Текст книги "Невеста для демона страсти (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

ГЛАВА 3.

Скрип колес. И мерное качание кареты. Кажется, мы едем медленнее. Или это я воспринимаю все медленнее, возрождаясь вновь из небытия. Приятная истома во всем теле. Счастье – беспричинное, но всеобъемлющее, гнездящееся, кажется, в каждой клеточке моего естества. Губы сами расползаются в довольной улыбке: как хорошо. Кажется, я могу ехать так вечно. Моя голова лежит на мужском плече. Сукно под щекой достаточно грубое – значит, не светский кафтан, а военный мундир. А сидеть удобно. Ну, еще бы, его колени мягче скамейки. На скамье он устроил мои ножки – все еще босые, но зато вместе, и не связанные. А руки, которые меня обнимают, все еще в перчатках, ну что за эстет? А перчатки белые, как я и предполагала.

Белые?

Резко вскидываю голову и моргаю, не в силах поверить чуду: я вижу! На мне нет повязки! Он снял!

– С пробуждением, Роуз, – знакомый голос. До сладкой дрожи, до жара внизу живота. – Все хорошо?

– Темно. Почему так темно? – я смотрю на него в упор, а вижу лишь смазанный силуэт. Гладко выбрит. Кажется. Волосы светлые. Вроде.

– Я задернул шторки на окнах. Не хотел, чтоб яркий свет тебя потревожил. Да и вредно тебе сразу из полной тьмы на яркое солнце. Пусть глазки пока привыкнут.

– Откройте, – требую я, даже не пытаясь смягчить интонации. – Я хочу вас видеть.

– Ты, помнится, собиралась на ощупь, – улыбку в голосе слышу, а на лице разглядеть не могу. – Так изучай. Или теперь побоишься?

– Мне поздно уже бояться, – совершенно искренне отзываюсь я. И тут же понимаю, что мое тело окончательно пробудилось, и вспомнило все. И ощутило все проблемы сразу. – Нам долго еще ехать?

– Буквально минуты три. И будет постоялый двор со всеми удобствами. Потерпишь?

– Да. Конечно.

Поднимаю руку – медленно, словно удивляясь, что она свободна – и провожу по его волосам. Пострижены коротко, по военному. Не ежиком, но все равно жесткие. Лоб скорее высокий, чем широкий, пара вертикальных складок над переносицей, словно он вечно хмурится, недовольный собой и миром. Нос с горбинкой и широкими крыльями, будто раздутыми от негодования. Губы… губы тут же ловят и целуют мой палец, а там и вовсе засасывают его в рот.

– Рот я уже изучила чуть раньше, не отвлекайте, – невозмутимо отзываюсь, отдергивая руку.

– Точно хорошо изучила? – коварно улыбается он. Нет, не так. Я в голосе слышу эту улыбку. Это заигрывание, предвкушение. А неясные тени рисуют на лице оскал.

– Не точно, – пугаясь того, что вижу, я зажмуриваюсь и касаюсь его губ своими.

И ощущаю жар его дыхания, и знакомую сладость его обжигающе страстного поцелуя. Да, он не заставляет себя упрашивать дважды, он мгновенно отвечает, и я тону в его страсти, забывая дышать, сгорая от наслаждения. Малейшие сомнения исчезают: да, это эти губы ласкали меня, сводили с ума – беспомощную, связанную…

При мысли о цепях отстраняюсь и оборачиваюсь: а как оно вообще выглядит? Не вижу. Ничего. Лишь неясные тени в углах. Тянусь к окошку и отдергиваю шторку. Чуть жмурюсь от яркого света, нетерпеливо промаргиваюсь и осматриваюсь вновь.

Никаких цепей. Ни для рук, ни для ног. Гладкие стенки кареты, обитые лисским шелком, и никаких петлей или крюков, к которым можно было бы эти цепи прикрепить.

– Что-то потеряла? – невозмутимо интересуется мужчина, все еще держащий меня на коленях. Его глаза цвета стали смотрят холодно и высокомерно, брови нахмурены, чуть поджатая нижняя губа и тяжелый квадратный подбородок придают лицу выражение легкой брезгливости.

– Я пересяду? – это не совсем вопрос, я просто информирую его о своих действиях.

– Как желаете, герцогиня, – я слышу эту легкую усмешку в голосе, слышу! Но она совсем – совсем! – не отражается на лице.

Устраиваюсь на скамье напротив и продолжаю пристально изучать своего спутника. Да, военный мундир. Чин – наверно, большой, но я не разбираюсь знаках отличия, поэтому нашивки на мундире мне ничего не говорят. А вот фигура, обтянутая этим мундиром, мощная, внушительная: широкий разворот плеч, явно выше среднего рост. При этом подтянут, ни грамма лишнего веса.

Возраст? Не молод, уже, наверно, лет тридцать. Хотя – залысин нет, седина не пробивается, морщины тоже лицо не избороздили. В общем и целом мне повезло. Если не считать его странных заявлений, что он мне не муж, а самозванец. И странного выражения лица, так не гармонирующего с моими ощущениями от знакомства с ним. Там, в абсолютной тьме, он был совсем другим… Я представляла его совсем другим. Да, наверно в этом все дело.

Карета останавливается. Спустя пару мгновений нам распахивают дверцу. Герцог выходит первым и галантно подает мне руку. Коленопреклоненных лакеев возле кареты не обнаруживается, но и необходимости в них я не ощущаю: будучи зрячей, я вполне могу и сама.

– Ваш плащ, госпожа, – незнакомый человек в строгом костюме протягивает мне широкий светло-бежевый плащ. Не мой, несмотря на его заявления.

– Надо накинуть, Роуз. – герцог тут же перехватывает у незнакомца плащ и набрасывает мне на плечи. – Мы немного запачкали платье.

Соображаю, чем именно, и мучительно краснею. И вот надо было кому-то делать это в карете!

– Ничего, так уже не заметно, – мой супруг (и пусть будет так, пока мне не докажут обратное) подносит мою ладошку к губам и легонько целует. – Кстати, знакомься: это Гастон, мой камердинер и секретарь в одном лице. Когда меня нет, все вопросы можно решить с ним.

– Приятно познакомиться, Гастон.

– Взаимно, моя госпожа.

– Закажи нам комнаты и обед. И пусть приготовят ванну для моей супруги, – отдает ему распоряжение мой спутник. И слышит в ответ спокойное:

– Да, господин.

Гастон удаляется. А я обеспокоенно хмурюсь: к герцогу так не обращаются. Неужели все же…

– Сейчас уже идем, Роуз, – он, несомненно, ощутил, как дрогнула моя ладонь в его руке. Но предпочел сделать вид, что неправильно понял причину. – Только познакомлю тебя с нашей охраной.

Их было четверо – высоких, крепких мужчин в черных мундирах на черных, как ночь, лошадях. Хорошо вооруженных, с цепким, внимательным взглядом и движениями опасного хищника. Они уже спешились, и теперь стояли на почтительном расстоянии, ожидая дальнейших распоряжений. Мой супруг кивнул, приглашая их приблизиться, и представил:

– Начальник моей личной охраны Гаррет. В мое отсутствие все, что касается твоей личной безопасности, – на его ответственности. В любой спорной ситуации его решение приоритетно. Он имеет полномочия действовать даже против твоей воли.

– Приятно, – кивнула, не скрывая иронии. Но все же сочла возможным добавить: – Познакомиться.

– Его подчиненные: Уильям, Роберт и Кит.

Здесь комментариев не последовало, и я тоже просто молча кивнула. Затем мне представили кучера и двух лакеев, и я смогла полюбоваться, наконец, его легендарным выездом, о котором столько успела услышать, и даже испробовать в деле… Теперь вот даже не удержалась, погладила ближайшую лошадку – потрепала по шее, запуталась пальцами в блестящей, как шелк, черной гриве.

– Нравятся лошади, Роуз? – тут же поинтересовался тот, кого все его слуги звали лишь «господином».

– Да, – не стала скрывать. – У меня когда-то была. Не такая красивая, конечно. Но моя.

Он лишь молча протянул мне руку и повел в дом. Пошла, стараясь не выказывать разочарования. Не то, чтобы я ожидала услышать в ответ что-то вроде: «Теперь у тебя снова будет своя лошадка», но, в общем и целом, не отказалась бы. Если он герцог, ему и десяток лошадей подарить мне по средствам. А если не герцог…

Аж зажмурилась, старательно отгоняя от себя эту мысль. Нас в храме венчали. Обряд был, он мой муж и… Потому что если там, в бесконечной тьме кареты, он не шутил – то выходило все очень и очень страшно.

– Все хорошо, Роуз, – почувствовав, как отчаянно я в него вцепилась, поспешил успокоить супруг. – Все будет, конечно, немного не так, как ты в девичестве планировала, но без своего покровительства я никогда тебя не оставлю.

Покровительство? Какое неправильное слово. Не подходит для супружеских отношений. Совсем.

Меж тем мы зашли внутрь, и хозяин поспешил лично показать нам наши комнаты. Две отдельные комнаты. И даже не рядом.

В комнату, отведенную мне, уже занесли огромную бочку для мытья, и служанки вовсю таскали туда ведрами воду, а герцогские лакеи заносили снятый с закорок кареты тяжелый сундук.

– Там одежда для тебя, – сообщил мне герцог (нет, не герцог, скорей всего, но мне удобнее было именовать его так). – Сможешь выбрать себе по вкусу. Горничной в моем штате нет, но местные девушки тебе помогут. Я зайду через час, чтоб сопроводить на ужин. Располагайся.

Он ушел, а я устало присела на кровать. Все, что произошло со мной за последние сутки, было слишком… Слишком…

* * *

Прикрыв за собой дверь комнаты своей новообретенной супруги, мужчина, представившийся в церкви герцогом Раенским, прошел по небольшому коридору и скрылся в выделенном для него номере.

– Все готово? – поинтересовался у поджидавшего там Гастона.

– Да, мой господин. Все здесь, – слуга указал на стол, где уже стоял небольшой ларец, окованный чеканным серебром.

– Хорошо, распорядись, чтоб нам приготовили ужин. Мы спустимся через час.

– Как прикажете, господин, – секретарь, с поклоном, уходит. А господин запирает за ним дверь на тяжелый железный засов.

Затем возвращается к ларцу. Ключ от него он хранит на тонкой цепочке, висящей на шее. Чтоб открыть замок, цепочку приходится снять. Несколько поворотов ключа – и на свет появляется массивный каменный кубок на высокой ножке, с широкой и практически плоской чашей. Белый камень, из которого изготовлен предмет, вспыхивает в солнечных лучах миллионом маленьких искорок.

Следом за кубком из ларца извлекаются несколько флаконов разноцветного стекла с массивными резными крышками. Пара капель в кубок из одного, другого, третьего – и вот уже над белым кубком клубится густой синий туман, растревожено шипя, словно вода на углях, и заглушая этим шипением тихий шепот мужчины на древнем, позабытом всеми наречии.

С последним словом заклятья туман исчезает, и на дне чаши появляется изображение: комната, границы которой обозначены полупрозрачными шелковыми занавесями, ковер с множеством хаотично разбросанных по нему подушек, опрокинутый, давно потухший кальян. И бесчувственный мужчина, лежащий навзничь. Его белая сорочка полурасстегнута и почти полностью выскользнула из-под ремня форменных брюк. Руки расслаблены, хотя в ладони одной еще чудом удерживается мундштук кальяна. Вторая рука безвольно откинута над головой, и ее полураскрытая ладонь смотрит в небо.

– Как удобно, – улыбается тот, кто созерцает все через кубок. Чуть крутит сосуд в руках, приближая изображение мужчины. Но фокусирует не на лице – на раскрытой ладони. Она все увеличивается, пока не занимает собой все пространство чаши.

– Что ж, – удовлетворенно кивает наблюдатель и опускает кубок обратно на стол. – Примите мои поздравления с бракосочетанием, ваше высочество.

Он располагает собственную ладонь прямо над кубком и резко сдергивает с нее перчатку. Маленькая искрящаяся звездочка выпадает из перчатки и падает в чашу. Не задерживаясь, проходит ее насквозь, чтоб осесть на ладошке спящего человека. Тот чуть морщится, когда сияющая звездочка прожигает ему ладонь, забираясь под кожу, но так и не пробуждается от своего тяжелого забытья.

А белые перчатки – обе – падают на стол. Черный генеральский мундир с аксельбантами и эполетами тяжело оседает на пол. Вместе с форменными штанами, сорочкой, исподним и прочими, уже ненужными никому деталями туалета. Ведь в запертой изнутри комнате больше никого нет.

Лишь белесый, едва различимый туман неспешно вытекает в приоткрытое окно. Чтоб раствориться в бесконечности небес и позволить ветру нести себя – всюду и сразу. Он слишком долго был герцогом, он устал. Тело этого внука и правнука королей было слишком тяжелым, громоздким, не приспособленным для простых радостей бытия. Жаль, что придется воссоздавать его вновь. Но его девочка заслужила хоть один вечер в обществе «благоверного супруга». Она так жаждала на него посмотреть. Пусть. Того, что она дала ему, хватит на десяток герцогов Александров. К тому же, ужин не храм, можно ограничиться только общим внешним подобием, не тратя лишних ресурсов. А для всего остального есть завтра.

Пока же у него есть еще целый час, чтобы позволить себе не быть. Не существовать. Вообще…

* * *

Через час – вымытая, причесанная, в новом нарядном платье глубокого изумрудного цвета – я спускалась в обеденный зал под руку со своим кавалером. Он наряд не менял, но он и прежде выглядел безупречно и сейчас смотрелся все так же идеально. Нас ждал столик, накрытый для нас двоих, обильная вкусная еда и хорошее вино.

Обеденный зал был полон самой разномастной публикой – от аристократов и до людей весьма сомнительного происхождения и рода занятий, в воздухе стоял гул множества голосов. И если наше появление в зале и привлекло к себе чье-то внимание, то весьма ненадолго.

Мой спутник был молчалив, задумчиво потягивал вино и больше разглядывал меня, чем дегустировал пищу. Не могу сказать, что мне это нравилось. Взгляд у герцога был весьма колючий. Там, в темноте, он казался мне совсем не таким. Когда я представляла, что именно с этим выражением лица он разглядывал меня в карете прежде, чем назвать белой розой, становилось едва ли не тошно. И рука тоже тянулась к бокалу с вином.

– Я пугаю тебя? – все же изволил нарушить он затянувшееся молчание.

– Меня пугает неопределенность. Почему на венчании было названо имя герцога Александра, а вы утверждаете, что вы – не он?

– Потому что моей целью было ввести в заблуждение общественность и сделать женатым герцога Раенского. А обманывать тебя я просто не вижу смысла.

– Но ведь обряд я проходила с вами? – нет уж, давайте конкретно.

– Да, именно я принял твою руку у твоего отца, – согласно кивает мой визави.

– Значит и на алтарь вы тоже положили свою руку – свою, а не герцога. И пара к моей звездочке, – я показала ему ладошку, – на вашей ладони.

– Нет, Роуз, – он ответил очень мягко, и, будь мои глаза все еще закрыты, я сказала бы, что он улыбнулся. Вот только на его неприятно холодном лице на улыбку не было и намека. – Брачные звездочки тех, кого я забираю из отчего дома, я не храню. Смотри, – и он очень осторожно отвернул край перчатки, оголяя ладонь. Она была чистая. Ни малейших следов прохождения обряда – ни малейших!

– Другую руку, – потребовала я у него внезапно севшим голосом.

Он показал. Все так же – отвернув край перчатки. Но ладонь была видна полностью. Чистая ладонь. Звездочки не было и там.

Почти наощупь нахожу свой бокал с вином и осушаю одним глотком, не чувствуя вкуса. Не могу оторвать взгляда от его рук. Он уже оправил перчатки и взялся за приборы, но все равно – не могу.

– И что теперь? – спрашиваю едва слышно. Там, в карете, все было слишком призрачно, слишком нереально. Там, чтоб не потеряться в полной темноте, мне нужны были его прикосновения. Нужны как воздух, а все остальное просто не имело значения.

Здесь и сейчас мы словно вновь обрели краски, личности, статусы. Он мне не муж – в глазах Деуса и людей. Он… он – мой любовник, а я опорочена, обесчещена. Падшая женщина, которой уже никогда не найдется места в приличном обществе. Падшая, да. Смотрю на следы, оставшиеся на запястьях. Приличная девушка никогда бы не испытала удовольствия от подобного.

– Теперь мы ужинаем, – невозмутимо отзывается мой спутник. – А после тебе стоит лечь спать: день был тяжелый, а завтра выезжать на рассвете.

– Куда выезжать? Куда вы вообще меня везете?

– К себе домой. Тебе не стоит бояться, Роуз. Ни меня, ни своей судьбы. Поверь, она гораздо лучше той, что ожидала бы тебя без моего вмешательства.

– Вы не можете знать наверняка. По крайней мере, я осталась бы честной девушкой. Нормально вышла бы замуж…

– Нормально? С таким-то батюшкой? Роззи, милая, не смеши. Он привел тебя в храм, потому что я назначил встречу именно там. А выбери я бордель, и он привел бы тебя туда.

– Нет!

– Да. Он продал бы тебя первому, кто согласился купить, и ты это знаешь. И не факт, что другой покупатель согласился бы оплачивать покупку через храм.

– Не все обладают вашими возможностями, даже платя через храм, ставить на векселях чужое имя, – отзываюсь на это несколько раздраженно. Брак, на который согласия невесты не спрашивают, это продажа, не спорю. Но подлости его поступка сей факт не отменяет. – Как вам вообще это удалось? Обмануть алтарный камень невозможно, его бесполезно поливать чужой кровью, он считывает сущность.

– Я не поливал, Роззи, что ты. Иначе испачкал бы перчатки, а это недопустимо, – он лукаво улыбается, чуть склонив голову набок.

Нет. Это в голосе его лукавство, и в глазах вроде мелькает что-то. На краткий миг. И опять я вижу холодный взгляд. А от раздвинувшихся в улыбке губ по щекам словно трещины. Это лицо не умеет улыбаться. Оно не приспособлено для этого…

Становится жутко. Вглядываюсь пристальней. Мимических морщинок вокруг глаз нет, а ведь, судя по интонациям, он на все реагирует улыбкой. Раздражения же я от него не ощущала ни разу, а хмурые складки на лбу утверждают, что раздражает его вообще все.

– Я скопировал сущность, – добивает меня это чудовище, подтверждая все самые немыслимые догадки.

– Невозможно, – тем не менее, упрямо произношу я. Однако мои побелевшие пальцы, ухватившиеся за столешницу, говорят скорее о том, что сомнений в его словах у меня практически нет. Но – тем страшнее то, с чем я, выходит, столкнулась.

Магия храма – она священна и дарована нам самим Деусом. Через камни своих алтарей он читает в наших душах и сочетает нас узами брака – однажды и навсегда. А еще принимает клятвы, которые невозможно нарушить, и подтверждает добросовестность любых договоров. Руками своих служителей – скромных монахов братства Единого – он дарует исцеление телам и душам. А иной магии в мире нет.

Нет, не так, к сожалению. Есть еще темная, запретная и богопротивная магия, которой владеют те, что продали душу Госпоже Преисподней. Черные колдуны и ведьмы, обратившиеся ко злу. Их сжигают, если находят. Но тот, кто не побоялся войти в храм, чтобы обмануть самого Деуса, должен быть очень силен. И очень самоуверен. И, несомненно, очень, очень черен душей.

– Выпей, Роуз, – он до краев наполняет мой опустевший кубок и подвигает ко мне. – Тебе стоит немного расслабиться. Все не настолько ужасно.

– А насколько? – угрюмо спрашиваю его и да, пью. Хотя руки дрожат, и темно-бордовые капли проливаются прямо на платье. Никогда не любила вино. Не понимала, в чем его хваленый «вкус». Кислое, горькое, терпкое – просто отрава. Еще ни разу в жизни не выпивала больше половины бокала. А тут – залпом глушила второй. И, похоже, не стану отказываться от третьего. – Кого я вижу сейчас перед собой?

– Герцога Александра Теодора Раенского, – любезно просвещает меня собеседник. – Впрочем – не только ты, его видят сейчас все посетители этой таверны. Это не морок, это вполне полноценный облик. Более чем полноценный, как ты имела возможность убедиться.

При мысли о том, как именно я убеждалась в «полноценности» его облика, дико краснею. Холодные цепи, которые я сжимаю горячими пальцами, разведенные в стороны ноги, беспомощно подергивающиеся в оковах, его восхищенное: «Белая роза», его губы… и не губы – там…

– Я имел в виду, что ты изучала наощупь мое лицо, а ты что подумала? – откровенно забавляется этот гад. – Налить еще вина?

– Не откажусь.

Снова пью, да. Нет, напиваюсь. Напиваюсь, потому что иначе я выкину что-нибудь дикое: начну истошно орать, рыдать, биться в истерике. Я не хочу, не хочу, не хочу, чтобы все это происходило со мной. Ну почему меня не выдали замуж за какого-нибудь мерзкого старикашку, предел мечтаний которого – горячий камин и жена, массирующая ему больные ноги? Пусть бы у него даже изо рта воняло, он бы все равно однажды помер, и я осталась бы уважаемой вдовой.

А теперь я блудница и пособница дьявола, не меньше. Я ж за этим колуном на костер пойду. Или вместо него.

– А… герцог Раенский… настоящий… он жив хотя бы?

– О да, вполне. Я вовсе не планирую занимать его место, если ты об этом.

– Зачем же вы тогда… так? – все же вина было много. Формулировать вопросы становилось все труднее. Зато возможные ответы пугали все меньше.

– Ну, должен же я дать ему хотя бы общее направление для поисков его дорогой супруги.

– А он будет… искать?

– Женщину, которая сломала ему жизнь? Несомненно.

– Я не ломала, это вы… – начала было возмущенно, но сообразила, что это вообще не важно. – А найдет?

– Захочешь – найдет, – неопределенно пожал он плечами.

– Не захочу, – в испуге выставила перед собой ладони. – Да он же меня убьет. Сразу… Зачем вы с ним так? – подумала о герцоге, которого незаметно для него женили, и стало его жаль.

– Он начальник Тайного Сыска. Начал искать не там, где надо, и не то, что следует. Приходится наказывать.

Сглатываю. И мне казалось, хуже быть не может? А он не сразу убьет. Он сначала в тюрьму – в каменный мешок, под землю. Там пытки – все как положено: огнем, водой, каленым железом. И только потом костер.

– Странный вид наказания, – мне почти удается, чтоб голос не дрогнул, – для него.

– Зато сразу поймет, за что. Ты будешь еще что-нибудь есть, или с ужином мы на этом закончим?

– Закончим, – кусок в горло мне все равно уже не лез. Да и голова начинала кружиться. Надо было уходить, пока я еще в состоянии сделать это самостоятельно.

Он кивнул и встал, отодвигая мне стул. И тут же подхватывая под руки, поскольку ноги, как выяснилось, меня уже не держали. А я полагала, мне лучше.

– Ух, какая ты у меня слабенькая, – он привычно улыбнулся. Сейчас, когда я не видела перед собой лица вечно недовольного герцога, я не сомневалась – мой колдун улыбался. Как и всегда. – Вон лестница, Роззи, видишь? Нам надо до нее дойти. Сосредоточься, ладно?

Мы дошли. Правда, я почти висела на его подставленной под мой локоть руке, а второй рукой он крепко придерживал меня за талию. Но кто же знал, что вино так коварно? Что голова еще вроде соображает, а ноги уже совсем не слушаются?

– Расколдуйте меня, – прошу его жалобно, пока мы с трудом поднимаемся по лестнице.

– Это как? – любопытствует он.

– Чтоб мне протрезветь… Не знаю, как. Вы же колдун.

Смеется.

– Значит, по-твоему, я колдун?

– А по-вашему – святой отец из ближайшего храна?.. – спотыкаюсь, не осилив подняться на очередную ступеньку. – Храма, – исправляю неправильное слово.

– Готов побыть немного святым, – он легко подхватывает меня на руки. – Но от должности отца решительно отказываюсь. Не отцовские у меня к тебе, Роззи, чувства, – и целует. В губы. Держа на руках, прямо в обеденном зале. Нет, на лестнице, что ведет из него, на возвышении – чтобы вообще всем посетителям прекрасно видно было!

– Что вы… творите? – сумела выговорить, отдышавшись.

– Расколдовываю, – смеется это чудовище. – Что, не помогло?

– Нет… Только хуже… Не надо, – от его низкого, вибрирующего у меня в животе голоса, от его близости, от его поцелуя действительно голова идет кругом и последние мысли теряются. – Вы же позорите…

– Я несу молодую жену в постель, сгорая от страсти, – невозмутимо заявляет он мне в ответ. – Пусть запомнят, как я был пылок и нетерпелив.

– Только ради этого? – я поникаю в его руках.

– Нет, – шепчет он мне так серьезно и проникновенно, что хочется верить, – не только.

На его руках так тепло и уютно, что глаза закрываются сами. Нет, я не сплю, я просто хочу туда, во тьму. В тот миг, когда я просыпалась у него на плече, и было не страшно.

– Ну вот, Роззи, – я вновь касаюсь ногами пола, и это не очень радует. – Постой секунду, я сниму с тебя платье.

– Раньше оно вам не мешало, – бормочу, не открывая глаз.

– А раньше я не спать тебя укладывал, – смеется в ответ, умело борясь с крючочками. – Спать в платье – гадко, Роззи.

А я таю от его голоса – этих низких вибраций, похожих на мурлыканье огромного сытого кота.

– Скажите, а голос… – тороплюсь узнать, когда голова моя касается подушки. Ведь сейчас он исчезнет. Или я совсем пропаду. – А этот голос – он ваш, или тоже герцога?

– Голос мой, – успокаивает он, вынимая из моих волос жемчужные шпильки. – У герцога он грубее, резче – мне не нравится. Можно воссоздать, но зачем?

– А вы можете воссоздать… любой?

– Любой.

– И облик?

– И облик тоже. Какой ты хочешь, Роуз?

– Не знаю, – мои глаза уже плотно закрыты, и в этой тьме мне не нужен его облик, мне хватает голоса и прикосновений.

– Но все же, Роззи? Каким ты представляешь меня? – он уже закончил со шпильками, и теперь просто перебирает мне волосы, легонько массируя при этом голову. И это приятно, а главное – голова практически не кружится. Уютно.

– Не знаю, – бездумно повторяю я. – Черным… Черным-черным колдуном… Красивым… Как ваши лошади… Только не лошадь, а…

Смеется. Даже руку от моих волос убирает, так хохочет. Обидно. Сам спросил…

– Ну, спасибо, что хоть не лошадь, – потешается этот гад.

А я что? Просто лошади – они красивые и черные, и он тоже – красивый и черный. Потому что черный колдун, потому что во тьме… Нет, черный колун быть красивым не может, он же злой, а злые, они… Вот только голос… голос… красивый…