Текст книги "Тевье-молочник. Повести и рассказы"
Автор книги: Алейхем Шолом-
Жанр:
Классическая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 37 (всего у книги 50 страниц)
1
Ах, каким же я был дураком! За то что я продавал немножко нехороший квас, я думал – мне голову снимут! Оказалось – ерунда. Зря перепугался. А Ента может продавать свечное сало вместо гусиного? А мясник Гедалья не кормил круглый год весь город трефным мясом? Так убеждала мою маму наша соседка Песя. Беда с моей мамой! Она все так близко принимает к сердцу.
Зато я люблю своего брата Элю. Мой брат Эля не унывает от того, что мы обожглись на квасе. Была бы у него книга – все будет хорошо! Он купил книгу за рубль. Книга называется: «За один рубль – сто рублей». Брат сидит и заучивает ее наизусть, В ней бесконечное количество рецептов добывания денег. Он уже знает почти все рецепты. Знает, как приготовлять чернила, ваксу, как выводить мышей, тараканов и прочую пакость.
Прежде всего он намерен заняться чернилами. Чернила, говорит он, ходкий товар. Все учатся писать. Эля нарочно справлялся у писца Юделя, сколько он расходует на чернила. Тот ответил: «Состояние!» Писец обучает письму чуть ли не шестьдесят девочек. Мальчики у него не учатся. Его боятся. Он дерется, Колотит линейкой по рукам. А девочек бить нельзя, а тем более пороть.
Мне очень досадно, что я не родился девочкой. Во-первых, мне не нужно было бы молиться ежедневно. Надоело: изо дня в день одно и то же. Затем я был бы свободен от талмудторы. Я провожу там полдня, учусь на грош, а оплеух получаю сверх всякой меры! Думаете, от учителя? Нет, от его жены. Ее, видите ли, трогает, что я кормлю кошку! Вы бы видели, какая у нее кошка, – смотреть жалко! Вечно голодная. Мяукает потихоньку, со слезой в голосе, совсем как человек. Сердце надрывает! Но у них к ней ни капли жалости. И чего им от нее нужно? Только подойдет она к кому-либо, понюхает – на нее уже кричат: «Брысь!» Кошка удирает куда глаза глядят. Голову поднять не дают. Недавно она где-то пропадала несколько дней подряд. Я уже думал, что кошка, упаси господи, издохла. В конце концов оказалось, что она окотилась… Однако возвращаюсь к чернилам моего брата Эли.
2
Мой брат Эля говорит, что времена теперь совсем не те, что прежде. Когда-то, говорит он, для приготовления чернил нужно было покупать чернильные орешки, крошить их, затем варить на огне черт знает сколько времени, потом добавлять медного купороса. А для того чтобы чернила блестели, нужно было класть в них кусок сахару – канитель! Нынче, говорит брат, удовольствие! Купишь в аптеке этакий порошок и пузырек глицерина, смешаешь все это с водой, вскипятишь – и чернила готовы! Так уверяет мой брат Эля. Он пошел в аптеку, купил уйму порошков и целую бутыль глицерина. Затем он заперся у мамы в комнате и что-то там делал. Что именно, я не знаю. Это – секрет. У него сплошь секреты. Если ему, например, нужно попросить у мамы пестик, он отзывает ее в сторону и шепчет: «Мама, пестик!»
Порошки и глицерин он смешал в большущем горшке (купил новый горшок). Горшок со смесью он задвинул в печь и шепотом попросил маму запереть двери на крючок. Мы все думали, произойдет невесть что! Мама ежеминутно заглядывала в печь. Должно быть, боялась, как бы печь не разлетелась на куски. Затем в дом вкатили бочку из-под кваса. Вылили в нее смесь из горшка. Потом стали лить воду. Когда бочка наполнилась больше чем наполовину, мой брат Эля сказал: «Довольно!» – и кинулся к своей книге «За рубль – сто».
Посмотрел и тихонько приказал принести новое перо и лист белой бумаги. «Для прошений», – добавил он шепотом маме на ухо. Обмакнув перо в бочку, он написал что-то на белом листе, сделал закорючку и росчерк. Написанное он показал сначала маме, потом моей золовке Брохе. Они посмотрели и сказали:
– Пишет!
Тогда снова принялись за прежнюю работу: влили еще пару ведер воды, брат поднял руку: «Довольно!», снова обмакнул перо в бачку, снова написал что-то на белом листе и опять показал написанное сначала маме, затем моей золовке Брохе.
Они еще раз посмотрели и сказали:
– Пишет!
Так несколько раз, пока бочка не заполнилась до краев. Больше некуда было лить воду. Тогда мой брат Эля поднял руку: «Довольно!» И мы вчетвером сели за стол.
3
После еды мы начали разливать чернила в бутылки. Бутылок мой брат натаскал со всего света. Всякого рода бутылки и пузырьки, большие и маленькие – из-под пива, из-под вина, кваса, водки. Наконец просто бутылки. Пробок он накупил старых, чтобы дешевле стоило. Кроме того, он купил новую воронку и жестяную кружку для того, чтобы разливать чернила из бочки в бутылки. Затем он шепотом попросил маму запереть двери на крючок, и мы вчетвером принялись за работу.
Работа была распределена хорошо. Моя золовка Броха полоскала бутылки и передавала их маме. Мама заглядывала в каждую бутылку и передавала их мне в руки. Я должен был только вставлять воронку в горлышко и держать ее одной рукой, а другой – бутылку. А мой брат Эля черпал кружкой из бочки и наливал чернила.
Работа эта очень славная, веселая. Нехорошо только, что имеешь дело с чернилами: пачкаются руки, лицо, нос… Мы с братом перемазались как чертя. Впервые я увидел свою маму смеющейся. О моей золовке Брохе и говорить нечего: та чуть не лопнула со смеху. Мой брат Эля не любит, когда над ним смеются. Он сердится на свою жену и допытывается, чего она смеется. А она смеется пуще прежнего. Он все сильнее сердится, а та еще больше смеется. Каждую минуту с ней судороги. Того и гляди, лопнет! Наконец мать стала упрашивать, чтобы перестали смеяться, а нам с братом велела умыться.
Но брату некогда. Ему не до умываниям Он с головой ушел в бутылки. Все бутылки уже заняты, больше нет! Где взять еще? Он отзывает в сторону мою золовку, дает ей денег и шепотом велит пойти за бутылками. Она выслушивает, потом взглядывает на него и снова прыскает. Брат злится и обращается с тем же секретом к маме. Мама уходит за бутылками, а мы начинаем доливать воду в бочку. Конечно, не сразу, а понемногу.
После каждого ведра брат поднимает руку и говорит, ни к кому не обращаясь: «Хватит!» – затем обмакивает перо и чиркает по бумаге:
– Пишет.
Это он проделывает несколько раз, пока не приходит мать с новым запасом бутылок. Снова разливаем чернила – до тех пор, пока все бутылки не наполнены.
– До каких пор это будет продолжаться? – спрашивает моя золовка Броха.
– Не сглазить бы! – говорит мать, а брат сердито поглядывает на жену, будто говоря: «Хоть ты мне и жена, но и дура же ты, господи помилуй!..»
4
Сколько у нас чернил, я и сказать не могу. Чуть ли не тысяча бутылок! Но что толку, когда их девать некуда.
Мой брат Эля уже везде побывал. Продавать в розницу, бутылками, не имеет смысла. Так говорит мой брат Эля мужу нашей соседки, переплетчику Мойше. Когда он зашел к нам к увидел столько бутылок, он даже перепугался и шарахнулся назад. Мой брат Эля заметил это, и между ними завязался странный разговор. Передаю его слово в слово.
Эля. Чего это вы так испугались?
Переплетчик. Что у тебя в бутылках?
Эля. Чему там быть? Вино!
Переплетчик. Какое вино? Ведь это чернила!
Эля. Зачем же вы спрашиваете?
Переплетчик. Что ты будешь делать с такой массой чернил?
Эля. Пить буду!
Переплетчик. Нет, кроме шуток! Будешь и в розницу продавать?
Эля. Что я – с ума сошел? Уж если продавать, то десять бутылок, двадцать, пятьдесят… Это называется «оптом». Вы знаете, что значит «оптом»?
Переплетчик. Я знаю, что значит «оптом». Но кому ты будешь продавать?
Эля. Кому? Раввину!
И мой брат Эля пошел по лавочникам. Пришел к одному крупному оптовику. Тот попросил принести ему бутылку. Он хочет посмотреть. Брат принес ему бутылку чернил, но тот и в руки ее брать не желает, потому что нет этикетки. На бутылке, говорит он, должна быть красивая этикетка с рисуночком. «Я рисуночков не делаю, – отвечает ему мой брат Эля, – я делаю чернила». – «Ну и делай на здоровье!» – сказал лавочник.
Тогда брат сунулся к писцу Юделю. Но Юдель сказал ему что-то неприятное. Он уже, говорит, закупил чернил на все лето.
– Сколько же бутылок вы закупили? – спрашивает Эля.
– Бутылок? – переспросил Юдель. – Купил бутылку чернил… Хватит, пока не выйдут, а там еще бутылку куплю…
Вот тебе раз! На что способен писаришка! То говорил, что у него уходит целое состояние на покупку чернил, а то оказывается, что ему одной бутылки на все лето хватит!.. Мой брат Эля, бедняга, вне себя! Он не знает, что делать с таким количеством чернил! Раньше он говорил, что в розницу торговать не намерен, только оптом. Сейчас он смирился. Начнет, говорит, продавать в розницу. Я бы очень хотел знать, что это значит «в розницу»?
А «в розницу» значит вот что. Послушайте.
Мой брат Эля принес большой лист бумаги, сел и написал крупными, как в молитвеннике, буквами:
ЗДЕСЬ ПРОДАЮТ ЧЕРНИЛА
ОПТОМ И В РОЗНИЦУ.
ХОРОШО И ДЕШЕВО.
Оба слова «в розницу» и «дешево» были такие громадные, что занимали чуть ли не весь лист. Когда написанное просохло, он повесил лист на дверях, с наружной стороны. Прохожие останавливались и читали. Я видел это в окно. Мой брат Эля тоже смотрит в окно и ломает пальцы. Это значит, что он расстроен. Он говорит мне:
– Знаешь что? Выйди-ка, постой у двери и послушай, что говорят.
Меня упрашивать не надо. Я встал у дверей, смотрю, кто останавливается, слушаю, что говорят. Простоял почти полчаса и захожу в дом. Брат Эля подходит ко мне и тихо спрашивает:
– Ну?
– Что «ну»?
– Что они говорили?
– Кто?
– Люди, которые шли мимо.
– Говорили, что красиво написано.
– И больше ничего?
– Больше ничего.
Мой брат Эля вздыхает. Чего он вздыхает? Мама тоже спрашивает:
– Чего ты вздыхаешь, глупенький? Подожди немного. В один день ты хочешь распродать весь товар?
– Хоть бы почин был… – говорит брат со слезами в голосе.
– Ты большой дурень, уверяю тебя. Погоди, дитя мое, будет еще, с божьей помощью, и почин.
Так говорит мама и накрывает на стол. Мы умываем руки и садимся кушать. Нам четверым приходится сидеть рядышком: из-за бутылок в доме стало так тесно – деваться некуда. Только принялись за еду, прибегает паренек. Занятный такой. Он уже жених. Я его знаю. Его зовут Копл. У него отец портной. Дамский портной.
– Здесь продают чернила в розницу?
– Да. А что такое?
– Я хочу немного чернил.
– Сколько тебе нужно?
– Дайте мне на копейку.
Мой брат Эля вне себя. Если бы не стыд перед матерью, он бы этого жениха Копла раньше отшлепал, а потом вышвырнул бы из дому. Однако он сдерживает себя и наливает парнишке чернил на копейку.
Не проходит и четверти часа, прибегает девочка. Ее я не знаю. Она ковыряет в носу и обращается к моей маме:
– Здесь делают чернила?
– Да. А что такое?
– Сестра просила, не можете ли вы ей одолжить немного чернил? Ей нужно написать письмо жениху в Америку.
– Кто твоя сестра?
– Бася, швейка.
– А! Смотри пожалуйста, как она выросла! Не сглазить бы! Я тебя совсем не узнала. Чернильница есть у тебя?
– Откуда у нас чернильница? Моя сестра просила… Может быть, у вас и перо есть… Она только напишет письмо в Америку и вернет вам перо и чернила.
Моего брата Эли нет за столом. Он в маминой комнате. Медленно шагает из угла в угол, опустив голову, и грызет ногти.
6
– Зачем ты наделал столько чернил? Ты хотел, видно, обеспечить весь мир чернилами, – вдруг наступит чернильный голод? – говорит моему брату Эле муж нашей соседки, Мойше-переплетчик.
Странный человек этот переплетчик! Манера у него – сыпать соль на чужие раны. Вообще, он как будто неплохой человек, только нудный и страшно въедливый. Но мой брат Эля его здорово отчитал! Он посоветовал переплетчику лучше следить за самим собой, не делать каши из книг, не переплетать вместе «Агоде» и «Слихес»{180}…
Мойше-переплетчик знает, на что намекает брат. Однажды он взял у одного извозчика заказ – переплести «Агоду». И вот случилось несчастье: по ошибке Мойте переплел вместе с «Агодой» несколько листов из чужой «Слихес». Извозчик, может быть, и не заметил бы, но сосед услыхал, как он вдруг вместо пасхального гимна читает покаянную молитву… Поднялся хохот. А на следующий день извозчик прибежал к нашему соседу и хотел растерзать его в клочья.
– Разбойник! Что я тебе сделал? Зачем ты в мое пасхальное «Сказание» всучил предновогоднюю мольбу о всепрощении! Вот я тебе все кишки вымотаю!
Да, веселая была у нас тогда пасха!
Однако не взыщите, что я отвлекся посторонним рассказом. Возвращаюсь к нашим блестящим делам.
1
Мой брат Эля ходит сам не свой. Что делать с чернилами?
– Опять чернила? – укоряет его мама.
– Я не о чернилах! – отвечает брат. – Черт с ними, с чернилами! Я говорю о бутылках. В бутылки вложен капитал. Нужно опорожнить их и получить деньги…
Он все превращает в деньги! И мы решаем, что чернила нужно вылить ко всем чертям! Плохо только, что мы не знаем, куда девать столько чернил. Ведь это же просто позор!..
– Ничего не поможет! – говорит мой брат Эля. – Придется ждать ночи. Ночью темно, никто не увидит.
Еле дождались ночи. Как назло, луна сияет фонарем. Когда нужно, чтобы было светло, она прячется. А вот теперь она тут как тут, будто посылали за ней!.. Так говорит мой брат Эля, и мы выносим бутылку за бутылкой и выливаем прямо на улицу. Оттого, что лили в одном и том же месте, получилась целая река. Не нужно лить в одном и том же месте, говорит брат Эля, и я следую его совету. Я выискиваю каждый раз новое место. Вот соседкина стена – плюх! Соседский забор – плюх! Лежат две козы и жуют жвачку при лунном свете – на них!
На сегодня хватит! – говорит брат Эля, и мы отправляемся спать.
Тихо и темно. Заводит свою песенку сверчок. Из-под печи слышится урчание кошки. Вот соня! И днем и ночью только и делает, что греется и дремлет. В сенях, за дверью, слышны чьи-то шаги. Может быть, домовой?.. Мама еще не спит. Я всегда слышу, как она ломает пальцы, вздыхает, кряхтит и говорит, обращаясь к себе самой. Такая уж у нее манера. Каждую ночь она отводит душу. Рассказывает о своих горестях. С кем она разговаривает? С богом? Каждую минуту она повторяет со вздохом:
– Ах, боже, боже!..
2
Я еще не встал со своей постели на полу, как уже сквозь сон слышу шум и гам. Доносятся знакомые голоса. Постепенно открываю глаза – поздний час. Солнечный свет ворвался в окна, манит из дому, зовет на улицу. Пытаюсь вспомнить, что было вчера… Ага! Чернила!.. Вскакиваю и наскоро одеваюсь. У мамы заплаканы глаза (когда, впрочем, они у нее не заплаканы?). Моя золовка Броха ходит сердитая (а когда она не сердитая?). Мой брат Эля стоит посреди комнаты понурив голову, как дойная корова. В чем дело? Оказывается, не одно, а несколько дел! Соседи наши проснулись утром: и пошла кутерьма – прямо зарезали их! У одного всю стену забрызгали чернилами. У другого облили забор, новенький забор! У третьего была пара белых коз, а ему их покрасили в черный цвет, – не узнать их. Но все было бы терпимо, если бы не резниковы чулки. Новенькую пару чулок, белых чулок, резничиха повесила на заборе у нашей соседки, а их испортили вконец. Просили ее вешать чулки на чужой забор! Мама обещала купить ей пару новых чулок, лишь бы все было тихо. Но что делать со стеной? С забором? Решено было, что мама и моя золовка Броха возьмут щетки и затрут пятна белой глиной.
– Ваше счастье, что вы напали на порядочных соседей. Вот напоролись бы с вашими чернилами на Менаше-лекаря, тогда бы вы почувствовали, как велик наш бог! – говорит маме соседка Песя.
– Что же вы думаете? И в беде нужна удача! – говорит мама и смотрит на меня.
Что она этим хочет сказать?..
3
– Теперь уж я буду умнее! – говорит мне брат Эля. – Как только наступит ночь, отнесем бутылки на речку.
Он прав, честное слово! Ничего умнее придумать нельзя! Все равно в речку льют всякую пакость. Там и белье стирают, там и лошадей купают, там и свиньи полощутся. Мы с рекой – близкие друзья. Я вам как-то рассказывал о моей рыбной ловле. Так что вы без труда поймете, с каким нетерпением я ждал минуты, когда мы отправимся на речку.
Как только стемнело, мы уложили бутылки в корзины и стали таскать их к речке. Выльем чернила, порожние бутылки домой отнесем и беремся за следующую партию. Всю ночь работали таким образом.
Давно уже не было у меня такой славной, веселой ночи. Представьте себе: город погрузился в сон, небо усыпано звездами. Луна светит и отражается в речке. Тишина. Хорошо. А речонка у нас бойкая. После пасхи, как только растает лед, она начинает озорничать. Надувается, разбухает, выходит из берегов. А чем дальше, тем она становится меньше, уже и мельче. К концу лета и совсем замолкает. Впадает в дрему. И только на самом дне, в иле, слышится: «буль-буль». С противоположной стороны отзываются лягушки: «ква-ква». Срам, а не река! Можете себе представить, если я могу перейти ее вброд от берега к берегу, даже не засучив штанишек!
От наших чернил речка немного раздалась вширь. Шутка ли, чуть ли не тысяча бутылок чернил! Зато и наработались же мы, как волы. Уснули как убитые. Разбудила нас мама:
– Горе мне! Разнесчастная моя жизнь! Что вы там натворили, на реке?
Оказалось, что мы обезводили город: прачкам негде белье стирать. Извозчикам негде лошадей поить. Водовозы… Вот они соберутся все вместе и придут рассчитаться с нами.
Все это сообщила мама. Но у нас нет никакого желания дожидаться их. Нам вовсе не интересно, как водовозы будут рассчитываться с нами. Я и мой брат Эля наспех собираемся и отправляемся к его товарищу Пине.
– Пускай они нас поищут, если им нужно! – Так говорит мне брат Эля, берет меня за руку, и мы быстро спускаемся под гору к его товарищу Пине. Если мы с вами еще увидимся, я вас как-нибудь познакомлю с товарищем моего брата. С ним стоит познакомиться: ему тоже приходят в голову удачные мысли.
1
Знаете, что у нас теперь на очереди? Мыши!
Целую неделю мой брат Эля изучал свою книгу, при помощи которой делают деньги, «За рубль – сто». Он уже научился, говорит, выводить мышей, тараканов и прочую нечисть. Крыс тоже. Пусть только его куда-нибудь пустят с его порошком, – ни одной мыши не останется. Они удирают. Многие дохнут. Нет больше мышей! Как он это делает, я не знаю. Это секрет. Секрет этот знают только он да книга, больше никто. Книгу он носит в боковом кормане. Порошок – в бумаге. Порошок какой-то красноватый, тонко растертый, как нюхательный табак. Называется он «шемерица».
– Что это значит «шемерица»?
– Турецкий перец.
– А что значит «турецкий перец»?
– Я тебе сейчас такое «что значит» задам, что ты у меня головой двери откроешь!
Так говорит мне брат Эля. Он не любит, когда ему надоедают с расспросами во время работы. Я смотрю и молчу. Вижу, что, кроме красноватого, у него есть еще какой-то порошок.
– Тоже от мышей. Но с этим нужно быть осторожным! Смертельный яд! – чуть ли не сто раз подряд повторяет Эля маме, Брохе и мне. Особенно – мне, чтоб я не смел и притрагиваться к этому. Яд!
Первый опыт мы произвели на мышах нашей соседки Песи. Мышей там чертова пропасть. Вы ведь знаете, что муж ее – переплетчик. У него вечно дом полон книг. А мыши любят книги. Не столько самые книги, сколько клейстер, которым книги склеивают. А с клейстером заодно они уже и сами книги едят, причиняют огромные убытки. Недавно они продырявили молитвенник, и как раз в том месте, где большущими буквами напечатано «Царь-вседержитель». Как дорвались до этого места, так оставили только кончик одной буквы.
– Пустите меня к вам на одну ночь! – упрашивает переплетчика мой брат Эля.
Но переплетчик не соглашается.
– Я боюсь, говорит он, – что ты все книги перепортишь.
– Чем я испорчу ваши книги?
– Я и сам не знаю чем. Но боюсь. Чужие книги…
Толкуй с переплетчиком! Еле уломали его, чтобы он пустил нас на одну ночь.
2
В первую ночь нам не повезло. Не поймали ни одной мыши. Впрочем, мой брат Эля говорит, что это хороший признак. Мыши, по его мнению, почуяли порошок и разбежались. Переплетчик качает головой и криво усмехается: видно, не верит. Тем не менее по городу распространился слух о том, что мы выводим мышей. Слух этот пустила наша соседка Песя. Рано утром она отправилась на рынок и разбарабанила по всему городу, что никто так не выводит мышей, как мы. Она нас прославила. Раньше она всем и всякому твердила о нашем квасе. Затем она на всех углах рассказывала, что мы изготовляем такие чернила, каких свет не видал. Но что толку от ее рассказов, когда в чернилах никто не нуждается? Мыши – это не то, что чернила. Мыши имеются всюду, почти в каждом доме. Конечно, каждый хозяин держит кошку. Но где одной кошке справиться со столькими мышами? А особенно с крысами! Крысам наплевать на кошку. Говорят даже, что крыс сама кошка побаивается.
Так уверяет сапожник Бере. Он такие истории рассказывает о крысах, что мороз по коже дерет! Правда, считают, что он малость преувеличивает. Но если даже половина того, что он рассказывает, правда, то и этого вполне достаточно. Он говорит, что крысы съели у него пару новых сапог. Бере клянется при этом такими клятвами, что не только ему – выкресту поверить можно. Он, говорит, сам видел, как две большие крысы выползли из своих нор и у него на глазах съели пару сапог. Это было ночью. Подойти близко он боялся: крысы огромные, как телята! Издали он их гнал, свистел, топал ногами, кричал: «Киш-киш-киш!» Ничего не помогло. Швырнул в них сапожной колодкой, но крысы только взглянули на него и продолжали свое дело. Тогда он бросил прямо на них кошку. Но они и на нее налетели и слопали! Никто не хотел ему верить. Но когда человек так клянется!..
– Пустите-ка меня к вам на одну ночь, – говорит мой брат Эля, – я вам выведу всех крыс.
– С большим удовольствием! – отвечает сапожник Бере. – Я вам еще спасибо скажу!..
3
Ночь напролет просидели мы у сапожника Вере. И он сидел с нами. Каких только удивительных истории мы от него не наслушались! Он рассказывал о турецкой войне. (Вере был когда-то солдатом.) Ему пришлось быть в таком месте, которое называется «Плевна». Там стреляли из пушек. Вы знаете, какой величины бывает пушка? Представьте себе, что одно только ядро больше, чем целый дом, а пушка каждую минуту выбрасывает чуть ли не тысячу таких ядер! Довольно с вас? Но ядро, когда вылетает из пушки, так ревет, что оглохнуть можно. Однажды, рассказывает Вере, он стоял на посту. Вдруг он слышит грохот, его подняло в воздух и понесло чуть ли не выше облаков… А там ядро разорвалось на тысячу кусков. Его счастье, говорит Вере, что он упал на мягкое место, не то бы расшиб себе голову.
Мой брат Эля слушает, а брови у него улыбаются. То есть сам он не смеется, смеются только брови. Странный какой-то смех. Но сапожник ничего не замечает. Он не переставая рассказывает свои удивительные истории. Одна другой страшнее. Так мы просидели до утра. А крысы? Хоть бы одна!
– Вы прямо-таки волшебник! – говорит сапожник моему брату Эле.
После этого он отправляется в город и рассказывает чудеса о том, как мы при помощи заговора вывели у него в доме крыс в течение одной ночи. Он клянется, что сам видел, как мой брат Эля что-то прошептал, – тогда крысы вылезли из своих нор и пустились под гору, к речке, переплыли ее и ушли куда-то далеко… Куда, он не знает…
4
– Здесь выводят мышей?
С таким вопросом к нам каждый раз приходят и просят, чтобы мы потрудились и пожаловали выводить мышей при помощи нашего заговора…
Но мой брат Эля – человек справедливый. Он не терпит лжи. Он говорит, что изгоняет мышей не заговором, а порошком. Есть у него такой порошок, от которого мыши разбегаются.
– Пускай будет порошок, пускай будет черт-дьявол, лишь бы избавиться от мышей!.. Сколько это будет стоить?
Мой брат Эля не любит торговаться. Он говорит, что за порошок ему причитается столько-то, а за труд – столько-то и столько-то. С каждым разом он, конечно, просит дороже. Он каждый день повышает цену. То есть не он, а моя золовка повышает.
– Если уж на то пошло, – говорит она, – если уж жрать свинину, так пускай по бороде течет. Уж если ты крысомором заделался, так загребай хоть денежки.
– Ну, а справедливость где же? А бог где? – вмешивается в разговор моя мама.
Но золовка Броха отвечает:
– Справедливость? Вот она где – справедливость! – и указывает на печку. – А бог? Вот где бог! – и хлопает себя по карману.
– Броха! – восклицает мать, заламывая руки. – Что ты сказала? Опомнись, господь с тобой!!
– Ну что ты разговариваешь с коровой?! – говорит мой брат Эля, расхаживая по комнате и теребя свою бороду.
У него уже изрядная бородка. Растет она, как на дрожжах. Он теребит ее, вот она и растет. Странно как-то растет. Вся борода почему-то на шее. Лицо чистое, а шея вся в волосах. Видали вы когда-нибудь такую бороду?
В другое время моя золовка Броха задала бы брату за «корову» такую взбучку, что у него бы в глазах потемнело. Но на этот раз она промолчала, потому что он сейчас зарабатывает деньги. Каждый раз, когда мой брат зарабатывает деньги, она начинает его уважать. Да и я становлюсь ей дороже, потому что помогаю брату зарабатывать деньги. Обычно она называет меня «голодранец», или «растяпа», или «гольтепа». Сейчас она обращается со мной ласково. Сейчас я у нее уже «Мотеле».
– Мотеле! Подай мне ботинки.
– Мотеле! Набери мне кружку воды.
– Мотеле! Вынеси мусор.
Совсем другое дело, когда зарабатываешь деньги!
5
У моего брата Эли есть один недостаток – он любит всего помногу: квасу – целая бочка, чернил – тысячи бутылок, порошка от мышей – полный мешок! Муж соседки, переплетчик Мойше, уже говорил ему: «К чему так много?» Но брат здорово отчитал его за такие слова.
Хоть бы запирали этот мешок куда-нибудь в шкаф. Так нет же! Все уходят и оставляют меня дома одного с мешком. Что же такого, что я на минуту сел на него верхом, как на лошадку? Мог ли я думать, что мешок лопнет и оттуда посыплется что-то желтое? Это и есть тот самый порошок, которым мой брат Эля выводит мышей. Он издает такой острый запах, что можно d обморок упасть. Я нагибаюсь, хочу собрать то, что просыпалось, но меня вдруг одолевает чихание. Мне кажется, если бы я втянул в нос полную табакерку нюхательного табаку, я и то не стал бы так чихать. Выбегаю на улицу – может быть, на воздухе перестану чихать? Куда там! Приходит мама и видит, что я чихаю. Спрашивает, что случилось. Но я не могу сказать ни слова в ответ, только «чхи!», и еще раз «чхи!», и снова «чхи!».
– Горе мне! Где это ты схватил такой насморк? – говорит мама, ломая руки.
Не переставая чихать, я указываю ей на дверь в дом. Она входит и тут же выбегает обратно, чихая еще сильнее, чем я. В это время приходит мой брат Эля и видит, как мы оба чихаем. Спрашивает, в чем дело. Мать указывает ему на дверь. Брат бежит в дом и сразу же выскакивает с криком:
– Кто это рас… Чхи! Чхи! Чхи!..
Я давно уже не видел моего брата Элю в таком бешенстве, как сейчас. Он бежит прямо на меня. Счастье, что он чихает… Не то он бы меня искалечил. Приходит моя золовка Броха и застает нас троих держащимися за бока и чихающими.
– Что с вами? Чего это вы вдруг расчихались?
Но что мы можем сказать? Мы не в состоянии слова выговорить. Указываем на дом, на дверь. Она бежит в дом и тут же вылетает обратно, красная как огонь, и нападает на брата:
– Что я тебе го… Чхи! Чхи! Чхи!..
Приходит наша соседка Песя-толстая. Она обращается к нам, но никто не может ответить ни слова. Указываем ей руками на двери. Она входит в дом и сейчас же выбегает:
– Что это вы такое сде… Чхи! Чхи! Чхи!..
Соседка размахивает руками. Приходит ее муж, переплетчик. Он смотрит на нас и смеется.
– Что это на вас вдруг напало такое чихание?
– Потрудитесь ту… Чхи! Чхи! Чхи! – говорим мы, указывая на двери.
Переплетчик входит к нам в дом и выскакивает обратно со смехом.
– Я уже знаю, что это такое! Я понюхал! Это – чеме… чеме… Чхи! Чхи!..
Он тоже хватается обеими руками за бока и чихает всласть. После каждого чихания он подпрыгивает, стоит минуточку на кончиках пальцев, снова чихает, подпрыгивает, снова чихает и так далее. Не проходит и получаса, как все наши соседи и соседки, все их дяди и тетки, все троюродные братья и сестры и их знакомые, – вся улица от края до края беспрерывно чихает.
Чего это мой брат Эля так испугался? Он, наверное, боится, как бы все чихающие не выместили на нем свою злобу. Он берет меня за руку, и мы, оба, чихая, бежим под гору, к его товарищу Пине.
Прошло не менее полутора часов, пока мы пришли в себя и смогли говорить по-человечески. Мой брат Эля рассказал всю историю своему товарищу, Пиня выслушал внимательно, как доктор выслушивает больного. Когда брат кончил, Ппня говорит ему:
– А ну-ка, давай сюда свою книгу!
Брат достает из бокового кармана книгу и передает Пине. Пиня читает на обложке: «За один рубль – сто. Способ из ничего, при помощи пяти пальцев, зарабатывать сто рублей в месяц и больше…»
Он берет книгу и швыряет ее в печь, прямо в огонь. Мой брат Эля вскакивает с места и тянется руками к огню. Но Пиня его останавливает:
– Спокойно! Не торопиться!
Минута-другая – и от книги моего брата Эли, помогающей зарабатывать «сто рублей в месяц и больше», остается лишь горсточка пепла. Только с одной стороны белеет клочок не успевшей сгореть бумаги. На этом клочке едва можно прочесть: «Че-ме-ри-ца…»
