Текст книги "Кубинец (СИ)"

Автор книги: Алексей Вязовский

Соавторы: Сергей Линник
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 16 страниц)

Глава 20

Естественная надобность заставила меня проснуться раньше времени. Солнце только-только начинало подниматься над горизонтом, окрашивая небо в нежно-розовые и оранжевые тона, но лагерь уже не спал – доносились приглушенные голоса, звон какой-то посуды. Я выбрался из-под одеяла, стараясь не разбудить храпящего Сантьяго, и огляделся. Сразу за рядами землянок, в паре десятков метров, находилась длинная, неглубокая канава. Над ней через каждые несколько шагов стояли толстые, обтесанные жерди. Сразу стало ясно, что к чему.

Именно туда я и направился – полевые туалеты, они такие… Как говорится, без претензий. Скудные утренние сумерки разбавляли немногочисленные костры, и я мог разглядеть мужчину, стоящего неподалеку от этого импровизированного сортира. Он плюхал в лицо водой из подвешенного к дереву умывальника. Здоровый какой! Роста вроде среднего, или чуть выше, но чувствуется в нём что-то такое… Традиционная в этих местах лохматая шевелюра и такая же взъерошенная борода.

– Как спалось? – спросил он, обернувшись и заметив меня.

Его голос был глубоким, чуть хрипловатым, с четким выговором. Обычно подобным тоном правильное начальство проявляет заботу о подчиненных – спрашивают, все ли поели, нет ли больных, и прочее. Короче, никакого участия, один голый прагматизм.

– Неплохо, – я постарался выглядеть как можно более непринужденно. – Привыкаю.

Он усмехнулся и продолжил умываться. Я видел, как блестят его темные, проницательные глаза. Что-то в нем показалось мне удивительно знакомым – смесь силы и какой-то почти мальчишеской веселости.

– Ты – Луис, верно? – спросил он, вытирая лицо полотенцем. – Я слышал о тебе. Барба Роха рассказал.

Кто такой «Красная борода» я не знал, но на всякий случай кивнул.

– Он говорил про ваш «банковский экс». Отличная работа. – лохматый широко улыбнулся. – Мы ценим таких людей.

Тут бы что-то ответить, но язык будто прилип к нёбу.

– Уважаю ребят, которые не боятся мыслить нестандартно, – он сделал шаг в мою сторону и похлопал меня по плечу. – Я тебя позову. Надо будет пообщаться.

Сказав это, лохматый неспешно удалился, растворившись в утренней суете лагеря. Мой мозг, ещё не до конца проснувшийся, обрабатывал сведения. Он… это был он. Фидель. Я видел его на фотографиях в американских журналах. То-то поначалу тот образ не вязался с молодым человеком, который стоял с полотенцем на шее у полевого сортира.

Не успел я толком прийти в себя, как рядом появился Сантьяго. Связной зевал во все горло.

– Идем, Луис. Посмотрим, что на завтрак.

Я послушно последовал за ним. Яго, ловко лавируя между палатками, шел на запах горячей пищи. Я увидел, что еду готовят в большой полевой кухне, любопытство взяло верх, и я подошел поближе, чтобы рассмотреть ее. Заметив мой интерес, повариха, полная и улыбчивая негритянка, поманила меня пальцем.

– Новенький?

– Ага

– Красавчик!

Я замялся, не знаю, какой комплимент употребить в ответ. Дамочка была толстая, с крупными мясистыми губами. Разве что волосы блестящие и красивые.

– Нравится? – спросила она, не дожидаясь моего ответного комплимента, и кивая в сторону кухни. – Американская. Хоть что-то хорошее от гринго нам досталось. Отличная штука. Готовим на весь лагерь. Хочешь, покажу?

Она открыла заслонки, показав мне котлы, в которых булькала какая-то каша. Я увидел выбитую на боку надпись «US Army». Действительно, американская.

Получив миску каши с горкой, ложку и кружку с кофе, я сел рядом с Яго, принялся, слушая его болтовню, завтракать. За Мигелем помощь выслали еще вчера, все ценности из банка Педро сдал по описи. Но связного в процессе выгнали из палатки – он так и не узнал сумму. Может я знаю?

– Увы, Педро меня предупредил насчет денег, чтобы я даже не спрашивал.

Не успел я толком доесть свою порцию, как к нам подошел молодой парень, лет двадцати – белый, высокий и худощавый, с серьезным, почти суровым лицом.

– Луис? – и добавил, не дожидаясь ответа: – Тебя ждут. Срочно.

И что, вот прямо бегом? Если доем, кто-нибудь из-за этого умрёт? Я наскоро, доскреб с тарелки остатки каши и глотнул, не прожевывая, уже на ходу. Парень торопливо пошел к одной из солдатских палаток, стоящих чуть в стороне от основной массы. Мы вошли внутрь. Там за небольшим деревянным столом сидел мужчина. Белый, лет сорока, с гладко выбритым лицом. Почему-то в глаза бросилась простая синяя рубашка без каких-либо знаков отличия. Мне стало ясно, что передо мной не кубинец, едва он заговорил. Слова произносил медленно, чуть растягивая гласные, с характерным «шоканьем» вместо «йо». Я не спец в местных акцентах, но уж аргентинца от кубинца отличу.

– Присаживайся, – произнес он, уставившись мне прямо в глаза. – Я – Иренео Фунес, представляю военную контрразведку Повстанческой армии.

Я сел на ящик напротив, и вдруг он небрежно достал из-за пояса пистолет и положил его на стол. Кольт? А кто ж его знает, американское оружие мне редко встречалось до сих пор. Черный вороненый металл блеснул в полумраке палатки.

– Рассказывай. Что за задание ты получил от BRACO?

– Серьезно⁈

– Рассказывай все. Мы все знаем.

– Если знаете, то зачем мне язык утруждать⁇

– Не умничай! Таких мы за ребро вешаем!

Мои попытки отвергнуть обвинения показались ему просто смехотворными.

– Нет, ты не так меня понял. Я тебе не предлагаю оправдаться. Тебе надо всё рассказать.

Я понимал, что спорить с ним бессмысленно. Вот эти ребята, которые занимаются безопасностью, как только садятся по ту сторону стола, начисто утрачивают слух. Они не хотят слушать. Они хотят только слышать свои слова, подтвержденные твоими. И выражение лица у них очень быстро становится вот таким бесстрастным, чуточку усталым. Я замолчал. Внезапно Фунес схватил пистолет и приставил к моей голове. А потом щелкнул предохранителем, чтобы я не подумал, что он шутит.

Если слова и были, то пропали. От смерти меня отделяло одно небольшое движение пальца этого психа. Во рту пересохло. Спина вспотела мгновенно.

– Признавайся, Луис. Я выстрелю и тебя закопают. Таких провокаторов BRACO у нас за лагерем целое кладбище!

В этот момент в палатку быстро вошел молодой кубинец, лет двадцати пяти, не больше, среднего роста, с копной рыжих волос и окладистой, такой же рыжей бородой. Он был одет в поношенную военную форму без знаков различия. Рыжий остановился в дверях, его взгляд метнулся от меня к Фунесу.

– Что ты творишь? – его голос звучал строго, почти без эмоций. – Немедленно убери пистолет.

Фунес хмыкнул, засунул Кольт в кобуру. Он выглядел недовольным, но не стал спорить.

– У нас достаточно настоящих врагов, Иренео, чтобы еще выдуманных плодить. Этот парень не может быть агентом. Его привлекли почти вслепую, в последний момент.

Начальник контрразведки пожал плечами, сел за стол, начал перекладывать какие-то бумажки.

– Идем со мной, – рыжий махнул мне рукой, мы вышли из палатки.

– Жестко у вас тут все…

– Без контрразведки никак. BRACO и правда, засылают к нам регулярно шпионов. Ты Луис, я знаю. А меня зовут Мануэль Пиньейро, возглавляю разведку Второго фронта.

– Так это вы Барба Роха? – вспомнил я слова Фиделя.

– Да. Но для тебя пока сеньор Пиньейро. Буду привлекать тебя для помощи – людей очень не хватает! А голова у тебя на плечах есть, находишь выход из ситуации.

Я подумал, что сцену «хорошего» и «плохого» следователей они с Фунесом разыграли топорно.

– Но что с Мигелем? Я могу зайти его проведать?

– Это ваш парень с больной ногой? Он в лазарете, скоро будет как новенький, – ответил Барба Роха. – Конечно, можешь сходить. Но чуть позже. Идем, тебя хочет видеть Команданте.

Я последовал за рыжим. Он быстро повел меня через лагерь, к той самой штабной палатке, возле которой клубился народ. Полог был откинут, и я увидел утреннего бородача, сидящего за столом и рассматривающего карту. Во рту он держал здоровенную сигару. Фидель поднял голову и широко улыбнулся.

– Ну, что, Луис? Поговорим?

* * *

Но только я сделал шаг, как меня кто-то оттолкнул в сторону, и к столу прошел маленький, лет сорока, мулат. В белом халате, хоть и грязноватом. Из нагрудного кармана торчал стетоскоп, чтобы уж ни у кого сомнений не было.

– Ищите другого медика. Я так не могу! Утром вынесли Рамонеса и Креспо. Это уже девятый и десятый! И если мы ничего не сделаем, то от дизентерии вымрет половина отряда! И я не преувеличиваю! Нет растворов для вливаний! Сегодня я использую последние! И если заболеет еще кто-то, то пора приглашать священника, потому что я бессилен! Одними словами я лечить не умею! В конце концов я – ветеринар. Если надо вылечить мула или свинью, позовите, я помогу.

Ветеринар сделал паузу. Наверное, хотел набрать воздуха, чтобы было чем озвучивать нужды и требования. Но Фидель жестом остановил его. Пыхнул сигарой, положил ее прямо на стол, и ответил. Голоса не повышал, говорил спокойно. Да ему, как оказалось, и кричать не надо – он сразу приковывал к себе внимание.

– Товарищ Ортега, – сказал он, глядя прямо на медика. – Мы все делаем то, чему учились. Ты ветеринар – и сегодня ты наш доктор. Люди умирают, и ты единственный, кто может бороться за них. Но ты не один. Я дам тебе всё, что у нас есть. Скоро приедет Вайехо, поможет тебе.

Он повернулся к ближайшему командиру:

– Проследите, чтобы все пили только кипяченую воду. Нарушителей строго наказывать. Найдите ещё посуду, чтобы всем хватило. Контакт с заболевшими запретить. Это важно.

Он говорил, будто вколачивал слова. Поднял сигару и снова пыхнул облачком густого дыма. И тут я на секунду возомнил себя знающим больше других. Шагнул вперед и сообщил:

– Сеньор Команданте… Я работаю помощником аптекаря. Немного понимаю в лекарствах. Есть средство, пенициллин. Если удастся его достать, может помочь при дизентерии.

Фидель кивнул, будто давно ждал именно этого.

– Я слышал про это лекарство. Его дают при воспалении лёгких. Но если оно может помочь и здесь – значит, мы должны попробовать. Пошлём человека, пусть достанет всё, что возможно. А пока ты будешь помогать Ортеге.

Ну вот, не успел приехать, уже впрягся.

Если бы речь шла о больничной аптеке, то опыт есть. Не очень большой – всё лето и начало осени сорок первого, практически по середину октября, когда наши ушли из Одессы, я в госпитале и трудился. Так что если вдруг возникнет вопрос, как работать почти без воды, я рассказать могу. Но здесь… Наверняка здесь небольшой медпункт, который тащит на себе этот Ортега. Когда других специалистов нет, пойдет и ветеринар. И полотер тоже. Дезинфекцию проводить могу? Да. Годен, иди, впахивай.

Найти медпункт оказалось просто: надо было идти за ветеринаром, который после перепалки с Фиделем рванул на рабочее место. Две медицинские палатки, рядом одна солдатская – вот и всё хозяйство.

– Ола, сеньор Ортега, – сказал я, когда догнал медика. – Я – Луис. Ну, вы уже видели меня, повторять не буду.

– Ну пойдем, покажу рабочее место. Что умеешь?

– Уборка и дезинфекция.

– Это у меня выздоравливающие делают, – с легким разочарованием сказал Ортега. – Еще что?

– Обработка инструментов, инъекции, приготовление лекарств… так, по верхам, – решил я чуток понизить свою значимость, чтобы не возникло вопросов, откуда восемнадцатилетний полотер набрался таких умений.

– Ладно, будет видно. Я рядом, если что, помогу. Смотри: вон та палатка у нас инфекционная, туда входить только в отдельном халате и в маске. После – обработка рук. Пойдем, покажу пока неинфекционных. Ты уверен, что пенициллин поможет?

– Читал, что должен. У нас в аптеке его не продавали. Но если дизентерия амебная, то эметин справится. Лекарство старое, влияет на сердце, но справится в нашем случае. Короче, надо и то, и другое.

В медицинской палатке можно развернуть операционную, если есть нужда. Или отгородить процедурную, как это сделал Ортега. Если бы не дизентерия, помощник бы ему не понадобился. На сотню здоровых и молодых людей одного ветеринара хватало с головой. Максимум, что могло случиться – раны, ушибы, потертости, и прочие неприятности, связанные со стрельбой и длительной ходьбой. Тем более, что отряд активных боевых действий в последнее время не вёл. Это совсем недавно сюда прибыло начальство, а за ними вслед – новые бойцы.

Но случилась беда – а иначе вспышку дизентерии не назовешь. Как занесли? А кто ж его знает. Про тифозную Мэри все знают: она не болела, но заразила кучу народа. Так и здесь. Скученность, жара, и, мягко говоря, антисанитария, привели к очевидному финалу. Рано или поздно это должно было случиться.

Зато я увидел Мигеля. Родной человек практически – мы вместе ели холодные лепешки с сыром в Гисе, а потом в грузовике ездили. Я извинился перед Ортегой и пошел поговорить с парнем.

– А что рассказывать? – флегматично ответил Мигель. – Проспал весь день, перекусил, отлил прямо с борта. А потом за мной приехали. Вон, доктор палец забинтовал, сказал, пока не ходить. Позже дощечку к ноге привяжут, можно будет передвигаться. А ты как?

– Буду помогать здесь пока.

– Эх, не вовремя это со мной, – вздохнул Мигель. – Воевать надо, Батисту прогонять, а не прохлаждаться кверху пузом.

– Успеешь, – ответил я. – Главное сейчас – поправиться.

* * *

А в инфекционной палатке царил ад. Смесь запаха испражнений и лизола шибала в нос на подходе. Мухи летали особо густо. Палатку явно установили недавно – колышки не успели потемнеть. Наверняка раньше под инфекцию использовали что поменьше, а эту поставили, когда умещаться перестали. Внутри было еще хуже: два десятка больных, духотища, судна не обработаны. Уход силами троих с легкой формой, кое-как передвигающихся. Растворов явно не хватает – даже на первый взгляд обезвожены больше половины. И много тяжелых. Вон, в углу трое точно на подходе – даже не шевелятся, только дыхание отличает их от трупов.

Из дезинфекции – один лизол. Сюда бы хлорной извести, с ней попроще работать. Скажу Ортеге, пусть запишет. Сейчас его золотой час – под угрозой расползания инфекции можно требовать что угодно.

Ну а мне – закатать рукава, натянуть перчатки, и разгребать эти авгиевы конюшни. Да уж, карьера моя прёт вверх с неимоверной скоростью.

Первым делом – надо еще воды, поить всех, кто способен. Да, внутривенные вливания лучше, но тут партизанский отряд, у нас ничего нет. А я пока обработаю ведра, которые здесь вместо суден, оботру лежачих. Покормить их больные смогут. Поменять постель, если есть, грязную обеззаразить и в стирку. А первым делом – проветрить, а то я и сам тут лягу очень скоро.

Работы хватило с избытком. Ортега, кстати, тоже не загорал – впахивал рядом. Тут бы еще троих в помощь, лишними бы не были. К вечеру я понял, что ничего не ел, даже голова кружиться начала. Или это от лизола и вдыхания последствий дизентерии.

К ночи умер еще один больной, и мы вынесли его на улицу, прикрыв холстиной. Как сказал Ортега, похоронами занимаются другие. Ну хоть могилы копать не надо, и на том слава богу. А то грунт кругом совсем не песчаный.

Накормил нас Сантьяго – притащил котелок с горячей похлебкой и лепешки.

– Спасибо, Яго, – сказал я, быстро обмывая руки. – За такое обслуживание большое тебе спасибо!

– Смотрю, ты пропал. Узнал, что с Ортегой. Он же сумасшедший, – засмеялся Яго, хлопнув ветеринара по плечу. – Сам не ест и про других не вспоминает. Да, Карлос?

Медик что-то буркнул, не прекращая работать ложкой.

Всё хорошо, вот только после еды вставать не хотелось. Так бы и остался сидеть на камушке. Ортега посмотрел на это, и принял волевое решение:

– Всё, Луис, спасибо. Ты помог очень сильно. Иди, отдыхай, я ночью подежурю. Хотя растворы кончились, что сделаешь? Завтра приходи, продолжим.

Глава 21

Четыре дня, десять новых заболевших и пять умерших спустя привезли лекарства. Не всё по заказу, но в коробке был и пенициллин, и эметин. А так как лаборанта с микроскопом так и не появилось, то начали мы колоть и то, и другой вместе всем подряд. И помогло! Очень быстро, кстати. Буквально за первые сутки перестали температурить все, даже те, кто лежал в «черном углу», как прозвали сами больные место, в которое мы собирали дышавших на ладан. И стул нормализовался. По большому счету осталось только откормить всех, и закрывать инфекционный блок за ненадобностью. И даже Рене Вайехо, настоящий врач, а заодно порученец Фиделя, когда появился в лагере, все наши действия одобрил и сказал, что сам бы делал то же самое.

Ортега меня отпустил, так и сказал: «Отдохни. Только спрячься подальше, у нас тут если кого увидят без дела, сразу припрягут». Так что я сходил на кухню, поел, и залег в солдатскую палатку медблока. Уж там меня точно никто не найдет.

Минут пятнадцать я предавался бесплодным мечтаниям – думал о судьбе Люсии и аптеки. Наверняка ей пришлось закрыться, вряд ли она справится там одна. Или работает всего несколько часов в день. Эх, сейчас бы в Гавану… Вдруг вспомнил мулатку, умывающуюся над тазом в чулане, как мелькнула ее мокрая грудь, когда я случайно зашел… А я тут, вдыхаю ароматы лизола и выгребной ямы, в горах.

– Ага, вот и ты, – раздался голос у входа в палатку. – Так и думал, что здесь спрячешься.

– Привет, Мануэль, – буркнул я.

Барба Роха приходил каждый день. Так, узнать о состоянии дел. Но сейчас наверняка ему надо что-то другое. Что ситуация со вспышкой инфекции переломилась, уже знали все. О хорошем стараются сообщить быстро.

– Пойдем, поговорим, – разведчик вроде и не заметил, что я ответил с неохотой.

Мы пошли куда-то за северную окраину лагеря. Здесь я еще не был. Хотя легче сказать, где был – на кухне, в медблоке, да в штабной палатке. И еще у аргентинского психа. Пиньейро молчал, шёл впереди. Только метров через триста, зайдя за поворот скалы, остановился, вдруг вытащил пистолет и протянул мне.

– Знаком?

– Откуда? Только в кино видел. Ты забыл? Я – помощник аптекаря из трущоб. У нас там могут на кулачках подраться, ножом пырнуть, а стрелять – не из чего. Один патрон стоит как каравай хлеба. Угадай, что выберут местные?

– Ничего, сейчас научу. Ничего сложного. Смотри, держишь в правой руке, целишься… Давай, поднимай, поддерживай левой, наводи ствол на тот белый камень… Давай еще раз…

Выстрелить он мне дал минут через двадцать. В камень я не попал – зажмурился перед тем как нажал спусковой крючок. Зато звук показался очень громким.

– Ещё! Глаза открой! Ну вот, получилось. Ладно, давай присядем, – похлопал Барба Роха по камню.

Что-то сейчас будет, сто процентов. С чего бы ближнику Фиделя водить заниматься стрельбой простого пацана?

– Расскажи о случае у банка, – попросил Пиньейро. – Всё, что вспомнишь. Давай.

Повествование заняло неожиданно много времени. Мануэль выуживал из меня всё новые подробности, вплоть до детального описания внешности полицейских и кто ставил на место запаску, спрашивал моё мнение об организации налёта. Тут я сразу замкнулся. Отнекивался, что не специалист, в детали не посвящен, и прочее.

– Помнишь, я говорил, что буду привлекать тебя к своим делам?

– Ну было такое…

– Я от своих слов не отказываюсь. Я на тебя только один раз глянул, и понял – наш человек. Взгляд у тебя, будто ты уже лет пятьдесят прожил. Цепкий. Есть мечта? – без паузы спросил он. – Такая, на всю жизнь. Чтобы можно спокойно умереть можно, когда осуществится?

– Есть.

– Расскажешь?

– Пока нет. А то может не сбыться.

* * *

Стрелять я худо-бедно научился. Барба Роха даже перестал недовольно морщиться. Через неделю он счел меня пригодным к дальнейшей жизни и подарил «Кольт 1911», старый, с потертыми щёчками, с пролысинами на воронении, но еще живой. Ну, так Мануэль сказал. Для такого стрелка, как я, вполне сойдёт. Я взвесил пистолет на ладони – тяжёлый, гад. И тут же понял, что держу в руках не игрушку.

Барба Роха умудрялся быть везде. Мог минуту назад сиять своей мальчишеской улыбкой и рассказывать анекдот, а через миг – уже разговаривал с Фиделем, и в глазах становилось столько серьёзности, что впору было приосаниться рядом. А ещё он читал, много и жадно. В его палатке я увидел настоящую груду книг – от учебников по экономике до толстых романов. Я начал перебирать корешки, глаза разбежались.

– Любишь читать? Вот, держи.

Он подал мне старый, за март пятьдесят третьего, номер журнала «Богемия». Знаю, продается в киоске по пятнадцать сентаво. На обложке был изображен белый усатый мужик лет пятидесяти, сидящий в три четверти, явно не дурак выпить, судя по всему, а надпись гласила, что в этом номере полный перевод последнего романа известного писателя Эрнеста Хемингуэя «Старик и море».

– Никогда не слышал о таком, – признался я.

– А он живет в Сан-Франциско-де-Паула, хоть и гринго. Дом небольшой.

– Наша аптека совсем рядом, несколько километров. Но даже знай я, что там такая знаменитость рядом, смотреть не пошел бы. Работает человек, или отдыхает, а тут такая рожа из-за забора: «Привет, а я ваши книжки читал. Ничего так, неплохо пишете».

– А я с ним знаком, – засмеялся Барба Роха. – Но да, ему лучше не мешать. Сложный человек.

Я взял журнал без особого интереса: мало ли кто что говорил, кому-то нравится, кому-то не очень. Вон, дон Хорхе тоже всё читал про шестиугольную библиотеку, а я бы эту книгу сразу в сторону отложил. Вот и здесь: бумага пожелтела, обложка затерта, я точно не в первой сотне читателей. Полистал – реклама, заметки, фотографии министров, но вдруг наткнулся на первые строки повести. Не знаю, что за сила меня дернула, но я начал читать. «Старик рыбачил один на своей лодке в Гольфстриме. Вот уже восемьдесят четыре дня он ходил в море и не поймал ни одной рыбы». Меня будто втянуло в эту книгу. Я представил, как этот рыбак отходит от берега в Санта Мария дель Мар, рядом с моим домом, и будто сижу рядом с ним в лодке. Как же можно так сильно писать? И правда, великий писатель.

Ночь опустилась быстро, а я всё читал. Лампа в палатке чадила, комары кружили над пламенем, глаза резало от усталости, но я не мог остановиться. Мне надо было дочитать этот гимн упрямству человека, который не сдается, даже когда всё против него.

Иногда я поднимал голову и слушал тишину лагеря: редкие шаги часового, где-то кашлянули, кто-то храпел. Мир сузился до двух вещей – журнала в руках и истории, в которую я провалился.

И только когда прочитал слова «Старику снились львы», понял, что снаружи уже светает. Я закрыл журнал, положил его рядом и долго сидел, глядя в потолок. Казалось, старик этот – не там, в своей хижине, а здесь, со мной. А туристка, которая спрашивает о хвосте рыбы – конечно же, Сьюзи.

* * *

Утром я понес журнал Пиньейро. Он сидел у своей палатки и пил кофе из большой глиняной кружки.

– Спасибо, отличная книга, – протянул я ему журнал. – Пожалуй, если сеньор Хемингуэй согласится со мной выпить, сочту это за большую честь.

– Посмотрим, что можно сделать, когда будем в Гаване, – засмеялся Барба Роха. – Ты садись, не стесняйся. Хочешь кофе? Угощайся!

Я сел рядом и расслабился под утренним солнышком. После почти бессонной ночи в голове царила странноватая легкость, так что когда прозвучал следующий вопрос, я точно был не готов.

– Расскажи, что там случилось с аптекарем.

– Ка… каким? – я снова начал заикаться, только уже непроизвольно.

– Который внезапно умер, а один не очень умный молодой человек после этого пошел и купил дом.

– Да ничего, – попытался я взять себя в руки. – Съел что-то, упал, его сначала рвало сильно, а потом сознание потерял. Вызвали скорую и отправили в больницу. И там он умер неизвестно от чего.

– Ты забыл упомянуть, что перед этим он до полусмерти избил твою подружку, а потом съел гренки, которые ты принес. Только аптекарь их вроде не заказывал, да? А деньги на дом? Ты, наверное, их заработал тяжелым трудом, а? – подмигнул мне Мануэль.

– Родственники помогли, – сказал я, уже предвидя следующий вопрос.

– И ты, конечно, дашь уважаемому следователю их адрес, а они с удовольствием подтвердят всё, что ты сказал? Ты действовал глупо и необдуманно, Луис, – очень мягко сказал Барба Роха. – Твоё счастье, что выяснять никто не стал, а ты уехал из Гаваны. Даже искать не надо – ты подставился по полной. Чем ты аптекаря?

– Кантаридином. Посыпал гренки. Если бы не это, он бы точно убил…

– Я не осуждаю. Это твоя жизнь, тебе жить с этим. Скорее всего, покойный сошел с ума, раз начал себя так вести. Но впредь сначала думай, а потом начинай делать. Будешь работать со мной – сначала советуйся. Думаю, ты догадываешься – в разведке очень мало людей, которых можно считать ангелами. Но у нас должно быть доверие.

Я опустил голову. Казалось, земля подо мной слегка качнулась. Произнесённое вслух признание словно ударило по ушам.

– Понимаю, – наконец выдавил я. – Больше так не повторится.

– Я не требую клятв, – Пиньейро сделал глоток кофе и чуть прищурился на солнце. – Просто знай: за каждым шагом тянется след. Даже если никто не ищет – след всё равно остаётся.

Он говорил спокойно, без нажима, и от этого становилось только страшнее. Такого Мануэля видеть еще не приходилось.

– У нас у всех есть скелеты в шкафу, как говорят англичане, – продолжил Барба Роха. – Главное – не позволять им руководить нами.

Он протянул мне кружку:

– Пей. Кофе остынет.

* * *

Прибежал посыльный, и Барба Роха срочно пошел к Фиделю. Кто-то там приехал. Тут, как я заметил, постоянно приезжают и уезжают непонятные люди. Подозреваю, что место это не такое уж неизвестное – кому надо, тот знает. Но не трогают по каким-то причинам.

А я остался сидеть с кружкой кофе, и прихлебывал его, не ощущая вкуса. Ловко меня Мануэль завербовал, без шансов для меня отвертеться. Хотя неприятия его службы не ощущалось. Кому-то надо этим заниматься. В конце концов у него можно спросить совета насчет Аргентины.

Но откуда он узнал историю с Альваресом? От верблюда, конечно. Сначала я прихожу к Педро и говорю, что Люсия не может встать с постели. Вряд ли это обычное женское недомогание. Тот идёт сам, или отправляет к ней нарочного и выясняет, как так получилось, что накануне ответственного задания она подвела товарищей. Уж мулатка должна была знать о банке, в отличие от меня. Вот вам и избиение, и обстоятельства внезапной смерти аптекаря. И даже деталь с гренками могла всплыть в разговоре. Или Люсия просто сказала, а Пиньейро сложил два и два, а потом взял меня на понт. Ну и дом я покупал с Люсией, она даже знала, за сколько. И одёжку приметила новую.

Винить можно только себя. Глупо себя повёл, решил, что в трущобах я вне подозрений. Засветился как фраер, которому вдруг привалило. И ни разу не сказал Люсии, чтобы она молчала. Вот товарищи и узнали. Педро в ответ на вопрос, что я за человек, изложил факты. А выводы делать есть кому. Кстати, вот то приглашение Фиделя поговорить, которое не закончилось беседой из-за Ортеги, оно чего касалось? Уж не судьбы ли аптекаря?

Впрочем, поздно плакать по волосам, потеряв голову. Не сказать, что это крючок, на котором меня смогут держать. Просто буду знать, что они знают.

Я сделал ещё один глоток кофе и посмотрел вокруг. Лагерь жил обычной суетой: кто-то тащил связку дров на кухню, где-то спорили из-за очереди в караул, под деревом чистили оружие. Всё выглядело привычным, будничным.

Интересно, сколько человек в лагере знают про аптекаря? Пять? Десять? Кто присутствовал при разговоре Педро с Пиньейро? Кому потом рассказал? Не хочется, чтобы такое деликатное дело стало достоянием общественности. Хотя намеки Мануэля, что в разведке не все ангелы, и о скелетах в шкафу, которым нельзя позволять руководить собой, вроде как говорили: мои умения учтены и при случае меня попросят повторить. А ценные ресурсы перед всеми не светят. Получается, мне оставалось одно – не делать больше глупых ходов.

– Ола, Луис! – вырвал меня из размышлений голос. – Что там Рамос? Мы за своего парня переживаем, а нас проклятый Ортега не пускает. Будто кому хуже станет, если мы переговорим немного!

– Рамос? – переспросил я. – Да в порядке, скоро отпустят, наверное.

* * *

Никто меня больше с аптекарем не тревожил. Я провел тренировочку, насколько это возможно в таких условиях – бег, скакалка, бой с тенью. Даже поспарринговать не получится, если и найдутся желающие – без перчаток и кап в момент разобьешь себе кулаки, да и травмироваться можно серьезно. Потом выпросил у Сантьяго патронов и сходил на импровизированное стрельбище, откуда звук не разлетался по всей округе. Правильно сказал Мануэль – сначала надо сжечь здоровенную кучу боеприпасов, а потом, может быть, ты станешь хорошим стрелком. Или нет. Но нельзя сразу взять и палить от бедра с двух рук. Как не получится играть на скрипке или водить машину.

Потом пошел к Ортеге, и мы поболтали о том и сем – не получится ли, что выздоровевшие бойцы станут источником инфекции. Ведь мы не знаем, погибли ли микробы у них в кишечнике, или просто затаились. Потом я рассказал байку о старушке, которая требовала таблетки в красной упаковке, и не желала покупать в коричневой. А ветеринар вспомнил историю, как спьяну кастрировал не того быка, и ему пришлось убегать от хозяина. Одновременно с этим мы складывали салфетки из марли – чтобы не торчали нитки, которые могут застрять в ране. Расходится это добро с неимоверной скоростью, если массово идут раненые. На самом деле просто не хотелось думать, и у меня хорошо получалось. Всё согласно заветам мудрого еврея – нечего переживать о том, чего не можешь изменить.

– Нашёл, – раздался знакомый голос, и я поднял глаза. Барба Роха стоял, улыбаясь своей открытой мальчишеской улыбкой, от которой не знаешь, шутит он или говорит серьёзно. – Пойдём, прогуляемся.

– Пока, Карлос, увидимся, – попрощался я с Ортегой.

В следующий раз надо прятаться в другом месте – у ветеринара меня слишком часто ловят. Мы отошли чуть в сторону, туда, где шум лагеря уже не мешал. Он остановился, посмотрел мне прямо в глаза и спросил:

– Нравится в медблоке?

– Привычно просто, – ответил я. – Куда послали, там и работаю.

– Говорят, в аптеке ты сам лекарства делал?

– Занимался самообразованием. Читал королевскую фармакопею, – осторожно ответил я, не зная, к чему ведет Пиньейро.

– Хочу, чтобы ты стал моим адъютантом, – сказал Барба Роха, не меняя тона.

Я моргнул. Как-то на такое я не рассчитывал. Вдруг захотелось объяснить ему, что я простой аптекарь, и далек от дел разведки. Но потом пришла мысль, что эта должность приблизит меня к цели. И я просто спросил:

– А что… для этого надо?

– Умение хранить тайны, – спокойно сказал Пиньейро. – Умеешь?

– Не знаю, – честно ответил я. – Мне их ещё никто не доверял. Но я вот думал… Если попадёшься и начнут пытать, всё равно не выдержишь. Ни один человек не выдержит. Так что главное – не подставлять себя заранее. Если не знаешь лишнего – и не расскажешь.