Текст книги "Гоблины в России (СИ)"

Автор книги: Алексей Молокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

– Это хорошо, – солдат налил себе еще немного, полфужера, выпил, и задумался, что ему, собственно, в Кремле понадобилось. По всему выходило, что ничего, однако, упускать такую возможность все-таки не хотелось.

– А чего это твои мурашки не возвращаются? – спросил Мальчиш. – Наверное, пора уже.

– Куда им торопиться? – легкомысленно бросила ведьмачка. – Рады радешеньки, из могилок-то выбраться, вот и пускай погуляют. Ночь, она длинная, а для них она и вовсе длиной в жизнь. Вот и не торопятся в неволю.

– Ты бы их из коробки почаще выпускала, да на солнышко, им бы веселее было, – пожалел мурашек Безяйчик. – Глядишь, и проворнее бы стали.

– Много ты понимаешь, – фыркнула шаманка. – Нельзя им почаще. И на солнышко нельзя. Они же дохлые!

– Так ты что, нам на дохлых мурашках гадаешь? – возмутился Мальчиш.

– Во-первых, где я вам не дохлых возьму, – Танька опять закурила трубку и выпустила облако вонючего болгарского дыма прямо в потолок. – А во вторых, дело ваше темное, дохлое, может быть, вот я дохлых мурашек и пустила разведать, что к чему. Если они принесут какую весть, то дурную, стало быть, лучше вам собираться и уматывать восвояси, а если спокойные вернутся, да тихо мирно по местам разлягутся, стало быть, все в порядке, можете смело приступать к своим беззаконным делишкам. Нету вас на той стороне! Я доступно объясняю?

– Ни фига себе! Вот так гадание на фарт! – хором выдохнули Мальчиш с Безяйчиком. – Ну, ты, подруга даешь! Тут без бутылки не обойтись!

– За водкой сами идите, – безразлично бросила шаманка, окутавшись дымом. – Мне моего пойла хватит, да вон и ему тоже. – Она кивнула в сторону Ивана.

И застыла каменной бабой, глядя куда-то сквозь осень в зиму, туда, где ей было роднее. И опять вслед за шорохом ночного троллейбуса кто-то проскулил-простонал, хотя, мало ли кто стонет в ночной столице?

Безяйчик вздохнул и начал собираться, что-то ворча себе под нос. Видимо Яшкин продукт его совершенно не устраивал, в том плане, что местным он становиться не собирался, и вообще, водка, как известно, лучший продукт для адаптации в любом российском городе.

Между тем Иван почувствовал, как зелье начинает действовать. Он легко мог бы подсказать Безяйчику, где находится ближайший магазин, более того, он понял, что знает множество вещей, которые ему знать вроде бы неоткуда, вплоть до номеров кодовых замков на подъездах микрорайона "Ясенево", который был весьма, кстати, далеко отсюда. Он мог бы с завязанными глазами отыскать, например, дом, квартиру и комнату какого-нибудь Васи Гомоштейна в коммуналке спального микрорайона "Митино" и даже знал, что означенный Вася пребывает в состоянии глубокого минора по причине потери должности грузчика и нуждается в срочной поправке здоровья. Но Вася – это еще что! При желании Иван мог бы найти любого обитателя столицы, включая званых и незваных гостей, миллионеров и светских шлюх, власть имущих и предержащих, всех, всех, всех...

И это еще не все! Теперь Иван чувствовал, как глубоко под землей, щекотно и жутковато, как тараканы в рукаве, бегут поезда метро, и что рельсовый путь в тоннеле под Москвой рекой износился и ноет, словно зубной нерв. И вялую озлобленность стоящих в пробке на Можайке водителей, он тоже чувствовал, и еще многое другое. Ощущение города было таким, словно он случайно надел чужое тело, по всей видимости, не совсем человеческое, слишком большое, и теперь безуспешно пытался в нем освоиться.

Как ни странно, Танька-шаманка почему-то сразу потерялась, видно, не принадлежала она к московским обитателям, так что Иван не удержался в коммуналке и рухнул в город.

Какое-то время он метался среди нелепо и ярко освещенных улиц, чувствуя себя самозванцем, мурашкой незримой. То и дело, попадая в темные, заставленные автомобилями дворы, все какие-то одинаковые, выскакивая на площади, где негде было притулиться хоть на время, торопливо минуя страшные провалы каких-то базаров и рынков, Иван, наконец, нырнул в нишу Мерзляковского переулка, ощутил рядом что-то грустное и незлое и остановился.

– Отсюда не прогонят, но без бутылки, точно, не обойтись. Холодно, – подумал Иван, сворачиваясь клубочком у низкого постамента памятнику Гоголю, спрятавшемуся от суеты сует в нише Суворовского бульвара, и с головой укрываясь грубой, пахнущей псиной шинелью.

Стало легче, но глоток водки все равно бы не помешал, потому что привыкнуть к некоторым вещам можно только с помощью водки, и Иван, подтянув ноги в холодных кирзачах под шинель, стал дожидаться Безяйчика. При этом в голове у него вертелась совсем уж идиотская мысль, что, вот, придет Безяйчик, и они вмажут на троих с Николаем Васильевичем, которому тоже холодно и неуютно, а там станет ясно, что делать дальше.

– Эй, солдат, кончай кочумать! – обеспокоенный голос шаманки вырвал его из единственного доброжелательного к нему места в огромном городе и вернул в комнату в Измайлове.

Иван с трудом отлепился от постамента и, дергая шеей, натертой грубым шинельным сукном, встал.

– Ты чего вскочил? – спросил его Мальчиш. Глаза у него были выпученные, как у афроамериканца, то есть, негра, по-нашему.

– Почудилось, – с трудом выговорил Иван.

Мальчиш не стал спрашивать, что именно почудилось Ивану, а только хмыкнул, видно и ему было не по себе после Яшкиного зелья.

– Ты, Инесса, вот что, – сказал он, немного придя в себя. – Ты кончай марафет в портвейн мешать, что мы тебе, бобики какие?

– Ничего, ничего... Все путем, – успокоила его шаманка. – Воротились же, вот и радуйтесь. Зато теперь у вас к городу иммунитет.

– Ни хрена себе, иммунитет! – высказался Мальчиш, вытащил дымящийся бычок из пепельницы, и жадно затянулся.

В это время в дверь поскреблись, Танька пошла открывать, и в комнате появился Безяйчик с кожаной торбой в руках. Вид у него был ошалелый.

– Принес? – в один голос спросили Мальчиш с Иваном.

– Ага, – ответствовал Безяйчик и достал из торбы два угловатых штофа, запечатанных сургучом. На мутном пузырчатом стекле были выдавлены какие-то дореволюционные буквы. – Вот, в шланбое взял, пришлось зажигалку отдать. С фонариком.

– Какую еще зажигалку с фонариком? – возмутился Мальчиш. – У тебя что, бабок не было?

– Китайскую, – вздохнул Безяйчик. – Не берут там бабки, смеются. Хорошо рожу не начистили. Ну и темень на улице, а еще столица называется! Больше не пойду, пусть другие идут.

– Во, Танька, видишь, даже Безяйчика приплющило, – сказал Мальчиш расковыривая сургучную пробку. – А все твои штучки.

Танька только усмехнулась белыми зубами. Стояла она прочная, налитая, словно и не было той старухи-развалины, которая пару часов назад, кутаясь в лохматый платок, встретила гостей из Растюпинска.

Отудобевший после стакана водки Безяйчик ущипнул ее за плотное голое бедро. Танька покраснела.

– Когда женщина краснеет, это у нее микрооргазм, – с умным видом сказал Безяйчик, ловко уворачиваясь от затрещины. Видно и в самом деле пришел в себя.

– А что такое "микрооргазм"? – спросил простодушный Иван, думая, однако о том, что Николай Васильевич на этот раз остался без выпивки, и это нехорошо.

– Ну, это вроде микроинфаркта, только в другом месте, – засмеялся Безяйчик и налил еще. – А я только вышел – и вдруг разом все фонари погасли. А те, что не погасли, еле-еле светились, да и далеко очень. Иду, грязища повсюду, а уж воняет-то! Шел, шел встретил какого-то бомжа, одет чудно, в старой дубленке, а ведь тепло пока еще, осень еще не началась. Ну, я и спросил его, где тут магазин. Он сначала не понял, но потом, когда я объяснил, что, мол, за водярой иду, повел меня к какой-то хазе, здесь, говорит, шланбой, а что за шланбой – не пойму никак. Босяк в окошко постучал, окошко и открылось. Я думал, сейчас самогонки возьмем, ан нет – настоящая казенка, вот, два пузыря в обмен на зажигалку газовую. С фонариком. Ну, а босяк чекушку взял за труды и слинял куда-то. И хорошо, а то не понравился он мне почему-то, чешется все время, наверное воши...

– Эк куда тебя носило! – удивилась Танька. – Ну, Яшка, начудил. Он сам любит иногда на хитровку заглянуть, контрабандой промышляет. Не всерьез, конечно, так, больше по мелочам, то эскизик Сурикова, то яичко пасхальное ворованное на хитровке купит, а потом новым русским у нас продаст. За крутые баксы. Жить как-то надо. Видно он давеча себе зелье варил, а посуду плохо помыл, неряха он, Яшка-то, жениться ему пора, триста лет уже бобылем живет. Радуйся, Безяйчик, вон как кругозор расширил, считай бесплатно.

– А пятихатка? – резонно возразил Безяйчик. – Да еще зажигалку за два пузыря отдал. Китайскую.

Между тем стали понемногу возвращаться нагулявшиеся мурашки. Теперь они стали желтыми, и, словно наклевались городских огней, слегка пополневшими.

Тихо и безропотно слетали они в коробку и свечки на могилках одна за другой гасли. Только одна мурашка осталась и, покрутившись немного по комнате, спорхнула Таньке на ладонь. Танька поднесла ладонь к пухлым губам и не то вдохнула, не то проглотила мурашку. Ивана слегка замутило.

А у Таньки глаза загорелись на миг городской желтизной, потом желтизна всосалась внутрь, оставив золотые ободки на радужке, и шаманка сказала:

– Все ребята, на той стороне вас не видно. – А теперь, давай, наливай по полной! Теперь мне можно!

– А фарт? – неуверенно спросил Безяйчик. – Ты же обещала?

– Будет тебе фарт, – загадочно ответила шаманка и покосилась на солдата. – А тебе будет не фарт, а удача и риск, а еще дорога, да встреча, много чего будет. Я тебе, солдат, даже завидую, только с тобой не пойду. Мне недосуг, я теперь опять в силе, жить надо, вон вокруг всего сколько!

И жадно посмотрела на город.

– Ох, Инесса! – протянул Мальчиш. – Доиграешься ты когда-нибудь!

Глава 10

«И грядет после студенисто-мозговитых, медь обольстительная!»

Станислав Лем. «Возвращение со звезд»

«Ты не давала мене грошей, ты не давала мне включать рубильник...»

Биттлз. «Снова в УССР» Неизвестный альбом.

А как там братец Даниил поживает? А Васька-гусляр? Можно, конечно, попросить Таньку-шаманку погадать на мурашках, только ведь не всякая дохлая мурашка долетит до города Растюпинска. А на живых гадают не здесь, живые мурашки почитай только у Панзутия и остались, и то, потому что он их холит и лелеет, не то, что Танька. Хотя, у каждого народа свои традиции и свои шаманы, у одних мурашки дохлые, а у других тараканы живые. В голове.

Так что, отправимся обратно из стольного города с патриархальный Растюпинск, прямо сейчас, на электричке с Курского вокзала, поминая Венечку Ерофеева портвешком да вермутом и, по возможности, не сворачивая во всякие там Ливерпули и Манчестеры.

Простим вон того молодого человека, который отравляет нам и без того сомнительное удовольствие от путешествия в раздолбанном вагоне, мелодиями своего мобильного телефона, простим и не тронем, он и так на пути к полуночи. И полночь его безрадостна и совершенно не волшебна, увы ему!

И пока электричка, как зеленый, тронутый ржавчиной червяк, ввинчивается в горькое яблоко провинции, в который раз познавая добро и зло, вздремнем, приткнувшись виском холодной ночной раме. Уснем, чтобы проснуться уже в Растюпинске, спуститься на отсвечивающий электричеством мокрый перрон, вдохнуть прохладный воздух, закурить сигарету и направится в авторемонтную мастерскую братца Даниила, посмотреть, как там идут дела.

А дела идут. Бизнес стоит, а дела идут, и еще как! Это там у них на западе бизнес эквивалентен делу, собственно, слово "бизнес" и означает это самое дело, а у нас "бизнес" и "дело" это иногда абсолютно разные вещи. Например, трудно представить себе всклокоченного, плохо выспавшегося стрельца, вбегающего в низкий коридорчик перед опочивальней какого-нибудь самодержца с воплем "Государев бизнес"! А если и можно, то сразу ясно, что речь идет, скорее всего, о торговле водкой или табаком. И, опять же, не скажешь, "прокурор мне бизнес шьет". Дело он шьет, сволочь эдакая! Кроме того, бизнес всегда связан с деньгами, а большинство дел в России делается совершенно бесплатно. Иногда от неистребимого энтузиазма и любопытства, а чаще – просто по-дурости.

Так что, пока Даниил занимался делом, бизнес стоял. То есть, мастерская не выполняла никаких заказов, в то время как ее хозяин проницал сущность технических устройств, в частности, автомобилей. В душу лез, так сказать...

Мыслительный процесс у российского гения устроен следующим образом:

Созерцание – проницание – претворение или, иначе – творческий угар.

Далее, по идее, должно следовать застолбление, то есть, по-современному – патентование, освоение и получение прибыли. Но, в силу особенностей национального менталитета, последние стадии, как правило, отбрасываются. Поэтому следом за претворением идет расслабление и, соответственно, опохмеление, а далее – снова созерцание.

В процессе созерцания Даниил обозрил технический мир, как посю-, так и потусторонний. Плавно перейдя к проницанию, открыл метод темпорального электролиза, позволяющий возвращать автомобильным деталям молодость, который, после некоторых колебаний, связанных с необходимостью затрат и претворил в жизнь, истратив на покупку необходимых ингредиентов последние деньги. Впечатляющая получилась конструкция.

В данный момент Даниил собирался перейти к стадии расслабления, потому что, состряпанная в творческом угаре установка была готова, но испытать ее было невозможно по причине отсутствия объекта испытаний, то есть, подходящей автомобильной рухляди, которую можно было засунуть в громадную медную обмотку, выполненную по принципу "бутылки Клейна".

К стадии расслабления перейти, однако, тоже не удалось, потому что денег не было, а просить в долг не хотелось. Поэтому Даниил принялся скрести по сусекам и мести по закромам. То есть, отправился на свалку в надежде обнаружить нечто автомобильное, на что не позарились ретивые собиратели металлолома для Китайской народной республики.

И обнаружил-таки! На краю свалки стояла кабина от древнего, еще ленд-лизовского грузовика, не то "Студебеккера", не то "Паккарда". В кабине сохранились даже стекла, на которых красовались кокетливые занавесочки в стиле "Ришелье", что указывало на обитаемость данного обломка автомобилестроения. Мотор, рама и прочие части славного экипажа напрочь отсутствовали, но для Даниила это было не важно, наоборот, отсутствие большинства деталей сулило проведение эксперимента невиданной чистоты.

Даниил уже битый час слонялся вокруг кабины, размышляя о том, каким образом доставить ее в гараж, но ничего путного в его истощенный творческим порывом ум не приходило. Кабина была слишком велика, чтобы поместиться на ручной тележке, имеющейся в распоряжении мастера, а использование механизированных транспортных средств, требовало денег, которых, увы, не осталось. И тут мастера окликнули.

– Чего тебе тут надо? – раздался скрипучий, какой-то ржавый голос, исходящий, казалось из самых глубин свалки.

Мастер не нашелся что сказать, поэтому смешался и брякнул:

– Да вот, прогуляться вышел, стою, архитектурой любуюсь...

– Не фига тут любоваться, – нелюбезно сказал голос. – Проваливай. Здесь тебе не Барселона.

Даниил почувствовал себя неуютно, отчасти потому, что здесь и в самом деле была не Барселона, отчасти – потому что понял, что нарушил границу чьих-то владений, что в свободной экономической зоне, каковой являлась городская свалка, было отнюдь небезопасно.

– Ну, чего стоишь? – поинтересовался голос. – Сказано же, проваливай!

– А вы кто такой, собственно будете? – догадался, наконец, спросить мастер. – Сторож?

– Какай я тебе сторож? Я местный гремлин! – с некоторой заминкой ответил голос. – Не знаешь, кто такой гремлин?

– Так гремлины, вроде, у нас не водятся? – удивился Даниил. – Они больше за рубежом, в Америке. Такие человечки из бензобака, во вторую мировую в самолетных моторах у американских летчиков водились, а потом одичали и про них фильм сняли.

– Фильм, говоришь? – заинтересовался голос. – Небось, в Голливуде снимали? Там вечно все переврут, но все равно, интересно было бы взглянуть на родичей.

– Видеокассету в прокате возьмите и посмотрите, или дивидишник, – Даниилу захотелось сделать неведомому гремлину что-нибудь приятное. – Кстати, снято не так уж плохо, только там гремлины...

– Все равно вранье! – оборвал его голос. – А в прокат мне нельзя, сказал же тебе, я – гремлин. Меня там испугаются.

– Это вряд ли, – сказал мастер. – Они там, в видеопрокате ни черта не боятся, не то, что гремлинов, они всякого нагляделись!

– Странно, – проскрипел невидимый гремлин. – Меня даже бомжи побаиваются. Может, мне проявиться, а то неудобно как-то разговаривать. Ты, я чувствую, механик?

– Валяй, проявляйся, – тоже переходя на "ты", ответил Даниил. – Механик. Ну и что?

И гремлин проявился.

Гремлин оказался существом небольшого росточка, кривоногим, чумазым и совсем не страшным. Одет гремлин был в затертый и заляпанный смазкой джинсовый комбинезон и бейсболку с надписью "Away". Кривоватые задние конечности были обуты в стоптанные, порыжевшие от времени ковбойские сапоги.

– А ты модник! – только и сказал Даниил.

– Еще бы! – с достоинством ответил гремлин. – Я ведь к вам по ленд-лизу приехал, вот и приходится соответствовать.

И поправил бейсболку.

– А звать-то тебя как, турист? – поинтересовался мастер.

– Вообще-то, раньше меня звали Хэппи-боб, а теперь бомжи местные шибздиком кличут, – немного помявшись, ответил гремлин. – Шибздик – это, наверное, что-то обидное, правда?

– В России все погоняла такие. Даже вора в законе могут звать шибздиком, а то и похуже, – утешил его Даниил. – Так что не расстраивайся, шибздик – это еще ничего.

– Все равно, мне не нравится, – сказал гремлин, подходя поближе. От него здорово несло машинным маслом и бензином. – Хотя, с другой стороны, какой я теперь "Хэппи", срамота одна! Я в вашей стране вроде латиноса, иммигрант поневоле. Ребята, которые на "Аэрокобрах" да "Мустангах" служили, все домой отправились, а мне вот на "Студере" ишачить пришлось. А он видишь вот...

И гремлин грустно ткнул лапкой в сторону развалюхи.

– Да не переживай ты, давай, я тебя буду звать так, как тебе хочется, – утешил его Даниил. Маленький чумазый человечек из машины был ему симпатичен. – Меня вот зовут по-настоящему Даниилом, а все равно все Данькой кличут. Я уж привык.

– Знаешь что, – серьезно сказал гремлин. – Зови-ка ты меня Бугивугом. Хорошее имя, оно мне о молодости напоминает.

– Ну, здравствуй, Бугивуг, – сказал Даниил, пожимая твердую мозолистую ладошку.

– Будь здоров, – серьезно сказал гремлин. – У тебя проблемы?

Через час Даниил с Бугивугом обо всем договорились. Бугивуг переселялся в автомастерскую, а в качестве арендной платы передавал в распоряжение Даниила бренные останки "Студебеккера". Проблемы с перевозкой тоже решались, поскольку у хозяйственного гремлина водились какие-никакие деньжата, а доллары, как известно, остаются долларами даже после реформ, чего нельзя сказать о рублях. Так что, на следующий день кабина ленд-лизовского грузовика была водружена в центре "бутылки Клейна", а Даниил с Бугивугом мирно курили на лавочке у ворот гаража перед тем, как включить, наконец, заветный рубильник и тем самым обозначить начало эры исправления несправедливостей, совершенных человеком в отношении механизмов вообще и автомобилей, в частности.

– Ну что, врубаем? – спросил Даниил, отбрасывая бычок и вставая с лавочки.

– Let's go! – решительно сказал Бугивуг и закосолапил к рубильнику.

История подобна поезду, а большинство из нас его пассажирам. Конечно, когда поезд сходит с рельсов, это авария, катастрофа и каждого пассажира она касается. А вот момент, когда поезд перескакивает с одного пути на другой, как правило, проходит практически незаметно. Так, прогремит-проскрежещет что-то под полом вагона, звякнут бутылки на столике, сунутся в окна бесстыжие рожи железнодорожных огней, и все, можно спать дальше. А между тем, стрелки переведены, и поезд уже проследовал, так что точка бифуркации осталась позади, и мы уже едем по новой дороге. Правда, железнодорожные стрелки кто попало не переводит, потому что не положено и правила на этот счет суровые. А вот насчет истории, тут, правила, конечно, тоже имеются, да кто же их читал! Поэтому и балуются все, кому не лень. Впрочем, к нашим приятелям это не относится, они как раз ничего дурного не замышляли. Просто бизнес есть бизнес, ничего личного, как говорят популярные герои боевиков.

И грянул гром! И перекрестился мужик, то есть, Даниил. И восторженно заверещал гремлин Бугивуг, потому что получилось.

Одностороннюю полость бутылки Клейна заволокло электрическим туманом, плотно нашпигованным маленькими беспокойными шаровыми молниями, а когда туман рассеялся, перед интернациональной командой мастеров появился новенький армейский "студебеккер" во всей своей камуфляжной красе. Над капотом грузовика несколько негармонично торчал решетчатый лопух какой-то странной антенны.

– А это еще что такое? – подозрительно спросил Данила-мастер. – Насколько мне известно, эта штуковина в стандартную комплектацию не входит.

– Эфирная антенна, – несколько туманно пояснил Бугивуг и добавил: – Очень трудно объяснить по-русски, можно я на сербский перейду?

– Валяй, – согласился Даниил. – Если тебе от этого легче станет.

Бугивуг покосился на приятеля и вдохновенно заговорил на непонятном языке. Впрочем, отдельные слова все-таки угадывались и имели явно славянское происхождение. Так что Даниил все равно ничего не понял, кроме, разве что последних фраз:

"Коло коло наша дика, пушка пуца цика цика" и "Вина амо пуне чаше, нека живи што зе наше".

Фразы, конечно, тоже были не совсем понятными, но ясно, что речь шла о выпивке. И на том, как говорится, спасибо!

– Ну, как, понял, о чем речь?

– Понял, что в магазин бежать надо, – ответил Даниил. – А больше ничего.

– Эх, – гремлин махнул жесткой лапкой с зажатым в ней гаечным ключом. – А я-то думал, что вы, славяне, друг друга всегда поймете!

– А с чего это ты вдруг по-сербски чирикать взялся? – подозрительно спросил Даниил. – Ты же вроде коренной американец?

– Во-первых, коренных американцев почти не осталось, – назидательно произнес гремлин. – А во-вторых, я очень долго работал с одним славянином, Николай Тесла его звали. Он, кстати и присобачил к грузовику эту самую эфирную антенну. А потом сгинул. Я так и жил в этом "Студебеккере", пока меня, вместе с грузовиком не мобилизовали и к вам в качестве военной помощи не отправили.

– Так грузовичок-то по всему видно, еще довоенный, – сказал Даниил. – Как же он в Россию попал?

– А мы вам всегда старались всякую заваль подсунуть, – честно признался Бугивуг. – Ты уж не обижайся, политика, ничего личного...

– Н-да, – протянул Даниил. – Обидно все-таки.

– Я еще по-сербски ругаться умею! – похвастался гремлин. – Хочешь, покажу?

– Ругаться я и сам умею, – возразил Даниил. – Скажи лучше, а эта штука работает?

– Наверное, работает, – ответил гремлин, немного обиженный тем, что мистер Дан, как он называл мастера, не восхитился его умением ругаться по-сербски. – Вон, лопух шевелится, эфир загребает. Через полчасика можно заводить.

– Ну ладно, разберемся, – несколько туманно изрек мистер Дан, – вот что, сгоняй-ка ты в магазин, купи чего-нибудь эдакого, мозги, понимаешь, надо прочистить. С прочищенными мозгами думается легче, правда ведь? Андестенд?

– Still! – коротко ответил Бугивуг, подсмыкнул комбинезон, взял с полки сторублевку, оставшуюся от размена стобаксовой купюры, и бодро направился к выходу, насвистывая старинную песенку "Told My Captain".

Пока гремлин бегал в магазин, где, кстати, никто не обращал внимания на его внешность, а напротив, предлагали выпить на троих и скоротать времечко за душевным разговором, Даниил, вооружившись универсальным мультиметром, приступил к осмотру возрожденного из ржи и пепла "студебеккера". Приступил, надо сказать, с опаской. Сначала выключил рубильник, чтобы самому ненароком не попасть под омолаживающее действие темпорального электролиза, потом послюнил указательный палец, осторожно коснулся хитро скрученных прядей обмотки бутылки Клейна – и сразу же отдернул руку. Не потому что обжегся или током стукнуло, а просто так, инстинктивно. Потом, по-прежнему с опаской сунул руку в обмотку – ничего не произошло. Да ведь ничего и не должно было произойти, подумал Даниил, бутылка-то односторонняя, значит, что снаружи ее трогай, что внутри – все едино. И тут его аж морозом продернуло! Ну, если бы они с Бугивугом оказались достаточно близко, чтобы попасть в зону темпорального электролиза, вот номер бы получился! По прикидкам Даниила, поле дальше полутора метров от обмотки не действовало, так что вполне могло выйти так, что половина мастера осталась бы такой же, как была, а другая половина – существенно омолодилась.

Даниил отошел от бутылки и принялся прикидывать график распределения омолаживания по его телу. Выходило, что кончик левого мизинца так бы и остался неомоложенным, а кончик правого перешел бы в эмбриональное состояние или даже более того. В продольном сечении мастеру было бы примерно лет восемнадцать, что почему-то успокоило экспериментатора. Но когда он всерьез задумался о том, как мог бы выглядеть левый мизинец в доэмбриональном состоянии, то опять расстроился, потом плюнул, и решительно полез в кабину грузовика.

Отворяя дверцу, он мимоходом отметил, что лопух эфирной антенны больше не шевелится, а стоит торчком и теперь похож на некий фирменный знак, вроде "Крылатого призрака" на капоте престижного лимузина "Роллс-ройс", только более мужественный, и оттого слегка неприличный. Стало быть, преобразователь Тесла, встроенный в старый грузовик зарядился, и можно ехать.

Устроившись на водительском месте, Даниил поерзал немного на дерматиновом сиденье, потом решительно захлопнул дверцу и принялся изучать приборную доску.

Ничего особенного на приборной доске не наблюдалось, а из всех отличий от стандартных автомобилей отмечалось лишь отсутствие педали сцепления. Кроме того, на приборной панели имелся замок зажигания, естественно, без ключа.

– Ерунда, – подумал Даниил, и полез под панель, чтобы скрутить проводки.

Вот только никаких проводков под панелью не было, а имелась изогнутая серебристая трубочка, уходящая куда-то под капот. Трубочку мастер решил на всякий случай не трогать.

Тут в гараже послышалось пыхтенье, отворилась стальная калитка, и появился Бугивуг, отягощенный пластиковым пакетом с выпивкой.

– Эй! – заорал он с порога, – зря ты туда залез, командир. Без меня ничего не трогай, а не то шандарахнет так, что мало не покажется.

– Не шандарахнет, с чего бы ему шандарахнуть... – проворчал Даниил, довольный тем, что импровизировать, скорее всего, не придется, и, стараясь сохранять достоинство, полез наружу. Благо, повод был подходящий. Гремлин деловито выставил на верстак бутылку водки.

– С мировым эфиром, знаешь ли, шутки плохи, – назидательно сказал гремлин, вылавливая из банки соленый огурец. – Некоторые шутили-шутили и дошутились-таки. Мой старый хозяин, например... Ну, ладно, не будем о грустном. Давай сначала выпьем. И вообще, в эту тачку сначала надо душу вселить, а уж потом на ней ехать.

– А где мы эту самую душу возьмем? – спросил удивленный Даниил. – Мы же железяку восстановили, и все.

– Как откуда, из эфира, конечно, – Гремлин откусил огурец, – Души, они все в мировом эфире роятся. На манер пчелок, я, по крайней мере, так себе это представляю. Во всяком случае, машинные, насчет человеческих – врать не стану, не знаю. Ну, вина амо пуне чаше, нека живи што зе наше!

– Амо! – подтвердил человек. – И живи!

Когда в бутылке осталось чуть меньше трети содержимого, Бугивуг решительно встал, отряхнул крошки с комбинезона и заявил:

– Ну вот, немного расслабились, и будет. Остальное – для души.

– Так ведь все для души, – не понял мастер. – Ежели пить не для души, то не впрок пойдет.

– Не для твоей, для его, – гремлин махнул волосатой лапкой в сторону бездушного пока "студебеккера". Душу из эфира приманивать будем. Понял?

– Не понял, – честно признался Даниил. – Но все равно, валяй!

Вдвоем они выкатили "студебеккер" из обмотки. Потом Бугивуг приступил к процессу уловления автомобильной души из эфира, а Даниил тихонько присел в уголке гаража на древний венский стул и принялся наблюдать.

Для начала гремлин забрался в грузовик и засунул в отверстие для ключа зажигания палец. Внутри машины что-то тихо загудело. Бугивуг выбрался из кабины и принялся ходить вокруг автомобиля, время от времени прикладывая волосатое ухо к разным его частям. Потом удовлетворенно хмыкнул и извлек из кармана замасленную тряпицу, в которой что-то тихонько брякнуло.

Гремлин развернул тряпицу, в которой оказалось десять пятигранных автомобильных свечей с полудюймовой резьбой. Похмыкивая и побуркивая что-то рэгтаймовое, Бугивуг аккуратно расположил гайки на капоте "студебеккера" в виде пятилучевой звезды, поставил в центр откупоренную бутылку с остатками водки и отошел в сторону, весьма довольный содеянным. Полюбовавшись немного бутылочно-свечной композицией, он снова подошел к машине, взял бутылку, отхлебнул из горлышка, потом взболтал остатки содержимого, посмотрел на свет, и допил остатки.

Даниил даже несколько опешил от такой наглости.

Гремлин же, нисколько не смущаясь, направился к канистре с бензином, наполнил из нее бутылку и опять водрузил ее в центр конструкции. После чего сел на корточки и негромко запел, вернее сказать, зажужжал и даже, кажется, залязгал. Слова и музыка были совершенно невнятными, так американский дурачок мог бы изображать звук автомобильного мотора, потому что интонации были явно нерусскими. Только звуки, издаваемые гремлином, были не в пример внушительней скворчания дворового дурачка, пусть даже и американского, от них даже в животе забурчало. Запахло электричеством, словно при включении электроопохмела, после чего из свечей посыпались крупные искры.

– Есть искра, – машинально отметил Даниил. – Сейчас бабахнет!

Однако пока ничего не бабахнуло, только бензин в открытой бутылке начал сам собой убывать, словно его кто-то тянул через соломинку.

Гремлин плюхнулся на задницу и заревел еще громче, ни дать, ни взять, придурок, изображающий автогонщика, вырвавшегося на оперативный простор, остервенело дергая несуществующую баранку и дрыгая ногами.

Наконец, бензин в бутылке подошел к концу. Под крышей гаража что-то или кто-то фыркнул, словно хозяйка, сбрызгивающая пересохшие джинсы водой, остро завоняло бензином, и-таки, бабахнуло!

Над капотом вспыхнуло ослепительное голубовато-желтое облако, в котором на миг нарисовалась чья-то вдохновенно-печальная харя. Между свечами проскочила синяя молния, образовав пятиконечную звезду, в центр которой харя немедленно и втянулась. После чего разлитый по капоту бензин весело загорелся, как ему, собственно, и полагалось.