Текст книги "Вампиры девичьих грез. Тетралогия. Город над бездной (СИ)"

Автор книги: Алина Борисова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 35 (всего у книги 99 страниц) [доступный отрывок для чтения: 35 страниц]

– Ларка, ты чего?

Я рыдаю. Знаю, что нельзя, не надо, глупо, но я рыдаю, согнувшись пополам, скорчившись возле умывальника.

– Нет, ничего, устала. Пойдем, мне в библиотеке сидеть велено. Еще заявится сейчас…выяснять, почему распоряжения его плохо выполняю.

– Ну не сюда же?

– Нет? А что его остановит? Буква «Жо» на входе? Так он неграмотный, не прочтет.

– Лара, ну как ты можешь, – совершенно искренне укоряет меня Томка. Ну да, он же у нас кумир! И память лишнюю ликвидирует прекрасно.

– А я никак уже не могу. Я устала. Я обратно хочу. В школу, в садик, в коляску. Я не могу больше здесь жить. Где угодно, только не здесь!

В библиотеке даже беру какие–то книжки. У Томки, она себе целую стопку назаказывала уже. Читаю. Буквы в слова складываются легко, смысл слов ускользает. Читаю еще раз тот же абзац. И еще раз. Без толку. Закрываю лицо руками и сижу, застряв где–то между. Не здесь и не там. Мысли разбежались, мыслей нет, а чувства натянуты, как струны. Но надо…как–то надо взять себя в руки. Томка сидит рядом, спокойно читает. Вот только елозит время от времени, пытаясь сесть поудобнее. И недоумевая, отчего ж все так болит–то.

Она не помнит. Значит, ничего и не было? Считается ли, что с тобой ничего не было, если ты ничего не помнишь? А ведь она, наверно, радовалась, когда к ней куратор подошел. И готова была на все, и все б им отдала добровольно. Что ж они с ней там творили, что она в голос кричала от боли, и ей память пришлось стирать? А если б не она, я? Мне ж даже память не стереть. А мне так хотелось видеть его хорошим. Идеалистка. Нашла, кого…

Не выдержала, ушла в каталог, а то на меня уже коситься начали. А там, закрытая от всех рядами шкафчиков, опустилась на пол под окошком, и снова расплакалась. Нет, я не собиралась, но как–то так вышло, и слезы сами потекли и никак не хотели останавливаться.

А потом ко мне пришел Анхен. Опустился рядом со мной на колени, притянул к себе.

– Не плачь. Все уже кончилось. Он уехал. Все хорошо.

– Что хорошо? Что вы с этой тварью отымели очередную мою подругу? Это, по–твоему, хорошо? – я изо всех сил оттолкнула его и вжалась в стенку. Его прикосновения были противны. Он не стал настаивать. Руки опустил. Но остался на коленях, чтоб быть со мной на одном уровне.

– Нет, это как раз не очень. Я предпочел бы видеть на ее месте тебя. Но ты была не готова. Для таких забав нужна опытная дева, для невинной это слишком тяжело.

– Да? Так что ж ты выбрал невинную? Вот только не говори, что перепутал.

– Ларис, если у меня в приемной сидит невинная, и я ее не даю, кого, как ты думаешь, я могу предложить взамен? Чтоб это было равнозначно и не обидело гостя?

– Мою подругу, конечно, больше ж некого!

– Ну, во–первых, не надо пытаться морочить мне голову. Она тебе не подруга, а так, приятельница, ваши ауры едва–едва переплетены, на лекциях рядом сидите, не более…

– Ты даже это знал, и все равно…

– Во–вторых, я тебя просил держать своих подруг как можно дальше от моего кабинета. Ты этим озаботилась? Нет. Так какие ко мне претензии?

– Я же не могу…

– А должна была. В третьих. Принимать и угощать моих гостей – это твоя прямая обязанность как секретарши. Я тебе говорил: ты граница. Ты защищаешь людей от некоторых аспектов жизни вампиров. Ты нас разделяешь. Но ты не пожелала исполнять свои обязанности. Вместо того, чтоб сблизиться со мной, ты меня оттолкнула, вместо того, чтоб облегчить мне работу, ты ее усложнила.

– А я не просилась на это место!

– Нет. Я помню. А тебе напомнить, при каких обстоятельствах ты его получила? И где бы ты сейчас была, если б его не получила?

– Да лучше б я была где угодно, но только не с тобой! Да с чего ты решил, что мне без тебя не прожить? Да что ты пристал ко мне со своей псевдо–заботой? Жила ж я как–то без тебя восемнадцать лет и горя не знала!

Он встал. Я не обратила внимания. Слезы лились, меня несло. Я должна была высказать ему все! Все, что накопилось, все, что накипело. Потому что, сколько ж можно…жить так, как он меня заставляет!

– Благодетель! Добренький такой, понимающий! Когда тебе это выгодно! Когда ничего не мешает! И можно притворяться хорошим! Добрым! Любящим! Но лишь пока все по–твоему! Пока тебе не перечат! Пока вампирская суть не вылезет! И я, как дура, верю. Каждый раз верю, что ты не оконченный негодяй, что действительно есть в тебе хорошее, хоть ты и вампир. Что этот обстоятельства, а в душе ты совсем не плохой… Ну, не совсем плохой…Что есть в тебе, что любить…А там – нет ничего. Только тьма. Жестокость, равнодушие… Мы же для тебя – не разумные существа, а так, нечто, что можно убивать и насиловать! А в перерывах, с особо изощренным цинизмом, учить жить, рассказывая правильными словами правильные вещи! Ненавижу тебя! Как же я тебя ненавижу! За то, что заставляешь тебя любить! За то, что заставляешь вновь и вновь верить, что есть за что тебя любить! Верить, что есть в тебе что–то хорошее, надеяться, мечтать…И каждый раз разбиваешь вдребезги, демонстрируя, что нет там ничего, один обман, одна тьма, зло… А потом вновь хороший, добрый, и я вновь верю, и забываю, и надеюсь…А потом ты вновь рвешь мне сердце…

– Сердце? – прервал мои бессвязные выкрики его насмешливый голос. – Да о чем ты, Ларис? Откуда у тебя сердце?

– Что? – я так опешила, что сбилась с мысли. А впрочем, я, кажется, уже по кругу его обвиняла.

– А вот что слышала. Какое сердце? Какая любовь? Влечет тебя ко мне? Так это не любовь, девочка, это желание. Ко мне, знаешь ли, всю женскую половину университета влечет. И даже часть мужской. Это, знаешь ли, не феномен, это побочные свойства воздействия на вас вампирской ауры. Что ж поделать, и на тебя тоже действует. В этом ты не уникальна. Как все, всего–то на всего. А любовь… Ты меня очень любишь, когда тебе что–то от меня надо. На шею бросаешься, умоляешь спасти, помочь. Мигом забываешь, какой я злой и нехороший вампир, и про подружек, и про кровь, и про плоть. Не твои – и ладно. Лишь бы спас. А вот когда все у тебя хорошо, ты тут же резко все вспоминаешь. И тебе уже мало просто меня оттолкнуть, ты еще и слова находишь, чтоб больнее ударить, чтоб не просто прогнать, а в грязь лицом. Удовольствие тебе это доставляет. Что я терплю, что утираюсь, и вновь бегу тебя спасать от последствий твоей же глупости. Так кто из нас кого любит, Ларис? Я тебя, когда бросаю все свои дела, меняю планы, нарушаю собственные правила и поступаю вразрез со своими взглядами, лишь бы тебе помочь, лишь бы сделать тебе хорошо? Или, как ты утверждаешь, ты меня? А что ты сделала для меня, Ларис? Вот по доброй воле и от чистого сердца? Что? Хоть пальцем ты для меня шевельнула? Хоть чем–то для меня поступилась? Хоть один шажок мне навстречу? Хоть маленький, хоть в чем–то?

Молчу, оглушенная его отповедью. Будь я не в таких растрепанных чувствах, я б, наверное, нашла, что ему ответить, а так…Они отымели очередную мою подругу, и это все от любви ко мне, а он бы предпочел отыметь меня, и ладно бы один, нет, с этим уродом, который бы заставил меня кричать от боли… Да что я выгораживаю эту сволочь даже в мыслях, не факт, что там один советник старался. У куратора–то тоже замашки весьма садистские, он меня и без всякого секса от боли кричать уже не раз успел заставить…

– Ты чудовище…чудовище…

– Ну разумеется. Я тебя берегу, я о тебе забочусь – и я чудовище. А ничего, что я при этом вампир, Ларис? Перворожденный, уже по праву рождения стоящий несоизмеримо выше любого человека? Что мог бы просто взять тебя давным–давно, не спрашивая твоего желания, а я забочусь, чтоб ты жила, думала, чувствовала?

– Вся твоя забота – такая же ложь, как те тюльпаны, чтоб только сильнее привязать, а затем сильнее разорвать мне сердце!

– Это твоя любовь – ложь, как те тюльпаны. Потому как если и любила ты меня – так вот только те два дня в Пахомовке. И то не взаправду. И даже тех двух дней тебе было для меня жалко! Чуть в могилу не сошла от злобы, что хоть что–то мне подарила!

– Ты просто нагло, подло воспользовался!..

– Да ничем я не воспользовался, хоть и стоило бы. А я просто берег тебя. Вот от тебя же самой. Дал то, что было тебе необходимо. И ничего не взял взамен. Но ты же никогда не думала об этом. Не думала, что я чувствую. Не думала, что мне может быть больно. Вернее – тебе даже нравилось, когда удавалось сделать мне больно, несколько дней потом довольная ходила. Вот и вся твоя любовь, Ларис. И ничего более.

– А ты хотел бы, чтобы я тебя любила? После того, как ты убил мою Лизку, после того, как избил меня в кровь, после того, как посвятил во все подробности своего питания человечиной, всех этих сексуальных извращений? Ты правда думаешь, что это возможно? Что человек, лишенный иллюзий, видящий все как есть, может любить вампира? Вы держите нас во лжи, но, похоже, обманули сами себя, поверив, что мы можем вас любить.

Я устало вытерла слезы. Я чувствовала себя старой–старой. И не знала, как жить дальше.

– Ты прав. Меня к тебе тянет. И, наверное, прав в том, что я путаю эту тягу с любовью. И из–за этого мне хочется верить. Тебе. В тебя. В то, что есть в тебе добро, и сострадание, и участие…

Он вновь опустился передо мной на колени.

– Так поверь. Попробуй хоть раз взглянуть на все моими глазами. Понять меня. Принять. Таким, какой я есть. А не рисовать себе воображаемых монстров.

– Но ты и есть монстр. И ты опять пытаешься рвать мне сердце, заставляя увидеть то, чего нет… А что с того, что я сейчас опять поверю, и буду надеяться, а очередная твоя вампирская выходка вновь разрушит меня до основания?.. Я не могу так больше жить, Анхен. Ну пожалей ты уже меня! Если ты утверждаешь, что любишь – ну избавь ты меня от себя! От всех этих сомнений, метаний. Не заставляй меня верить, что ты хороший! Ну будь ты честен: ты зло! Для людей ты зло, и ничего более. Все остальное – просто ложь.

Он встает. Долго смотрит на меня, не отвечая, что–то ищет в глазах. Но я сказала, что думала. Так, как чувствовала. Может быть, если бы этот разговор состоялся завтра…или через неделю…я бы его услышала. И нашла бы силы поверить. Понять. Но сегодня…не было у меня сил. И только одно желание – никогда больше его не видеть. Никогда больше не узнать, что происходит за закрытыми дверями вампирских кабинетов. Спрятать голову в песок? Да, хотя бы свою. А разве я не человек? Разве я не заслуживаю того, чтобы быть от этого избавленной?

– Ну, значит, зло, – наконец произносит он, разворачивается и уходит. А я еще долго сижу на полу между рядами каталожных ящичков, пытаясь успокоиться, осмыслить, смириться… Если бы не Томка, я б, наверно, и начало лекции пропустила. А впрочем, все равно ни слова не запомнила. Да и записала не много.

Следующие несколько дней его не видела. И хорошо, потому как видеть бы не смогла. А с другой стороны – чтоб я сделала? Так бы и сидела дальше, склонив голову и роняя бессильные слезы. Ну, не боец я. Не воин. В запале могу многое наговорить, а вот действовать потом, последовательно отстаивая свои убеждения… Так и надеюсь каждый раз, что как–нибудь оно само… Глупо. Малодушно. Я знаю. Ну не героиня я романа. Просто девочка. А вы все – как один герои, да? А я вот нет. Так что ж мне теперь – и не жить? А если жить – то как?

Появился он внезапно, однажды после обеда. Я его в этот день не ждала, встреч он никому не назначал, приходить, вроде, не собирался. А пришел.

– Как твои зачеты? – неожиданно поинтересовался едва ли не от двери, – начались?

– Был один, – удивленно отвечаю. С чего такая забота? – Анхен, а с какого числа у меня учебный отпуск?

– Официально с двадцатого.

Интересный ответ.

– А неофициально?

– Не ошибешься. Одевайся, мы уезжаем.

– Куда? – но послушно иду одеваться. Время рабочее. Хозяин – барин.

– Да без разницы. На елочный базар, например.

– А зачем нам на базар?

– Подарок себе к Новому Году выбирать буду, – усмехается. Нехорошо так, неприятно.

– Ты ж не празднуешь.

– Нет. А подарок хочу.

– Ну…здорово. А я тебе зачем?

– А ты мне его дарить будешь. Застегнулась? Идем.

Идем. Меня сажают в машину. Летим. Молча. На его лице замкнутое сосредоточенное выражение, он явно что–то задумал, и сделает, как решил. А я – да просто в недоумении. Никаких предчувствий или догадок. Мало ли он куда меня таскал. Прилетим – скажет.

Летим не далеко. Останавливаемся в центре в одном из переулков. А говорил – на газон не ставит. Ставит, и еще как. Не на газон, правда, нету здесь. Паркует, как обычную машину, к краю дороги. Отходим на несколько шагов и я слышу легкий свист. Оборачиваюсь. Вместо вампирской машины стоит обычная, на колесах. И даже цвет какой–то невразумительный. Как у всех, по–другому не скажешь.

– Иллюзия, – пожимает он плечами. – Глубокое почитание вампиров не избавляет наши машины от повышенного внимания. Как минимум потрогать, а в идеале – так и вовсе сколупнуть хоть частичку краски «на счастье». И все – от большой любви.

Проблемы сохранности вампирского транспорта волнуют меня сейчас не очень. Хотя – интересно, конечно, что они умеют набрасывать такие иллюзии. А если потрогать? Поймешь, что иллюзия? Но спрашивать не стала. Не все ли равно.

Из переулка выходим на площадь. И впрямь елочный базар. Не обманул. Елки живые, елки искусственные, и куча лотков с елочными игрушками. И народ, во множестве. Настроение у всех приподнятое, ну а с каким настроением можно елочные игрушки выбирать? Ожидание праздника и счастья просто висит в воздухе.

И красавец–вампир, гордо вплывающий в эту толпу. Нет, не Лоу, конечно, не сахарный мальчик красы несказанной. Но как он себя нес, каждый жест, каждый взгляд – любому понятно, что вот она, сказка. Живой бог, снизошедший до смертных. Прекраснейший. Несказанный. Воплотившаяся мечта.

– Поможешь выбрать для меня подарок? – снизошел до обращения ко мне.

– Ну…хорошо. А что ты хочешь?

– Девочку.

– Что?

– Я хочу девочку. Я же зло, верно? И тебе не хватает последнего штриха, чтоб убедиться в этом окончательно, – он смотрит на меня…с легким презрением, что ли. Ничего не забыл. И, видимо, не простил. Я не поняла его благородных порывов. И теперь что, мне покажут неблагородные?

– Анхен, нет, пожалуйста, не надо. Я не то имела в виду. Я просто не всегда могу понять. И принять. Но ты не зло, не надо так говорить.

– Это не я, это ты говоришь. А я лишь пытаюсь соответствовать. Все никак не можешь сделать выбор? Ну, так давай я сделаю его за тебя, и мы не будем больше мучиться. Тебе хотелось, чтоб я оказался абсолютным злодеем, верно?

– Нет!

– Да, ты была довольно искренна в своих желаниях. Чего ж теперь испугалась? Все, как ты хочешь. Все только так, как хочешь ты.

Он огляделся.

– Смотри. Выбирай. Кого ты подаришь мне вместо себя? Монстров надо кормить, не правда ли?

– Я не собираюсь ничего выбирать! Прекрати. Пожалуйста. Давай уедем. Или, если тебе уж так надо – отпусти меня и делай что хочешь.

– Ну, значит, я выберу сам. Мне не привыкать, я все всегда выбираю сам. И ответственность за свой выбор тоже несу сам. На других не перекладываю. И потому в моей жизни происходит то, что я выбрал и допустил, а не как у некоторых – «оно само случилось».

– Так выбери уехать отсюда. Пожалуйста.

– Уедем. Чуть позже. Смотри: какая больше нравится? Вон три подружки смеются, явно подарок выбирают. Их, наверное, в гости позвали. Может, одну из них позовем в гости ко мне? Они согласятся. Любая из них согласится. Так какую позовем?

– Никакую. Пожалуйста, Анхен.

– Поздно, милая. О чем ты пытаешься просить монстра? Ладно, эти не нравятся. А вон, смотри, парень с девой елку выбирают. Как думаешь, они уже живут вместе? Или еще только мечтают об этом? А если я попрошу, он отдаст мне свою деву?

– Анхен, нет, ты не можешь, ты же не станешь…

– Могу. А он – отдаст. Но ты права, дева у него не очень… Вот. Смотри, какая прелесть.

Смотрю, куда показали. И не могу не согласиться, что действительно – прелесть. Она выглядит очень юной. Возможно – из–за выражения лица. Искренняя, наивная, восторженная, я такой и в десять лет не была. Она стоит с родителями возле лотка с елочными игрушками, и выбирает шарик. Шариков там много, и они все, действительно, очень красивые, авторская работа, и надо выбрать только один, или один последний, и она все рассматривает их, поочередно поднимая, и оборачивается то к маме, то к папе, советуясь, и все не в силах ни на каком остановиться…

– Идем, поможем, – Анхен решительно берет меня за локоть.

– Нет! Ты что, она ж молоденькая совсем! Ей наверняка еще восемнадцати нет!

Он чуть прищуривается, рассматривая.

– Половозрелая, физически развита. Даже если ей нет восемнадцати – она уже не ребенок, так что я в своем праве. Да и родители при ней, есть, с кем договориться.

– Ты что, собираешься…

– Идем, я сказал. Покажу, как ведут себя злые монстры.

Он тащит меня прямо к выбранной деве. На губах – легчайшая улыбка, глаза сияют приязнью.

– Добрый день. Ваша дочь столь прекрасна, что я не мог пройти мимо.

Разворачиваются. В глазах – потрясение. Вампир. Настоящий. Да с комплиментами по поводу их ребенка.

– Спасибо. Ваши слова – большая честь для нас, – наконец находится с ответом отец.

– Как зовут тебя, прекрасная дева?

У девы огромные восторженные глаза, она, похоже, забыла, как дышать.

– Елена, – лепечет она и мило краснеет.

– Какое волшебное имя. Я, правда, не Сэлисэн, но очарован тобой с первого взгляда, совсем как мой предок твоею тезкой.

– Он был вашим предком? – дева смущена, но любопытство сильнее.

– Дальним. Но разве это важно? – а взгляд такой проникновенный, а голос… Хуже, чем Лоу на Горе, честное слово! Неужели ж они не понимают, не чувствуют? Нет, смотрят с обожанием ему в рот и верят каждому слову. – Важно то, что я увидел тебя и понял: без тебя Новый Год не будет мне праздником! Ты должна отпраздновать его со мной. В моем доме, в моем Городе. Ты ведь хочешь увидеть Город? Со мной?

– Д-да, – лепечет несчастная жертва, ощущая себя избранницей.

– Анхен! – возмущенно дергаю его я. Шутка зашла слишком уж далеко. Какой Город? Он никогда его так не называл. Может, он все же имеет в виду Светлогорск? Кричал же как–то, что вся страна его, а уж город, где он живет…да и дом у него тут имеется.

– Не ревнуй, принцесса, тебе не идет, – мило улыбается мне светлейший соблазнитель, и вновь оборачивается к Елене.

– Так решено? Ты готова поехать со мной? Моя машина ждет.

– С-сейчас? – она немного не уверена, но по глазам видно – согласна. На все, что ни предложит.

– А зачем нам ждать, Елена? Разве время изменит наши чувства?

– Нет. Да. Я готова, – она растеряна, но счастлива. Вот разве что опасается, что все сорвется. – Только…Мне восемнадцать только весной будет…

– Это не страшно. Просто нам потребуется согласие твоих родителей. А я почему–то уверен, что они не будут мешать счастью дочери. Ведь верно? – он поднимает на них глаза. Они торопливо кивают. – Прекрасно. Вот моя визитка. Нотариальная контора находится в двух шагах отсюда. Позвольте, я вас провожу.

Мы движемся через площадь. И я понимаю, почему он привез меня именно сюда. Нотариальная контора. Чтоб далеко не ходить. А шарик Елена так и не выбрала…

– Прошу, – Анхен галантно указует на двери. – Я подожду вас здесь. Потребуются подписи Елены и обоих родителей, поскольку дева несовершеннолетняя. В контракт должно быть вписано «кровь, плоть и жизнь», иначе за Бездну не попасть.

Они спокойно кивают и заходят в контору. Анхен преспокойно садится на ближайшую лавочку.

– Нет, – я сажусь рядом и тяну его за локоть, – ты же не сделаешь этого! Ты же не повезешь ее за Бездну!

– Ну, разумеется, нет, Ларис, – отвечает он мне совершенно нормальным голосом, и на мгновение мне кажется, что он сейчас признается, что пошутил, и все отменяется, и порвет он этот глупый контракт. Потому что нельзя же так: просто вырвать из жизни одну девчонку, чтоб проучить другую! – У меня нет столько свободного времени, чтоб каждой своей жертве экскурсии за Бездну устраивать. К тому же вечером я должен быть в Новограде.

– Ты отпустишь ее?

– Нет, конечно. Даже не обсуждается.

– А если…если я соглашусь быть твоей, переехать к тебе в дом…

– Поздно, Ларис. Ты выбрала монстра. С монстрами жить не надо. Я хотел бы с тобой жить по–хорошему, но по–хорошему ты не захотела. А по–плохому – мне и без тебя есть с кем, ты же видишь.

– Но…ты же затребовал ее жизнь.

– А она отдала, и родители не возражали.

– Ты их заставил.

– Даже и не заморачивался. Они и сами от рождения готовы. Все готовы. Вся ваша глупая страна. И одна только Лариска против.

– Я…я за, только отпусти ее, Анхен, пожалуйста.

– Поздно, милая. Я уже не за.

Семейство вышло. Такое довольное, гордое. Их, небось, еще в конторе похвалили за правильное воспитание подрастающего поколения. И на работе, наверное, премию выпишут. И грамоту дадут. В благодарность.

Протянули вампиру бумаги.

– Все правильно?

– Да. Этот я беру себе, а второй экземпляр ваш. Всего хорошего. Идем, Елена.

Меня жестко берут за предплечье, Елену нежно обнимают. И мы уходим, а ее родители смотрят нам вслед. Нет, рукой не машут, ничего не говорят. Просто смотрят. Мы сворачиваем в переулок.

С легким свистом машина вновь обретает свой «вампирский» облик. Елена восторженно замирает.

– Мы на этом полетим?

– Да, – Анхен коротко смотрит ей в глаза, и в лице ее словно что–то умирает, глаза становятся пустые, почти стеклянные.

Открывается дверца багажника. (Так и не понимаю я, как он ей управляет. Неужели мысленно?) Анхен берет Елену за руку, заводит внутрь. Там ставит на колени возле боковой стенки и продевает ее руки в закрепленные на рейке ременные петли. Жестко фиксирует ремни на запястьях. Она стоит безропотно, молча, словно спит наяву. Смотрится жутко. И эта поза, и эти ремни. Он говорил когда–то, что в багажнике перевозят животных. Вот так они их перевозят? И ремни для этого?

– Лариса, иди сюда.

Идти решительно не хочется.

– Анхен, а может, не надо?

– Не заставляй меня за тобой гоняться, я все равно быстрее. Залезай.

Других дверей не открыли, забираюсь в багажник. Жутко боюсь, что меня сейчас тоже поставят на колени и привяжут за руки.

– Сядь на пол, – бросает он мне, – а то упадешь.

И пробирается вперед, в свое кресло.

– А может я тоже…в кресло?

– Нам не далеко. Дольше ходить будешь, – и машина резко взвивается вверх. Не сидела б – действительно упала. Вверх, вбок, вниз, стоим. Действительно, далеко не улетели. На ближайшую крышу.

Анхен вновь перебирается к нам. С непроницаемым лицом снимает пальто, бросает на свое кресло. Затем туда же летят шарфик, пиджак, галстук.

– Анхен?

– Раздевайся.

– Что? – руки невольно тянутся к горловине пальто и нервно ее стискивают.

– Что слышала. Лучше сама, я все равно раздену, но одежда порвется.

– Нет! Анхен, пожалуйста! Не надо! Ты же сам сказал, что я тебе больше не нужна…

– Жить со мной? Конечно, не нужна. А на один вечер еще сгодишься. Пальто снимай.

– Нет!

Дальше я визжу, кричу и вырываюсь, а он с каменным лицом срывает с меня одежду. Пуговицы летят во все стороны, ткань блузки рвется с противным резким звуком. Содранным с меня лифчиком он связывает мне руки и привязывает их к ножке впередистоящего кресла. И если прежде мной владело отчаянное неистовство борьбы, пусть обреченной, но я бесилась, боролась, вырывалась, пыталась лягнуть его, укусить, оцарапать, то резкая боль в запястьях пронзила меня могильным ужасом.

– Не–е–ет! – мне казалось, сердце останавливается. Он связывал мне руки, когда избивал, избивал так, что лишь тьма беспамятства и спасала, тогда и сейчас сливаются в одно, хочется умереть немедленно, потому что второй раз мне такого не пережить. Вот только привязали меня сейчас лицом вверх, а это значит, что… Но юбку он не тронул. Стоит надо мной на коленях, смотрит в лицо. Любуется произведенным эффектом.

– Страшно? – интересуется с отвратительной усмешкой.

– Пожалуйста…пожалуйста, Анхен, – страшно так, что могу только шептать. Но когда его трогали мои «пожалуйста»?

– Попробуешь только дернуться – будет еще и больно, – спокойно сообщает он мне.

– Пожалуйста, отпусти меня, – бессильные слезы катятся куда–то за уши, путаясь в волосах.

– Разве монстры отпускают? О чем ты, Ларис?

Он разворачивается к Елене, отвязывает ее и поворачивает к себе. Что–то ласково шепчет, и она улыбается, оттаивая. Он ее целует, очень нежно, и ей явно нравится. Затем он помогает ей раздеться, и она не возражает, позволяя раздеть себя всю и не задавая вопросов. Время от времени он целует ее, ласково проводит руками по ее телу. На меня они не обращают внимания. Какое–то время. Затем он заставляет ее встать на четвереньки прямо надо мной, и ее грудь качается почти над моим лицом. Это тошнотворно, омерзительно, а ее лицо безмятежно, словно она вообще меня не видит и не совсем понимает, что происходит.

– Ноги раздвинь, – раздается спокойный голос вампира. – Бодрее, а то мне стоять неудобно.

Его коленка раздвигает мне ноги, не дожидаясь выполнения его приказа. Он устраивается так, как ему удобно, а затем… Она кричит, когда он пронзает ее плоть, она кричит еще раз, когда его зубы впиваются ей в шею. А потом лицо ее расслабляется, глаза затуманиваются, изо рта вырываются сладострастные стоны. Я закрываю глаза, но не могу не слышать их, не чувствовать, не обонять. И вновь вздрагиваю и невольно открываю глаза от ее очередного сладострастного вскрика. Лицо Анхена почти над моим. Он пьет ее кровь, и я отчетливо вижу его длинные игольчатые зубы, вонзенные в ее кожу, его закатившиеся в истоме глаза. Помнит ли он сейчас где он, что он, зачем он все это?.. Краем глаза замечаю, как его рука метнулась к одному из ящичков на левой стенке, что–то достала оттуда, а потом… Наверное, это и называется «кончить», не знаю, но в тот миг, к которому это слово подошло бы идеально, он хватает ее свободной рукой за волосы, и отгибает назад голову, обнажая шею, из которой уже вытащил свои зубы. А другой рукой перерезает ей горло, сильным уверенным жестом – от уха до уха. Она не успевает даже вскрикнуть, а кровь ее падает на меня потоком, прямо на лицо – в рот, в нос, в глаза, льется по подбородку, стекая на грудь, льется и льется, не слишком–то много, выходит, он ее и выпил, не голоден, не особо хотел… А затем он выпускает ее волосы, и еще теплый труп падает на меня, а кровь все течет, течет. А я кричу…или молчу…не помню. Последнее, что помню, это Анхен, с неудовольствием рассматривающий манжеты своей белоснежной рубашки. Видно, кровь все–таки брызнула. А вампир с пятнами крови на манжетах – это как–то пошло, ему ж еще на встречу лететь…

Очнулась от ударов по щекам. Хлестких таких ударов, безжалостных. Трупа уже нет. Ее одежды – тоже. А вот кровь никуда не делась, я так и лежу в луже, вся залитая и перепачканная. Вот разве что руки он мне уже развязал.

Смотрю на него полубезумным взглядом, с трудом понимая, что он от меня хочет. А хочет не многого.

– Одевайся. И убирайся. Больше ты мне не нужна. Быстрее, у меня есть еще дела.

Дальше помню плохо, отрывками. Помню, перепугала своим видом родителей. И своим состоянием, наверно, не меньше. Что–то кричала, проклинала, плакала. С трудом выдрала из слипшихся окровавленных волос заколку, швырнула об стенку. И упала в ванну, пытаясь отмыться, и понимая, что не отмыться мне никогда и ни за что. Помню папу, который пытался у меня что–то выяснить. И я даже ему отвечала, но что я могла ответить? Дикие бессвязные выкрики, слезы, отчаянье, ужас. Помню, он сказал:

– Так не может больше продолжаться. Я поговорю с ним.

И я истерически хохотала. Мой папочка и пойдет с вампиром разбираться. Да он с сантехником–то разобраться не в состоянии, все за маму прячется!

А он пошел. На следующий день надел свой лучший костюм, поднял с пола вампирскую заколку и пошел. Не возвращался он долго, и я уже успела передумать всякое, вплоть до того, что безумный вампир просто убил его, чтоб не приставал с глупостями. Но папа вернулся. Живой и вполне невредимый.

– И что он тебе сказал?

Папа вздохнул и протянул мне папку с документами.

– Со следующего семестра ты учишься в Новоградском медицинском институте. Приказ о твоем переводе уже подписан. В институт тебя уже зачислили, место в общежитии обязались выделить. С работы тебя уволили «по собственному желанию», экзамены ты тоже уже сдала. Все документы здесь. В университет тебе больше приходить не надо.

– А… – от растерянности в голову лезла всякая глупость. – А у меня там туфли остались. Сменка. И книги надо в библиотеку вернуть.

– Туфли я твои принес. А книги – если хочешь, я сам за тебя сдам. Ты только скажи, какие… Только… у него одно условие, Ларис. Его заколку ты должна оставить себе. Не хочешь носить в волосах – носи хотя бы в сумке. Иначе он опять все переиграет. А так – он обещал, что больше ты его никогда не увидишь.

Я смотрела на папу, и не могла поверить его словам. Вот и все? Действительно все?

Я взяла в руки заколку, задумчиво повертела и сжала в кулак. Он ведь сразу сказал, это символ их обманутых надежд. Почему я решила, что для меня она станет чем–то другим? Вот все и кончилось. Ну а чем еще могла кончиться попытка романа с вампиром? Даже странно, что осталась жива. А впрочем – жива ли? Глава 5. Свобода

В начале февраля мы с папой сели в поезд до Новограда. Папа собирался лишь проводить меня, помочь устроится на новом месте, убедиться, что все в порядке и вернуться. А дальше мне предстояло самой. Впервые – самой. С кем–то это случается уже в 18. Ну а мне – почти двадцать. И даже сейчас – я еду с папой.

Смотрю в окно. Поезд трогается, и мимо начинают проплывать заборы и задворки. Конечно, что хорошего увидишь из окна поезда? Заборы, депо, стоянки автобусов, производственные корпуса, а дальше просто деревья, деревья…Само по себе некрасивое, но укрытое пушистым, свежевыпавшим снегом. Сказочное.

Прощалась ли я с родным городом, покидая его навеки? Да нет, какое «навеки»? Уже летом вернусь, и всегда теперь буду приезжать в каникулы… А потом? В отпуск? Едва ли я вернусь работать в Светлогорск, если даже и не останусь работать в Новограде (а может, и останусь, выйду замуж, например). Жизнь закружит. Городов в Стране Людей много, врачи нужны везде. Выходит, все же навеки. Кончилось детство. И то, что уже совсем–совсем не детство было – тоже кончилось. Кончилось страшно, больно, жутко, но все же кончилось.

Остаток декабря, да и январь я болела. Нет, не мучилась кашлем, не страдала от температуры, но нервы сдали и мозг поплыл конкретно. Я то кричала, то плакала, то затихала, бессмысленно глядя в одну точку. Чуть не сорвала семье празднование Нового Года, потому как при виде елочных шариков впала в неистовство, перебила их почти все, прежде, чем меня удалось остановить. Вызывали врача, кололи уколы, списывали все на тяжелое переутомление, даже хотели забрать в больницу, да папа не дал, побоялся, что там мне станет только хуже, ибо лечить будут точно не от того.