Текст книги "Кубинец (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 16 страниц)

**Arriba, dormilón – Вставай, соня.

***¿Dónde estabas, idiota? ¿Qué te pasa? ¡Te dije a las siete! – Где ты был, идиот? Что с тобой? Я же тебе в семь сказал!

****Pues qué bien. ¡Vamos! Limpia esto. Luego ordena los frascos. Y después… – Отлично. Пошёл! Убирайся. Потом расставь банки по местам. А потом…

*****¿No comes carne? – Ты не ешь мясо?

******¡Para! ¡Ahora mismo! – Перестаньте! Сейчас же!

*******– ¿Este tipo tartamudea?… – Parece que sí. Vámonos. – Этот парень заика?… – Похоже на то. Пошли.

Глава 4

Альварес был настоящим капиталистом. Ничего, что мелким, но принципы блюл. Мне он платил ровно столько, чтобы хватало на скудную кормежку, и, при известной сноровке, на одежду, прикрыть срам. Так что в моей хибаре даже местные летающие прусаки – тараканы-кукурачи, не селились. Им у меня просто нечем питаться. Что там у аптекаря было с Люсией, я пока не разобрался. С одной стороны, она грамотная и с характером. В принципе, читать здесь умеют многие. Но уметь работать с документами – это уровень повыше. Но почему она терпела домогательства аптекаря, а не ушла в другое место? Судя по кое-каким намекам, дело было в долге. Сколько, за что – не знаю. Моего испанского для таких вещей пока не хватало.

И посетителей он очень чётко разделял – одним кланялся, разговаривал, заискивая, на других внимания не обращал. Даже за пользование телефоном – большой редкостью в бедном районе, требовал деньги.

Очередное нападение Альвареса на Люсию случилось ближе к концу работы, ровно через месяц, как я очутился в Гаване. Я имитировал уборку, время от времени шелестя веником по полу. Тут самое главное – не показывать, что освободился, постоянно изображать бурную деятельность. Тогда и придирок будет меньше. Вдруг из кладовой, в которой хранились лекарственные компоненты, послышалась возня. Уже привычное «Basta!» эффекта не возымело. Треснула ткань, аптекарь что-то отрывисто сказал, на что получил ожидаемое «No!». Упала коробка, но атака продолжалась. Мулатка как-то совсем уж жалобно пропищала ¡Déjalo ir!' – требовала отпустить, но, видать, сбавить обороты у распаленного мужика не выходило. Вдруг вспомнил ту самую камеру, куда нас напоследок напихали как селедку в бочку – многие там вот так беспомощно попискивали, умоляя отпустить.

Что делать? Подождать, пока всё кончится? Но слишком уж жалобной и бессильной была последняя реплика. Никто её не отпустит. И дело даже не в насилии – оно отвратительно, но переживаемо. Речь о рубеже. Преодолей его Альварес, и решит, что имеет право. Аптекарь это понимает. И девушка понимает. И аптекарь понимает, что девушка понимает. Пожалуй, стоит вмешаться. Понятно, на чьей стороне. Лишним будет вспоминать, кто ко мне был добр.

Я тихонечко прошел мимо, в основной зал, краем глаза заметив широкую спину аптекаря, полностью закрывавшую Люсию от моего взгляда. Вроде меня никто не услышал. Резко открыл входную дверь, так что колокольчик жалобно тренькнул, покашлял для уверенности, и убежал на улицу. Мне мешкать нельзя, за несколько секунд надо добраться до черного хода. Там я сделаю вид, что только что выносил мусор.

Даже если будет пожар или наводнение, даже если Альвареса парализует – услышав колокольчик, он поползет в зал, чтобы не пропустить клиента. И сейчас, как бы не стучала ему в виски похоть, аптекарь всё бросил и пошел. Пока он там разберется, Люсия успеет ускользнуть.

Я вернулся с черного входа, производя побольше шума. Прошел по коридорчику, осторожно выглянул из-за стеллажа. Люсия стояла, прислонившись к стене, её плечи дрожали. Одной рукой она придерживала разорванное на груди платье, другой закрывала лицо. Из-под пальцев просачивались тихие всхлипывания, будто голодный котенок из последних сил просит поесть.

– Lucía, ven co… conmigo (1), – вполголоса позвал я ее.

Она непонимающе посмотрела на меня, и я помахал рукой. Девушка кивнула и пошла за мной. Куда её спрятать? Да в том подвале, где я очнулся. Туда Альварес ходит крайне редко. А если на дорогу бросить… да хотя бы швабру, точно не сунется.

– Espera, vu… vuelvo pronto (2).

Она кивнула, мол, буду ждать. И я вернулся наверх.

* * *

Пропажа Люсии обошлась мне в пару внеочередных тумаков. Но злость на аптекаря никуда не делась. Если раньше он просто вызывал гадливость, то теперь у меня при воспоминании о нем появилась ненависть. О, это очень мощное чувство. Оно завладевает тобой, направляя мысли вполне в конкретное русло. Ничего, будет и на нашей улице праздник. Я ведь фармацевт получше Альвареса, а местная кухня с обилием перца, чеснока, и прочих приправ делает вмешательство в чужой организм совсем простым. Ведь всё в природе лекарство, и всё – яд. Важна только дозировка. Так что Аугусто Сальваторе Мигель Альварес, скоро твоя спокойная жизнь кончится. Что делать – я знаю. И умею. Рука не дрогнет.

Альварес еле досидел до конца рабочего дня, что на него совсем не похоже. Закрыл парадный вход и милостиво доверил мне запереть черный. Пошел заливать горе, не иначе. Аптекарь частенько вечером срывался в штопор, утром приходя бледноватым и с запахом перегара, который он тщетно пытался замаскировать мятным полоскателем.

Я зажег в кладовке спиртовку и набрал в джезву с гнутым краем воды. Люсия кофе любит, заваривает по несколько раз в день. Пить чай на Кубе дороже, так что все поголовно хлебают горькую черную жижу – добавлять молоко, или даже желтый тростниковый сахар не все могут себе позволить. Но у нас не тот случай – и зерна крепкие, не битые, и обжарены так, что получается ароматный напиток, а не взвесь угольной пыли. И мельничку мулатка наверняка из дома притащила – от скряги Альвареса такой заботы о своих работниках не дождешься.

Кофе заварился быстро, я налил его в чашку и понес в подвал. Может, пенка не такая, не знаю. Вряд ли это сейчас важно.

Люсия сидела на том же ящике, где я ее и оставил. Встрепенулась, когда я дверь открыл, но сразу успокоилась, увидев, что я один.

– Ушел? – спросила она.

– Да. Это тебе, – протянул я чашку. Голос мой внезапно стал хриплым, и даже заикаться специально не пришлось.

Она вздрогнула, медленно подняла голову. Её глаза были красными и опухшими, по щекам текли дорожки слез, оставляя грязные разводы на смуглой коже. Разорванное платье она скрепила булавкой, и я постарался быстрее отвести взгляд от мелькнувшей в прорехе тяжелой груди с большими черными сосками. Нижнего белья Люсия не носила – видимо, не могла себе позволить.

Девушка взглянула на кофе, потом на меня. В её глазах на мгновение промелькнуло удивление. Она осторожно взяла чашку, её пальцы слегка дрожали. Отпила глоток, потом ещё один. Её плечи чуть расслабились. Она вдохнула аромат.

– Gracias, Luis, – прошептала Люсия тихо. – Gracias, muchacho. Ты… ты хороший.

Я лишь кивнул. Что ей сказать? В такие моменты лучше помолчать. Я просто стоял рядом, чувствуя, как постепенно возвращается к ней спокойствие, как запах кофе растворяет её страх. Она допила напиток, поставила чашку на пол. Её взгляд стал более осмысленным, а лицо приобрело прежнюю упрямую решимость. Потом она посмотрела на меня, слегка улыбнулась. Её рука, тёплая и мягкая, неожиданно легла мне на макушку и осторожно погладила волосы. Этот простой жест, полный материнской или старшей сестринской заботы, был настолько непривычен, настолько нежен, что я почувствовал, как что-то внутри меня оттаяло.

– Луис, – сказала она, понизив голос, почти до шёпота. – Мне нужно одолжение. Очень важное. Но никому не говори. Пожалуйста.

Я кивнул. Если только это не разгрузка пары вагонов с цементом. На такое у меня просто сил не хватит.

– Я сама не могу, – показала Люсия на платье и виновато улыбнулась. – Пока приведу себя в порядок… Надо одному человеку отнести записку.

– Хорошо, – кивнул я. – Давай.

– Это на Ведадо. Ты знаешь, где это?

– Sí… конечно.

Изучение окрестностей – еще одно мое вынужденное увлечение. Мелкие поручения Альвареса дали мне знание нашей округи. Но Ведадо – это другое. Это край богатых американцев и местных толстосумов. Там огромные магазины, ездят большие блестящие автомобили, и полиция возле каждого фонарного столба. И идти туда… далековато.

Она быстро отвернулась, полезла в одежду – и через секунду сунула мне в ладонь маленький, сложенный вчетверо, клочок бумаги. Он был тонкий, почти невесомый, и еще пару секунд хранил тепло ее тела.

– Ведадо, Кайе Хэ, дом тридцать семь, квартира один. Запомнил?

– Sí… Sí, – я кивнул. – Знаю. Но лучше расскажи, как идти.

– От нас выходи на Пилар, потом повернешь на Кальсада де Инфанта, дойдешь до авениды Карлоса Третьего. Дальше налево и до Кайе Хэ, там направо.

Снова изобразил китайского болванчика. Пожалуй, этот маршрут короче того, что представлял себе я.

– Только осторожно, Луис. Там живет Педро. Скажешь, что от меня. Просто отдай и сразу уходи. Если будет ответ… Пожалуйста, это важно! Я твоя должница!

* * *

Выйдя из аптеки, я сразу нахлобучил панаму – жара. Хотя тело Луиса всё ещё было слабым и болезненным, я почувствовал странный прилив сил. Пошел по Пилар, выбрав теневую сторону. Кто же этот Педро? Вряд ли любовник – записочка не появилась на свет при мне, а была заготовлена. И почерк не Люсии – естественно, я развернул ее в подворотне и посмотрел. Ничего там такого, какой-то Пабло привезет товар в пятницу на старое место. Скорее всего мулатка – обычный почтальон. Может, у нее подработка такая. Пара песо за доставку письмеца на дороге не валяются.

Первоначальный энтузиазм быстро выветрился. Сил откровенно не хватало. Путь до Ведадо оказался долгим и утомительным. Сначала я шёл по знакомым улицам, где дети играли прямо на дороге, а из покосившихся лачуг доносились запахи готовящейся еды и крики домохозяек. Мои сандалии поднимали тучи красной пыли, а солнце неумолимо жгло. Каждый шаг давался с трудом, и я чувствовал, как пот стекает по спине, а мышцы ног дрожат от напряжения. Появились москиты.

Постепенно кварталы менялись. И люди тоже. На пересечении Инфанты и Карлоса Третьего мне пришлось пропустить группку студенток в белых блузках. Девушки просто учатся! Для меня это как сказка. Автомобилей на улицах становилось всё больше, они блестели на солнце, а их водители сигналили, требуя уступить дорогу. Я чувствовал себя пришельцем из другого мира, случайно попавшим на край этого благополучного оазиса. Пешеходы здесь двигались иначе – размеренно, спокойно, без суеты.

Кайе Хэ оказалась широкой, обсаженной деревьями улицей, где фасады были отштукатурены и выкрашены большей частью в пастельные тона. Таблички с номерами домов попадались редко, некоторые скрывались за густыми кустами или коваными воротами. Я несколько раз прошёл мимо, сверяя адрес на записке с номерами на стенах, пока не нашел нужный. Дом тридцать семь. Он не выделялся ничем особенным. Обычный двухэтажный особняк, хоть и довольно старый. Таких тут десятки. Но это не дом с квартирами! Деревянные ставни были закрыты, входная дверь – массивная, из темного дерева, с бронзовым молотком. Лусия сказала «квартира один», но это не много давало. Таблички на двери не было. Но я уже устал. Не до поисков. Подойду и узнаю. За спрос денег не берут.

Я поднялся на крыльцо по трем мраморным ступеням. Постучал. Сначала тихо, потом чуть громче. Ничего. Подумал, что здесь никого и собрался обойти дом: сзади точно должен быть вход для прислуги, может, там кто есть. Но когда я уже спустился, раздался тихий щелчок, и в двери приоткрылось небольшое, узкое отверстие, затянутое сеткой. Я не видел никого, но чувствовал на себе чей-то пристальный, оценивающий взгляд.

– ¿Sí? – послышался глухой мужской голос.

– Мне… мне к Педро, – выдавил я, старательно заикаясь. – Я… я от… от… Люсии.

Пауза затянулась. Будто незнакомец внутри никак не мог вспомнить, Педро ли он. Обидно будет, если я прогулялся просто так – не меньше часа я шагал по жаре. Наконец, снова щелчок, и щель закрылась. На мгновение я подумал, что меня прогнали, но затем услышал тихий скрежет, и массивная дверь медленно, с легким стоном, отворилась, открывая взгляду вторую, металлическую, створку, которая сразу же откатилась в сторону. У них тут что, ювелирная лавка на дому? Как в банк запускают.

Внутри было гораздо прохладнее, чем снаружи, и царил полумрак. Пахло старой бумагой, табаком и чем-то неуловимо металлическим, как в слесарной мастерской. Перед глазами ещё некоторое время плясали жёлтые пятна от яркого солнца. Я шагнул дальше. Вторая дверь тут же закрылась за моей спиной с глухим стуком, отрезая путь к отступлению. Я оказался в узком проходе, напоминающем тамбур.

Наконец, впереди распахнулась ещё одна дверь, и из темноты вышел мужчина. Натуральный колобок: невысокий, широкоплечий, с внушительным животом, нависшим над брючным ремнём как тесто из квашни. Педро, или кто это, не дурак поесть – пуговицы на тонкой белой рубашке держатся из последних сил. Не хватает буквально пары бифштексов, чтобы они улетели, не выдержав нагрузки. Лицо круглое, на лбу капельки пота. Густые черные усы скрывали верхнюю губу. Глубоко посаженные глаза, карие, как и у большинства местных, смотрели с какой-то усталостью. Или подозрительностью.

Он не сказал ни слова. Просто протянул руку, ожидая. Я медленно достал записку, зачем-то разгладил её и передал ему. Толстяк осторожно взял её двумя пальцами, поднёс почти вплотную к глазам, зрачки забегали по сторонам. Выражение его лица не изменилось, но он едва заметно кивнул, словно подтверждая собственные мысли. Он медленно сложил записку, убрал её во карман брюк.

Затем он поднял на меня глаза и начал говорить. Быстро. Слишком быстро для моего ещё неокрепшего испанского. Слова сливались в неразборчивый поток, и я уловил лишь обрывки: «важно», «осторожно», «ждать». Я стоял, беспомощно моргая, пытаясь ухватиться хоть за какой-то смысл, но не мог.

– Señor, p-p-por fa-a-avor, – прервал его я. – ha-ha-ble de-de-d-d-d…

– ¿Despacio? (3) – догадался он.

Он вздохнул, нахмурился сильнее. Достал из кармана другую записку – точно такой же сложенный вчетверо, клочок бумаги. Протянул мне. И заговорил медленнее, как я и просил. Простыми словами. Так говорят с детьми или умственно неполноценными.

– Esto… importante, – сказал он, понизив голос, и указал на записку. – Para ella. Si policía… – он сделал резкий, отсекающий жест рукой, проведя ею по горлу, а затем сжал кулак и разжал, изображая разрывание. – Entiendes? Destruir. Inmediatamente.

Я напрягся. «Полиция». Это слово я знал. И жест. Порвать. Да и остальные слова понятны – если поймают, уничтожить записочку. Ох, куда же ты меня втянула, Люсия? Кто это? Бандиты? Контрабандисты? Революционеры-подпольщики? Холодная волна пробежала по спине. Я почувствовал липкий страх, такой знакомый за последние годы. Меня втягивали в какую-то опасную игру. Я был всего лишь несчастным аптекарем, убитым в лагере, а теперь оказался мальчиком на побегушках у каких-то гаванских заговорщиков. Но выбора, как всегда, не было. Я взял записку, ощущая её неожиданный вес в руке.

– Sí, señor, – прохрипел я, стараясь выглядеть как можно более понимающим.

Педро кивнул, его взгляд стал чуть менее усталым. Он махнул рукой в сторону двери, которую я уже прошел. Это было приглашение уходить. Я развернулся, но вдруг он остановил меня:

– ¡Esperar!

Я обернулся, и он выудил из кармана бумажник. Достал купюру и молча подал мне. Пятерка с суровым профессором Максимом. И то хлеб, не напрасно ноги бил. Толстяк махнул рукой, показывая, что теперь точно всё. Я быстро вышел, чувствуя, как вторая, металлическая, дверь скользнула за моей спиной, а затем глухо захлопнулась и основная. Я снова оказался на залитой солнцем улице, сжимая в руке новую записку, которая жгла ладонь.

Ощущение тревоги не покидало меня. Я шёл, пытаясь осознать, во что я ввязался. Я, Симон Григорьев, уже не сильно молодой аптекарь из Одессы, переживший газовую камеру, теперь бегал с секретными посланиями по Гаване пятьдесят восьмого года. Куда нести записочку? Впрочем, адрес Люсии мне неизвестен, инструкций, что делать с возможным ответом, она не давала.

Пошёл назад той же дорогой и старался не обращать внимание на полицейских. Впрочем, для них я точно был невидимкой. Никому из них не пришло в голову останавливать парня в драной одежде и спрашивать, не несет ли он каких тайных посланий. Чем дальше я отходил от Ведадо, тем меньше оставалось лоска и кичливости. Дома становились ниже, магазины – проще, людей на тротуарах – больше.

И вдруг, завернув за угол, я оказался посреди толпы. Как называется эта улица? Довольно широкая, но сейчас на ней тесно от идущих куда-то людей. Сотен пять, не меньше. Они шли плотной массой, занимая всю проезжую часть, скандируя что-то, поднимая вверх самодельные плакаты и флаги. Красные, чёрные, синие. Мой взгляд упал на один из плакатов с надписью крупными, неровными буквами «¡ABAJO BATISTA!». Долой Батисту.

– ¡Oye, chico, vamos! – крикнул мне один из идущих, потрясая тем самым плакатом.

Конечно, теперь еще с вами идти, будто за день не набегался. Нет, вливаться во все это не было никакого желания. Я остановился, прижатый к стене, наблюдая. Надо пропустить их и идти дальше. Там дома можно поужинать рисом и фасолью. Или даже купить в лавке мясника фарш и поджарить пару котлеток. Во рту быстро набралась слюна. Да уж, когда вечно голоден – даже если не сильно, то просто, думаешь в основном о еде. И мне как-то не очень интересны эти борцы с Батистой. Пойду лучше к себе.

(1) Люсия, пойдем со мной

(2) Подожди, увидишь… Я скоро вернусь.

(3) Медленно

Глава 5

Утром я собрался побыстрее, чтобы отдать ответное послание Люсии. Хотя позавтракать остатками вчерашнего пиршества не забыл. Котлеток, сделанных из фунта говяжьего фарша, конечно, не осталось. Вечером они исчезли мгновенно. Возможно, я их недосолил, или не довел до готовности – ерунда. Просто так хотелось мяса… Дорвался. Впитались с шумом в пищеводе, в желудок ничего не попало. Если за такой королевский ужин надо будет еще раз побить ноги до Ведадо – только намекните.

Как ни спешил, пришел последним. Люсия сегодня в другом платье, с турецкими огурцами. На щеке синяк, который она не очень умело припудрила. Мне досталась короткая улыбка и вопрос, заданный шепотом: «¿Bien?». Кивнул, что да, успешно. Но когда полез в карман за записочкой, она махнула рукой, мол, потом. И вовремя. Из своей каморки вышел Альварес, и тут же гаркнул: «Люсия! Ко мне!». Посмотрел на меня, и дал первое за день ценное указание: «А ты, бездельник, иди мыть пол!». А я что? Схватил швабру и приступил к работе, обойдя начальника по широкой дуге, чтобы у того соблазна стукнуть не было.

Выглядел аптекарь не очень хорошо. Точно бухал вчера. Вряд ли он успел протрезветь до конца – такой мощный перегар не замаскируешь никаким ополаскивателем, даже самым ядреным. Глаза красные, на щеках какой-то болезненный румянец с синюшным оттенком. Наверняка у Альвареса проблемы с артериальным давлением, но кто я такой, чтобы переживать за гада?

Как ни странно, день прошел спокойно. К обеду аптекарь приобрел божеский вид, но особой активности не проявлял. Может, глотнул рюмочку, чтобы здоровье поправить. Так и просидел целый день в зале. Рецепты все складывал в стопку, отвечая покупателям скупым «Mañana». Меня он почти не трогал. Наверное, лень было вставать. Или кричать. Всего-то пару раз я приносил ему кофе. Уж лучше бы просто воду пил, от кофе давление поднимается, сердце разгоняется, а похмелье соответственно – затягивается.

Люсия мою помощь накануне оценила – принесла кесадилью с сыром и зеленью. И поцеловала в щеку. Приятно, конечно, но я бы променял еще на одну кесадилью. Эта, на мой взгляд, совсем маленькая была, даже распробовать не успел. Есть хотелось постоянно.

Естественно, я предложил свою помощь в доставке писем по Гаване, но пока мулатка ничего определенного не обещала. Конечно, если она сама зарабатывает на этом песо-другой, то зачем ей делиться с уборщиком?

* * *

Я все больше привыкал к новому телу, сживался с ним. И все больше оно меня не устраивало. Тощий подросток восемнадцати лет, на грани истощения. Вчера двухчасовая прогулка меня чуть не доконала. Когда ты молод, то такие расстояния вообще не в счет. А мне пришлось останавливаться, чтобы отдохнуть. Надо что-то делать. Хулиганы легко забьют в драке – и никакой кистень не поможет. Просто в следующий раз они и сами могут быть вооружены. Может, заняться спортом? Этого добра, как ни странно, здесь хватает. Бокс в основном. А что, снаряжения почти не надо, знай, маши кулаками. Зато если повезет, станешь чемпионом, разбогатеешь. А если нет… то о таком стараются не думать.

Найти боксерский клуб оказалось несложно. Буквально за пару кварталов от моей хибары в конце узкого, грязного переулка, заваленного мусором и обломками ящиков. Из-за двери доносились глухие удары по груше, смешанные с низкими, гортанными выкриками.

Стоило мне открыть дверь, как в нос шибанул весьма концентрированный запах пота. Такое амбре не один месяц должно настаиваться. Внутри оказалось ожидаемо скромно. Дощатый потолок, стены облуплены как бы не наполовину. По углам пятна черной плесени. Пол земляной, утрамбованный сотнями ног. Штук семь старых, потрёпанных груш висели на цепях. В углу стояло несколько скамеек, сколоченных из потемневших досок. Никакого помоста для ринга не было – квадрат просто отгорожен на полу.

Самого главного было легко заметить. Чёрный как сапог парень лет двадцати пяти стоял в центре зала и единственный из почти двух десятков присутствующих не колотил грушу, не прыгал со скакалкой и не качал пресс. Уши приплюснуты, нос явно ломали не раз. Плечи широкие, руки жилистые. Вроде и не самый высокий, но чувствовалось в нем такое… Он что-то быстро и зло говорил двум боксерам в ринге. Голос с хрипотцой, будто у него проблемы с дыханием. Бойцы явно пытались отдышаться после поединка, но слушали внимательно. На меня никто даже не посмотрел.

Я постоял немного рядом, не зная, как привлечь к себе внимание. Тренер, наконец, обернулся, его взгляд остановился на мне.

– Что тебе здесь нужно, парень? – спросил он довольно резко. – Заблудился? Или ты посыльный?

Кроме него на меня никто не смотрел – все тщательно дубасили мешки и прыгали со скакалкой. Чего стесняться?

– Хо… хочу тренироваться у в… вас, сеньор.

Он посмотрел мельком еще раз, хмыкнул:

– Ничем не могу помочь. Нарасти сначала мышцы – потом приходи. Не с чем тут заниматься.

Я вздохнул. Примерно это я и ожидал услышать.

– Я… я х… хочу научиться драаа…ться, сеньор, – сказал я – Мне нужно стать сильным!

– Что скажешь, Раульо? – спросил он у одного из тех, кого только что распекал.

– Он еле стоит, тренер, – сказал парень. – Ему бы сначала поесть, а потом уже думать о боксе. У него ноги куриные. Дышит как паровоз, а еще ничего не делал.

Тренер кивнул, соглашаясь, его взгляд скользнул по моим тонким голеням.

– Он прав, chico, – сказал он. – Слишком слаб. Мы не берём таких. Ты не выдержишь тренировок.

Ну вот, снова-здорово. Чтобы стать сильным, надо тренироваться, а чтобы тренироваться, надо стать сильным.

– Но вы можете дать мне попробовать? Давайте, я буду убирать здесь. Выполнять ваши поручения.

Тренер поднял бровь, и в его взгляде появилось удивление. Наверняка такой разговор даже не сотый в карьере. И он привык, что обычно такие хлопчики, которые надеются за пару тренировок стать грозой района, быстро отступают.

– Хорошо, – сказал он, немного подумав. – Но если ты не будешь справляться, я вышвырну тебя вон. Здесь не приют для слабых. И за тренировки надо платить. Деньги есть?

Я кивнул. Вряд ли плата здесь заоблачная. Как-нибудь сэкономлю.

– Первая попытка, – сказал он, указывая на старую, изношенную грушу. – Она же последняя. Надень перчатки.

Я подошел к лавке, на которой было навалено древнее спортивное барахло, и начал натягивать перчатки. Подошел Раульо и помог мне их зашнуровать.

– Ну давай, – сказал главный. – Вон груша, бей. Сколько сможешь. Посмотрим.

Я встал, примериваясь, как получше ударить. Тренер подошёл, схватил меня за плечи, развернул, поставил ноги шире.

– Руки выше! Подбородок вниз! Смотри вперёд! – его голос гремел в маленьком зале. – Теперь бей!

Я ударил. Мой кулак врезался в грушу с глухим, жалким звуком, удар тут же отдало в плечо и я чуть не потерял равновесие.

– Сильнее! – закричал тренер. – Покажи, на что способен!

Силы кончились быстро. Не столько ударил, сколько ткнул мешок раз пять. И всё, перчатки перевесили.

– Готов, – сказал Раульо. – Пойдем, помогу снять перчатки.

– Подождите, я сейчас еще раз…

– Упрямый, – выдал свой вердикт тренер. – Это хорошо. Зовут меня сеньор Сагарра. Приходи завтра вечером. Если сможешь. Посмотрим, на сколько тебя хватит.

* * *

Как выяснилось, хватило надолго. Ходил я в зал почти каждый день, и в первое время мог только совсем немного участвовать в разминке, а потом, отдышавшись, неспешно попрыгать со скакалкой. Главное, никто надо мной не смеялся. Поддержка была, я вроде как стал одним из «своих», но близко я ни с кем не сошелся. Хотя почти все были, как и я, почти нищими. Но на тренировке особо не пообщаешься: привет-пока, как дела, вот и все разговоры. А после – каждый по своим делам. С тренером беседовал, как без этого. В зале убирался – не каждый день, раз в неделю достаточно было. И без меня уборщиков, у которых не всегда хватало денег на оплату, хватало. Не один я такой умный.

* * *

Я мог бы и вовсе перестать изображать заику. Буквально вчера, в спортзале, я заметил, что понимаю почти всё. Будто внутри включили тумблер. Все мои страдания – выписывание слов, мучительная зубрежка, наконец-то дали плоды. Серьезно, я утром, когда шел на работу, понял перепалку двух соседок, а они сыпали обвинениями и проклятиями с пулеметной скоростью. Животные в их споре спаривались в самых невообразимых сочетаниях, производя на свет божий потомство, достойное жесточайших мук. Где-то в голове наполнилась емкость со словами и их смыслом, и теперь нет нужды обдумывать ответ, мыча для продолжительности пауз. Но образ мне понравился. Никто не воспринимает меня всерьез. Разве что библиотекарь, дон Хорхе, тот ни разу даже не поморщился, ожидая ответа. И ребята в спортзале вчера.

Теперь бы книги почитать. Или радио слушать. Расширять словарный запас. Увы, времени становилось все меньше. К походам в библиотеку добавился спортзал. И утренняя зарядка. Да, надо бегать по утрам, отжиматься, подтягиваться на самодельном турнике, что стоит рядом с брусьями на пустыре возле дома. Спортивная площадка большей частью пустовала – интерес к спорту проявляли в основном молодые ребята. На улицах было полно толстых гаванцев, почти все мужчины курили. Причем не сигареты, а сигары и сигариллы. Что явно плохо сказывалось на их здоровье.

* * *

У Альвареса, кажется, новое обострение. Накануне пришел с перегаром, с красными глазами. Сегодня с утра он выглядел еще хуже, чем вчера. Одежда растрепана, пуговица на рубахе-гуаябере оторвана, на груди пятна. И глаза – совсем сумасшедшие. Будто остановиться не могут на одном предмете. Блеск нездоровый. Но перегара, в отличие от вчерашнего, нет. Решил обратиться к наркоте? Это плохой путь, никому не пожелаешь такого.

Оплеуху он мне отвесил просто так, походя. Но толкнул при этом сильно, если бы не стена, я бы улетел далеко. Рявкнул, чтобы работал получше, и пошел в каморку, которую называл своим кабинетом.

Надо бы его отвлечь, и желательно сосредоточить мысли на одном. Пора уже применить свои знания и, как собирался, устроить экстренное очищение организма аптекарю.

Выбор средств был прост для сведущего человека. Сначала даем лошадиную дозу фенолфталеина. Его можно добавить в еду. В кофе не получится, потому что порошок плохо растворим в воде. Подействует всё часов через шесть. Максимум – десять. Весёлая ночка ждёт тебя. А потом, когда всё успеет всосаться, цинковый купорос. Это вывернет аптекаря наизнанку. Весело будет смотреть. Я даже пол потом вытру с удовольствием. Зато мысли все только об одном.

Рвотное и слабительное лежат в открытом доступе, в обычном шкафу, который не запирается даже на подобие замка. Меня он во внимание не берет – вряд ли Луис в его понимании способен на что-то более умное, чем мытьё полов. Впрочем, запри их Альварес в самом охраняемом сейфе с сильнодействующими, преградой это вряд ли стало бы. Уборщики знают всё. А уж где хранится ключик от такого вкусного места, я узнал чуть ли не в первый день. И заглянул туда, конечно же. Надо знать, что здесь есть в наличии.

И вдруг из кабинета начальника раздались крики. Не сказать, что их оттуда никогда не было слышно, ссорились аптекарь с Люсией часто, но сейчас… Как-то очень уж интенсивно. Начал, как водится, Альварес:

– ¡Zorra! Забыла, кто ты такая⁈ Будет, как я сказал!

Что-то неразборчивое в ответ от Люсии, а потом к нечленораздельным крикам, из которых в основном можно было разобрать ругань, присоединились удары. Сначала глухой звук ладони по щеке, потом – что-то тяжелое с грохотом упало на пол. Стул? Люсия вскрикнула и закашлялась, как будто её ударили в живот. Альварес, хрипя и захлебываясь словами, кричал что-то бессвязное:

– Ты будешь моей! Слышишь⁈

Он явно утратил всякий контроль, орал и наверняка бил, уже не разбирая куда. Люсия захлебнулась плачем, что-то умоляюще повторяя, но это лишь раззадоривало его ещё сильнее. Сомнений не оставалось: Альварес слетел с катушек окончательно.

Какой там цинковый купорос? Надо валить хряка, пока он не убил девчонку. Или не переломал половину костей. Что ж его на ней заклинило?

* * *

Когда кто-то входит в аптеку, то обычно видит там мужчину, как правило, аккуратно одетого, в галстуке. В большинстве случаев он вежливо заговорит с посетителем, даст совет, если возникли затруднения. Возьмет рецепт, и скажет, когда будет готово лекарство.

Но мало кто задумывается, что в его руках – самая настоящая смерть. И это не фигура речи. Кто готовил яды для Екатерины Медичи? Кто продал Пуришкевичу цианистый калий, которым тот пытался отравить Распутина? Кстати, в том случае фармацевт оказался на редкость бестолковым: продал негодный товар и не дал инструкции по применению. А может, наоборот – был очень умным. И совесть имел.

Аптекарь вообще-то не убийца. Но иногда ему приходится защищаться. Особенно если он слаб, особенно если против него сила, злоба и безнаказанность. Не для удовольствия. Не для мести. Просто потому, что иначе он не выживет.

Руки сами достали из заветного уголка под стойкой ключ, и шкафчик с надписью на старой доброй латыни «Venena» тихо открылся. Внутри не густо. Что тут у нас? Стрихнин – не пойдет. Цианиды – тоже. Как и мышьяк. Надо что-нибудь без вкуса и запаха, мощное, но чтобы не вызвало подозрений. Наперстянка? Чудесное средство. Но действовать будет медленно, несколько дней. Кантаридин? Видать, Альварес балуется изготовлением лекарств от бородавок. Вернее, борется с нежелательными беременностями. Или помогает пожилым сеньорам продолжать познавать радость любви. Вот этого добра много не надо, и эффект почти мгновенный. На вскрытии ничего выдающегося, язвы в желудке, полнокровие. Это если в морг повезут. У нас тут добрые католики. И всегда можно списать на неосторожность: сеньор в летах собрался повысить тонус, не рассчитал дозу. Бывает.