Текст книги "Гоблины в России (СИ)"

Автор книги: Алексей Молокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 21 страниц)

– Спасибо, – произнес старший дознатец уже ставшую дежурной фразу, – вы оказали большую услугу следствию.

– Стало быть, опечаленная супруга, Её Плодородие, Изумрудная Оркесса, решила напрочь прекратить интимные отношения со своим легкомысленным мужем, – подумал хоббит. – Вот так номер! Бедный хозяин, бедный наш Магарх!

Расставшись с ушедшей досыпать торговкой, старший дознатец вздохнул, сочувствуя хозяину, выпил рюмку на посошок и вышел из заведения. Немного постояв на улице и обдумав ситуацию, он решительно направил свои плохо выбритые стопы к месту обитания Великого Орка. Туда, где, собственно, и началась вся эта история.

– А может быть, плюнуть на все, – думал он, неторопливо вышагивая по набережной и критически разглядывая гуляющих по ней туристок, – Барлог с ним, с этим драконом, жил же столько лет без корня, и дальше проживет. Хотя, с другой стороны, что за жизнь без корней? Да и Дробиле с Ватерпасом придется худо. Теперь они, вроде как, заложники. Нет, хочешь – не хочешь, а идти придется.

Время идет, ноги, пусть и нетвердо, но шагают, подметая небритыми пятками мостовую, так что, отвлекшись от размышлений, старший дознатец обнаружил себя стоящим на пороги временной резиденции Магарха. Почувствовав себя снова дворецким, он предусмотрительно бросил в рот горошину "Антиполицая" и вошел в дом.

В бунгало стояла тишина. Такая тишина стоит на боле боя, после окончания кровопролитного сражения, такая тишина наполняет трюм ограбленного пиратами торгового судна, словом, нехорошая это была тишина.

Когда Василий сделал несколько шагов по устланному циновками коридору, из спальни Великого Орка послышались некие звуки – всхлипы или стоны, перемежающиеся болезненным бурчанием. Всхлипывала и стонала жена Великого Орка, Изумрудная Оркиня, Ее Плодородие и Вечная Женственность, в общем, как ее только не величали. Бурчание и хрипы, несомненно исходили от самого Великого, уж его-то бурчание хоббит узнал бы из тысяч других, опыт, все-таки. Поначалу, хоббит подумал, что супруги, наконец, помирились и слышимые им звуки сопровождают заключительную фазу примирения, однако, в стонах и всхлипах не было ничего эротического, а бурчание и хрипы никак не походили на яростные вопли вожделения и страсти. Уж в этом-то, бывший дворецкий, а ныне старший дознатец Василий был докой.

Осторожно ступая босыми ногами по шуршащим циновкам, дознатец подошел к двери спальни, и заглянул в замочную скважину.

Видели ли вы картину кисти великого художника, да-да, ту самую, на которой изображена сцена родственного убийства, а точнее, послеубийства, когда не верящий в реальность своего поступка отец прижимает окровавленную голову сына к своей безумной груди? Если видели, то вы поймете, почему хоббит сначала отпрянул от двери, а потом, движимый состраданием и преданностью, решил все-таки войти в спальню. Теперь завершающая сцена семейного конфликта предстала перед ним во всем своем ужасающем величии.

– Ну, вот, – промелькнуло в голове преданного дворецкого, – вот и не нужно ничего искать, вот все и кончилось... Вот и конец Междуземью.

На ковре, бессильно раскинув уже не зеленые, а буро-оливковые лапы, лежал поверженный Великий Орк, причитающая Оркиня покоила его украшенную громадной шишкой голову, на коленях, а немного поодаль валялся драконий корень, очевидно, и послуживший орудием преступления. Ее Изумрудное Величество, не переставая ахать и охать, прикладывала к шишке Большую Королевскую Печать, отчего на державном лбу в нескольких местах образовались круглые оттиски с неразборчивыми буквами и профилем то-ли деда, то-ли прадеда пострадавшего.

Обернувшись на скрип открываемой двери, Оркиня махнула изящной лапой с наманикюренными когтями и деловито приказала:

– Васька, прикажи очуху принести, да выкинь куда-нибудь эту гадость. Слышишь, живо! – После чего продолжила стенания, попеременно прижимая к шишке то холодную бронзу печати, то собственные пылающие губы. Дворецкий с облегчением отметил, что Великий Орк жив, только ушиблен слегка, и расслабился.

– Слушаюсь, Ваша Гневность, сей минут! – вслух сказал Василий, ухватил злополучный корень за конец и поволок за собой, на ходу выкрикивая:

– Вы что, оглохли! Очуху для Великого Орка, да заодно и свинцовой примочки! Совсем без меня распустились, дармоеды!

В недрах бунгало зашлепали босые ноги, захлопали двери, послышались испуганные голоса прислуги, почувствовавшей спинным мозгом возвращение начальства, отчего бестолковые метания горничных и стряпух и прочей челяди обрели некую осмысленность и цель.

С удовольствием констатировав, что ипостась верного слуги выполнила свое предназначение, Василий пыхтя доволок тяжеленный корень до тротуара и попытался остановить какой-нибудь транспорт.

На беду подходящего транспорта не наблюдалось, более того, размахивание руками и выразительная мимика хоббита производили противоположный эффект, а именно, немногие оказавшиеся поблизости транспортные средства шарахались от дознатца, словно вороны от внезапно ожившего пугала. Пришлось сменить тактику и уже через минуту, привлеченный мельканием зеленой бумажки, зажатой в кулаке голосующего рядом остановился чернокожий рикша. Судя по незатейливой татуировке вокруг пупка и скромно украшенному мелким бисером хулиму на чреслах, рикша принадлежал к племени Черных Карачунов. Юноша не прошел еще обряда посвящения и, работая рикшей, проходил испытание на мужественность в джунглях современной цивилизации. Впрочем, это мог быть и турист, в пух и прах, проигравшийся в каком-нибудь казино и таким образом зарабатывающий деньги на обратный билет.

– Мне нужна ваша машина! – выкрикнул дознатец первую пришедшую в голову фразу, и взмахнул купюрой, словно полицейским жетоном.

– Да забирай, ради Бога! – радостно откликнулся Карачун, выхватывая бумажку у хоббита, ловко выпутываясь из упряжи и накидывая ремни на дознатца. – До смерти надоело таскать за собой эту телегу да еще со всякими жирными уродами!

Молодой Карачун, а, скорее всего, все-таки турист, в мгновение ока исчез в зарослях араукарий. – Наверное, побежал отыгрываться, – подумал хоббит, прилаживая замысловатую упряжь.

Те, кого Карачун обозвал "жирными уродами", увидев такую смену караула, торопливо вылезли из коляски и подняли верх руки. Наверное, они решили, что их хотят похитить.

– Брысь! – Приказал дознатец, и уроды послушно развернувшись, потрусили в сторону пляжа. При этом они поминутно оглядывались, видимо, хотели позвать на помощь, да только не решались.

Драконий корень хоббит поставил торчком на сиденье коляски и, на всякий случай, чтобы не очень смущать прохожих, накинул на него свою рубаху.

– Ну, иду на рекорд, – сам себе сказал дознатец и бодро зарысил по набережной, высматривая поворот к Драконьей свалке.

Надо сказать, что Драконий корень даже будучи выставлен на продажу, в поверженном, так сказать, состоянии, внушал уважение, а сейчас, стоя торчком в коляске, увлекаемой неким заполошным мохноногим субъектом, обряженный в пеструю гавайскую рубаху, он и вовсе казался молодцом-красавцем. Неудивительно, что упряжку провожали восхищенные взгляды гуляющих по набережной туристок, иногда даже бросавших в воздух, за неимением чепчиков, другие, не менее выразительные детали туалета.

Наконец, упряжка свернула с набережной и, сопровождаемая ахами и охами, пропала в узких улочках жилых кварталов, чтобы вновь вынырнуть уже вблизи Драконьей свалки.

Уже на подступах к Драконьей свалке, порядком запыхавшийся Старший дознатец услышал многоголосый гомон, резкие, отрывистые фразы команд и надсадный пульсирующий тонкий вой. Хоббит наддал, не останавливаясь, проскочил хлипкие воротца, отделяющие свалку от остального мира, и галопом устремился на шум.

Протолкавшись через толпу зевак, состоящую по большей части из обитателей свалки, выползших по такому случаю из своих нор, хоббит увидел готовящегося к очередной попытке взлететь дракона с краснозвездным хвостом. Рядом стояли Дробила с Ватерпасом. Ватерпас зычно командовал:

– Контакт!

– Есть контакт, – тоненько пискнул дракон.

– От винта!

– Есть от винта! – браво отозвался Дробила, и, размахивая молотком побежал разгонять толпу.

– Па-ашел, родимый! – заорал Ватерпас. После этой команды, бывший Экскаватор, издал высокий жалобный вой и неуклюже начал разбег, неловко взмахивая крыльями и бестолково мотая краснозвездным протезом.

В толпе, между тем, уже вовсю сновали шустрые букмекеры, предлагая делать ставки на предмет "взлетит – не взлетит". Судя по ставкам, большинство зевак склонялось к последнему.

– Нет, куда там "Экскаватору" взлететь. Да нипочем он не влетит! – говорил один грязный субъект неопределенной разновидности другому, – Так что, плакали твои денежки, приятель!

И в самом деле, дракон неожиданно прекратил разбег, затормозил, оставляя длинные борозды в мусоре, и понуро побрел назад, к месту старта.

– Не получается, – сокрушенно вздохнул он. – Ведь драконы летают вовсе не потому, что у них есть крылья, а потому что верят в себя. А у меня вера в себя подорвана. Какая-такая, вера может быть, при отсутствии корня! Эх, не бывать мне Свирепым Исполинским Огнехвостым Краснозвездным драконом, так и останусь на всю жизнь "Экскаватором". Но все равно, спасибо, ребята! Вы старались, как могли.

– Эй, помогите кто-нибудь! Запчасти приехали! Кто тут механик? – распихивая зевак закричал хоббит.

– Он, родимый! – радостно воскликнул дракон, увидев, свой корень. – Я уж и надеяться перестал!

Давай, надевай свою причиндалину. – Проворчал дознатец – И имей в виду, я на тебя двадцатку поставил. Если не взлетишь – оставлю без пива!

Дракон отказался от помощи, объяснив, что это дело драконье, интимное, и пыхтя от возбуждения, удалился за груду старых автомобилей прилаживать корень.

Разочарованная толпа уже собиралась расходиться, когда из-за груды ржавого железа появился Дракон. Да, да, это был именно Дракон, а не дракон, какой-нибудь, и вряд ли кто-то рискнул бы назвать это величественное существо "Экскаватором".

– Ну, что, други, – глубоким басом прогудел он, – Поехали, что ли?

С этими словами он взревел так, что толпа сама, без понуканий Дробилы, шарахнулась в стороны, освобождая полосу для разбега. Однако разбег почти не потребовался, взмахнув крыльями, дракон мощно оторвался от земли, отряхнув прах и мусор свалки с лап своих, и взмыл в синее южное небо. Поначалу он летел осторожно, "блинчиком", как говаривали старые авиаторы, потом освоился и принялся закладывать виражи и чертить мертвые петли над головами ошалевших от восторга зевак. Внезапно в небе что-то басовито кашлянуло, потом низко, в тон драконьему голосу, заревело. По бокам краснозвездного хвоста выплеснулись синевато-огненные струи, и дракон свечкой пошел вверх. Это врубились реактивные двигатели "Бэкфайра", самопроизвольно подключившиеся к огненосной системе дракона. Как это могло произойти, так и осталось загадкой, но существует ведь драконье колдовство? Правильно, существует! Так вот оно, драконье колдовство в чистом виде.

Хоббит деловито нырнул в толпу собирать выигрыши.

Наконец, дракон налетался и пошел на посадку. Аккуратно подрулив к сыщикам, он прокашлялся и сказал:

– Ну, спасибо, други! Мне теперь и родимый хвост ни к чему. Эти движки так тянут, что просто загляденье! Может быть, рванем вместе в родные края? А то я без вас скучать буду.

– Рады бы, да не можем, долг перед нацией, понимаешь ли, – сказал за всех хоббит. – Ты уж себе лети, только скажи нам, где искать этого поганца Сеньку?

– Сенька не иначе, как на пляже ошивается, – задумчиво сказал Дракон, – в баре "Голубой Павиан", там, по его словам, всегда наркоту раздобыть можно. Туда и идите.

– Ну, прощай, Огнехвост, – Дробила похлопал дракона по хвосту, – Желаю тебе быстрого полета, легкого ветра, а еще встретить хорошую драконшу и наплодить маленьких огнехвостиков...

Расчувствовавшийся Дробила еще долго бы расписывал прелести семейной жизни и все такое, но время поджимало, и он остановился.

– Пока, – сурово сказал Ватерпас, – Может, еще встретимся!

– Завидую! – Хоббит задумчиво посмотрел на небо. – Всю жизнь полетать мечтал, да видно, не судьба. Ну, прощай, дружище!

Дракон загудел, прогревая двигатели перед дальним полетом, потом вспомнил о чем-то, приглушил турбины и проревел:

– В случае чего, свяжитесь со мной по рации, или через спутник. Борт 97-40, это я и буду. Мигом прилечу на помощь!

Потом рванулся, взмыл в небо, покачал на прощание крыльями и лег на курс.

Друзья постояли немного, глядя на постепенно расплывающийся в небе розоватый инверсионный след, потом Василий сказал:

– Ну что, пошли ребята вора ловить. Такая у нас планида!

Глава 3.

«Тяжело живется советскому подростку!»

Наблюдение времен перестройки

Сенька сидел в баре «Голубой павиан», и тосковал. Деньги, полученные от трех доверчивых туристов из незнакомой страны России, подходили к концу, хотя, честно говоря, братаны, как они сами себя называли, не поскупились.

– Вот лохи, – лениво думал Сенька, – даже не поинтересовались, откуда цацки. Захомутают их на таможне, как пить дать, захомутают, да мне-то что. Вот куда колечко подевалось, это вопрос. Неужели оборонил, когда фатеру этого зеленого дурня потрошил?

У всех Горлумов была какая-то патологическая тяга к колечкам, причем, колечкам без камешков, гладким и простым. Сенька смутно помнил, что еще его папаша, пребывая в элегическом настроении, вытаскивал из кармана это вот самое, теперь потерянное колечко, и твердил, уставившись куда-то в пространство:

– Наша прелесть... прелесть... прелесть.

Сенька по младости полагал, что это следствие неразборчивости в выпивке, но когда горлуменок подрос и заполучил колечко в собственность, попросту украв его у задремавшего папаши, колечная зараза прицепилась к нему самому. Теперь без колечка никакой кайф не по-настоящему не ловился. Сеньке было просто необходимо, наглотавшись Колы, уставиться на кольцо и повторять, следом за своими предками: "Прелесть, прелесть..."

Вообще, недолгий жизненный путь Сеньки Горлума заслуживает отдельного описания. Если бы о Сеньке узнала какая-нибудь сентиментальная деятельница из "Общества защиты редких негодяев", она, безусловно, опубликовала бы в глянцевом дамском журнале душераздирающую историю о бедном подростке, лишенном родительского внимания и вынужденном бороться за существования просто-таки с пеленок. При этом она бы отметила, что ни пеленками, ни, тем более, памперсами Сеньку в детстве не баловали. Все пропивалось беспутными родителями. В результате, деятельница обвинила бы во всем общество и потребовала отмены наказания за грабеж для детишек с дурной наследственностью, а заодно и наказания за изнасилование, в период полового созревания преступников.

Сам же Сенька отнюдь не считал себя обделенным судьбой. Темные делишки были наследственным бизнесом семьи Горлумов, довольно-таки уважаемой в определенных кругах.

На самом деле, если не быть сентиментальной деятельницей какого-нибудь "Общества" или "Комитета", можно заметить, что многие Горлумы сделались очень даже влиятельными членами общества. Вы ведь нередко замечали за спиной видного политического деятеля некую молчаливую, невзрачную фигуру, казалось бы, попавшую на телеэкран совершенно случайно. И в самом деле, засветка на экране отнюдь не входит в планы этой разновидности горлумов – так называемых, "серых горлумов". А вот другие, прямо-таки не вылезают из ящика. Это горлумы публичные, не скрывающие, но и не афиширующие до поры, до времени своего происхождения, гибкие, длиннопалые и вкрадчивые, они подвизаются в качестве всевозможных научных и не очень предсказателей, специалистов по сексуальной меланхолии и прочих редких и высокооплачиваемых профессий, востребованных коренным населением нашей планеты. Я уж не говорю о некоторых бизнесменах, и деятелях культуры. Культура, честно говоря, так и кишит горлумами, правду говорят, что снаружи она смахивает на большое болото. Хотя, наверное, насчет культуры я немного переборщил, да и что я понимаю в культуре...

Но вернемся к нашему Семену. Итак, вот оно, Семеново детство. Оно не было таким уж безрадостным, как думают разные сентиментальные дамы, и родители отнюдь не забывали делиться с подростком Сенечкой основами жизненной премудрости, вовсе нет. Частенько, посиживая у телевизора, Сенечкин папаша говорил внимающему сыну:

– Помни, сынок, благородство, коварство, мудрость, та самая, которая выше корысти – все это существовало когда-то в том далеком сказочном мире, откуда мы пришли сюда. Там все совершалось по правилам, даже предательства и измены. Там не было случая, чтобы зло не осталось безнаказанным, или, хотя бы не разоблаченным. Злодеям благородство было свойственно почти в той же степени, как и героям, раскаяние посещало самые темные сердца и все истории, если и не кончались хорошо, то, во всяком случае, имели какое-то вразумительное завершение. Но в драке побеждает не тот, кто лучше сражается, а тот, кто не стесняется ударить исподтишка, в спину, тот, кто знает больше запрещенных приемов. Поговорка насчет победителей, которых не судят, существует в этом мире, а не в легендарном Средиземье, помни об этом! Учись побеждать любой ценой, сынок, и помни, наследственные способности семьи Горлумов помогут тебе в этом.

И сынок учился. Может быть, в нем изначально и было заложено что-то хорошее, но немного пообтершись среди людей, он понял, насколько мудр был его стареющий родитель.

На взгляд истинного горлума, то есть такого, чья бледная кровь была процежена десятками поколений предков, кажущихся такими несчастными, а на самом деле, ловкими и безжалостными, оборотистыми и расчетливыми, земному человечеству не хватало ограниченности. То есть, в самый неподходящий момент, в человеке вдруг взыгрывало нечто, называемое совестью, и успех оборачивался поражением. В этом смысле горлумы имели очевидное преимущество перед коренными обитателями нашего мира. С другой стороны, люди быстро учились, а примесь горлумской крови в некоторых, наиболее продвинутых из них, в сочетании со знанием местных обычаев, делала из людей опасных конкурентов в сфере темных и серых делишек.

– Работать становится все труднее, – жаловался, бывало, Сенькин дядюшка, известный агент по операциям с призрачной недвижимостью. Подумать только, такой выгодный заказ перехватили. И кто? Этот ловкач только на одну восьмую горлум! Да еще имеет наглость сватать своего сынка за мою дочку. До чего докатилось человечество!

И, хотя, последние слова могли быть истолкованы в совсем нелестном для горлумской породы смысле, негодование дядюшке, торговавшего, по преимуществу прошлогодним снегом, имело основания, да еще какие!

В такой вот обстановке формировался характер маленького Сенечки.

Будучи достойным представителем своей семьи, он начал свою карьеру с организации финансовой пирамиды в начальной школе, но ограниченность охваченного бизнесом контингента привела к быстрому разорению рядовых вкладчиков. Последние, будучи незнакомы с этикой современного бизнеса, не стали ходить вокруг Сенечки с плакатиками и униженно просить вернуть деньги, а попросту устроили начинающему предпринимателю темную.

Так Сенечка понял, что бизнес с человеками – вещь подчас отнюдь небезопасная. Слегка залечив синяки, он смирил юношескую гордыню и пришел к многоопытному дядюшке за советом. Дядюшка по-доброму посочувствовал прыткому родственнику, угостил его пивом, а потом спросил:

– Скажи-ка, племянничек, а на какой политической платформе ты выстроил свою пирамиду?

– Как это, на какой? – Удивился Сенечка. – Какая политическая платформа может быть у бизнеса? Бизнес, он ведь вне политики.

– А вот и нет! – Дядюшка внимательно посмотрел на юнца сквозь старомодные очки. – Платформа совершенно необходима. Наличие платформы позволяет списать убытки клиентов на неблагоприятную экономическую ситуацию, которая, в свою очередь, определяется политической обстановкой. Так что, если бы ты собирал бабки, скажем, на создание партии политических недомерков, то мог бы спокойно сказать, что вкладчики получат свои денежки, когда партия станет массовой и придет, наконец, к власти. Замороченные вкладчики потоптались бы немного возле офиса, да и разошлись. А может быть, еще денег принесли бы, чтобы, так сказать, поскорее эти твои недомерки силу набрали. Так что, не учел ты, племянничек, политического фактора. Вот мой тебе совет, отправляйся-ка ты потрудиться на ниве массовой информации. Там ты многое поймешь и многому научишься. Кстати, с тебя десятка, и учти, это по-родственному. Обычно я беру дороже.

Таким образом, Сенечка оказался на телевидении. Он долго отирался в коридорах телецентра, участвовал в массовках, подавал кофе маститым шоуменам и шоуменкам, в общем, вертелся, крутился и струился. И сгинуть бы ему в этом хорошо организованном бедламе, если бы не горлумское происхождение в сочетании с горлумской же находчивостью.

Однажды директор канала, на котором подвизался Сенечка, объявил конкурс на проект лучшего шоу на тему секса. Таких программ к тому времени расплодилось великое множество и, казалось, тема секса во всех видах полностью исчерпана. Зрители мужского пола поняли – то, чем они занимаются со своими женами или подругами, это вовсе не секс, а так, дилетантщина и убожество. Кое-кто под влиянием передач о сексе, вовсе прекратил всякие отношения с противоположным полом, другие попыталась привести свою интимную жизнь в соответствие с рекомендациями специалистов, в результате чего получили тяжелые психические повреждения. Несовместимые, между прочим, с половой жизнью. Но оставались отдельные упрямцы и упрямицы, которые продолжали заниматься этим делом по старинке, то есть так, как им нравилось. Вот для обуздания этих половых ретроградов и создавалось новое шоу, которое по своей омерзительности, а значит, и по рейтингу, должно было оставить далеко позади конкурентов.

Тут-то и появился Сенечка с проектом сногсшибательного шоу "Секс с земноводными". Это было ново, это было смело, это эпатировало и, что самое главное, до этого еще никто не додумался. Поначалу, как это часто бывает, от реализации проекта непосредственного автора отстранили, сославшись на отсутствие у него необходимого опыта, известности и поклонников. Ведущим шоу был назначен молодой упыренок, не то родственник владельца канала, не то дружок его жены. Несмотря на то, что упыренок страдал хронической водобоязнью, за дело он взялся довольно шустро и привлек к работе опытную русалку Люсенду, с которой познакомился на какой-то тусовке. Сенечка молча страдал, но терпел. Горлумское чутье подсказывало ему, что час торжества неминуемо настанет. И, надо сказать, на этот раз чутье оказалось на высоте.

Бодро начавшееся было шоу, в которое были вложены немалые деньги, медленно, но верно проваливалось. Виной тому была скудость фантазии организаторов и ведущих, которые не смогли предложить искушенному во всяких штучках-дрючках зрителю ничего, кроме унылых историй из жизни той же русалки Люсенды. Все истории непременно заканчивались утоплением партнеров (Люсенда упорно называла их "клиентами"). Интервью с молоденькими утопленницами, совершивших сей акт в порядке сублимации, по причине неразделенной любви к очередному эстрадному кумиру или неудачного выступления на конкурсе красоты "Мисс Одноразовая Зажигалка", тоже скоро приелись. Деньги, получаемые от рекламы чешуйчатого нижнего белья и колготок, не спасали положения. Шоу уже собирались прикрыть, когда в кабинете директора появился уже забытый, было, Сенечка.

Какие перспективы рисовал честолюбивый молодой горлум, к каким горизонтам манил – неизвестно. Известно только, что, в конце концов, уже забивший было на шоу директор, плюнул на условности и дал Сенечке шанс. О, это волшебное слово – шанс! В нем есть что-то шипящее, что-то щекочущее и шампанское. Воодушевленный Сенечка вышел из кабинета директора и бросился делать шоу.

Первым делом он уволил упыренка. Последний, кстати, отнюдь не пропал, а напротив, нашел свое призвание в отделе аналитических программ. Люсенду, поразмыслив немного, Сенечка оставил для собственных нужд. Очень вовремя утонули две знаменитых манекенщицы и одна кинозвездочка. Теперь они каждый вечер выступали перед телезрителями с подробностями личной жизни до, и после утопления. В качестве аналитика, третейского судьи и независимого эксперта в программе фигурировал Сенечка лично. Первым делом, он пустился доказывать глубокую народность, а стало быть, и актуальность самого понятия секса с земноводными. Чего стоит его панегирик ракам, давно и крепко вошедшим в фольклор, и даже давшим название одной из популярнейших поз народной Камасутры. Да, у Сенечки воистину, были все шансы стать великим журналистом, и те, кто в это не верит – да тьфу на них!

Конечно, у восходящей звезды появились многочисленные поклонницы и поклонники, да и как не появиться, ведь новый ведущий был совершенно неотразим. Бледный, в потрясающем зеленовато-сером костюме из мокрого шелка, он, казалось, только что вылез из болота, чтобы сообщить потрясенным зрителям нечто глубинное и тайное. Сообщить, осчастливить и снова скрыться в зеленоватой трясине, чтобы в назначенный час опять появиться на экранах.

Модельеры, вдохновленные Сенечкиными передачами, наперебой создавали новые коллекции, в которых, кроме уже приевшегося чешуйчатого белья присутствовали разбухшие от влаги туфли и черные раки, элегантно оттягивающие бахромчатые подолы вечерних платьев. Особенно преуспел на этом поприще знаменитый Савва Мазай, самолично появившийся перед публикой в красном рачьем панцире и с накладными усами.

Визажисты вовсю трудились над созданием макияжа "под утопленницу", включавшего в себя шевелящиеся, словно пиявки ресницы и пучки водорослей, изящно свисающие с ушей. В моду вошла также приятная опухлость и некоторая расплывчатость черт, придающая женщине особое очарование.

Словом, на доселе чересчур уж голубом небосводе телеэфира, взошла новая, буро-зеленая звезда, и имя ей было – Сенечка. И неважно, что всплыла эта звезда из болота, какое зрителю дело, откуда берутся звезды?

В общем, карьера Сенечки весьма и весьма складывалась удачно, сам он строил далеко идущие планы, подумывая о вовлечении в орбиту передачи головоногих моллюсков и голотурий, как вдруг...

Увы! Как часто первооткрыватели первыми падают жертвой своей предприимчивости. Открывающий бутылку некачественной водки по праву выпивает первый глоток, не думая о жестоких последствиях своего открытия. Копыта взбесившегося таланта мозжат голову нее сумевшего вовремя натянуть поводья седока, и это в порядке вещей!

Короче говоря, один из наиболее денежных спонсоров программы, вдохновленный на эротические подвиги Сенечкиными выступлениями, получил несовместимые с жизнью травмы, пытаясь в собственном бассейне доставить удовольствие смертельно ядовитой пупырчатой южноамериканской жабе. Причина смерти мецената не подлежала сомнению, поскольку, будучи натурой художественной, он записывал свои упражнения на видеокамеру. Некоторые поговаривали, что страсть к жабам известного бизнесмена не была такой уж случайностью, поскольку сам он здорово походил на это, в общем-то, безобидное существо, но начальству, правосудию и народу потребны жертвы.

Кто протянет руку упавшему? Кто милосердным пальцем заткнет дырку в боку однажды проколовшегося коллеги? Да никто, скажу я! Во всяком случае, никто из Сенечкиного окружения. Звезда качнулась, вспыхнула напоследок вонючим шумным скандалом и бухнулась туда, откуда появилась, то есть в болото. Но звезды, как правило, не падают в одиночку. Вот и Сенечка прихватил с собой верную Люсенду. Вместе они погружались в уютную зеленоватую жижу до тех пор, пока не коснулись дна. На дне, как оказалось, тоже можно было жить. Люсенда вскоре освоила, а точнее сказать, освежила, специальность русалки по вызову, и стала просто Люськой, а вот Сенечка...

Сенечка, увы, прочно подсел на Коку и теперь промышлял разной мелочью, а когда выдавался и вовсе неудачный денек, отбирал у несчастной женщины выручку, обзывал снулой селедкой, и даже, говорят, грозился почистить ей хвост.

Много чего было в недлинной Сенечкиной жизни, ох, как много, но не стоит вдаваться в подробности. Здесь же вам не ток шоу, все-таки!

Итак, Сенечка сидел в "Голубом павиане" и оплакивал потерю колечка, единственного предмета, напоминавшего ему о семейном очаге, босоногом детстве, беспутной юности и беспокойном отрочестве.

Владелец бара, одновременно и бармен и официант и повар, так и не дозревший до крупных дел упырь Панкратий, меланхолично протирал бокалы, с пляжа доносились воистину павианьи вопли мужчин и лирические взвизги женщин. Словом, все было, как всегда. И тут, не до конца утопленное в Коке горлумское чутье подсказало Сенечке, что что-то неладно.

– А вдруг меня ищут? – По-правде говоря, Сенечке очень не хотелось встречаться с представителями закона. – Неужели из-за этих штуковин? Впрочем, братаны еще ранним утром забрались в какую-то летающую штуковину и убрались восвояси. Сейчас они, наверное, выпили своей любимой водки и дрыхнут в креслах авиалайнера, уносящего их на далекую родину. Как, бишь, ее? Россия? Так что здесь все чисто! Вот если колечко нашли, тогда... а что, собственно, колечко? Этому колечку дайм цена в базарный день! Вдобавок, Люсенда куда-то пропала...

И тут Сенечка отчетливо понял, что всем его воспоминаниям, всему прошлому, всему, с чем связывало его дешевое анодированное колечко с выцарапанными кем-то на внутренней стороне каракулями, цена всего-то дайм! Десять центов, да и то, если брать оптом. И похоронят его, Сенечку, в дешевом пластмассовом тазу неприлично голубого цвета, цена которому те же распроклятые десять центов.

Эх, прелесть, прелесть! Прелесть ты моя распрелестная, прельстительная... – Печально вздохнул горлум, и, слегка покачиваясь, направился к стойке за очередной порцией Коки.