Текст книги "Невеста для демона страсти (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

И для начала заставить ту, что кутается в облик Роуз Ривербел, сбросить маску и явить свою истинную суть. Если она действительно верит в то, что она всего только Роуз, это выбьет почву у нее из-под ног. И вынудит чуть активней искать спасения, чуть искреннее сотрудничать и не тратить время на изображение из себя благородной павы. Ну а если эта посланница сыттара и сама прекрасно знает, что от Роуз у нее одна оболочка – так тем более, зачем тянуть, отыгрывая бесполезные спектакли?

Мог ли он ошибаться? Был ли шанс, что ляргой девица (а впрочем, какая она девица?) так и не стала? Времени прошло не так уж много, о том, что его «супруга» еще живая, упоминала и Анабель, и сама Роуз. Последняя даже особо упирала на то, что демону она нужна именно живой, иначе он не сможет получить ее руками сокровище Черного замка, весьма для него важное.

И тогда… что? Попытаться отнять у демона его потенциальную сильфу, его будущий инструмент, обрубить все нити, что тянутся от сыттара к Роуз, вернуть ее, если удастся, в мир людей… Но ведь именно человек и нужен демону, чтобы добыть сокровища. Так не затем ли он ее и прислал? Его жертва начала перерождаться, слишком быстро, он на такое и не рассчитывал – и сыттар отправил ее «супругу», тому, кто владеет тайнами Храма, кто защитил себя и возможно, сумеет остановить перерождение. Чтобы демон затем беспрепятственно получил свой приз.

Вот только желанный демоном приз отдавать ему никак нельзя – а значит, Роуз Ривербел должна умереть. Живой ее оставлять слишком опасно. Увы, жизнь жестока, а спасать глава Тайного Сыска должен государство, а никак не попавших в беду девиц. Даже если у этих девиц имеется весьма симпатичная мордашка.

Да и вообще неплохие задатки для того, чтобы стать адской чаровницей. Точеная фигурка… плавные жесты… этот взгляд – трепетный и призывный, проникающий в душу… Интересно, это все – результат перерождения? Или девчонка была такой изначально? А демон лишь огранил доставшийся ему алмаз, взлелеяв похоть в ее душе и обучив пробуждать ее в окружающих?

Что ж, очень скоро он это узнает. Надо лишь перейти к себе в спальню и изобразить отход ко сну. Как ни мало времени провела с демоном дочь графа Хатора, тот точно успел обучить ее, что раз заламывание рук не проходит – следует переходить к постельным играм. Тем более, что это ее будущая специализация.

С тем лишь нюансом, что сильфа приходит во снах, а Роуз придет наяву. Придет. Непременно должна прийти. А он будет ждать. Что ж, тогда и поговорим. Без масок и экивоков.

* * *

Комната походила на тюрьму. Все больше и больше с каждой минутой, что я в ней проводила. За окном – за зарешеченным окном – сияла полная луна, необычайно крупная, объемная даже. Она сияла, и ее мягкий таинственный свет был так приятен для глаз, хотелось смотреть, смотреть… А лучше лететь – куда-то вверх, в бесконечность бездонного неба, кружить, продуваемой всеми ветрами, а может быть просто стать ветром…

«Нет-нет, – одернула я себя, – так нельзя, это желания сильфы. А я не хочу быть сильфой, и не должна поддаваться ее желаниям». Потуже натянула свои перчатки, чуть сбившиеся, когда я раздевалась ко сну. С нательной сорочкой они смотрелись несколько дико. Если за ужином этикет еще допускал их наличие (хотя перчатки для визитов несколько отличались от перчаток для верховой езды, можно было пенять на отсутствие гардероба), то уж желание спать, не обнажая ладоней, ни капризом, ни строгостью воспитания не объяснишь.

К счастью, объяснять было некому. Горничной мне не предоставили, от услуг Ланса я поспешила отказаться, едва он проводил меня в комнату, герцог до завтрака со мной распрощался.

Мысли о том, чтобы распрощаться с ним не до завтрака, а на веки вечные, не скрою, меня посещали. Но уйти сейчас – значит, обрубить все нити, сжечь все мосты. Кроме герцога помочь мне некому, а второго шанса договориться с ним у меня точно не будет. Он же… возможно, подумав до утра, он изменит свое мнение. Сможет услышать, захочет помочь. Он оказался… суров и куда менее приветлив, чем я ожидала. Но все же относился скорее как к гостье, в темницу не сажал, к костру не приговаривал. А что беседа с ним больше похожа на допрос – так это, видно, профессиональное, должность отпечаток накладывает.

И потому я отринула мысли покинуть поместье. Успею. Я сумею исчезнуть в любой момент, мне достаточно просто сбросить перчатки. И не удержат ни решетки, ни стены. Пока же не помешало бы просто выспаться.

Уснула легко – усталость, а может, нервы. Вот только проснулась в серой предрассветной мгле, почувствовав на своей щеке чужие пальцы. Нервно дернулась, резко открывая глаза. Его высочество Александр Теодор Иоанн, облаченный в роскошный бархатный халат цвета маренго, восседал на краю моей постели и с интересом меня разглядывал.

– Вот только не говорите, что пришли исполнить супружеский долг, – пробормотала я хриплым спросонья голосом и постаралась отодвинуться от него подальше.

– Интересная мысль, – кивнуло его благородное высочество. – А почему бы, собственно, нет?

Его пальцы коснулись моих волос, совсем не благородно спутанных после сна, убрали с лица непослушные пряди, чуть тронули щеку.

– Ну, во-первых, потому, что брак вы не признали, и считать меня своей супругой отказываетесь, – осторожно придерживая одеяло, я попыталась отодвинуться подальше от края кровати.

– А во-вторых? – с интересом понаблюдав за моим маневром, он тоже решил придержать одеяло. Но возле себя. И мне тоже пришлось остаться. Не потому, что свою сорочку я считала недостаточно чистой или недостаточно целомудренной – нормальная была сорочка! – я руки прятала. Перчатки то есть. И под одеялом их было держать сподручнее, чем за спиной.

– А «во-вторых» вытекает из «первых», – попыталась отбиться от него словами, – коли я вам не жена – вам нечего делать в моей постели!

– Да хорошо бы, если «не жена». Да только вот, извольте полюбоваться – Дэус наш брак признал, – мне вновь продемонстрировали ладошку. – А кто я такой, чтобы спорить с богом? Так что идите сюда, герцогиня, и кончайте лукавить. В конце концов, разве не за этим вы прибыли?

– Да, честно говоря, «этого» мне как раз хватало, – одеяло он тянет на себя ненавязчиво, но все-таки тянет, а я держу из последних сил. И вот оно уже натянуто между нами так, что начинает потрескивать. – Хотелось, напротив, избавиться от необходимости… вести ту жизнь, к которой вы сейчас так настойчиво меня толкаете. Я не сильфа, я уже говорила. Впрочем, даже сильфы приходят лишь во снах, а мы сейчас не спим.

– По-моему, ты сама запуталась, девочка, – одеяло он отпустил так резко, что я чуть кубарем по кровати не покатилась. – Ты пришла ко мне, как к своему мужу, просить помощи и защиты. А когда я пытаюсь забыть твое крайне сомнительное прошлое и принять тебя в качестве жены – смотришь так, словно я толкаю тебя на дно порока. Так тебе нужна моя помощь, или нет?

– Нужна, разумеется. Мне не справиться самой, и вам прекрасно это известно. Я даже не знаю, с чего начать.

– Начни с приятного, – не пытаясь более бороться с одеялом, его рука нащупала мою ногу сквозь него, и теперь медленно скользила по ней от щиколотки к коленке. – Мудрые жены знают, что подарив мужу удовольствие в постели, наутро они могут выпросить у него все, что угодно.

– Но, чтобы я стала вашей женой – действительно стала – вам необходимо убрать сыттара, стоящего между нами. Уничтожить мою привязку к нему, мою зависимость. И тогда я действительно буду вашей – только вашей! Женой во всех смыслах, если вы того захотите. Или безропотно соглашусь на развод – король, я уверена, легко удовлетворит вашу просьбу. И Дэус тоже – ведь выходит, он отдавал меня не вам, и если сыттара больше не будет… – глядя в решительное лицо своего вроде-как-мужа, я судорожно искала отговорки. Да, когда я выходила замуж, я была готова к тому, что постель мне придется делить с незнакомцем, чужаком, без подготовки, внезапно. И, окажись рука, принявшая меня у алтаря, рукой герцога, я уже давно стала бы его – и не единожды. И, каким бы он в этой самой постели не оказался – даже и не подумала бы возразить.

Но постель я разделила не с ним. И близость – или то, что я наивно под ней понимала – я тоже ощущала не с ним. И потому теперь – не могла. Сознавала, что так, наверное, будет правильнее – бросится с головой в омут новой страсти, залюбить это беспардонное высочество так, чтоб он наутро был готов ради меня на все (я ведь почти что сильфа, у меня непременно получится!)… Только вот не могла, не могла… Не получалось себя заставить. И лишь смотрела с неприязнью, как его рука ползет по моей ноге все выше, выше…

– Развод? – гладить одеяло ему надоело, и его рука просто скользнула под него, ощупывая мое тело сквозь тонкую ткань сорочки. – Интересная мысль, но ведь сначала я должен проверить, от чего я отказываюсь. И стоит ли, – рывок, и вот уже вместо одеяла на мне – его решительное высочество, – отказываться.

– Пустите! – испуганно дергаюсь, что есть силы отталкиваясь руками от его груди. И тут же кричу от боли: пальцы упираются в холодный металл, что прячется за мягким ворсом халата, и меня словно пронзает разрядами молний.

– Пущу, – задумчиво отзывается он, любуясь на мои перчатки из лучшей мабурской лайки, не просто белые – сияющие сейчас нестерпимо ярким, болезненным светом. – Вот расскажешь мне, зачем ты спишь в перчатках – и пущу, – крепко схватив меня за обе руки, он отрывает их от своей груди, тем самым избавляя меня от боли, а перчатки – от неестественного свечения. Затем удобно усаживается у меня на бедрах, не выпуская моих рук и не сводя с меня внимательного взгляда, в котором не читается ни малейшего намека на страсть.

– Руки мерзнут, – перепугавшись, выдаю первое, что приходит в голову.

– Правда? И сильно мерзнут?

– Достаточно.

– Что ж, давай поглядим.

– Не надо! – отчаянно кричу, но этим, похоже, только придаю ему уверенности в правильности поступка. Перехватив мои руки за кончики пальцев, он резко дергает – и перчатки легко соскальзывают с моих рук.

Герцог мягко опускается на кровать, не ощущая под собой более моего тела, а я каким-то немыслимым судорожным рывком отлетаю от него в самый дальний угол. Даже успеваю обрадоваться – пусть он не поможет, но ложе с ним делить теперь уж точно не придется!

Вот только герцог моему исчезновению удивился не сильно. И даже расстроился не особо.

– Вот как? – усмехнулся мой все-же-не-муж, внимательно оглядывая комнату. – А если так? – его рука метнулась в карман молниеносно. И столь же молниеносно рассыпала вокруг себя сверкающий синий порошок. Мельчайшие частицы этого невесомого вещества мгновенно заполнили всю комнату и осели на мое тело, словно покрыв его сияющей второй кожей.

И под тяжестью этой «кожи» и я осела. Прямо на пол, к ногам уже успевшего приблизиться герцога.

– Ну вот, – удовлетворенно кивнул он. – Видишь, как все просто.

– Просто что? – испуганно взглянула на него снизу вверх.

– Просто избавить тебя от необходимости лгать. Руку, – он предложил мне ладонь, предлагая помочь подняться.

Я, чуть дрожа, протянула ему свою, думая лишь о том, смогу ли я за него ухватиться, или силы синего порошка на это не хватит. Герцога, видно, мучили те же сомнения, однако ответ интересовал его мало. И потому еще прежде, чем наши ладони соприкоснулись, на меня упала ловчая сеть. Легкая, едва различимая, сотканная из нитей, что тоньше волоса, она жалила, словно пропитанная ядом паутина. Вот только, в отличие от паутины, не рвалась, несмотря на все мои отчаянные попытки. Я кричала от боли, безуспешно пытаясь выбраться, сбросить с себя эту дрянь, освободиться. А он просто стоял и смотрел, словно профессор на попавшую в его сачок бабочку.

– Мне больно! – молила я его. – Снимите с меня это! Помогите!

Нет, он даже не усмехался, не выказывал удовольствия или превосходства, просто ждал, когда силы меня оставят и я перестану судорожно биться.

– Отнесите ее в подвал, – было последним, что я услышала, ускользая во тьму беспамятства. То, что подручные видят его жену полностью обнаженной, герцога не смутило ни капли.

Очнулась я от того, что боль стихла. Нет, не исчезла совсем, но стала терпимой, сосредоточившись лишь на небольших участках моего тела – на шее, запястьях, щиколотках. Узенькие полоски, обвивавшие их, по-прежнему жгли огнем, зато больше нигде ничего не болело. И это было настолько невообразимо приятно, что первые несколько секунд я даже не замечала герцога и не осознавала, что он сделал со мной.

Потом осознанье пришло: я в темной и тесной камере, прикованная к стене цепями. Из узкой щели под самым потолком, забранной частыми толстыми прутьями, на меня льется сероватый утренний свет, и, насколько я могу видеть, моя кожа уже почти утратила мистическую синеву и лишь слегка поблескивает в первых лучах восходящего солнца. Однако, насколько я могу чувствовать, телесности она не утратила ничуть, и все мои попытки вырваться из оков приносили только лишнюю боль.

– Бесполезно, Роуз, – спокойна подтвердил мои выводы герцог Раенский, удобно устроившийся в кресле прямо напротив меня. – С внутренней стороны твоих оков впаяна ловчая сеть, а она прекрасно удерживает на этом плане бытия нечисть, вроде тебя – переродившуюся, но еще живую.

– Зачем вы?.. Я же не убегала… Я сама к вам пришла, я искала помощи, а вы… – стоять перед ним полностью обнаженной, с прикованными по сторонам от лица руками, с зафиксированными на ширине плеч ногами, ощущая себя целиком в его власти, было стыдно и жутко. Тем более, что взгляд он исключительно на моем лице не задерживал, осматривал всю – от кончиков волос до кончиков ногтей. Осматривал не спеша, оценивающе, обстоятельно.

– Чтобы помочь, дорогая Роуз – чтобы действительно помочь, а не исполнить каприз или попасться на чужую уловку – я должен понять, кому именно меня просят оказать помощь. И чем я действительно могу в данной ситуации помочь, – герцог ответил спокойно и обстоятельно, ни на миг не прекращая меня рассматривать.

– И для этого меня надо держать в цепях в подвале? Хоть позволили бы одеться.

– Я тебя не раздевал, – он лишь безразлично пожал плечами. – А цепи – что же делать, если я тебе не доверяю? Более того – если у меня попросту нет причин тебе доверять? Разве ты уже забыла? Сначала ты попыталась обмануть меня, прикинувшись человеком. Потом, когда твою ложь раскрыли – попыталась бежать.

– Я не бежала.

– Да? Видимо, поэтому мне сначала пришлось тратить бесценный небесный порошок, чтобы отыскать тебя, а затем использовать ловчую сеть, чтоб не позволить тебе вновь исчезнуть, когда сила порошка истает.

– Я не…

– Хватит. Игры в прятки закончились. Условия здесь диктую я. И форму, в которой будет проходить наша беседа, тоже выбираю я. И от капризов взбалмошной недо-сильфы я зависеть не намерен. Ты, возможно, не поняла, во что ты вляпалась, девочка. Или, может быть, думаешь, что второй человек в государстве носится по проселочным дорогам исключительно ради того, чтобы спасти тебя-принцессу из лап дракона?

– Второй человек в государстве – наследный принц, – сказала из вредности, чтоб досадить этому столпу отечества хоть в чем-то.

– Да, он тоже так думает, – герцог от моей фразы лишь отмахнулся. – Вот только серьезные государственные проблемы решать покуда приходится мне. И твой сыттар, если ты еще не осознала – эта та самая серьезная государственная проблема.

– Неужели государство, наконец, озаботилось регулярными похищениями невест? Опечалилось судьбой невинных девушек, веками отдаваемыми страшным демонам? Сколько, вы говорите, столетий прошло с тех пор, как похитили первую – семь? Или уже восемь? – отчаянье придавало мне сил, а полная безнадежность собственного положения избавляла от необходимости выбирать выражения. – А ведь всего-то и потребовалось для начала расследования, что связать фиктивными брачными узами члена королевского дома – и проблему тут же заметили. И даже рьяно взялись решать.

– Дэус, сколько сарказма. Как только ты перестала притворяться благородной дамой, стало даже забавно, – легко поднявшись с кресла, герцог изволил подойти ко мне почти вплотную. Я дернулась, что есть силы вжимаясь в стену в безуспешной попытке отстраниться, – Ты, возможно, не знаешь, – проговорил мне герцог практически в ухо, – но наши «фиктивные брачные узы» стоили жизни нескольким десяткам человек. И едва не развязали войну между двумя странами. И я ни на миг не поверю, что так оно вышло случайно, «ничего такого» твой сыттар не планировал, а фальшивая брачная звездочка мне досталась прямо-таки по жребию, – пальцы его правой руки легко погладили мой ошейник, затем скользнули ниже, на кожу. Спокойно, уверенно огладили ключицы и, обхватив грудь, сжали ее, несильно, но властно, словно бы для того, чтобы ощутить ее полновесность и материальность.

– Не трогайте! – я снова дернулась, но что я могла? Он отпустил мою левую грудь лишь для того, чтобы перейти к изучению правой. – Я не сыттар! – будучи не в силах отринуть его руки, я попыталась отринуть хотя бы его обвинения. – И отвечать за его действия и намерения не могу! Я не знаю, чего он хочет, что планировал и планирует. Он со мной развлекался, а не делился планами. Наслаждался человеческой жизнью и человеческими способностями, играл, забавлялся. Он никогда не был до конца искренен и почти никогда не бывал серьезен.

– Зато я серьезен всегда, – любезно проинформировал меня герцог. – А тебе придется быть искренней до конца. Конечно, если ты не хочешь вспоминать, откуда пошло выражение «тянуть клещами», – тут его пальцы сдавили сосок, и я со свистом втянула в себя воздух, пытаясь подавить рвущийся наружу крик и думая о том, что с такими пальцами клещи без надобности. – Как видишь, настала моя очередь забавляться, – любезно разжав пальцы, он погладил меня по пострадавшей груди и отстранился. – А забавы мои могут быть для тебя приятны, а могут и не очень. Но у тебя всегда есть шанс выбрать. Итак, – он вновь уселся в кресло, расположившись в нем с максимальным комфортом, – еще раз и очень подробно: как ты дошла до жизни такой?

– Оказалась у вас в подвале? Поверила словам случайной подружки, что вам ведомы все тайны Храма, и вы можете и хотите меня спасти.

– Как любопытно. И что за подружка такая сведущая?

– Анабель. Одна из сильф Заповедной долины. Она была женой не Герлистэна, другого… Потому я и подумала, что у нее нет причин ревновать и пытаться избавиться от меня… Тем более, что Лис ее ужасные слова о природе сыттаров не опровергал…

– «Лис», какое забавное имя. Он что же, слышит все то же, что и ты?

– Нет, не думаю. Вернее – точно нет… Хотя – так было раньше, до моего перерождения. Сейчас же – не знаю, я не успела это выяснить, – вопрос поставил меня в тупик. – Тогда же я просто пошла и спросила.

– Обо мне?

– Зачем? О нем. О сыттарах, о сильфах, об Анабель.

– И что же он ответил… об Анабель?

– Что она еще молода, что ей не слишком повезло с ее сыттаром и оттого она не любит их всех. И еще, что она – прекрасный пример того, что и переродившись, девушки сохраняют свою индивидуальность, остаются собой.

– Правда? А ты знаешь, что настойчиво советовала мне Анабель при нашей последней встрече? Убить тебя. Убеждала, что для меня это единственный шанс выжить.

– Убить? – прошептала потерянно, не в силах поверить. Но он не услышал.

– Я, конечно, не знал настоящую Анабель, ту, которой она была при жизни, – продолжал развивать тему герцог, не слишком обращая на меня внимание, – но представить, что та прекрасная юная девочка могла хладнокровно организовать чье-то убийство, у меня не выходит.

– Да, она говорила, что участь сильфы – убийства. Сначала это шокирует, потом становится безразлично, – кивнула я, пытаясь побороть глухое отчаянье. Надежды нет, надежды не было изначально – герцог не собирался никого спасать, а Анабель… А Анабель хотела спасти только герцога! Ну конечно! Думая исключительно о Лисе, я и мысли тогда не допускала, что кого-то могут интересовать совсем другие мужчины. Как она упирала на то, что «герцог страдает», «герцог гибнет из-за меня» и «мой долг, как его жены…» Мой долг, как его жены, по ее мнению, был погибнуть ради его свободы. Моя жизнь для нее ничего не стоила, его – была бесценна. – Она любит вас?

– Не меня, – не слишком удивился моим выводам герцог. – Свои фантазии на эту тему. А твой лис играет ей, словно куклой, позволяя произносить нужные ему речи в нужное время… Не могу понять одного – почему он все время играет чужой фигурой? У него что, нет собственных сильф.

– Есть. Самой молодой сейчас где-то сто двадцать пять. Из них сто восемь она сильфа. А в этом возрасте они уже… Там что-то случается с памятью, с разумом. Сто лет – это предел, даже в не-жизни. Они как птички – беззаботные, веселые, но бессмысленные… безмозглые… – я никак не могла найти подходящего слова. – Не безумные, но…

– Расскажи подробно.