий.
– Присаживайтесь, Аня. С чем пожаловали? Что-то непонятно по вашему делу?
– С делом все как раз кристально чисто. Даже слишком, поэтому я и пришла узнать...
– Речь ведь пойдёт о Давиде, не так ли? – мужчина уселся в кожаное кресло с высокой спинкой и уложил свой паркер параллельно ежедневнику. Поднял на меня пронзительный взгляд и осторожно поинтересовался: – Как ваши... отношения? Наладились?
Своды щёк моментально порозовели от нахлынувшего смущения. Мужчина понимающе кивнул и улыбнулся.
– Скажите, Демид Алексеевич, вы ведь с Давидом давно знакомы?
– Достаточно.
– Вам не кажется странным, что он не вмешивается в ход судебного разбирательства и не пытается оставить себе то, что обманом забрал?
В кабинет осторожно скользнула Светлана Викторовна с дребезжащим подносом и поставила перед нами маленькие фарфоровые кружки. Все действия она совершала в гробовой тишине, трясущимися руками. Я бы от такого строгого взгляда тоже тушевалась... Справившись с испытанием, женщина стремительно покинула кабинет.
– Кажется, – согласно кивнул и отпил кофе.
– Что вы можете сказать мне по этому поводу?
– А вы сами у Давида не спрашивали?
– Спрашивала. Он отшутился и быстро сменил тему. Вот я и подумала, может быть вам известно больше? – с надеждой взглянула в прищуренные мужские глаза.
Демид как-то странно вздохнул и подпер подбородок пальцами, откинувшись на спинку кресла. Долго и внимательно глядел на меня, напряжённо о чем-то размышлял, что-то взвешивал, а потом едва заметно кивнул собственному решению.
– Вы ведь знали, что у Павла Аркадьевича были долги? Большие?
– Да-да, конечно. Мы узнали о них, когда Давид привёз погашённые долговые бумаги. Сказал, мол, он оплатил за нас, значит теперь моя семья должна уехать из города.
Рокоссовский усмехнулся и устало растер ладонями лицо.
– Тагаев, конечно, та ещё сволочь. Но порядочная. Если вы знаете про долг, значит я могу сказать, что его было не просто выплатить. Между вашим отцом и кредитором случился какой-то разлад. Последний желал отобрать все до последней копейки и не принимал исполнение от Давида.
– Тогда ему пришлось переоформить на себя все имущество, чтобы вместе с ним перешли и долги?
Демид кивнул и развёл руками.
– Я не понимаю зачем он довёл дело до суда, но препятствовать возвращению наследства не собирается.
– И это меня он называет упрямицей, а сам-то..., – отстранённо кивала головой, как заведённая. Потом подняла взгляд на адвоката и благодарно улыбнулась. – Я вам признательна. Теперь многое прояснилось. Мне, пожалуй, пора. Нужно все обдумать и...
– Не будьте к нему слишком строги, Анна. Не бывает идеальных людей.
– Мне ли не знать, – вздохнула и поднялась со своего места. – Ещё раз спасибо, Демид Алексеевич, и всего доброго!
– Прощайте, Аня, – задумчиво выдохнул адвокат.
Итак, спал ещё один камень с души. И если посмотреть на всю эту ситуацию со стороны, то Давид благородный человек, а я взбалмошная истеричка. Так оно и выглядит, но что мешало ему просто сказать правду? Разве я бы не поняла его? Поняла бы! Обязательно поняла и была бы безмерно благодарна. А так он бессмысленно потратил наши нервы. Что бы стало с нами не сбеги я с самолёта? Сидела бы в глубинке и ненавидела его. Хотя, сейчас мне кажется, что не ненависть то была, а обида. За безразличие и бессердечие.
На душе царила какая-то меланхолия. Я на автомате объясняла очередную тему урока по итальянскому языку, витая где-то далеко. С тем же отстранённым сознанием раз за разом пересматривала варианты закусок для воскресного мероприятия, читала их состав, но никак не могла запомнить что к чему. Не могла сосредоточиться.
Давид с самого начала все делал ради меня и моей семьи, но зачем-то всеми правдами и неправдами отталкивал от себя. Закрывался. Возводил стену. Отступал. Что это? Желание сохранить свободу и холостяцкую жизнь или же детская травма? Если первый вариант не поддаётся лечению, то второй... второй исцеляется любовью и верностью. Их у меня хватит вдоволь, чтобы он ни разу не усомнился в своей значимости и важности. Но как выяснить, что есть на самом деле? Давид ведь не признается мне никогда...
Посидев ещё немного на рабочем месте, решила, что попытки сосредоточиться так и не увенчаются успехом. Поэтому взяла сумку и поехала домой. Лучше приготовлю ужин, чем буду бесцельно просиживать юбку.
Парень из охраны помог занести пакеты и растворился, оставив меня одну. Сначала разобрала скоропортящееся и сложила его в холодильник, а потом понесла продукты в кладовку. Расставив все по своим местам, вышла из небольшой комнатки и зацепилась взглядом за дверь, которая всегда была заперта. За все время я ни разу там не была и не видела, чтобы Давид входил в неё или выходил.
Любопытство кошку сгубило.
И я не хуже.
В очередной раз дёрнув за ручку, получила отчаянное сопротивление замка. Нужен ключ. Где бы я его хранила на месте Давида? В кабинете, либо при себе. В портмоне или машине. Все зависит от степени секретности.
От затеянного совесть грызла, но как-то не настойчиво. Ей, похоже, тоже интересно что же скрывается за той дверью. Пошарив по ящикам рабочего стола, я без труда отыскала ключ. Хозяин дома не очень-то пытался его спрятать, наверное, не ожидал, что гостья окажется такой хамоватой и полезет ковыряться в его вещах.
Да-да, раскаиваюсь. Но сначала войду и посмотрю что там сокрыто.
На первый взгляд обычная комната. Стеллажи с книгами, полки с картонными ящиками, пыльный старый диван и куча всяких безделушек. Из того, что действительно бросалось в глаза, это медали. Очень много медалей и несколько поясов. Все это так небрежно было свалено в кучу, как будто владелец этих наград испытывал к ним ледяное безразличие. Я знала, что Давид занимался каким-то боевым видом спорта, но чтобы на таком уровне?
В коробке рядом хранились старые фотографии. Сделанные лет десять-пятнадцать назад. На них Давид совсем молодой, колошматит боксерскую грушу, тренируется на ринге в спарринге с таким же юношей, коллективное фото всех ребят и отдельное с тренером. В одном из парней я, кажется, угадывала Таро.
Давид выглядел довольным, уверенным. Особенно на тех карточках, где его награждают и поднимают руку, обозначая победителя. Лицо разбитое и припухлое, но излучает счастье. А уже на следующем фото запечатлён момент, как он снимает с себя пояс и отдаёт своему тренеру. Отчётливо ощущается теплота между ними, взаимопонимание.
Аккуратно сложила все на место и залезла в следующую коробку. В ней пылилась целая гора писем. Распечатанных и, напротив, упакованных в почтовые конверты. Они, перечеркнутые крест-накрест, возвращались к своему отправителю по причине истечения срока хранения. На той стороне их никто не получал.
В какой-то момент я засомневалась. Думала сложить все обратно и уйти, но взгляд наткнулся на нежное слово «сынок» и сердце болезненно сжалось. Неуверенно покусав губу, я все же потянулась к открытому письму и жадно впилась в текст.
«Родной мой мальчик!
Мы с отцом следим за твоим успехами и радуемся! Как же ты вырос. Стал совсем взрослым, возмужал. Мое материнское сердце воспаряет к небу всякий раз, когда нам удаётся узнать хоть что-нибудь о тебе. Мы желаем тебе, сынок, здоровья и успехов, живи так, как ты всегда мечтал!
Любим, безумно скучаем и не теряем надежду на скорую встречу...
Твои приемные мама и папа».
Остальные распакованные письма были тоже от приёмных родителей. Мама выказывала беспокойство, когда Давиду сильно доставалось на ринге, справлялась о самочувствии и благодарила Бога, что ее мальчик раз за разом поднимался, не сломленный более опытными противниками. Поддерживала и в каждом письме просила хотя бы дать знак, что ее посылки доходят до адресата. Она направляла их по адресу клуба, в котором Давид тренировался, и не была уверена, что сын получает конверты.
Значит, он не отвечал ей? Читал и хранил все письма, но не отвечал? Каким нужно обладать жестокосердием, чтобы промолчать?
Смахнув с глаз накатившие слёзы, я потянулась к запечатанными конвертам. Просмотрела несколько и поняла, что в них отправитель Давид, а получатель некая женщина. Только ни одно из его писем она так и не забрала. Хотелось бы мне думать, что он все же ответил приёмной маме, но терзали меня смутные сомнения...
Я рванула конверт на первом попавшемся письме и развернула втрое сложенный листок.
«Мама, это снова Давид. Твой сын.
Сегодня я в очередной раз выиграл турнир и отстоял титул, заработанный в прошлом сезоне. Я посвятил эту победу тебе. Ты можешь мной гордиться. Хочу встретиться с тобой, но пока у меня не хватает денег, чтобы прилететь в Грузию. Позвони мне или напиши в ответ. В конверт вложу все мои контакты. Надеюсь на скорое знакомство с тобой».
Больше удержать ноющее сердце я была не в силах. Слёзы градом полились из глаз. Так жалко стало его приёмных родителей и самого Давида, пытающегося достучаться до своей родной мамы. Но все письма возвращались обратно. То ли по тому адресу она уже не живет, то ли просто не хочет общаться с сыном. И я даже не знаю, что в данном случае лучше...
Очнулась, когда стукнула входная дверь.
– Аня? Я дома. Иди скорее ко мне, я так соскучился... Ань? – настороженно. – Ты где? Аня?
Давид ворвался в запретную комнату и уставился на зареванную меня. Брови сдвинулись к переносице, а спустя несколько секунд поднялись домиком. Он скользнул нечитаемым взводом по письму в моих руках, и я сжалась в комок. Вот сейчас отчитает и будет прав! Залезла в чужие вещи, прочитала чужие письма. Фу такой быть.
Но Давид бережно поднял меня с пола и присел на диван, удобно расположив свою ношу на коленях. Стёр большими пальцами дорожки слез и снисходительно изрёк:
– Ну и что ты плачешь?
– Жалко..., – всхлипнула.
– Не говори, что меня.
– Не только...
– Это все в прошлом. Я пережил это, перерос. Не нужно меня жалеть. Для мужчины это оскорбительно. Ладно?
– Настолько в прошлом, что ты до сих пор хранишь все эти письма?
– Сугубо в воспитательных целях. Для сдерживания нелогичных порывов.
– Например, довериться какой-нибудь девушке?
– Неужели ты думаешь, что во мне живет обиженный на женщин мальчик?
– Скорее недолюбленный, – робко предположила я.
– Может, тогда ты и долюбишь? – совершенно серьезно спросил он, вглядываясь в мои глаза. Между нами проскочила молния. Сердце сбилось с ритма только от одной мысли, что мы сейчас говорим о настоящих чувствах.
– Я согласна, – тихонько шепнула в ответ и прижалась к его губам.
Поцелуй вышел робким, поверхностным. Почти сразу я обвила руками его шею и крепко обняла. Он зарылся носом в мои волосы и мужественно терпел этот порыв необъяснимой нежности.
– Твои приемные родители ни в чем не виноваты, – сдавленно прошептала, – почему ты не отвечал им на письма?
Давид осторожно отстранился и пропустил сквозь пальцы мою прядь. Какое-то время молча рассматривал, как солнце переливается в ее медовом оттенке, с невероятной теплотой во взгляде.
– Я хорошо помню тот день, когда узнал, что приёмный. Мой мир перевернулся с ног на голову. Я ощущал себя разбитым, сломленным, словно меня на всей скорости переехал поезд. Злился на родителей за то, что они скрывали правду. Мне было всего четырнадцать. Я не ведал, что творю. Сбежал в другой город и слава Богу, что на меня напала уличная шпана. Если бы не те отбросы, Асланович, мой тренер, не заметил бы исхудавшего пацана яростно бьющегося против четверых. Меня тогда отделали по полной программе. Не видел ничего неделю. Но зато нашёл для себя пристанище и хоть какую-то цель в жизни.
– Тебя что, родители не искали? Как же так?
– Искали, конечно. Тренер сам им позвонил и сказал, что нашёл пропажу. Только я возвращаться не хотел. У меня шестеро братьев и сестёр, домик в деревне, глухота страшная. Шансов стать кем-то не было. Родители едва сводили концы с концами. Баба с возу – кобыле легче. А Асланович разглядел во мне потенциал. Ну мы с ним и договорились: он уговаривает родителей оставить меня у него, а я заканчиваю одиннадцать классов и каждый день тренируюсь, как в последний раз. Ему нужны были победы, а мне кров. На том и порешили.
– Как же ему удалось убедить их оставить сына незнакомому человеку?
– Он сказал, что если родители продолжат искать меня, то я так и не отыщу нигде покоя. Буду слоняться по подвалам и вокзалам, не получу образование и помру где-нибудь в канаве. А если они оставят, то у меня будет крыша над головой и железная дисциплина. Будут победы, деньги, перспективы. Все очевидно.
– И они отпустили...
– Да... мама писала регулярно, – он кивнул головой в сторону коробки с письмами, – но я так и не смог ей ответить. Сначала из-за злости, а потом из-за стыда, который испытываю до сих пор. Не знаю я, Аня, как после всего в глаза им смотреть. Они, в отличие от моей биологической матери, меня не бросали. Заботились, как умели.
– А где сейчас Асланович? – тихонько утончила я.
– Он давно умер. Примерно в ту пору Таро закусился с Грегором и мы оба ступили на шаткую дорожку.
При упоминании покойного Таро по коже пробежали мурашки. Ещё один поступок Давида не подлежащий объяснению. Но тут-то все более, чем очевидно. Весь город галдел о безжалостном выстреле прямо в сердце... Нет, не хочу об этом думать и уж тем более спрашивать.
– А что с твоей родной мамой? Ты ее все-таки нашёл?
Давид мгновенно почернел, разомкнул сжатые челюсти и глубоко вдохнул.
– Да. Эти письма отправлялись по правильному адресу, просто она игнорировала их. Давала указ не приносить, а сразу отправлять обратно. Я узнал об этом, когда все же насобирал денег и слетал к ней. Дурак, – горько усмехнулся мужчина и отвёл взгляд. – Тагаев фамилия моих приёмных родителей, а настоящая, данная мне при рождении – Асатиани. Это древний грузинский род. Аристократы, – фыркнул он. – Младшая дочь семьи забеременела вне брака от неугодного мальчишки, какого-то бедняка. Избавиться от нерожденного ребёнка – грех, зато выкинуть из своей жизни рождённого – достойно благородных кровей. Она спасала свой статус, положение, фантомную невинность. Исправляла оплошность. И взрослый сын, внезапно объявившийся со своим желанием познакомиться, совершенно не вписывался в картину ее размеренной жизни. У неё дом, супруг, дети, две собаки. Ей было не до моих писем. За которые мне, кстати, тоже стыдно. Но не сжигаю я их намеренно. Хочу помнить урок, который навсегда преподала мне жизнь.
– Боже, Давид..., – прошептала, сдерживая слезы.
– Так, все. Ты начинаешь меня жалеть и я прям чувствую, как рушится мое мужское достоинство, – попытался отшутиться он. – Давай перестанем ворошить прошлое и пойдём во двор. У меня для тебя есть небольшой подарок.
Попытка переключить внимание может и хорошая, но малодейственная. После его рассказа в голове образовался совершенно пустой вакуум. Ни одной мысли, только тяжелое сердце и сдавленное горло. Как же хотелось его поддержать... подобрать правильные слова, обнять.
Но Давид, видя мой безнадёжный ступор, не стал ждать, пока я приду в себя. Подхватил на руки и стремительно вышел из дома.
Посередине двора, перевязанный огромным красным бантом, дожидался новенький «Лексус». Точно такой же, как я недавно продала, но свежий, только из салона. Пользуясь моментом немого шока, Давид поставил меня на ноги и забрал букет цветов с белого капота.
– Сразу говорю: возражения не принимаются. Нечего было свою машину продавать.
– Но...
– Никаких но, – Давид открыл водительскую дверь, вынул из салона две бутылки шампанского и ловко откупорил их. Одну оставил себе, а вторую всучил мне в свободную руку. – Тебе пить нельзя. Ты за рулём. Это, чтобы твою новую девочку обмыть. Шоколадку я уже положил в бардачок.
На этой позитивной ноте, он большим пальцем зажал горлышко бутылки и хорошенечко встряхнул. Пена вырвалась с таким напором, что поднялась вверх на полметра точно. Давид едва успел увернуться. А потом он залил весь перед и лобовое стекло бежевой пеной.
– Давай, подержу цветы. Ну же, это весело, – улыбался он.
Во мне гуляли смешанные чувства. Радость, благодарность, неуверенность и смущение. Все-таки это очень дорогой подарок и свою машину я продавала не для того, чтобы получить взамен новую.
– Давид, я не...
Договорить он не дал. Впился в мой рот настойчивым поцелуем, сбивая с мысли. В сторону полетели цветы, покатилась бутылка шампанского. Мужчина углублял поцелуй, делал его все более горячим, страстным. Пока не подхватил под ягодицы и не унёс в дом.
– Неужели...так сложно... принять подарок, – между поцелуями разгневанно рычал он.
– Не сложно... просто... зачем ты так... потратился, – задыхаясь от собственных эмоций, шептала в ответ. Я ласково обхватила его лицо ладонями, останавливая бесконечный поток поцелуев. Подушечки пальцев жалила мужская щетина. Нос дразнил умопомрачительный аромат, который я узнаю из тысячи других. А его глаза... взгляд... отнимал способность мыслить. Я не могла подобрать слов, чтобы даже самой себе описать любовь, которую испытывала к нему. Чистую, бескорыстную, всепрощающую и всепоглощающую, истинную, безусловную. Безумную. Меня захлёстывала эта волна, ревущая внутри. Ей нужен выход через слова, через признание. Чтобы облегчить эту ношу. И я не выдержала... Слёзы кротко блеснули в глазах. Давид нахмурился. Он глядел на меня снизу-вверх и крепко сжимал бедра мощными ладонями. Мы сидели на диване в гостиной. Я – сверху, он, облокотившись на мягкую спинку.
– Аня? – обеспокоено позвал он.
Я пальцами погладила чёрный завиток волос и лёгким поцелуем коснулась губ, глотая непрошеные слёзы.
– Все хорошо... просто... я... я, кажется, влюбилась...
В его глазах проскользнуло удивление, ликование, радость. Он ладонью проскользнул по скуле к шее и притянул к себе. Этим вечером нам больше не было времени для разговоров. Мы тонули друг в друге, растворялись. Давид ничего так и не сказал в ответ, но все его взгляды, все его поцелуи обладали большей красноречивостью, чем слова. Я ощущала его любовь каждой клеточкой, каждым миллиметром кожи. И с неземным наслаждением упивалась этим. Отдавала ему всю себя без остатка и не понимала: за какие заслуги мне повезло познать это чувство.
Глава 11
Давид
Почему так много мужчин пишут стихи о любви и прославляют ее? Почему так много поют песен? Почему готовы ради женщин совершать подвиги и покорять горы? Почему за единственную готовы воевать и заключать миры?
Потому что женщина, коснувшаяся мужского сердца, получает над ним власть. Всецело. Над телом и разумом.
Как бы банально ни звучало, но за спиной вырастают крылья. Желание видеть и слышать ее, прикасаться и заботиться овладевает рассудком. И вот ты уже не ешь, не спишь, зато отсчитываешь каждую секунду до встречи. Как помешанный.
Пытаюсь работать, но мысли упархивают к нимфе, околдовавшей меня. Я все думал: как такое могло произойти? Когда? И вдруг понял, что ещё тогда в машине, когда держал на руках раненую девушку. Беззащитную и перепуганную. Тогда-то в сердце и попала стрела. А попытки вытащить ее только теребили рану, мучили. Она смогла пробиться к моей чёрствой душе и размягчить ее. Смогла осветить мою тьму.
– Невыносимо, – буркнул себе под нос и Алексей Николаевич, зачитывающий доклад за месяц, испуганно поднял глаза. Немой вопрос поверх оправы очков.
– Оставь отчёт, я позже проверю.
Накинул пиджак и вышел из кабинета.
– Давид Юрьевич, вас сегодня не ждать? – спохватился секретарь.
– Не ждать и не беспокоить.
– До понедельника! – услышал, когда створки лифта схлопнулись передо мной.
Понедельник... в понедельник возвращается чета Березовских. Аня ожидаемо выразила желание побыть какое-то время с ними, мол соскучилась. И даже решила ночевать у себя дома! Я воспрепятствовать конечно же не стал, но пока не представляю, как буду засыпать и просыпать без неё. В воскресенье вечеринка в Эммануэль, в субботу она будет на взводе и мы проведём время в казино за приготовлениями. Значит, мне остаётся только пятница и две ночи. Чертовски мало, но нельзя быть эгоистом.
Хотя, кому я рассказываю? Можно! Можно быть эгоистом. Тем более тогда, когда речь идёт о собственном психическом здоровье. Без неё я буду злым, нервным, дёрганным.
Зато, предвкушение дней без неё, отчётливо дало понять чего я на самом деле желаю.
Аню. Безраздельно. Навсегда.
Поэтому с работы я сорвался в ювелирный. Такие предложения следует делать, как положено. Чтобы поводов не было отказаться...
А если откажет?
Тогда украду. Увезу. Но не отдам никому. Она моя и точка.
Выбирал подходящее кольцо долго. Пересмотрел все, что предлагали с бриллиантами. Ездил из магазина в магазин, не согласный на «что попало». И когда идеальное украшение было найдено, я вдруг понял, что не знаю размер. Вот, что значит никогда не покупал ювелирку женщинам. О такой «мелочи» забыл. Благо консультанты были весьма заинтересованы в крупной продаже. Предложили мне несколько вариантов для незаметного замера обхвата вожделенного пальчика. Только все это слишком сложно. Проще найти в ее шкатулке с драгоценностями кольцо, которое она носила на безымянном пальце.
Дабы не тащиться через весь город домой, попросил начальника охраны привезти мне всю коробку. Он, конечно, удивился заданию, но через полтора часа я с необъяснимой радостью вышел из магазина. Крепко сжимая в кулаке, небольшой бархатный футляр. Важный шаг сделан. Рубеж преодолён. Осталось организовать для неё незабываемую атмосферу и задать-таки главный вопрос.
Я в голос усмехнулся.
Как же так случилось, что закоренелый холостяк яростно возжелал жениться?
Аня
– Ты выглядишь сногсшибательно, прекрати без конца трогать волосы, – сквозь ослепительную улыбку проговорил Давид, укладывая горячую ладонь на оголенную поясницу.
Легко сказать.
В казино сотни незнакомых людей, в большей части мужчин. Они волчьими взглядами шарили по моим девочкам, немногим гостьям, заинтересованно скользили по мне. Но самое горячее внимание к моей скромной персоне конечно же доставалось от женщин. Их взгляды были весьма и весьма красноречивы. Молодая пигалица, не варившаяся в их кругах, вдруг пришла под руку с самым желанным холостяком города. Уже этот факт высверливал дыру в моей голове, а когда Давид нежным поцелуем коснулся виска... Неприязнь стала принимать вполне себе материальные черты. Ядовитые стрелы метали накрашенные глаза, не забывая оценивать мой вечерний наряд. Придирчиво.
Возможно, именно из-за этих высокомерно-брезгливых взглядов мне хотелось все время что-то поправлять. Как будто по коже ползли маленькие букашки, задевая лапками нервные окончания. Отсюда этот фантомный зуд, который я пыталась стряхнуть с себя ладонями.
Несмотря на неуверенность, так внезапно свалившуюся на меня из-за горяченного внимания, я прекрасно понимала, что Давид прав. Изумрудный атлас, крест-накрест подбирающий грудь и пикантно оголяющий участок живота, не мог выглядеть плохо. Как и разрез до середины бедра, кокетливо приоткрывающий ногу при ходьбе. Укладка мягкими волнами, естественный макияж без трёх слоев штукатурки, злотые серьги на тоненьких цепочках. Все это выглядело гармонично, живо, привлекательно.
Мимо пробегал официант, и Давид ловко подцепил с подноса бокал шампанского.
– Сделай пару глотков и расслабься. Ты умница, вечер великолепен, – прошептал он мне в висок и снова запечатлел на нем поцелуй, глядя куда-то вдаль. Для него вечеринка была хорошим поводом встретить старых знакомых, обсудить планы и договориться о новых проектах. Все-таки он много времени уделял обычной работе и лишь изредка показывал животный оскал, напоминая кто в городе действительно главный.
Я поднесла к губам игристое и сделала малюсенький глоток. На языке заискрились пузырьки, лопаясь и пощипывая нежную кожу. Взгляд блуждал по гостям и выхватывал из общей массы моих девочек. Времени подготовиться было не так много, но они быстро схватывали. Их хвалили преподаватели, волноваться не о чем. Но небольшой мандраж все же присутствовал, когда к ним подходили состоятельные мужчины и заводили разговор. Присматривались, оценивали товар.
– Аня, я отлучусь буквально на минутку. Дождись меня здесь, ладно?
– Конечно, иди, – кивнула Давиду, обхватывая себя под локти. Стоять в сторонке и наблюдать за общим весельем достаточно любопытно. Каждый гость открывается для тебя в настоящем свете, ибо не пытается каждую секунду находиться в роли. Будь то сдержанный джентельмен, грязно выругавшийся после проигрыша в рулетку, или леди с королевской осанкой, сутулившаяся сразу после выхода из общего зала.
– Отдыхаете? – от внезапности я даже немного вздрогнула. Перевела взгляд на высокого мужчину в чёрном смокинге и того же цвета шёлковой сорочке. Смуглая кожа, темные глаза, смоляные волосы, завитые в кудри, но тщательно уложенные назад. Ярко выраженный итальянский акцент.
– Sì, («Да» здесь и далее с итал.) – дружелюбно кивнула ему и вернула взгляд к девочкам.
– Senorina parla la lingua? («Синьорина владеет языком?») – удивлённо переспорил мужчина. Боковым зрением я уловила заинтересованный взгляд, ужаливший скулу, и вальяжно скользнувший вдоль шеи к груди.
Я укоризненно посмотрела на него, давая понять, что подобные взгляды неуместны и неприятны. На что незнакомец открыто рассмеялся, сверкнув белоснежными зубами.
– Sono così scortese. Mi chiamo Amadeo, bella signora. Potrei sapere il tuo nome? – («Я так невежлив. Мое имя Амадео, прекрасная синьорина. Могу я узнать ваше?)
– Аня? – в своей лучшей манере прорычал Давид и тут же обвил рукой мою талию. Улыбка итальянца из искренней плавно перетекла в натянутую, а взгляд недовольно опалил ладонь по-хозяйски уложенную на обнаженный участок кожи.
– Тагаев, – протянул мужчина и понимающе закивал головой. – С кем же ещё мог посетить такой вечер этот бриллиант? Конечно с любвеобильным Дато.
– Тебя сюда не звали, Моретти. Шёл бы ты... в свои виноградники, – напряжённо рычал Давид, с каждой секундой все жёстче и жёстче вдавливая меня в себя. Ещё немного усилий и ребра точно не выдержат, треснут. Обстановка накалялась стремительно. Над нами сгущались тучи и норовили обрушить смертоносный тайфун с минуты на минуту.
– А мне твоего приглашения не надо. Я волен делать что захочу и когда захочу, – издевательски медленно изрёк Амадео и с ещё более выраженным интересом прошёлся по мне чёрным взглядом. – A presto signorina (До скорой встречи, синьорина), – алчно блеснули его глаза. Итальянец обошёл нас стороной и растворился в толпе, оставляя после себя шлейф дурного предчувствия.
– Кто этот человек?
Давид проводил взглядом старого знакомого и вернул внимание ко мне. Вид у него был разъярённый. Он вроде бы смотрел на меня, но витал где-то в своих мыслях, нервно сжимая и разжимая челюсти.
– Давид? – тихонько позвала его снова и приложила ладонь к колючей щеке. Он медленно моргнул, словно приходя в себя, и плотнее прильнул к ладошке. Потерся о чувствительную кожу щетинной, жаля каждый беззащитный миллиметр, затем коснулся губами запястья. На несколько секунд прикрыл глаза и устало выдохнул.
– Как бы я хотел спрятать тебя от всех мужских взглядов, но, черт возьми, это невозможно...
– Снова ревность, Давид Юрьевич? – кокетливо переспросила, позволяя себе украдкой погладить мягкие смоляные пряди. Вот значит, как выглядят прирученные волки. Такие преданные и нежные, что от трепета щемит сердце.
– Мой страх потерять тебя, наказание за все ошибки, что я успел совершить, – обречённый вздох поставил точку в этом монологе самобичевания.
– Амадео Моретти – макаронник, сколотивший состояние на фрахтовании. В его арсенале сотни судов, ни раз ходящих по морям и океанам. Крупный грузоперевозчик, практически монополист. Несколько лет назад за особое вознаграждение научился обеспечивать бесперебойный трафик... товаров, ограниченных в обороте. Если так можно выразиться. И, с тех пор, его самомнение раздулось до невозможных объемов. Я этого прыща на дух не переношу.
– Он мне тоже показался неприятным, пусть и не был чересчур навязчивым.
– Надеюсь, он не осмелится подойти к тебе вновь. Иначе...
Я тяжело сглотнула и потупила взгляд, решая, что лучше не говорить Давиду о странном прощании Моретти со мной. Это могли быть просто слова, но сдаётся мне, что присутствовало в них некое обещание. Не хотелось об этом думать. С другой стороны, ну подойдёт он снова и что дальше? Парочка сальных взглядов – предел его возможностей. Он не осмелиться до меня и пальцем прикоснуться. Давид же откусит ему руку по локоть.
Вскоре напряжение спало. Почти. Я хоть и пыталась отвлечь своего ненаглядного спутника от гнетущих мыслей, но получалось из рук вон плохо. Он оставался чрезвычайно собранным, внимательным, молчаливым, что не характерно дня него. Безустанно выглядывал Амодео в толпе, одной рукой крепко прижимая меня к себе.
Несмотря на испорченное настроение, в этот вечер Давид познакомил меня ещё с многими гостями. Они с детской любознательностью разглядывали его спутницу, не осмеливаясь задать вопрос о моем статусе. Хотя, мне бы было весьма интересно узнать, что же по этому поводу думает сам закоренелый холостяк.
Подруга? Девушка? Любовница?
Первые два определения как-то не соответствовали его положению, да и ввиду возраста звучали несколько странно. А вот любовница... пусть и оскорбительно для меня, но больше походило на правду. Впрочем, плевать, что там думают и говорят люди. Мне с ним хорошо – это главное.
– Давид! Как я рад тебя видеть, друг, – весьма дружелюбно отозвался высокий светловолосый мужчина и приветственно пожал тому руку. – А кто эта юная леди, что своим присутствием не оставляет покойными большую часть гостей?
Сердце совершило опасный кульбит и замерло в ожидании ответа.
– И я рад тебе, Слав. Давно не виделись. А эта фактическая хозяйка Эммануэль. Автор идеи перевоплощения заведения, педагог, руководитель и просто прекрасная женщина. Во всех смыслах этого слова. Анна, – ровным тоном изрёк мужчина, продолжая по-хозяйски прижимать меня к себе. Удивительная все-таки способность одним жестом расставить границы и обозначить территорию своей.
