Текст книги "Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 99 страниц) [доступный отрывок для чтения: 35 страниц]

– Да не нужна ты ему, кончай мечтать о прекрасном. Ты самолюбие ему здорово задела при вашей первой встрече. Вот он отыгрался. А ты повелась. Один–один, он доволен.

– А ты?

– А я разочарован. Я надеялся, ты умнее.

– Вот и возьми себе…кого поумнее. А я не буду.

– Умнеть?

– Работать у тебя.

– Не выйдет. Либо ты у меня работаешь, либо живешь в моем доме. Хочешь валяться на полу – валяйся. У меня в доме полов много. Решать тебе и решать сейчас.

– Ты не станешь ко мне приставать. Сажать на колени. Вообще трогать.

– Зачем, Лара? Я ж тебе нравлюсь. Тебе со мной хорошо.

– Либо ты уважаешь мое решение, либо забирай и делай что хочешь. Хоть домой, хоть за Бездну. Если я – вещь, я жить не буду. Если у меня нет права на мои желания – у меня вообще не будет желаний.

– Лара, я же помочь тебе хочу.

Закрываю глаза. Река плещется близко. У самых ног. Стоит позвать – и она придет.

– Хорошо. Умолять не стану. Ты работаешь у меня. И все. Больше между нами ничего не будет. Никаких личных отношений. Ничего. Только работа.

– Ты даешь мне слово?

– Да. Но и ты даешь мне слово. Все возникающие проблемы ты решаешь путем обсуждения их со мной, а не ухода в несознанку. Ты даешь мне слово, Лариса?

– Да.

– Смотри, ты откажешься, и я могу передумать. На сегодня – свободна. Завтра в девять – жду. И вот еще, – он достал из кармана и бросил мне на колени связку ключей. – Передай матери, скажи спасибо.

Знакомая такая связка с маленьким камушком на брелоке. Мама говорила, что за камень, да я позабыла. Я в камнях не очень.

Домой ехала жутко усталая, но довольная. Я все–таки добилась. Хоть какого–то личного пространства. И мне не надо бросать все и уезжать на край света. Я смогу продолжить учебу. И остаться собой. Я не хочу становиться Ингой. Девочкой его сбывшихся желаний. Как она тогда сказала – «когда в тебе тебя не остается». Сказала, кажется, про другое, ну да не важно. Ведь это же именно то, что он делает. Да, не насилует. Приучает, превращает, перемалывает. Да, сейчас он очень натурально хлопает глазками, и утверждает, что ничего и не было. Не подразумевалось вообще, и как я подумать–то могла. А вот что было на самом деле? И что было бы, если бы я тогда осталась?

Что у нас с Сериэнтой было? Сказал, поясницу лечить, а сам? Усыпили, и давай планы строить, как меня переделать. Ладно, она отказалась. А если нет? Меня вообще кто спросил, а хочу ли я? А разрешаю ли столь глобальное вмешательство? О возможных негативных последствиях, может, проинформировал? Как у нашего дорогого доктора с врачебной этикой вообще?

Дальше. Сиреневый Зал. Что сказано? Посмотрю, как ты реагируешь. Что в итоге? «Я пытался тебя пробить, либо до человека, либо до вампира». Это «посмотрю»? Или это очередная попытка меня изменить, без моего ведома и согласия?

Верила ли я ему теперь? Что он дал слово и не нарушит? Не знаю, жизнь покажет. Но мне хотя бы удалось заставить его себя услышать. Заставить его поверить, что я действительно настолько близко к краю. Что он настолько меня сломал. Передавил. Переусердствовал. Тяжело обмануть вампира, но когда вампиры в учителях… А я способная. Вампиры чувствуют эмоции. Поэтому любое притворство у них идет от внутреннего переживания. Я помню рассказы о том, как он учил Ингу танцевать. Он и меня учил – улыбаться посетителям всем сердцем, излучать дружелюбие. И как настроиться на подобные эмоции. На негативные эмоции оказалось даже проще настроиться. Вернее – на отсутствие эмоций. Главное – картинки подобрать правильно. И не сбиваться на реальность, удерживать. Но я тренировалась. Он так благородно дал мне время потренироваться. Остыть и успокоиться, я полагаю. И начать сожалеть о содеянном.

Он же у нас благородный. Ну, сам себя таковым считает. Да и, наверное…был бы он человеком – он был бы хорошим человеком. Правильным. Всем пытался бы помочь, спасти. Научить, как жить, чтоб быть достойным членом общества. И ответственный ведь, и заботливый. Одна беда – вампир. И потому тех, кто не хочет жить по его правилам, он убивает. И не важно: сгорел, или просто – напился и с ножом по парку бродишь. Он же парней тех убил – не потому, что на меня с ножом, или на него. А просто потому, что в его пряничном домике не могут жить испорченные человечки. Ну, или вот еще – кушать очень хочется. А вокруг еда бродит. И как можно согласиться, что у еды есть собственное мнение, если ты и старше, и сильнее, и вообще – Великий и Древний.

Я рисковала, да. Ведь я могла и ошибиться. И желание добиться своего любой ценой могло возобладать над желанием помочь и спасти. Я поставила на то, что он не зло. Да, вампир, жестокий, властный, но не зло. И где–то там, в его душе, все еще есть свет. Потому, что если бы он не повелся, если бы и впрямь стал избивать или что–то в этом роде, тогда ведь и в самом деле – только умирать. Потому, что все равно – сломает и убьет.

Пока я победила. И тем, что заставила меня услышать. И тем, что заставила его поверить. И тем, что не ошиблась в нем. Не знаю, что будет дальше. Но какой–то шанс выжить рядом с ним появился. Оставаясь собой, а не превращаясь в «девочку его желаний».

Меня здорово шатало. Не только от усталости, еще и от голода. Кто ж его знал, когда он появится. А сытому человеку труднее демонстрировать слабость и отсутствие эмоций. Тем более с таким дурацким характером, что у меня. Когда сначала говоришь в запале, и только после – думаешь, что не стоило бы.

Теперь – есть и спать. На лекции сегодня все равно идти сил нет, голова уже болит, дальше – лучше не будет. Ну а маме – маме спасибо. Сохранила семейную собственность. Не дала б она ему ключи – так он бы дверь вышиб. Или окно. Чини потом.

***

Дальше потянулись недели, и сначала мне даже показалось – жизнь налаживается. Анхен общался со мной исключительно официально, и только на темы работы. Он не только не притрагивался ко мне и пальцем, он даже перестал интересоваться, как у меня дела. Надо сделать это, это и это. На сегодня все, можешь быть свободна. Если хочешь, можешь остаться на рабочем месте до начала лекций, ты мне не мешаешь.

Иногда оставалась, иногда уходила. Да он и сам редко бывал на работе больше трех дней в неделю. Да и в те появлялся лишь на пару часов. У него были дела. У него везде были дела. Вот только до меня ему дела не было.

Как я и хотела. Ведь именно так я и хотела. Почему же тогда так тоскливо–то на душе? Но я брала себя в руки, и убеждала, что все сделала правильно. Да, его руки…и губы… но дальше–то что? Жили они долго и счастливо и умерли в один день? Боюсь, не выйдет. Ну ладно, не умерли, допустим. Инга ж не умерла. Или вот папочка мой. И даже допустим, что он возлюбит меня так сильно, что не отдаст никому из друзей. Прослывет жадным и не поделится. Но сам–то он… Так и слышу его удивленное: «Ты что, Лар, хочешь, чтоб я с голоду умер? Или в одиночку собралась вампира прокормить?» Но это ладно, это люди, а есть еще и вампирши. Даже если он мимоходом их всех в губы целует, вряд ли они особо теряются, когда и интерес взаимный и время свободное. А еще ему жениться надо и наследника заводить. Я‑то при всем при этом где? На правах домашней кошки?

Не–не–не, вампиры на вампиршах, девочки на мальчиках. Нет у меня с ним будущего, так что и душу травить. Рисковать жизнью и собственной психикой, а потом сидеть, как Инга, и не знать, как с людьми–то вообще принято. Правильно все. Тоскливо только.

Мне б еще мальчика хорошего встретить, да влюбиться без памяти, но как–то оно не выходило. Не встречались по заказу мальчики. Может, искала не слишком сильно, а может, с Анхеном всех подсознательно сравнивала, а куда человеку против вампира. Даже если этот вампир вам руку ломает, не задумываясь и в лице не меняясь. Потому как – что, собственно, нового? Уж если я его за ту зиму простить сумела…вернее, вроде и не прощала, но как–то жизнь так повернулась… А он – вот такой и вряд ли изменится… Нет, ну его, лучше о мальчиках.

Тёмку не так давно видела. Он, правда, сделал вид, что меня не заметил. А может, и впрямь, не заметил. Сожаления не почувствовала, наоборот, подумала «и что я в нем год назад нашла»? С Петькой пересекались пару раз, пообщаться было здорово, на большее – по–прежнему не тянуло. А из новых лиц – ну приняли меня в компанию, где было два парня – Коля с Вадиком, но они, вроде как, приятели, на большее не претендуют, да и я тоже.

Вот на курсе у нас прознали, где я работаю, и в первый момент это было не особо. Интерес опять поднялся излишний. Пришлось вспоминать уроки дяденьки–вампира, и посылать всех, вместе с их интересом, любезно, но непреклонно.

Все–то послались, а вот самые близкие, из общей компании, сочли, что уж они–то вправе чуть–чуть на большее.

– Ну расскажи, Лар, – заговорщицки толкала локтем в бок Томка, – как ты вообще с ним познакомилась? Почему он тебя на эту работу выбрал?

– Ну, как познакомились? – пожимаю плечами. – Из деканата подошли, сказали: куратор хочет видеть. Пришла к нему. Говорит, здравствуйте, давайте знакомиться.

– И?

– И он сделал мне предложение, от которого невозможно было отказаться. И теперь я у него работаю.

– Нет, ну ты расскажи, ну почему он выбрал именно тебя? Ведь наверняка ж было что–то…

Наверняка. Вот только тебе мой опыт не пригодится.

– Вампиры редко отчитываются перед людьми в своих действиях или вызвавших их причинах. Но одно могу сказать точно: выбирает он. И он жутко не любит тех, кто пытается ему навязаться. Тут одна знакомая моя не так давно попыталась… Поверь мне, он умеет отчитывать так, что бывает потом жутко стыдно. Лучше не надо, Том, правда.

– Да я и не думала, – судя по тому, как покраснела – думала. – Мне просто интересно, как это бывает. Из всех моих знакомых только ты с вампиром общаешься.

– Мы с ним общаемся только на темы работы, Тамар, ничего экстраординарного.

И ведь правда. Вот уже месяц прошел, как чистая правда. А ведь когда–то я думала, что, работая у него, я стану к нему ближе. А выходило – дальше. Никогда прежде я не чувствовала себя настолько чужой для него, не нужной и не интересной. А ведь сама хотела. Вот именно этого сама ж и хотела. Получила.

– Лара, – манит меня Ленка, – а ты не могла бы куратору…ну…письмо передать?

– А о чем письмо? Может, я тебе сразу ответ скажу, так чего и бумагу туда – сюда носить.

– О чем письмо – тебя не касается, просто передай – и все.

– Не хочу тебя разочаровывать, но «просто передай – и все» является неисполнением моих служебных обязанностей, – пожимаю я плечами. – Я их все равно все читаю, Лен. Вернее, просматриваю. И делю на три кучки: то, что передаю куратору, то, на что отвечаю сама и то, что отправляется сразу в мусор. Боюсь, твое – из последней стопки, Лен. Лучше выкини его сама.

Ленка злится:

– Ты не должна читать подобные вещи, это личное!

– Что я должна и чего нет – в моих должностных обязанностях прописано. А что ты злишься–то? Уже писала, что ль?

– Ну, ежели ты их всех читаешь – так должна быть в курсе! – Ленка пробует принять независимый вид.

– Я не читаю, Лен. Если я все его письма читать буду – у меня на учебу времени не хватит. Я вскрываю и просматриваю. Если вензеля–сердечки и «хочу–не могу» – это идет в помойку, я не смотрю, кто отправитель, мне не интересно. Это просто работа, будни, – и ссориться с ней не хочется, и не объяснить никак. Вампир ей нужен. А у меня вот есть, а я не делюсь.

– Лариса, ну пожалуйста, ну вот я ж тебя и прошу, – Ленка уже умоляет. Ей надо. Очень надо. – Я ж догадывалась, что он не отвечает, потому как письма мои до него не доходят. А ты передай, а? Ну, перепутай, положи не в ту стопочку. Ну я очень тебя прошу! Я за это все для тебя сделаю!

– Что все, Лен? У другого вампира мне работу найдешь? Я только–только к этому привыкла. Если я не отличаю любовные послания от деловой корреспонденции – значит, я не гожусь на эту должность, меня уволят. Прости, но я тебе даже врать не буду, что выполню твою просьбу.

Ленка обиделась. Ленка ревновала. Ленка со мной дней пять не разговаривала. Но потом как–то прошло. Не то успокоилась, ввиду недоступности объекта, не то стала другие пути искать. А с письмами ко мне потом еще несколько человек подходили. Причем не только с нашего курса. И вновь приходилось рассказывать о неприступном вампире и строгом начальнике. Хотя, подозреваю, если б я и подсунула ему какое любовное послание, он просто выкинул бы его в собственную корзину для бумаг и не сказал мне ни слова. Он вообще со мной предпочитал без необходимости не разговаривать.

А однажды пришло приглашение на бал. Я сначала и внимания особого не обратила. Ну, бал и бал, его вечно куда–то приглашали. А потом ойкнула. Приглашение на бал по поводу дня рождения нашего президента, лично президентом подписанное, в Президентском дворце. И приглашали со спутницей. Анхен появился только через три дня после получения мной этого кусочка картона. Так что целых три дня я мечтала. О разном.

А он вошел, как всегда стремительно, небрежно кивнул, взял с моего стола подготовленные для него бумаги, пролистал по дороге до собственной двери, увидел приглашение, вернулся.

– Лариса, у меня на завтра на вторую половину дня встречи назначены?

– Да, на три и на четыре.

– Ту, что на четыре надо отменять. Или погоди, кто там? – он нагнулся над моим блокнотом. – Так, этого перенеси на три, а Горелов пусть в полдевятого зайдет. Раз уж он так жаждет меня видеть – пусть встанет пораньше. Лариса, и сама приди завтра в восемь пятнадцать, а то он любит заранее приходить. Хоть дверь ему откроешь, чтоб в коридоре не маячил.

Присел на край моего стола, снял трубку телефона, набрал по памяти несколько цифр.

– Ева, здравствуй, моя радость. Не отрываю?.. Евочка, скажи пожалуйста, а что ты делаешь завтра вечером?.. Ну, может муж как–то переживет без тебя этот вечер, а мы съездим с тобой на бал?.. Ну да, да. Прости, родная, совсем забыл. Ваш прошлый президент был как–то скромнее, званных балов по пустякам не устраивал. А приглашение я и сам только что получил, звоню тебе, даже не доходя до кабинета. Так ты не бросишь меня одного на этой выставке собственных достижений?.. Нет, как можно, – он смеется. – С кем же еще я буду демонстрировать им собственное постоянство и высокие моральные устои?.. Все, договорились, завтра в четыре за тобой заеду. Люблю тебя, моя радость, до завтра.

Он кладет трубку, встает, оборачивается ко мне:

– Еще что–то важное было?

– Нет.

Он уходит к себе и плотно прикрывает дверь. А в мечтах… да, на то они и мечты…

Так дни и тянулись. Я привыкла к работе и находила время на учебу, привыкла к своей новой группе и статусу секретарши куратора. Но так и не смога привыкнуть к тому, что я теперь для него чужая. Что я сижу от него в соседней комнате, а ощущение – что по другую сторону Бездны. И не раз уже я успела пожалеть, что в тот день Сериэнта нас остановила. Кто его знает, может в итоге все кончилось бы тем же, или вообще… все уже кончилось бы… но я хотя бы успела б узнать, что такое любовь вампира. Его любовь.

Нет, я успокаивалась, и гнала от себя эти глупые мысли. И заставляла себя вспоминать, что у этой любви есть такие аспекты… Все правильно, просто привыкнуть надо. Вернее, отвыкнуть. Да только как, если видишь так часто?

Незаметно пришел ноябрь. А в ноябре… Раньше мне как–то везло. То его в эти дни не было на работе, то меня, а тут…

Я печатала какую–то бумажку, и вдруг заметила, что пальцы не попадают, что там опечатки в каждом слове. А ведь печатать я умела хорошо. Да и на грамотность не жаловалась. Стала вынимать испорченный лист, заметила, что слегка подрагивают руки. Ох, нет! Я знала, что это. За столько лет я успела досконально изучить все признаки приближающейся катастрофы. По телу прошла волна холодного ужаса, проступив испариной на лбу. И таблетки я забыла. И Анхен на работе. Только не при нем, ну пожалуйста, только не при нем! Мне надо домой, мне срочно надо домой, забиться в угол, отлежаться, переждать… Уже не успеваю. Боли еще не было, но я знала: уже не успеваю! Ладно, мне хотя бы до улицы добраться, там, если упаду – мне вызовут скорую, а здесь Анхен… не при нем… Надо отпроситься.

Встать не успеваю. Первый спазм скручивает так, что сгибаюсь пополам. Чувствую, что подступает тьма. Вставать уже нельзя, малейшее напряжение – и я падаю. А если пересидеть…перетерпеть…до обморока не дойдет, тьма сейчас отступит…сейчас…

– Лариса, что случилось? – Анхен. Почуял. Мой ужас? Боль? Кровь? Или нет, кровь пойдет чуть позже, значит боль.

– Мне надо домой, – шепчу ему побелевшими губами, – пожалуйста, мне надо домой…

– Какой домой, Лара, тебе в больницу надо срочно, – он опускается передо мной на колени, протягивает руки, чтобы обнять.

– Нет! – его предложение повергает меня в ужас. – Мне не надо в больницу, мне нельзя в больницу! – я тоже тяну к нему руки, и они дрожат крупной дрожью. – Я была уже. Много раз. Они ничего не могут. Не видят патологии. Говорят, здорова.

Воспоминания о больнице, не той, где ты – в белом халате, а той, куда тебя привозят на скорой, душу не грели. Двадцать минут на жестком стуле – ждешь, пока оформят. Скручивает боль, почти теряешь сознание, тошнит и…не только тошнит, и никуда не деться. Ждешь. Потом еще минут двадцать ждешь, когда придет врач. Осмотр. «И от чего мне вас лечить? У вас все в порядке. Свободны». И еще как–то добраться до дома…

Держась за него, соскальзываю на пол, сидеть слишком больно и неудобно. Сворачиваюсь калачиком, кладу голову ему на колени. Уже все равно, кто что думает. Только боль имеет значение. Боль, и попытка ее уменьшить.

– И часто у тебя так? – он осторожно поглаживает меня по предплечью.

– Всегда… Я просто таблетки забыла… не ждала, что сегодня, думала, еще есть пара дней… Только они все равно не спасают… но хоть как–то…

– Какие таблетки, Лара? Давай я спрошу на кафедре, они всегда держат кучу лекарств.

– Любые. Посильнее. А лучше инъекцию. Не знаю. Все равно. Хоть что–нибудь.

– Хорошо. Тебе лучше лежать?

Я киваю.

– Тогда давай я сдвину кресла в кабинете, ляжешь там, а я схожу за лекарством.

Он все–таки врач, и только потом вампир. А кровь больного на вкус отвратительна. Даже если сама течет. И никто не признает болезнь. Ну, подумаешь, боль…

Он сдвигает кресла и помогает мне там устроиться.

– Анхен, мне еще…тазик нужен. Ну, что–нибудь. Меня тошнить будет.

– Ничего. Что–нибудь найдем. Ты не волнуйся. Надолго приступ?

– Часа два. Три.

– Держись. Я скоро вернусь.

Он находит лекарства, накрывает меня пледом, интересуется, как мне лучше – с ним или одной. Получив ответ, забирает свои вещи из кабинета, и выходит в приемную. Просит звать, если понадобится. Можно не громко, он услышит.

Я остаюсь одна пережидать свой кошмар. И почему я боялась ему сказать? Разве он когда меня подводил? Ну, подумаешь, кровь…

Боль всегда приходит внезапно, и внезапно же отступает. Просто в какой–то момент открываешь глаза и видишь, что за окном темно, понимаешь, что в креслах тесно и неудобно, юбка мятая, а волосы всклокочены. Нет, боль не ушла совсем, она все еще со мной, но ее уже можно терпеть, не выпадая из реальности.

Пошатываясь, выползаю в приемную. Сидящий за моим столом Анхен поднимает голову:

– Помочь тебе дойти до туалета?

– Нет, все уже нормально, я сама…

Но он все же подходит.

– Давай хоть одежду помогу оправить. Вид у тебя сейчас…

Смотрю в зеркало. Да уж. Призраком на руинах хоть сейчас работать возьмут. И косы совсем растрепались. А переплести сил не хватит, пальцы все еще подрагивают.

Анхен разворачивает меня к себе, аккуратно помогает заправить блузку, приглаживает волосы. Такой добрый, заботливый…родной. Слишком близко. С коротким всхлипом я прижимаюсь к его груди. Зарываюсь носом ему в воротник, судорожно вдыхаю его запах, такой знакомый и желанный. Такой любимый.

Он не возражает. Тихонько обнимает меня, ласково гладит по волосам:

– Это ничего, Ларка, сегодня можно. А завтра гордо скажешь, что ничего и не было. И будешь дальше бороться за свою независимость.

– Не смейся надо мной.

– Да что ж смешного. Так проводить? Хочешь, на руках отнесу?

– Нет, я сама, не надо. Уже…ничего. Только слабость, – я нашла в себе силы отстраниться. – Увидят тебя со мной, скажут, всю кровь из секретарши выпил.

– А и так скажут, – он улыбнулся, затем глаза его лукаво блеснули. – Так может, дашь? Хоть лизнуть? Все равно ж пропадает, – вдруг мурлыкнул он мне на ушко тоном коварного искусителя.

– Анхен! – я возмущенно дернулась в сторону.

– А вот теперь не скажут, – он рассматривал меня весьма довольный собой, – и щечки поалели, и скачешь довольно бодренько. Иди, чаю тебе пока поставлю.

Когда я вернулась, чайник уже скипел, и я с удивлением наблюдала, как Анхен заваривает чай.

– Не думала, что ты умеешь.

– Почему? Напитки на основе различных травяных настоев были некогда основой нашей традиционной кухни. Это потом мы перестали чувствовать их вкус, а они перестали утолять нашу жажду.

– Ты мне когда–нибудь расскажешь? – глядя, как он сервирует для меня столик, было трудно помнить о том, что мы более не общаемся. Но он, видимо, помнил.

– Нет. Пей чай, Лариса. Мне надо кое–что доделать, и мы поедем.

Пью чай. Анхен вновь возвращается за мой стол. Значит, он отвезет меня домой? Это хорошо. Горячий чай обжигает, пью медленно. Сидеть не слишком удобно, пытаюсь влезть в посетительское кресло с ногами. Не выходит, оно не настолько широкое. Бросаю взгляд на Анхена. Глаза опущены, вид сосредоточенный, но чем занят – не видно. Перед ним – раскрытая кожаная папка, я часто видела ее у него на столе. Папка лежит боком, ее верхняя створка поднята так, что загораживает и руки вампира, и то, что внутри.

Становится любопытно, и я подхожу, тихонько встаю у него за плечом. А в папке у него…вовсе и не бумаги. Там оказывается устройство, вроде того, с помощью которого он машиной своей управляет. В стоящей вертикально створке – экран, совсем как в машине, и даже непонятные символы, совсем как там, заполонили его весь. А в нижней части – клавиатура, немного похоже на печатную машинку, только плоская совсем, и кнопочки едва выделяются, и значки на них – все та же абракадабра. Хотя нет, на каждой кнопке – и непонятный символ, и нормальная буква, вот только на экране все равно – только символы. И пальцы Анхена мелькают по этим кнопочкам с такой скоростью, что аж в глазах рябить начинает.

– Сейчас поедем, Ларис, – поднимает он на меня глаза, – мне совсем немного осталось.

– А это что?

– А это то, Ларис, чего у вас еще нет, а потому объяснять я тебе не стану.

Обижено дергаю плечом и собираюсь отойти.

– Погоди, – он убирает руки с клавиатуры. – Не обижайся, там в самом деле куча технических терминов, в мире людей еще не известных, ни к чему, правда. Иди лучше, посиди со мной немножко. Будет полегче.

Смотрю на него нерешительно. Слишком соблазнительно, чтоб гордо отказаться. Да, ему не снять мне боль, но утешить одним прикосновением он мог всегда. Вот только…

– Анхен, а ничего, что я… что у меня…

– Все хорошо, Ларис, не выдумывай.

Поддаюсь соблазну и залезаю к нему на колени. И опять меня накрывает с головой, и я могу только прижиматься к нему, забыв обо всем. И что толку? И зачем было себя так мучить? Когда так хорошо вот так, с ним…

Он обнимает меня и откидывается в кресле, забыв о своем вампирском аппарате и недоделанных делах. Не гладит, словно боится спугнуть. Просто держит. Потом берет мою руку и подносит к губам. Медленно целует пальчики. Потом ладошку.

– Не надо, – прошу я.

– Не буду, – соглашается он, кладет мою руку себе на плечо. Какое–то время молчит, ничего не предпринимая, и я благодарна ему за это. За возможность просто сидеть. Просто быть с ним.

– Лара, скажи мне, пожалуйста, точнее, – наконец просит он. – У тебя так было всегда? Изначально? Или что–то изменилось, после того, как я дал тебе свою кровь?

– Всегда, – постановка вопроса заставила меня задуматься. – Да нет, ничего не изменилось. А при чем здесь твоя кровь? Врачи говорят, что это нормально, что так бывает, вот ребенок родится…

– Видишь ли, Лариса, – он говорит немного задумчиво, словно еще не решил, сказать или нет. – Проблема в том, что у тебя немного другой случай. Хотя внешне, наверно, похоже, я не спорю. Вот только боюсь, что в твоих болях виновата именно кровь. Вампирская кровь, которой в тебе от рождения слишком много. И если я прав, а скорее всего так и есть, то ребенок у тебя, возможно, не родится никогда.

– Что? Как никогда, погоди, при чем тут вампирская кровь, она же лечит? – не то, чтобы я мечтала о детях. Прямо сейчас так они мне были даром не нужны, но вообще никогда…

– К сожалению, это сказка, Ларочка. Вампирская кровь – не панацея. Одно лечит, другое калечит. Больше тебе скажу: если бы наша кровь была так хороша, нам была бы даром не нужна человеческая. А мы без нее умираем, малыш. И вымираем. Знаешь сказку про живую и мертвую воду? Полил мертвой водой – и все разрубленные части срослись, полил живой – и герой ожил. Так вот, кровь вампиров – это мертвая вода, Ларка. Жизнь дает только человеческая. В том числе – новую жизнь.

– Но как же?.. И… что теперь? – я совсем растерялась. Одно дело, ты мучаешься, потому, что так организм устроен, зато у тебя потом ребенок родится, и это все искупает. А другое дело, что и муки те же, и органы, но никто и никогда…

– А теперь мы с тобой едем к Сэнте, и будем смотреть, и думать, как можно, и можно ли еще, это исправить.

– Но ты возил меня уже к Сэнте, – вновь встречаться с вампирской бабушкой желания не было никакого. – Она же сказала, она не хочет со мной возиться.

– Не по этому вопросу. Я с ней разговаривал пару часов назад, она нас ждет и постарается сделать все, от нее зависящее.

– Но почему? В смысле – зачем ты… и ей – зачем? – вот уж действительно, с чего ему волноваться? Если он хочет меня себе – так у человека от вампира все равно детей быть не может, а если я ему не нужна – так не все ли ему равно?

– Потому, что я люблю тебя, глупая ты девочка. И хочу, чтобы была счастлива. А без этого… Я слишком хорошо знаю, что такое бесплодие. Наши женщины сходят от него с ума. Это очень страшно, Ларис, поверь.

– А… у Сэнты…есть дети? – про него спросить не решилась.

– Да. У Сэнты есть. А теперь давай я доделаю, и мы поедем. Поверь, Сэнта не та благородная дева, что готова всю ночь ожидать припозднившихся путников.

– Мне встать?

– Да нет, сиди, ты мне не мешаешь. Разговорами не отвлекай.

Молчу. Гляжу, как мелькают его пальцы по кнопочкам, и бегут по экрану непонятные строчки. А ведь он только что сказал, что меня любит. Но…то ли это, о чем я думаю? Он и Еве говорил, что любит. И, наверное, много кому еще. Кто их знает, этих вампиров, что именно они обозначают этим словом.

– А это что за язык? – не выдерживаю я тишины и собственных мыслей.

На экране успевает появиться еще строчки четыре, прежде, чем он отвечает:

– Это не язык, Ларис, это технические коды. Необходимы для активизации ряда заложенных сюда программ.

– А буквы зачем? На кнопочках?

– А на буквы можно переключить, и тогда это будет работать как простая печатная машинка.

– А бумагу тогда куда? – что–то морочит он мне голову со своей вампирской чудо–техникой, понять бы еще, где?

– Бумагу, Ларочка, потом и не сюда. Давай–ка вставай, бери телефон и рассказывай родителям, что уезжаешь со мной в командировку в Новоград на неопределенный срок. Завтра перезвонишь, скажешь точнее. А я пока как раз успею закончить.

– Ну вот как тебя понять? То сиди, то вставай, – ворчу я, поднимаясь на ноги.

– Сидеть просил молча. А ты разговорами отвлекаешь, – пожимает плечами вампир. – А даже я не в состоянии думать одновременно на двух языках, когда ты истекаешь кровью мне на колени.

– Я не… – краснею и бросаю взгляд на его брюки. Да нет там ничего!

– Фигурально выражаясь, – усмехается Анхен. – Звони.

Звоню. Слушаю долгие гудки, а его пальцы вновь мелькают по клавишам. К телефону подходит папа. Пытаюсь пересказать ему предложенную Анхеном версию, но накатившая на меня после приступа слабость отражается в голосе, и он не слишком–то верит в командировку. Предполагает худшее. Я беспомощно отнекиваюсь, и Анхен, сжалившись, отнимает у меня трубку.

– Добрый вечер, Сергей. Анхенаридит. Вы правы, у Ларисы есть сейчас проблемы со здоровьем, но не те, о которых вы подумали. Скажите, у вашей жены были выкидыши?.. Сколько?.. А в случае с рождением Лары? Были проблемы с беременностью?.. Попросите супругу вспомнить. Возможно, позднее я перезвоню, уточню подробности… Я не знаю, Сергей, это не мой профиль. Лариса свяжется с вами завтра. Приятного вечера.

***

Дом Сериэнты был точно таким, каким мне запомнился. Простой, уютный, деревенский. И Сэнта была все такой же – красивой и себе на уме. Я не могла для себя решить, как она ко мне относится. И не знала, как мне относится к ней. Она была со мной дружелюбна, я пыталась отвечать тем же, но правда была в том, что я все–таки ее боялась. Воспоминания о том, как от одного взгляда в ее глаза я полностью отключилась, были еще свежи. А ведь все остальные люди вот так же беспомощны перед любым вампиром, запоздало пришло мне в голову. Вскользь брошенное Анхеном замечание, что с такой же легкостью его дорогая бабуля и вампиров вырубает, энтузиазма, почему–то не добавляло.

Сэнта ждала нас на веранде, покачиваясь в кресле–качалке, и поглаживая за ушком своего толстенного кота. Тот жмурился, блаженствуя на ее коленях и самозабвенно впивая когти в тонкую ткань ее летнего платья. Новоград был, без сомнения, южным городом, но этим дождливым ноябрьским вечером мне было не жарко даже в пальто. А ее полураздетая фигурка выглядела такой ранимой и беззащитной, что хотелось немедленно укутать пледом ее едва прикрытые платьем плечи и обнаженные руки. Хоть я и знала прекрасно, что холода она не чувствует. Совсем.

Вопреки моим опасениям, того самого взгляда в глаза не последовало. Нежно поцеловав Анхена и улыбнувшись мне, как старой знакомой, она провела нас в дом. Уложила меня на диван, долго сосредоточенно водила руками над моим телом, прислушивалась к ощущениям. Ее руки не касались даже моей одежды, но я явственно ощущала идущее от них тепло.

– Ты прав, – наконец произнесла она, опуская руки и оборачиваясь к Анхену, – это мертвая кровь.

Анхен оторвал взгляд от тьмы за окном и медленно повернулся к нам. Легкий ветерок, влетающий в комнату через открытую форточку, чуть шевельнул пряди его распущенных волос.

– И насколько все серьезно?

– Организм пока борется. Все–таки люди живут весьма недолго, и природа заложила в них весьма действенный механизм воспроизводства. Года два–три у нее есть. Потом мертвая кровь победит, и девочка станет стерильна.