Текст книги "Кубинец (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

Глава 17

Погода начала меняться. Небо затянулось серыми тучами, предвещая скорый дождь. Влажный, тяжелый воздух давил на грудь. Я ускорился, стараясь быстрее добраться до нужного адреса. Да уж, не особняк в Ведадо выбрал Педро для места сбора. Наверное, там показываться опасается. Умно, нечего сказать.

Если этого самого Алехандро арестовали, то он может выдать всё, что знает. А потом – и то, чего не знал никогда. И не потому что трус или предатель. Просто рассказы о мужественных борцах, переносящих пытки как легкую щекотку – только фантазии о желаемом. Говорят все, рано или поздно. И не обязательно для этого дергать ногти или сверлить зубы дрелью. Иногда достаточно просто подержать человека стоя достаточное время, и не давать ему отдохнуть ни секунды. Я и сам не знаю, сколько выдержу, если придется. Поэтому лишнего лучше не знать. Сказали этот адрес – собрал вещи и пришел.

Дверь открыл сам Педро. Его лицо было невозмутимым, но в глазах читалось легкое удивление. Но одет так же, как и утром.

– Луис? Отлично, что пришел. Раньше обещанного даже.

– Не хотел попасть под облаву. У нас в районе почти каждый вечер солдаты и BRACO

Педро на секунду задержал на мне взгляд, словно пытаясь прочитать что-то в моих глазах, но затем пожал плечами.

– Заходи, – сказал он.

Я шагнул внутрь. Дверь за моей спиной закрылась. В прохладном полумраке дома чувствовался запах табака и чего-то жареного.

– С нами кто-нибудь еще поедет? – спросил я, разглядывая обстановку.

– Да. Мигель, ты видел его уже. Пойдем, покажу кое-что – Педро махнул рукой, приглашая следовать за ним.

Я заглянул в кузов и замер на секунду от неожиданности. Там лежал довольно большой бюст Батисты, метра полтора в высоту, крашеный бронзовой краской.

– И вот это надо везти⁇ – развел руками я. – Зачем?

Педро тихонько улыбнулся. Это была не обычная улыбка, а хитрая, довольная, с блеском в глазах. Он сделал шаг вперёд, подозвал меня пальцем к себе. Мы подошли к грузовику.

– Как думаешь, какой там объем внутри?

– Не знаю. Ну литров тридцать, наверное. Или пятьдесят.

– Влезет туда всё?.. Ну, ты понимаешь…

– Затрудняюсь… Возможно…

– Перед тобой – самая большая свинья-копилка на всей Кубе! – с пафосом в голосе произнес Педро.

Неожиданно я начал смеяться. Смех вырвался сам собой, громкий, безудержный, почти истерический. Это было такое абсурдное зрелище, что я не мог остановиться. Ценности, спрятанные в голове самого Батисты!

Педро, дождавшись, пока я успокоюсь, хлопнул меня по плечу.

– Хорошая шутка, Луис, да? – произнес он, и в его голосе прозвучало довольство. – Самое надёжное убежище для того, что мы взяли у врагов народа.

– Вы собираетесь везти это в голове Батисты? – с трудом выдавил я, вытирая слезы смеха.

– А почему бы и нет? – Педро снова улыбнулся. – Кто заподозрит, что мы везём золото и доллары в его бюсте?

– Отлично придумано!

– И безопасно, – поднял палец Педро. – Мы же не бандиты, Луис. Мы возвращаем народу то, что ему принадлежит.

Он похлопал Батисту по голове.

– Это наш капитал для борьбы. Для будущей Кубы.

Я молчал, пытаясь осознать масштаб происходящего. Грабёж банка, бюст диктатора, золото…

– Значит, мы отправляемся сегодня? – спросил я, чувствуя, как адреналин начинает бурлить в крови.

* * *

Выехали из Гаваны часов в шесть вечера. Я, Педро, и Мигель, сидевший в кузове вместе с бюстом, который запихнули в ящик, наскоро сбитый из поддонов, обмотали мешковиной и привязали веревками. Грузовик, уже привычно тарахтя и скрипя, медленно полз по улицам, оставляя позади огни Гаваны. Сцепление по-прежнему заедало, требуя от меня постоянного внимания, но вроде приноровился к его капризам.

На выезде из города, едва мы миновали последние жилые кварталы, нас встретил блокпост. Посреди дороги стояла баррикада из мешков с песком, освещенная тусклым светом электрических ламп. Я пересчитал солдат – пятеро. Никакой агрессии во взглядах. Наверняка целый день здесь стоят, устали.

К нам неспешно, будто нехотя, подошел капрал. Два уголка на погоне блеснули в свете фонаря.

– Всем выйти из машины! – вдруг рявкнул он.

Ну да, замучился человек на жаре стоять, а тут ездят всякие голодранцы, приходится задницу отрывать, что-то делать.

Я понимал, что это обычная проверка, хоть и первая, но далеко не последняя, но все равно сердце колотилось где-то в горле, ладони вспотели. Вроде в Одессе прошел через десятки подобных, в привыкнуть так и не смог. Я аккуратно выжал сцепление, включил нейтральную передачу, дернул ручник, и, медленно открыв дверцу, вылез из кабины. Педро последовал за мной, его лицо было невозмутимым, как обычно, словно мы просто ехали на обычную прогулку. Мигель тоже в выпрыгнул из кузова на землю.

– Что везем? Кузов открыть! – потребовал капрал, указывая на грузовик. – Документы показываем!

Два солдата с фонариками в руках подошли к машине, один посветил под кузов, второй – наверх.

– Что там? – спросил тот, что освещал внутренности кузова.

Педро сделал шаг вперёд, его голос был спокойным, уверенным, словно он произносил отработанную годами речь.

– Это памятник нашему президенту. Мы везём этот бюст, сеньор капрал, в Гису, это за Баямо. Городские власти заказали его для установки на центральной площади. Торжественное открытие планируется на следующей неделе.

Он достал из внутреннего кармана пиджака пачку документов, аккуратно сложенных, и протянул их капралу. Тот взял их, недоверчиво развернул, начал читать, время от времени бросая взгляды в кузов.

– Показывайте, – вздохнул капрал, проверяя бумаги под светом фонарика.

Мы с Мигелем быстро распутали верёвки и откинули мешковину. Под светом фонаря блеснуло «бронзовое» лицо Батисты. Капрал поднялся в кузов, постучал по бюсту костяшками пальцев, недовольно хмыкнул:

– Сомнительное сходство. Нос кривой, подбородок короткий. Скульптору бы руки оторвать.

– Это не ко мне вопросы, – ответил Педро, пожимая плечами. – Пусть скульптор разбирается с этим. Нам было велено доставить груз, что мы и делаем.

Капрал ещё раз внимательно изучил бюст, покачал головой, но ничего не сказал. Он вернул документы Педро. Солдаты, стоявшие рядом, пожимали плечами, их лица выражали такое же недоумение. Они быстро обыскали кузов, проверили брезентовые мешки, затем перешли к кабине, но ничего подозрительного не обнаружили. Наконец, капрал кивнул.

– Ладно, катитесь.

Если проверок по дороге много, мы с Мигелем скоро станем крупными специалистами по упаковке бюста. Мы снова накрыли его мешками и зафиксировали. Я быстро запрыгнул в кабину, завел двигатель, и грузовик, тарахтя, тронулся с места, оставляя блокпост позади. Я выехал на Национальное шоссе, чувствуя, как облегчение волной прокатывается по телу. Мы проскочили.

– Откуда этот бюст и документы? – спросил я, когда мы уже ехали по шоссе, оставляя за спиной последние огни Гаваны. Я не мог сдержать любопытства.

– Помогли знакомые товарищи, – небрежно ответил Педро. – Сделали всё быстро, дёшево и надёжно.

Я кивнул. Понятно, что у революционеров связи на заводах. Это не кучка заговорщиков, а реальная сила. Раз правительство празднует договоренности с ними, значит, с ними считаются.

– А теперь о маршруте, – произнес Педро, доставая из кармана карту, – слушай внимательно. Ехать будем всю ночь, будем меняться, чтобы отдохнуть. Отсюда, из Гаваны, наш путь лежит на восток. Первая крупная остановка – Санта-Клара. Там мы не задерживаемся, только заправимся и проверим машину. Затем едем в Камагуэй, там сделаем более продолжительную остановку, возможно, на ночлег.

Он ткнул пальцем в карту, проводя линию.

– Оттуда двинемся дальше, через Баямо. Это уже почти наши места, там дорога будет сложнее. И финальный этап – Гиса.

Педро сложил карту и убрал её обратно в карман.

– На месте нас будет ждать связной, он уже знает, что делать с грузом и куда его доставить. Наша задача – доехать туда целыми и невредимыми.

* * *

Дорога до Гисы оказалась долгой и изматывающей. Солнце, немилосердное и жаркое, палило нам в спину. Оно словно преследовало нас, неотступно, день за днем. Мы ехали на стареньком «Форде», и его скрип и дребезжание на разбитой дороге стали постоянным фоном, проникающим до самых костей. Кузов грузовика раскачивался, бросая нас из стороны в сторону, каждый километр превращаясь в проверку на прочность. Я крепко держался за руль, стараясь на кочках не удариться головой о потолок.

Вдоль дороги, насколько хватало глаз, тянулись поля сахарного тростника. Они уходили за горизонт, сливаясь с маревом, и были такими одинаковыми, такими бесконечно монотонными, что взгляд отказывался цепляться за что-либо. Редкие одинокие пальмы, стоящие посреди этих зеленых просторов, казались нелепыми. Это был пейзаж, который выжигал из глаз всякую надежду на разнообразие. Даже небо казалось не таким синим, как в Гаване, а скорее блёклым, выцветшим.

На полях работали мужчины. Из машины они казались похожи на муравьев. И только когда мы остановились возле группы рабочих, то я удивился, до чего они похожи друг на друга: сгорбленные спины, лица покрыты слоем красной пыли, смешанной с потом. Вокруг них вились целые рои всякой мошкары, привлеченной сладким соком тростника. Они отмахивались от них безразлично, привычно, будто это было таким же неизбежным элементом их работы, как и сама жара. У многих работников были повязки на руках, некоторые прятали под тряпками глубокие шрамы, оставленные мачете. У иных не хватало пальцев, обрубленных по неосторожности или усталости.

– Видел их? – спросил меня Педро, когда мы отъехали.

Я кивнул, выжимая сцепление и с хрустом втыкая вторую передачу.

– Вот ради них мы и пошли в Революцию! Чтобы на Кубе больше не было этого рабства.

– Кто же будет убирать сахарный тростник? – удивился я.

– Известно кто, – пожал плечами революционер. – Машины!

* * *

Хоть мы и гнали первую ночь, сколько могли, а потом менялись с Педро за рулем, вместо обещанных «пары дней» мы ехали три, каждый из которых был похож на предыдущий. Дорога оставляла желать лучшего. Грунтовка, ухабистая и пыльная, то и дело прерывалась плохими участками с глубокими ямами, заполненными красной глиной или грязной водой. Когда мы наезжали на них, грузовик подпрыгивал, а я с трудом удерживал руль, пытаясь сохранить контроль. От таких поездок уставали не только руки, но и все тело, каждая мышца которого была напряжена в попытке смягчить очередной удар. Плечи гудели из-за тугого руля, мне приходилось привставать на поворотах, чтобы повернуть его.

Проверки документов случались довольно часто, но так, по мелочи – документы проверили, заглянули в кузов, и махнули рукой. А в Санта-Кларе нас второй раз остановили на блокпосту. Он был менее внушительным, чем первый, который мы проехали при выезде из Гаваны. Пара мешков с песком, ржавые бочки, выкрашенные в белый цвет, и двое солдат, которые лениво курили, прислонившись к стене. Один из них, капрал, с сонными глазами и небритым лицом, лениво махнул нам, чтобы мы остановились. От него за версту несло перегаром. Похоже, он только что проснулся после бурной ночи.

– Документы! – прохрипел он, вытирая пот со лба грязным платком.

Педро, ни слова не говоря, выудил из кармана мятую сигарету и протянул её капралу. Тот, не ожидав такого жеста, удивлённо моргнул, принял сигарету, и, видимо, оценив её качество, кивнул, словно благодаря. Затем он лениво заглянул в кузов, покачал в удивлении головой при виде бюста, и махнул рукой, чтобы мы ехали дальше. Даже не взглянув на наши документы. Очевидно, его больше интересовала сигарета, чем проверка сомнительного грузовика. Мы тронулись, оставляя за спиной пыльный блокпост и двух солдат, которые уже оживленно беседовали.

Наша первая большая остановка случилась в Санкти-Спиритусе. Судя по карте, проехали мы всего три с половиной сотни километров, или около этого, но я устал, будто шел их пешком. Небольшой городок, пыльный и сонный, мало чем отличающийся от других таких же, что мы проезжали. Мы заправили грузовик на одной из немногих бензоколонок, где старый, ржавый насос с трудом выдавал топливо. Пока бак наполнялся, я пообщался с Мигелем.

– Как там, в кузове? Не умер еще?

– Да ну, что тут такого? Едем и едем, ничего страшного.

Флегматичный парень, хотя при первой встрече мне казалось, что он живой и раздражительный – наверное, из-за подергивающегося от нервного тика правого глаза. Высокий и жилистый, с тонким лицом, чем-то похож на хищную птицу. Вряд ли он намного старше Луиса – скорее всего, ему чуть за двадцать. Но разговаривает с ленцой, будто считает, что я еще недостоин общения с ветераном движения. Наверное, история с эксом еще не очень-то повысила мой авторитет.

Ночевали мы в дешевом придорожном отеле, оставив Мигеля в кузове – сторожить памятник. Деревянные стены, пахнущие плесенью и сыростью, скрипучие кровати, продавленные до такой степени, что, казалось, ты спишь прямо на полу. Очень скоро я начал думать, что и мне лучше пойти ночевать на улицу. Всю ночь меня атаковали клопы. Тараканы, черные и блестящие, сновали по стенам и полу, деловито шурша. Я почти не спал, ворочаясь с боку на бок, пытаясь найти хоть какую-то позу, в которой можно было бы отдохнуть от назойливых насекомых. Встал я невыспавшимся и раздраженным, голова гудела, а тело ныло от укусов. Вопреки этому, попытался сделать зарядку. Бой с тенью, скакалка, отжимания. Но ломота в теле не прошла, настроение еще больше упало. И зачем я только ввязался в эту авантюру? Ради Люсии? Точно не ради денег. И уж не за идеи социального равенства. У меня теперь была своя цель в жизни, и я точно знал – вся эта революционная возня никак ее не приближала.

* * *

За завтраком мы первый раз сцепились с Педро. Сидели в маленькой, прокуренной столовой, где подавали только тортильи с бобами и крепкий, горький кофе. Я, поедая свою лепешку, неосторожно высказал мысль, что революция могла бы раскошелиться на своих защитников. Ведь мы ехали в старом, разваливающемся грузовике, спали в клоповнике, а ели то, что могли позволить себе самые бедные.

– Луис, – резко ответил Педро, – мы не можем жировать, пока народ голодает. Наша борьба – это не ради личной выгоды. Мы сражаемся за всех кубинцев, за тех, кто работает на этих полях, за тех, кто живёт в нищете. Если мы начнем брать себе больше, чем необходимо, чем мы будем отличаться от Батисты и его приспешников? Мы будем такими же паразитами, только с другим флагом.

Ага, сказал парень, который живет в хорошем доме в богатом районе.

– А ваш Фидель? Которого вы мне так расписывали по дороге… Он не станет жить во дворце, если победит революция?

– Да он ради нас в тюрьму пошел! – возмутился Педро. – Команданте ТАКОЙ человек! Раз в сто лет такие появляются. Хосе Марти, Антонио Масео и вот теперь Фидель.

Я хотел что-то возразить, но в дискуссию вступил Мигель.

– Педро прав, Луис. Мы не ради денег здесь. Мы ради Кубы. Только бы добраться до глотки этих из BRACO! Я им кадыки выгрызу!

Было ясно, что мои слова не нашли у них отклика. Я лишь вздохнул и продолжил есть свою тортилью, понимая, что в этом споре я проиграл. Невозможно объяснить слепому цвет восходящего солнца. Кадыки то выгрызть можно, только лучше от этого народ жить почему-то не начинает. Насмотрелся я на такое… И машины, убирающие тростник, вряд ли быстро появятся. Потому что сначала революцию надо защитить, а после враги мешать начнут, вот те бедолаги и продолжат махать мачете еще не один год.

Солнце уже начало клониться к горизонту, когда мы проехали Камагуэй. Очередная точка на карте, городок чуть крупнее других, но не так чтобы и намного. Запомнился он только тем, что только мы выехали за окраину, и сразу прокололи колесо. Резкий хлопок, затем характерный шуршащий звук, и грузовик начало слегка заносить в сторону. Педро выругался, а я лишь усмехнулся. – у нас уже был опыт шиномонтажников. Баллонный ключ, помня туго откручивающиеся гайки, я вручил Мигелю. Сняли пробитое колесо, разбортировали, поставив запаску. Вся операция заняла не больше получаса, и вскоре грузовик снова был на ходу.

* * *

В Гису мы прибыли следующим вечером. Город встретил нас тишиной и пустыми улицами. На въезде мы встретили большую военную колонну правительственных сил. Она уходила из города. В центре было пусто, редкие фонари бросали желтые пятна света на тротуары. Я, честно говоря, даже не удивился, когда оказалось, что нас никто не ждёт. Было бы слишком просто, соответствуй всё плану.

Кофейня на Центральной улице, где, как говорил Педро, связник работал барменом, была просто закрыта на висячий замок. Массивный, ржавый, он висел на цепи, перехватывающей две створки двери, словно насмехаясь над нами. Двери были покрыты слоем пыли, а на витринах виднелись следы паутины, будто кофейня была закрыта уже очень давно. Мы заглянули в окно, посветив фонариком. Внутри царила темнота. Ну и чтобы развеять все сомнения, над дверью висела чуть покосившаяся табличка, на которой было написано «Cerrado». Картина художника Репина «Приплыли», кубинский вариант.

Глава 18

Я успел подумать, что это – не самый плохой вариант. Сейчас переночуем где-нибудь, и с утра отправимся назад, в Гавану. Ничего, что руки отваливаются и спина колом, потерплю немного.

– Дай-ка монтировку, – сказал Педро.

С названиями инструментов у меня не очень. Редко с этим сталкиваюсь. Услышав слова «палянка», я представил что угодно, только не железяку для взлома. В итоге революционер достал ее сам, пошел к задней двери, и, как заправский взломщик, вскрыл замок.

– Загоняй грузовик. Здесь и остановимся.

Ну, моё дело маленькое. Пусть Педро переживает по поводу полиции. Нарушение, по большому счету, не очень серьезное. Вломились в пустое кафе, из которого даже воровать ничего. Даст пару песо на лапу, вот и все разборки.

Мы вошли внутрь. Тут царило запустение. Пыль, еще пыль, два стола и стул – шаром покати. И еще старый диван, по жесткости ничем не отличающийся от пола. Для развлечения – рекламные плакаты на стенах.

– Здесь мы и заляжем на дно, – сказал Педро. – Никто нас здесь искать не будет. Окна занавешены, не заметят снаружи. Выходить будем по ночам. Рано или поздно связник объявится. Я ему оставлю сигнал в условленном месте.

– Подожди, Педро, – прервал его я. – Думаю, каждый из нас сейчас должен знать, как с нами свяжется нужный человек. Сам понимаешь, случиться может что угодно.

– Что же, ты прав, – немного подумав, кивнул революционер. – Он спросит, не видели ли мы чёрную корову со сломанным левым рогом. Ответ – тут черные только кошки.

Да уж, не самый запутанный пароль, слишком отдает дешевым романчиком. Но какая разница? Очень надеюсь, что мне не придется вступать в беседу о живности. Пусть все останутся живыми и на месте.

Педро вернулся минут через пять, и потом мы втроем долго корячились, вытаскивая из кузова Батисту и перенося бюст в кафе. В конце концов на мешках, которыми была укутана голова Фульхенсио, можно спать.

* * *

За продуктами отправили Мигеля, и он принес лепешки, овечий сыр и немного ветчины. Мы жили внутри кофейни, как в бункере. Первый день мы просто отсыпались, так измотала нас дорога. Солнце пробивалось сквозь плотно закрытые жалюзи лишь тонкими полосками света, создавая в помещении полумрак. Вечером поели, и вышли на улицу. В переулке, казалось, никто не живет – весь городской шум проходил мимо, из окрестностей доносились только кошачий няв и побрехивание кабыздоха вдали. Я размялся, попрыгал немного, и снова пошел спать. Утром всё пошло по накатанной, разве что Педро с Мигелем сели играть в конкиан. Карты были такими старыми и засаленными, что из них в случае голодовки наверняка можно было пару раз приготовить похлебку.

Я читал книгу с неизвестным названием – обложка и первые пятьдесят страниц отсутствовали. В ней были рассказы про какого-то Исидро Пароди, который сидел в тюрьме за убийство и раскрывал оттуда преступления на воле. Чтение шло тяжко – слишком уж вычурно автор составлял фразы. Но это было лучше, чем резаться в конкиан. К тому же я плохо знал эту игру, и против натуральных профессионалов, которыми были мои попутчики, садиться не имело смысла.

* * *

Вечером Педро решил, что его очередь выйти в люди. Он кивнул нам, взял корзинку, которую хозяева забыли в кафе из-за ее ничтожной ценности, и закрыл за собой дверь. Мы даже закрывать не стали, так и остались на своих местах – Мигель в привычной полудреме, я пытался разобраться в детективной истории, пользуясь последними лучами дневного света.

Но не прошло и пяти минут, как дверь хлопнула и в кафе очень быстро вошел Педро. С пустой корзинкой, кстати.

– Нас вычислили? – вскочил на ноги Мигель.

– Нет! – быстро ответил Педро, едва закрыв за собой дверь. – Тут рядом собираются йоруба!

Я нахмурился.

– Йоруба? Кто это такие?

Педро опустился на стул, выдохнул.

– Это потомки негров, которых завезли из Африки. У них тут что-то вроде фестиваля. Танцуют, поют, совершают «кормление» священных камней. Это происходит три раза в год и длится три дня. Добрым католикам на их собрания ходить запрещено. Но нам… почему бы и нет?

Он замолчал, его взгляд блестел от предвкушения.

– Предлагаю пройтись, – заявил Педро. – Полиции там точно не будет. Развеемся! Там наверняка будут такие цыпочки…

– Не пойду, – буркнул Мигель. – Нечего мне там делать, – и он быстро перекрестился, а потом достал крестик из-под рубашки и поцеловал его.

– А ты, Луис? – Педро перевел взгляд на меня.

– Хорошо, – сказал я, вставая. – Пойдем, посмотрим на народный праздник.

Мы вышли из кофейни. Улицы Гисы уже погружались в сумерки, и лишь вдалеке горел одинокий фонарь. Идти пришлось недалеко. В таком населенном пункте всё рядом. Можно задуматься, прогуливаясь, и случайно пройти от одной окраины до другой.

Впереди шла компания негров. Человек шесть, наверное. Они о чем-то негромко переговаривались, пару раз засмеялись над какой-то шуткой.

– А ничего, что нас там никто не знает? – спросил я у Педро. – Бить не будут, что заявились на чужие танцы?

– Не переживай, никто нас не тронет. Если что, могут попросить уйти, но я такого не припомню.

Так что мы пошли за неграми, которые нас и привели на место. Оказалось, что праздник в разгаре. Огромная поляна, окруженная редкими кустами и старыми, пыльными пальмами, была заполнена людьми. Десятки, может быть, сотни кубинцев, смуглых, темных, почти черных, с редкими вкраплениями мулатов и белых, сливались в единую, пульсирующую массу. В воздухе витал густой, пряный запах дыма, пота, экзотических цветов и чего-то сладковато-приторного. Благовоние специфическое? Или курят что-то для настроения? Над толпой висели клубы пыли, поднятые танцующими ногами.

В центре поляны, освещенные факелами, горел довольно большой костер, отбрасывая на лица танцующих оранжевые блики. Вокруг него в широком кругу двигались люди. Их движения были резкими, ритмичными, почти судорожными. Барабаны, низкие и глухие, отбивали неистовый ритм, проникающий до самых костей. Тонкие, пронзительные голоса певцов, смешиваясь с женскими выкриками и ритмичными хлопками в ладоши, создавали какофонию звуков, от которой у меня почти сразу закружилась голова. Люди раскачивались из стороны в сторону, подпрыгивали, тряслись, их тела извивались в странном танце. Некоторые падали на землю, их тела бились в конвульсиях, а изо рта шла пена. Их быстро подхватывали и относили в сторону, где они продолжали трястись и стонать. Зрелище было одновременно завораживающим и пугающим.

Мы прошли по поляне справа налево, послушали музыку. Голова продолжала немного кружиться, будто я выпил большую порцию чего-то крепкого. И не поймешь, не то это от музыки, не то я надышался чем-то. Красивых «цыпочек», и правда, было немало. Все они были негритянками, совсем немного мулаток. И все как одна в очень легкой одежде.

Мое внимание привлекла полная, с массивными бедрами и грудью, женщина. Ее темная кожа блестела от пота. Прическа из туго заплетенных косичек, на шее и руках навешаны бусы и амулеты из ракушек, бус и костяных пластин. Глаза ее были полуприкрыты, а губы беззвучно шевелились, что-то бормоча. Она стояла чуть в стороне от основного круга танцующих, в компании с другими дамами, которые держали в руках большие глиняные сосуды. Точно, верховная шаманка. Или ведьма. Кто знает, как их тут называют? Эта сторона жизни прошла мимо меня.

Я обернулся к Педро. Но он уже общался с какой-то статной мулаткой. Меня, если честно, приключения с неизвестными дамочками интересуют мало. Кто знает, что можно получить от них в награду? И пусть лекарство уже есть – тот же пенициллин, судя по описаниям, может быстро оставить досадное недоразумение в прошлом, но где я его возьму в этом захолустье? А кондомы я с собой не брал – не думал, что в них может возникнуть нужда в этой поездке.

Что же… Посмотрим на местную «ведьму». В ее руках был маленький белый петух, которого она прижимала к груди. Глаза у птицы были ошалевшие. Будто она понимала, что ее ждет.

Толстуха подняла петуха над головой, и его белый пух блеснул в свете факелов. Затем она резко опустила его, и острый нож, мелькнувший в ее руке, вспорол горло птице. Голова петуха отлетела в сторону, а струя горячей, пульсирующей крови хлынула на большой, темный камень, лежащий у ее ног. Раздался дружный вопль местных йоруба. Впрочем, танцевать они не перестали и кажется, даже ускорились.

Женщина наклонилась, ее низкий, гортанный голос затянул тяжелую, протяжную песню, а руки начали окроплять кровью черный камень, втирая ее в неровную поверхность. Запах крови, теплый и металлический, смешался с запахом дыма и пота. У меня по коже побежали мурашки, волосы на руках встали дыбом.

Я еще раз оглянулся. Рядом уже стоял Педро. Видать, мулатка его отшила.

– Что она делает? – спросил я, стараясь говорить спокойно.

– Это «мать» йоруба, – ответил Педро. – Жрица богини Ориши. Она местный оракул, палеро. Говорят, ей являются духи, и она может предсказывать будущее. Или узнать прошлое.

В этот момент мать-жрица резко выпрямилась. Ее глаза закатились, став белыми, а изо рта начала идти пена, стекая по подбородку. Ее тело затряслось в конвульсиях, руки вытянулись вперед, пальцы скрючились. Она начала крутиться на месте, как юла, а затем резко остановилась, указав пальцем прямо на меня. Я остолбенел. Ее голос, до этого низкий и гортанный, внезапно зазвучал громко, пронзительно, разрывая оглушительный гул барабанов.

– Слушайте! Слушайте голос Элеггуа, открывающий пути! Вот что было явлено мне в видении, – толстуха начала медленно подходить ко мне. – Я видела, как Луна стала красной, а море отступило на три шага от берега. Тот, кто придёт не своим телом, но своей болью, увидит дорогу, идущую в две стороны. В одном зеркале – брат, в другом – враг, и оба носят одно имя. Он пойдет туда, где прошлое ещё не решилось быть будущим. Если он протянет руку, то обожжётся пламенем; если отдёрнет – потеряет тень. Но выбор сделает не он, а тот, кто идёт за ним!

Она кричала, ее голос срывался на визг, а тело тряслось всё сильнее. Музыка смолкла, толстуха делала шаг за шагом, приближаясь ко мне, ее палец по-прежнему был направлен в мою сторону. Люди вокруг замерли. Десятки, сотни глаз уставились на меня, на их лицах читались испуг и благоговение. Они стояли молча, боясь пошевелиться, будто ожидая, что сейчас с неба снизойдет какой-то бог. Я тоже чувствовал себя пригвожденным к месту, не в силах отступить. Мои ноги казались чугунными, а легкие отказывались вдыхать воздух.

Жрица подошла вплотную, ее горячее, потное тело почти касалось меня. Ее пена изо рта летела на рубашку. Ее закатившиеся глаза смотрели прямо в мои. И это было страшно.

– Соверши задуманное и предначертанное! – взревела она в последний раз, ее голос был полон нечеловеческой силы.

И тут же рухнула на землю, как подкошенная. Тело ее обмякло, веки закрылись.

Я зачем-то бросился к ней, упал на колени рядом с обмякшим телом. Я нащупал пульс на шее. Бьется. Слабо, но ровно. Значит, не умерла. Скорее всего, у нее какой-то припадок, типа падучей. У таких деятелей часто случается. Главное, меня отпустило. Будто толстуха перестала держать ноги.

Кто-то оттащил меня в сторону, я встал, и вернулся к Педро.

– Зря я тебя сюда позвал, Луис, – прошептал он, его голос был едва слышен. – Надо было оставаться в кофейне. Пойдем скорее отсюда!

Он схватил меня за руку, и потащил за собой. И я не сопротивлялся. Праздник явно не задался.

* * *

Поначалу я в своей голове успешно отставил в сторону сумасшедшую бабу, бьющуюся в падучей. Педро рассказал пару анекдотов, я вежливо посмеялся, да вроде и заглохло. Помнилось, но не так чтобы затмевало всё. Я даже начал размышлять о прочитанной сегодня книге, как так этого Исидоро засадили на двадцать один год за убийство, которого он не совершал.

Но потом, когда мы вернулись, и сели доедать остатки овечьего сыра с подсохшими лепешками, картина бьющейся в корчах толстухи снова встала перед глазами. Чёрная как смоль баба всё тыкала в меня чуть скрюченным пальцем, извозюканным в крови, и рассказывала про красную луну.

Педро с Мигелем продолжили бесконечное сражение в конкиан, я посидел рядом, чтобы пользоваться светом от той же свечи, да и лег спать.

Обычно я сны не запоминаю, и всегда считал это счастливым знаком. Но этой ночью сон длился и длился, никак не хотел кончаться.

Сначала всё выглядело спокойно. Мы с Софьей сидели в беседке, и она улыбалась своей волшебной улыбкой с ямочкой на правой щеке. На столе стояли фарфоровые чашки.

– Зачем? – удивился я.

– Сегодня праздник, – ответила она, и её голос звенел тонко, почти нереально. – Кто же в такой день из простых пьёт?

Я оглянулся, и понял, что сидим мы в моём гаванском доме, в той самой беседке. С дерева упал апельсин, покатился ко мне под ноги, ударился о ботинок – и в тот же миг стал красной луной. Огромной, зловещей, закрывающей половину неба. Я хотел показать Софье чудо, но напротив уже сидел Самуил Мойшевич. Улыбка его была гадкой, а палец, которым он погрозил, был испачкан кровью.

– Шо же вы, Сёма, целочку строите из себя? Вон, аптекаря кантаридином траванули, и не поморщились. И рука, как говорять, не дрогнула. Та шо там рука, сразу пошел на танцульки и девку в койку уложил. Даже спинжак не снял! А мне в такой пустячной просьбе и отказал. Нехорошо, Сёма! – и он вдруг начал доставать что-то из кармана. И видеть это мне не хотелось.

Я силился сказать, что всё сделано, договор исполнен, но слова застряли в горле, вместо Самуила Мойшевича сидела толстая негритянка, прихлебывая чай из моей чашки.

– Помни, Симон. Каждое слово – камень. Забыть можно и жизнь, и тень.