Текст книги "Латинские королевства. Трилогия (СИ)"

Автор книги: Алексей Рюриков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 51 страниц)

Лены в Заиорданье особым спросом не пользовались, поскольку сельское хозяйство здесь страдало от набегов, да и велось в ограниченных районах и без особой прибыли. А денежные фьефы, производные от караванных пошлин и дани, статусом считались поплоше и зависели от колебаний экономики, представляясь нормальному рыцарю довольно сложной штукой, а доставались, с учетом необходимости воевать в пустыне с бедуинами или конвоировать там же купцов, нелегко.

По этой причине франков в княжестве селилось мало, об ассимиляции речь вообще не шла, и граница считалась проблемной.

* * *

Дамаск оставался «особым районом». Несмотря на приличную христианскую общину (в Дамаске и при эмирах существовали чтимые и известные храмы) и, пожалуй, самую заметную в регионе общину еврейскую (сравнимая существовала только в Хайфе, в том же Иерусалиме евреев проживало немного и до крестоносцев), большинство населения оставалось мусульманским (сунниты). В Леванте это был наиболее исламизированный город, некогда служивший Халифату столицей, чем сильно выделялся из общего ряда – в основном левантийские мусульмане приняли ислам не более 3–4 поколений назад, а зачастую и вообще впервые. Последнее касалось не только третьего сословия – сельджуки давностью исламских традиций похвастаться не могли, но и мелкие шейхи нетюркского происхождения – например, известная семья владык Шейзара, самый известный выходец из которой Усама ибн Мункыз прославился своими книгами, мемуарами в том числе, представляющими ценнейший исторический источник, происходила от легионера Иоанна Цимисхого, осевшего в завоеванной ромеями земле чуть больше века назад. Франков не хватало и на эти земли, отчего оставаясь доменом короны эмират жил своей привычной жизнью.

Сам город и прилегающие земли, после штурма и разорения быстро оправились и стали довольно лояльным филиалом Иерусалима.

Первым делом после победы, Балдуин I устроил там налоговые каникулы, освободив выживших горожан и их соседей от всех долгов по податям и налогов на следующий год. Диктовалось это не либерализмом, а нехваткой кадров, способных найти в разграбленной цитадели податные списки, прочитать их на арабском канцелярите, а потом еще и собрать с уцелевших. Да и ожидать серьезных поступлений сразу после осады не приходилось, а коронная доля от трофеев потерпеть год вполне позволяла.

Через несколько лет Дамаск расцвел. Упоминавшееся ранее смещение караванов в обход Алеппо, сделало город основным сухопутным хабом на левантийском отрезке Великого шелкового пути, а торговые связи и ремесленные промыслы тут сохранились, лишь порой сменив хозяев. Проблему представляли расплодившиеся более прежнего (отнюдь не спокойного в смысле криминала) времени разбойники, что стало следствием завоевания и бичом всего королевства. В «Робин Гуды» подались уцелевшие дружинники лишенных владений шейхов и эмиров, а порой и сами шейхи, сохранились прежние (не только бедуинские) банды, издавна промышлявшие грабежом купцов и паломников (любых религий), и к ним добавлялись порой проникавшие через границы небольшие отряды египтян или багдадцев. Впрочем, ничего нового и незнакомого в этом не было, то же самое происходило после любого завоевания, а последнее, тюркское – случилось не так давно. Дело привычное, да и зачистки банд Балдуином I ситуацию слегка облегчили. Усложняла ее разница в религии и происхождении с нынешним сюзереном, что вело к поддержке разбойников населением, особенно в селах, но близ Дамаска разгул криминала быстро начал мешать вполне коренному, ни разу не латинскому, зато прекрасно ориентирующемуся на месте бизнесу.

* * *

Тут снова нужно сделать отступление. Некоторые термины ныне не то чтобы неправильно приводятся – не точно воспринимаются. Вот, скажем, купец.

Расхожее представление о «купчине толстобрюхом», опоре среднего класса, занимающемся мирной торговлей и всячески претерпевающем от окружающих феодалов и разбойного люда, это уже век эдак XIX.

А для описываемых времен, образ вовсе другой. Купца торгующего за пределами города (или иного своего поселения), называть «купец со своим караваном» не очень точно. Правильнее называть современным устоявшимся термином «авторитетный бизнесмен со своей бригадой». Ну, для некоторых случаев – одинокий отморозок.

Внутригородские торговцы и ремесленники, начиная от определенного уровня, везде, за редким исключением, штатно считались даже не военнослужащими запаса, а прямо действующим резервом, держали под рукой оружие, а порой регулярно бродили патрулем в городской страже. Чтобы навыки не растерять. Да и мобилизовывались с завидным постоянством – как на защиту родного края от окружающих, так и в части крышующего сеньора, если у города таковой имелся. А уж во время торгового транзита, от разбойников (или на воде пиратов), купцы отличались только документом о статусе, а от рыцарей – облегченным вооружением и более слабой боевой подготовкой для регулярной войны.

* * *

Так вот, возвращаясь к теме. В землях Дамаска неорганизованный разбой, силами лоялистов и при полной поддержке короны, за несколько лет свелся к прежнему уровню, раздражающему, но привычному. А торговые потоки, наоборот, росли.

В городе имелись виконт и кастелян, назначенные королем управлять регионом, а с ними десяток рыцарей, кормящихся с «денежных фьефов», т. е. фактически с распределяемой виконтом части податей горожан, и сопровождающие сержанты. Виконт правил опираясь на городскую верхушку, поскольку других вариантов не имел, председательствовал в суде и собирал подати, кастелян следил за обороной, но в сущности, никто никому не мешал и присутствие латинян особо не ощущалось.

Для усиления латинизации, король по стандартной схеме, подарил некоторые земли церкви – но клириков в Заморье тоже насчитывалось не много, отчего и этот вариант в Дамаске работал слабо.

Перечисленное вполне устраивало горожан – властные структуры, по сравнению со временами турок резко уменьшились, король, в отличие от эмира, проживал в далеком Иерусалиме, отчего издержки содержания власти упали, а регулирование, наоборот, снизилось – виконты, не зная тонкостей управления огромным по средневековым меркам и чужим по всем параметрам городом, вмешивались в дела осторожно. Обычаи соблюдались, статус королевского домена избавлял от внутренних пошлин увеличивая прибыли, и город богател.

Городское самоуправление в Дамаске тоже имелось, но к приходу крестоносцев более слабое, чем в Алеппо или Антиохии. Определенный вакуум власти после смены правителя сыграл роль стимула и при франках местная коммуна увеличивала влияние, при полном согласии короны. Короля устраивали солидные регулярные налоговые поступления и лояльность огромного куска приграничных мусульманских владений, не требующие отвлечения резервов и внимания – пусть даже за счет снижения властной вертикали, установить которую все равно не факт, что вышло бы.

Кроме всего прочего, Дамаск, как и обычные держания, выставлял войско – 500 конных и столько же пехоты.

Минус заключался в том, что большей частью в Дамаске богатели мусульмане и евреи, причем в первую очередь за счет спада в Алеппо и привилегированного доступа к королевским портам, а финансисты еще и конкурируя с церковью в обороте заемных средств. Отчего Дамаск приобретал репутацию «логова жирующих и паразитирующих в ущерб христианам нехристей». Впрочем, на 1118 год последствий это не влекло, а в остальной части бывшего дамасского эмирата дела обстояли еще сложнее.

* * *

К северу от Дамаска, до границы с Антиохийским княжеством, простиралась лишь формально подвластная короне территория бывших вассальных Дамаску мелких эмиратов.

Походы Балдуина I лишили эти земли прошлых правителей, а новых просто не имелось. В двух самых крупных городах, Хаме и Хомсе, франки хотя бы постоянно присутствовали в виде королевских виконтов с небольшими отрядами, плюс довольно регулярно контролировалась дорога Дамаск-Хомс-Хама-Алеппо. В остальной части региона, во многих селениях латинян вообще видели один раз – при одном из походов по зачистке старых владельцев, и что там происходит толком никто не знал. Периодически наезжающие в аналог «полюдья» виконты собирали дань, но по малочисленности приданных дружин далеко от крупных городов они соваться не рисковали.

Балдуин I сделал несколько попыток создать из Хамы и Хомса графства, но впусте – графов не нашлось. Для колонизации требовались не рыцари-одиночки, но отряды способные поддерживать власть сеньора, а для претендентов, имеющих под рукой бойцов, в Заморье хватало более обжитых европейцами мест. В теории, земельный лен для рыцаря считался предпочтительнее денежного, а последний – куда солиднее, чем статус наемного рыцаря (башельера), служащего при сеньоре за плату и фьефа вовсе не имеющего. Но перспектива сунуться с малым отрядом в напрочь мусульманские края, где соплеменников в разумной досягаемости просто нет, никого не вдохновляла даже с учетом статусных бонусов, проще оказывалось дождаться смерти (а смертность, повторюсь, была высокой) владельца фьефа пообустроенней и получить выморочный удел.

* * *

Структура власти во всех образованиях сложилась примерно одинаковая.

При короле, князе или графе существовал коннетабль, «зам по боевой», высший после короля военный чин, в отсутствие сеньора командующий войском, собирающий рыцарское и остальное ополчение, и вообще ведающий армейскими вопросами. Ему же подчинялись королевские кастеляны (военные коменданты городов, коронных доменов или замков). Армейским вопросом считалась и разверстка ленов, из которой исходили в требованиях вассальной службы, а также иных держаний, обязанных выставлять бойцов помимо рыцарей. Потому коннетабль как раз занимался «разделом поместий в землях сеньора», определяя границы земельных фьефов и ведая землемерами – для того времени функция наиважнейшая. Будучи лицом важным не только для короля, но для всех сословий, коннетабль обычно являлся вторым лицом в домене.

Маршал считался помощником коннетабля, отвечал за «расстановку отрядов армии», поверку оружия и лошадей у мобилизованных (выступать они обязаны были со своими), а также обеспечение конским составом короны – что в Заморье, где лошадей толком не разводили, представлялось делом особым. Он же заведовал постройкой крепостей и – видимо, для компенсации забот – дележом трофеев на поле битвы.

Следующим шел сенешаль. Принято отмечать, что «сенешали Иерусалимского королевства не достигли выдающегося положения, как во Франции», но мы, по сложившейся традиции, эту загадочную фразу уточним. Сенешаль это управляющий личным доменом короля, собственно всеми коронными владениями. Этакий глава королевской администрации, на современный лад.

В Заморье не требовалась «война за централизацию» и собственный домен не играл резко противостоящей вассальным землям роли, почему и сенешали чрезмерного влияния не имели. Наоборот, тут король всеми силами стремился раздать фьефы, найти бы способных удержать и отслужить.

При всем том, сенешаль руководил по хозяйственной линии всеми коронными замками, городами и прочими субъектами предпринимательства, именно ему подчинялись виконты (гражданские наместники в городах), в его руках находились королевские финансы.

А еще сенешаль замещал короля в Высшей курии, теоретически представлявшей собой собрание всех феодалов, в котором король выступал лишь «первым среди равных», этакий прообраз парламента и верховного суда.

* * *

На практике роль курий в разных странах оказалась различной, если в испанских королевствах она и впрямь почти сразу стала влиятельным органом, то во Франции и Англии ее значение менялось. На начало XII века – это скорее довольно формальное учреждение, а концепция ограничения королевской власти более прогрессивная теория и лозунг, чем реальность, хотя и поддерживаемая рыцарским сословием, и имеющая, как мы знаем, большое будущее, в той же английской Хартии вольностей. Но всего этого сеньорам еще только предстояло добиться.

Готфрид и Балдуин Булонские правили самодержавно, как по объективным причинам (постоянные войны, враждебное окружение и непрерывная потребность франков в поддержке короны, наибольшие финансовые ресурсы), так и по моральным – короли выступали защитниками Святой земли, собственно, цели всей затеи и паломничества, подчинялись римскому папе, отчего советоваться считали излишним. При первых королях Высшая курия оставалась лишь судом равных и верховным судом, разбирая споры и тяжбы между рыцарями или пересматривая решения нижестоящих судов. Церковные иерархи в курию еще не входили, а практически и «суд равных» по усмотрению монарха мог ограничиться участием короля и трех любых его вассалов – для кворума этого хватало.

* * *

Для Балдуина II ситуация выглядела иначе. Он унаследовал корону не по степени родства, но по сложившемуся обычаю передавать наследство ближайшему родственнику, проживающему в Заморье, фактически по выбору сеньоров, да и происхождение имел куда проще.

Первые два правителя, без сомнения относились ко всем известной знатнейшей аристократии. Их отец Эсташ (Евстахий в ранних переводах) Булонский, как ранее упоминалось, завоевывал Англию с Вильгельмом Бастардом, нес знамя герцога в битве при Гастингсе, на известном гобелене из Байе про эту битву, где изображен эпизод с Вильгельмом, снимающем шлем, дабы показать, что жив и вернуть уверенность дружине – Эсташ тычет в вождя рукой, привлекая внимание окружающих.

Притом верность старшего Булонского, Бастард грамотно обеспечил залогом – во время «битвы за Англию», сын Эсташа (старший, тоже Эсташ, или Готфрид – спорно, но один из них) находился в заложниках у Вильгельма. Что ничуть славы братьев Евстахичей не убавляло, наоборот.

Балдуин де Борг таким происхождением и личной известностью похвастаться не мог, зависимость от вассалов имел большую, без коллектива править не смог, первый большой сбор ему пришлось устроить уже через два года после коронации… но об том мы поговорим в свое время, а пока вернемся к администрации.

* * *

Гофмейстер управлял церемониалом, присягами вассалов и вассальными договорами, канцлер ведал составлением хартий и внешними сношениями.

Ниже уровнем стояли камергеры, управляющие резиденциями сеньора, виконты и кастеляны (порой по нехватке кадров, эти должности совмещали), а низший слой чиновников занимали бальи (счетов, «фундука» – смотрящие за рынками, «цепи» – таможенники, и т. д.), и ряд прочих – причем от бальи и ниже часто назначались из третьего сословия.

В сущности, для своих условий, схема власти оказалась вполне устойчивой и эффективной, не хватало, в очередной раз, только людей.

* * *

Система феодов мало отличалась от европейской, тяготея скорее к норманнской Англии, выделялся разве что статус женщин.

По причине дефицита франкских женщин – а их в королевстве было куда меньше, чем мужчин, дамы стали в некоторой степени «королевским активом».

В первую очередь, это касалось вдов. Вдова не могла вновь выйти замуж без разрешения короля под угрозой лишения своего фьефа. Ей позволялось искать себе нового мужа (устраивающего сеньора) самой год и один день, по истечении чего король предлагал ей на выбор троих кандидатов. Если же она отказывалась выходить замуж за одного из претендентов, то теряла свое право на доходы от фьефа, который король передавал другому, а иногда и на воспитание детей. Вдов хватало, отчего король практически всегда имел под рукой обустроенный лен, которым мог наградить верного человека без какого-либо ущерба или проблем для себя.

Для третьего сословия правила были мягче, но нечто подобное имело место и там, в среде патрициата, имеющего земельные держания, обремененные повинностями в пользу сеньора.

Права детей оставались неприкосновенными до дня, когда старший из них становился совершеннолетним, т. е. новый муж вдовы получал, по сути, лишь регентство.

Что же до дочерей, то в случае наличия у них наследственного фьефа, мужа им тоже искал сеньор.

* * *

В целом, к 1118 году Иерусалим избежал внутренних волнений, система фьефов и администрация обеспечивала постоянный военный набор и сравнительно эффективную управляемость, а подданные пока сохраняли лояльность, включая мусульман.

Интерлюдия

Средневековый кредит.

Странным образом, эта тема у нас (за рубежом разобрали ее давно, и нынче просто упоминают мимоходом) несколько запутана. Бытуют представления, что кредита в Средневековье было мало, взимать проценты запрещала церковь, а займодавцами были только евреи, которым можно было брать процент. Это в сущности, не то чтобы не так, вопрос уровня и цены.

Займы были распространены в раннем Средневековье повсеместно, а основным займодавцем были монастыри, аббатства и прочие церковные «хозяйствующие субъекты», вплоть до понтификов.

Взимание процентов церковью запрещалось, но… «Пастырь твой, увещевает тебя не брать роста, сам он при этом или не берет роста, или же берет» (Блаженный Августин).

I Вселенский Собор запретил взимать проценты клирикам, отметив, что таковых много: «Поскольку многие причисленные в клир, любостяжанию и лихоимству последуя, забыли Божественное писание, глаголющее: сребра своего не давай в лихву; и, давая в долг, требуют сотых; судил святый и великий Собор, чтобы, если кто, после сего определения, обрящется взимающий рост с данного в заем, или иной оборот дающий сему делу, или половиннаго роста требующий, или нечто иное вымышляющий, радя постыдной корысти, таковый был извергаем из клира, и чужд духовнаго сословия».

В 1139 году Второй Латеранский собор запретил лихву вообще всем: «Кто берет проценты, должен быть отлучен от церкви и принимается обратно после строжайшего покаяния и с величайшей осторожностью».

Но все это церкви стать крупнейшим ростовщиком того времени, вовсе не мешало. «Оказывая благодаря своим крупным накоплениям кредит королям и сеньорам, церковь не брезгала и мелкими ссудами», а запрет процентов служил предлогом для борьбы с неумелыми конкурентами, поскольку каноническое право нашло всем известные пути обхода запрета. Самый простой – проценты изначально приписывались к долгу.

Запрет формально поддерживался, почти каждый собор и многие папы его подтверждали с завидной регулярностью, и для клириков особенно. Из чего вывод, впрочем, следует один – никто не прекращал доходное занятие. Позже отцы церкви смягчились, процент дозволив, но ограничивая его размер разумными рамками.

* * *

Евреи тоже выступали займодавцами, но следует различать сферы приложения.

Монастыри занимали место современных банков, т. е. давали деньги по формальным договорам, с понятным и прозрачным обеспечением и традиционным для своего времени процентом, на известных условиях. При этом споры по долгам регулировались церковной подсудностью, которая в общем-то, на тот момент представляла передовое право, как материальное, так и процессуальное.

Евреи занимали место нынешних микрофинансовых организаций типа «быстрозайм» и ломбардов, деньги давали по-всякому, обеспечение брали далеко не любое и часто по непростым схемам, а процент у них был дикий – как, собственно, и сейчас в микрозаймах. При этом, суммы кредита – опять же, как и нынче – не обязательно были микро, они всякие могли быть.

Монастыри, скажем, вполне могли принять в залог рыцарский лен, как то много в исторических романах из рыцарской и крестоносной жизни описывается. Часто, кстати, не в залог, а в РЕПО, когда рыцарь передавал лен в обмен на кредит, монастырь оставлял себе все доходы с лена (но при том нес не все повинности), ну а по возврату кредита лен возвращался.

Собственно, тогдашняя теория права вообще склонялась к тому, что заем это продажа с правом выкупа.

Для евреев такие залоги смысла не имели, поскольку к лену они подступиться не могли ни в каком случае и ни при какой схеме. Да и остальной оборот земли тоже часто для евреев был ограничен, и ее залог для них смысла не имел. Вот движимое имущество в заклад, или поручители… ну или «способы, не предусмотренные гражданским законодательством», как в классике про венецианского купца, их на самом деле много было.

У монастырей, исходя из озвученного, рисков невозврата наблюдалось куда меньше, а способов добраться до должника значительно больше.

Система монастырей имела внутренние связи и авторитет по всему христианскому миру, и потому найти неплательщика и вытрясти долг могла. Идея кинуть церковь не то чтобы не возникала – редко кончалась успешно. Касалось вышеперечисленное не только обычных подданных, но и сеньоров, за просрочку платежа церкви (или связанным с нею лицам) можно было и отлучение заработать. Даже орден Иоаннитов как-то раз нарвался на анафему от папы, причем за неисполнение кредита на тогдашнем МБК (межбанковское кредитование) по сути.

Евреи – в таких масштабах принудить к возврату займа не могли, отчего их кидали значительно чаще и проще, что закладывалось в процент и обеспечение. Потому сами по себе, евреи собственно, вообще очень редко этим бизнесом занимались – кто бы им возвращал? Зато процветали под крышей сеньора. Между XI и XIII вв. еврей-ростовщик, это как правило номинал феодала, а право иметь евреев-ростовщиков в своем городе – ценная привилегия. Вот феодал (или город) и заставляли должников с евреями расплачиваться, как Венеция с Шейлоком, у Шекспира. Но без особой прозрачности и с рисками любых судебных решений.

Тот же «Венецианский купец», прекрасный пример.

Шейлок, конечно, квинтэссенция образа «жида-ростовщика», о чем Шекспир многократно и неполиткорректно нам рассказывает, но… давайте вспомним, что заем Шейлоку, вообще-то, в срок не вернули. Причем без серьезных оснований. И соглашение о причитающейся ему неустойке, в суде изначально признавалось законным, как и его право ее получить. А вот итог печален, сперва ростовщика лишили обеспечения, а затем вместо возврата займа, отобрали его имущество и креститься заставили. В данном случае, кредитор, может, и сам виноват, надо было деньгами брать и условия договора прописывать грамотнее, но итог-то один – в споре заемщика и кредитора, кинули кредитора по признанному всеми бесспорному обязательству.

Думается, посмотрев на сие, соседский Шейлоку ростовщик процент по займам поднял, закладывая в него риски.

Монастыри, кстати, регулярно евреев из бизнеса вытесняли, как экономически – предлагая лучшие условия, так и административными методами.

* * *

Первоначальный капитал у монастырей образовывался с пожертвований и собственной деятельности. Вставал естественный вопрос о его инвестировании, поскольку тратить монахам столько, сколько собирали, просто не удавалось. Но выбор инструментов для вложения был ограничен. Заем под процент, с залогом земли – считался лучшим. При этом речь шла не только о деньгах, в аббатствах скапливались и сельхозпродукты, инвентарь, семена, скот и прочие нужные вещи, которые передавали в займ как бы даже не чаще.

Ставки у монастырей и меж купцами (что тоже дело обычное) в общепринятой норме варьировались от 20 до 50 процентов годовых, а у хорошего кредитора надежному заемщику и меньше. Тамплиеры, забегая вперед, порой и под 4 % ссужали отправляющихся в Палестину, но это льготная целевая программа.

А у ростовщиков (в основном и впрямь упомянутых евреев) ставки начинались от 100 % годовых. Повторюсь – никакой особой этнической злобности в этом не было, от завышения сами ростовщики проигрывали конкуренцию, оставляя себе лишь ненадежных заемщиков, неспособных получить кредит у солидных людей – чем повышали риски. Но меньшую маржу статус не позволял.

Неустойка же за невозврат или просрочку, в отличие от экзотичного фунта мяса у Шейлока, как правило составляла двойной размер долга (тело плюс проценты). Солидно, но в общем-то, справедливо – по тем временам поди еще должника сыщи.