Текст книги "Гоблины в России (СИ)"

Автор книги: Алексей Молокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Глава 21

«От кариеса еще никто не умирал!»

Житейская преглупость

Что послужило причиной столь быстрой разрядки Железной Боевой, Драгоценной Парадной и Алой Целовальной челюстей, доподлинно неизвестно. Может быть, качество спиртных напитков в России другое, чем в Междуземье, а может быть, просто климат оказался неподходящим. Ведь и айфоны всяческие на русском морозе частенько отказывают. А, скорее всего, за артефактами, как и за всякими живыми существами, требуется уход. Их надо холить, лелеять, а самое главное – кормить колдовством. И никакой «Колгейт-тотал» здесь положение не спасает – хотя, не исключено, что и не очень вредит.

Кроме того, Сенечка-горлум артефакты-то украл, а зарядное устройство осталось у Великого Орка. Впрочем, Сенечка и не знал, что ворует артефакты, думал так – цацки какие. А если бы даже и знал, то сомнительно, чтобы ему удалось похитить это самое зарядное устройство. Потому что таковым являлся сам Великий Магарх. Конечно, украсть Государя вместе с зубами – это круто и даже очень, только... как-то не реально, знаете ли. Его Грозность даже в абстинентном состоянии, это вам не какая-нибудь дочка президента, которых то и дело крадут в голливудских фильмах. А молодой, пусть даже и очень преступный горлуменок как-то не тянет на роль международного террориста. Да и врут эти американцы. Не верю я им ни на цент. Кому, скажите, нужна президентская, насквозь прогамбургленая и прококаколеная, дочка, когда по улицам ихних мегаполисов вон сколько классных девчонок ходит? Из России, с Украины, из Молдовы, из Пуэрториканской республики, в конце концов!

В общем, случилось с Оркскими зубками что-то вроде кариеса. Как могут заболеть кариесом стальные, золотые или жемчужные зубы? Да запросто! Лично мне доводилось знавать людей с кариесными мозгами, да что там людей, кариес случается у целых отраслей промышленности, у армий, и даже – только никому не рассказывайте – у стран! Старость – это ведь тоже разновидность кариеса.

А в результате что? Ну, насчет кариесных стран и народов – это ладно, это нас не касается, а что с братцами-то? Ведь они уже милостью Оркских артефактов принялись вершить всякие общественно полезные дела, и не без успеха. Вон, Капитоша-олигарх автопром уже чуть-чуть приподнял, и, глядишь, если бы не перестал бояться, появились бы у нас автомобили не хуже китайских! Но ослабла железная хватка Братца-Ивана – и брызнул Капитоша, словно какой-то неуловимый Джо – а в Европы ли, в Америки – ищи-свищи! А отечественный автопром, понятное дело – упс!

И остальные Ивановы подопечные не лучше.

Один авианесущий крейсер недостроил. Строил-строил, потом бояться перестал, выкурил сигарку-другую, посидел на стапеле, сплюнул да и продал на металлолом потенциально недружественной державе.

Другой – который грузовые дирижабли для районов крайнего севера подрядился мастрячить, построил одну штуку, а потом взял, да и переоборудовал под личную воздухоплавающую яхту. И уплыл на ней, по воздуху, естественно, только вот не на крайний север, а в Куршавель! То-то все тамошние богатые бездельники обзавидовались!

Третий, который под железный зубовный скрежет взялся науку финансировать, тот, правда, сознательным оказался. Как только скрежет заржавел и стал нестрашным – раздал подопечным по штуке баксов и сказал, примерно, так:

– Вот что, господа филирики, кто хочет – может на эти деньги за бугром счастья попытать, а кто не хочет, тот пусть поступает с ними по собственному разумению. Ботинки новые купит, или пропьет... Вольному, значит, – воля! А мне пора, дела, знаете ли...

Засмущался немного – и был таков! Ладно, хоть засмущался.

В общем, все разбежались, и никто не умер. И то хорошо.

И остался Иван-солдат один. Точнее, не один, а с изрядно тронутой ржавчиной, некогда грозной, а теперь просто скрипучей, словно мамаша старой девы, Древней Боевой Челюстью.

Вот сидит он вечером в своем Мак-Дональде, на столе бутылка "Шуйской", напротив – несчастная ржавая железяка. Разговаривают.

– Что это с тобой, командир? – спрашивает Иван. – Так славно работали. Россию, почитай, уже почти спасли, и тут, в самый, можно сказать решающий момент ты ломаешься! Натуральный облом. Непорядок, командир, да и стыдно...

– Мне не стыдно, – скрипят ржавые зубы. – Мне старо...

Иван стопку налил, посмотрел с тоской на встопорщившуюся огнями Москву за окнами, выпил без закуски и говорит:

– Ты же древний,... то есть, древняя.... Тьфу, извини.... В общем, Древняя Воин, тысячи лет сражаешься и ничего, а тут вдруг тебе состариться приспичило. Непорядок это...

– Я не воин, – шелестит едкая железная пыль. – Я только часть воина.... Я – частицы Силы. Ты – воин.

– Солдат, – соглашается Иван. – В чине капитана. Так в чем же дело-то?

– Я не твоя часть, – грустно отвечает Железная Челюсть. – Я часть Великого Воина из Междуземья. Мне здесь не прижиться...

Иван налил еще стопку, чокнулся с тенью, которая на миг проявилась на стенке, аккурат между Мак-Даком и клоуном Дональдом, выпил, и говорит:

– А ведь еще немного – и получилось бы! Вон, как нас все это толстосумы боялись! Чего прикажем, то и делали. Эх, совсем чуть-чуть бы, и получилось бы! Не вышло. Скажи, почему?

– Потому что боялись... – уже совсем мертво шепчет железо. – Нужно, чтобы не боялись, а чувствовали защиту.... Верили...

– Чтоб я Капитошу защищал? – вскинулся Иван. – Да никогда!

– И его..., и остальных... – соглашается Челюсть. – Страну... Ты – солдат...

За окнами совсем стемнело, автомобили отталкивали от себя темноту и снег вытянутыми вперед яркими ладонями. Ночная столица медленно всплывала к небесам, щурясь огнями сквозь снегопад.

– Сколько тебе осталось? – тихо спросил солдат.

– Три дня... – спокойно ответили запекшиеся ржавчиной губы. – Если меня через три дня не вернут Хозяину, я рассыплюсь...

– Кто твой Хозяин?

– Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. – ответила темнота.

А в это время, на сцену, под безжалостные огни световых пистолетов, выбежал братец-Василий, Васька-гусляр. С новенькими, сияющими электрогуслями наперевес, фиброусилитель для которых делали лучшие в мире японцы. И стройные мулаточки бэк-вокалистки нервно дрогнули узкими бедрами, готовые подхватить любую ноту, в нужный момент отвлечь публику от солиста, как бандерильеро отвлекают быка от поскользнувшегося матадора. И зал замер, в ожидании, когда начнется музыка и алая, полыхающая любовью роза раскроется над левым плечом новой звезды Российской сцены – Страстного Васьки.

Начинался очередной концерт молодой, но уже ставшей культовой группы "Страстный Зуб".

И грохнуло. Бас тяжело и сладко толкнул недоверчивое сердце толпы и принялся раскачивать и массировать, пока оно не раскрылось, а потом Васька включил фиброусилитель, и жадные души человечьи затрепетали хищными ресничками, словно раскрывшиеся росянки, алчущие насытиться чужой любовью, потому что своей, как всегда было мало.

Васька, словно гусенок, вытянулся к микрофону и, не прекращая резать зал звуками электрогуслей, запел-закричал песню, о новорожденном человеке, уже умеющем кричать.

Мне б, гитару занеся с плеча,

Зал наотмашь звуками рубить.

Человек, умеющий кричать –

Может научиться говорить!

Зал вскипает, лицами мельча,

Зал тревожным телом ловит ритм,

Человек, умеющий кричать –

Может научиться говорить!

Залу вместе триста тысяч лет,

Зал древней Христа и пирамид,

Первым человеком на Земле,

Зал еще кричит – уже кричит!

Прежде было Слово, но сейчас,

Только крик – но это до поры,

Человек, умеющий кричать –

Может научиться говорить!

И тут над левым плечом музыканта, там, где багровой вспышкой любви должны были раскрыться губы Алого артефакта, что-то звонко лопнуло, посыпались искры и даже, кажется, повалил дым.

Васька дернулся, слегка осел влево – плечо немилосердно пекло. Но группа и бэк-вокалистки не подвели, поняв, что случилось неладное, девочки затанцевали вокруг рок-гусляра, заслоняя его от публики, а опытные лабухи из духовой секции, спасая солиста и номер, дружно рухнули в зал сверкающим биг-бэндовым обвалом.

– Ты чего лажаешь? – прошипел Васька почерневшей, но все еще горячей Алой Целовальной Челюсти, сидевшей на его левом плече, словно выскочившая их печки царевна-лягушка.

– Я не лажаю.... Я перегорела, – странным, словно червивым голосом просипела Алая Целовальная. – Дальше – без меня...

– Чуда сегодня не будет, – понял Васька. – Но публика пришла за чудом, значит, придется выкручиваться без колдовства, самому... точнее – самим. Он бросил быстрый взгляд на музыкантов, но те все и так поняли. И они стали играть...

Позже, крикливые и наглые музыкальные комментаторы спорили – что это было. Кардинальная смена музыкального стиля, или просто неполадки с аппаратурой. Во всяком случае, никто не рискнул считать концерт провалившимся, но никто не решился назвать его удачным. Васька от интервью отказывался наотрез, мудро отправляя на встречи с пираньями пера Кащея Ржова. Все равно ведь бессмертный – не жалко.

Поздней ночью, а точнее – ранним утром, Васька сидел в гостиничном номере. На журнальном столике, между рок-гусляром и его боевой подругой, сморщенной, словно отцеловавшая свое женщина, стояла початая бутылка «Шуйской».

– Эх, – сокрушался Васька. – Так хорошо начали. И без всякой фанеры. Публика на концерты валом валит. Даже Кащей, и тот почти человеком стал, а ты... Что с тобой, подруга?

– Да вот... постарела я, – шамкает подруга. – Перегорела-постарела.... Нету во мне Любови больше, вся кончилась, ты уж прости, сынок. А насчет фанеры – это ты погорячился слегка.... Лукавишь.

– Как это лукавлю? – обиделся гусляр. – Когда это мы под фанеру-то выступали? Не было такого! За то нас публика и любила, что все натуральное

– А я? – тихо спросила Алая. – Я ведь тоже навроде фанеры, только ты по-глупости этого не понял, а может, и понял, только осознать побоялся.

– Какая же ты "фанера", – искренне изумился Васька. – Ты же эвон как петь умеешь! Зал аж дыбарем встает!

И выпил от обиды.

– Ты на водку-то не налегай, – сварливо сказала собеседница. – Не поможет, правду водкой не смоешь. Только вот что я тебе скажу – пел-то на самом деле ты сам, а я только слушателей под тебя настраивала. Влюбляла, короче.

– И сильно? – заинтересовался захмелевший Васька. – Что, так прямо всех поголовно и влюбляла?

– Всех, – скучно сказала прежде Целовальная, а сейчас Безлюбая помощница. – А если публика в тебя заранее влюблена, то успех тебе обеспечен, что бы ты ни вытворял. Хоть чижика-пыжика играй, хоть "токатту и фугу ре-минор" – все едино.

– Ишь ты... – расстроился гусляр. – А зачем ты это делала?

– Устроена я так, да и понравился ты мне...

– А теперь? – Васька понемногу начал понимать, что к чему.

– А теперь я спать хочу.... Погасну вот скоро... – Бывшая царевна-лягушка, а теперь жаба-старуха сонно покачивалась на краю стола, почти уже совсем темная, только иногда по синеватым губам пробегали алые сполохи, словно угли догорали.

– И когда ты... – ляпнул музыкант и испугался.

– Три дня, – донеслось с конца стола. – Если к Хозяину не вернусь.... Три дня...

– Кто твой хозяин? – отчаянно закричал Василий. Ему хотелось обнять подругу за плечи, да только не за что было обнять.

– Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. – ответила темнота.

И у старшего брата, Даниила, того, который в политику ударился, дела тоже обстояли не лучшим образом.

Когда властность и обаяние, которые придавала ему Парадно-дипломатическая челюсть Великого Орка, стали иссякать, выяснилось, что среди руководителей движения "Умельцы России" настоящих умельцев оказалось – раз-два и обчелся. То есть, умения-то у них были, например, многие из них очень умело распоряжались деньгами, причем, почему-то исключительно в свою пользу. Другие умело обменивались опытом с зарубежом. Приезжает такой умелец в родные пенаты, а его и спрашивают-де, что привез? А он так гордо отвечает, с большим достоинством – опыт! А какой опыт, с чем его едят и какая от этого опыта польза – непонятно. Молчит умелец, словно воды в рот набрал. А может, у него там, во рту – опыт, который он из-за бугра привез?

А потом уж и вовсе в открытую воровать стали, да ладно бы воровать...

Приходит в офис какой-нибудь "умелец" местного разлива и прямо с порога:

– Знаешь, Даниил, я в твоем движении набрался опыта, заработал репутацию. По стране поездил, а теперь вот, меня в другую "Россию" зовут, созрел я, значит. Так что, прощевай! И не помни лихом!

– А разве бывает другая Россия? – удивляется Даниил.

– А то! – гордо отвечает экс-умелец. И шасть за дверь.

И каждый раз после такого случая в офисе какая-нибудь мелочь пропадает. То факс, то модем, то целый компьютер, то еще что-нибудь. Однажды пропала секретарша. Уж эта-то кому нужна была, спрашивается? Ведь дура дурой, да еще и ножки не тем концом вставлены! Однако, факт, пропала!

А на телевидение и вовсе перестали приглашать, разве что иногда в программу "Вокруг смеха".

В общем, как заключил опытный волколак Егорий, – было умение, да выдохлось. Одно правда бесило волколака, бесило до того, что и выть на луну ему стало не в радость – Телла так и не вернулась. Осталась с Танькой, светской росомахой. Эх, разлетитесь банки-склянки, мы с подружкой прем, как танки.... Держись, столица! Или в оригинале было немного не так?

И вот сидит старший братец Даниил в пустом офисе, стоит на заваленном никому ненужными бумагами столе бутылка "Шуйской" а рядышком лежит бывшая Драгоценная Парадная Челюсть Великого Орка, похожая сейчас на облупленную карету Екатерины Второй, забытую на пару столетий в сыром подвале какого-нибудь захолустного краеведческого музея. Печальная картина, прямо скажем, совершенно недостойная кисти великого живописца. И вообще, недостойная.

– Что, – говорит Даниил, – Госпожа Удача, кранты нам, выходит? Изменила ты мне.

– Я не удача, – звенит стекляшками – а были алмазы, – бывшая соратница. – Ошибся ты, я – Власть! Да только, видно власть не для тебя.

– Как это, – обижается Даниил. – Поначалу-то все замечательно шло. Соратников набежало видимо-невидимо, программу писать начали, еще немного и в Думе бы оказались.

– Эк тебя колбасит, – совсем недипломатично отвечает соратница. – Во-первых, в Думе умельцам делать нечего, там другие качества надобны. А во-вторых, кто тебе сказал, что в Думе Власти есть чего делать?

– Как же? – удивляется Даниил. – Дума, это школа государственной власти, разве не так?

– Школа рабства, – шелестит облетающей позолотой Челюсть.

Даниил задумался и-таки, выпил. Хотя и не очень хотелось.

– Так ведь трудно Державе, – наконец выговорил он, и посмотрел на полуподвальное окно покрасневшими от водки глазами. Опять же воруют...

Парадная, хоть и одряхлела вконец, а засмеялась так, что вся позолота трещинами пошла.

– Ты чего? – обиделся Даниил. – Разве я не дело говорю?

– Дело делают, а не говорят, – скрипит собеседница. – А ты про бассейн с крокодилами не думал? Очень, знаешь ли, хорошо от воровства помогает!

– Да не водятся у нас... – начал было Даниил, и осекся. – Значит, только так?

Парадная промолчала, только почерневшие клыки на миг оскалились.

Даниил налил еще, посмотрел в окошко, в которое медленно сочилась жиденькая сыворотка столичного рассвета, сглотнул и отставил так и не выпитую рюмку.

– Так я не согласен, – сказал он с пьяной решительностью. – Я лучше, как раньше, машины изобретать стану.

Взял бутылку и, наконец, глотнул. Прямо из горлышка.

Некоторое время в бывшем офисе, а теперь просто в убогой столичной хрущевке стояла тишина. Только кольца табачного дыма терлись друг о друга, и, казалось, слегка шуршали при этом. Будто змеи.

– А с тобой-то что? – наслушавшись тишины, поинтересовался Даниил.

– Заряд власти во мне закончился, так что, думай сам...

– Умрешь? – испугался умелец.

– Гаснет Любовь, рассыпается Сила, а Власть – Власть теряют. Так что я просто потеряюсь, пропаду, сгину.... Через три дня, если я не вернусь к Хозяину, я стану просто бесполезной раззолоченной железякой, выскользнувшей из твоей жизни и пропавшей навеки. Только в судьбе прореха останется, на память. Вот и все. Так что, смирись, поезжай к себе домой, да займись каким-нибудь делом. Не про тебя, видно, Власть.

– А кто твой Хозяин? – спросил Даниил, немного помолчав.

– Великий Орк. Владыка. Магарх. Урукхай. – гордо лязгнула пригоршня позолоченного железа. И рассвет дрогнул в окошке, словно его под дых ударили.

А скоро приехали Иван с Василием.

Глава 22

"Дорогая моя столица,

Золотая моя Москва!"

Песенка человека в кепке

Джипаровоз, добродушно пыхая паром, стоял в пробке на шоссе Энтузиастов. Пассажиры от нетерпения порядком-таки разогрелись и тоже готовы были пыхнуть, только отнюдь не добродушно. Как только в неряшливый рядах измызганных разномастных автомобилей появлялся просвет, какой-нибудь шустрый водитель немедленно нырял туда. Непривычный к московской манере езды водила-Сенечка, не успевал даже ребордами шевельнуть. И перед озлобленными ожиданием гоблинами в который раз воздвигалась какая-нибудь грязная и нахальная автомобильная задница. Мало того, объезжающие по кривой громоздкий джипаровоз шустрики оскорбительно махали руками, строили неприличные рожи, да отпускали неостроумные шуточки в адрес незадачливых провинциалов, растерявшихся в обыкновенной московской автомобильной толкучке. Хорошо еще, что за всеобщим шипением в салоне не было слышно шуточек столичных водил, но жесты были достаточно красноречивы, так что общий смысл просачивался в салон джипаровоза. Дробила, понемногу зверея, принялся ругаться по-гномски, а это, знаете ли, в перспективе ничего хорошего москвичам не сулило.

Внезапно смартфон, стоящий торчком в специальной стойке у лобового стекла, как надгробный памятник на могиле неизвестного рэкетира, воскрес и истошно заголосил:

– Стриги уша-ами! Уша-а-а-ми!

И так далее.

Старший дознатец, закемаривший было в парном чреве джипаровоза, встрепенулся и нервно схватил трубку.

– Ну, чего вы там? – заквакал голос Безяйчика. – Добрались?

– Не-а, – отозвался Старший дознатец. – В затычку попали. То есть, в пробку. Стоим, ждем. Застряли, похоже, намертво. Тут автомобилей, что хоббитов в пивнушке в канун дня Гэндальфа.

– А каукетчер на что? – резонно поинтересовался Безяйчик. – Там есть такой рычаг, ты его нажми, и езжай себе, куда надо. А на чайников внимания не обращай, сами дорогу уступят, они понятливые, когда им все правильно объяснишь. Нашел?

– Нашел, – сопя, ответил дознатец, и нажал скользкий от смазки рычаг.

Тотчас же вперед с маслянистым лязгом выдвинулся волевой паровозный спойлер-каукетчер, выкрашенный в веселый красный цвет.

– Ну? – спросила трубка.

– И что дальше? – жалобно поинтересовался хоббит, ожидавший, наверное, что джипаровоз немедленно выпустит клепаные крылья и перелетит через пробку, словно железная бабочка.

– А дальше ехай куда хошь. Только посвисти сначала, а то невежливо будет.

– Езжай, – сказал Старший Дознатец Сенечке-горлуму. – Только свистни сначала.

Сенечка свистнул. После чего джипаровоз облегченно вздохнул, мстительно обдал нахальных соседей струями горячего пара, и медленно тронулся, легко, словно картонные, раздвигая преграждавшие дорогу транспортные средства. При этом Сенечка не забывал время от времени свистеть. Все-таки, когда-то он воспитывался в хорошей семье, и свято придерживался национального интеллигентского правила, а именно – хамить надо вежливо.

Верьте мне, это мощное неудержимое и целенаправленное движение могло присниться автолюбителю только во сне. При этом если спящий смотрел сон с места водителя джипаровоза, то сновидение с полным правом можно было отнести к разряду светлых и радостных, а если с другого места, то, извините, это был сущий кошмар!

Так, весело чухая и окатывая мешающих соседей струями пара, демократично не делая различия между "копейками", "бумерами", "меринами" и прочей автомобильной мелюзгой, джипаровоз преодолел, наконец, пробку. Точнее, продавил ее внутрь города, как нетерпеливый, жаждущий похмелки пьяница проталкивает неподдающуюся штопору затычку в бутылку вожделенного вермута. Свершив сие, дважды одушевленное транспортное средство свернуло направо, не спеша, и с удовольствием проломило какой-то забор, после чего величественно покатилось через безлюдный в это время года Измайловский парк. Туда, где располагалось коммунальное логово бывшей шаманки, а ныне светской россомахи Татьяны, известной своими неординарными пристрастиями и экстравагантными нарядами всей столичной тусовке. То есть, прямиком на встречу с потерявшими силу, почти полностью разряженными Челюстями Великого Орка.

Да, братья Черепановы – это вам не самолет Джефферсона! Это – сила!

Джипаровоз, преодолев несколько гектаров парковой зоны, выбрался, наконец, на какую-то улицу, наддал, и скоро оказался неподалеку от станции метрополитена "Партизанская". Памятное, скажу я вам, местечко, может быть даже историческое, но об этом как-нибудь в следующий раз.

Дробила, с интересом изучающий окрестности, покрутил головой и сообщил товарищам:

– А вон, смотрите, кажись, двое наших пиво пить собрались. Давай спросим, куда нам дальше править?

И действительно. У входа в станцию оживленно беседовали о чем-то два типа. По виду явные гоблины – один в скособоченном берете и темных очках на горбатом гоблинском носу, а другой слегка небритый и, несмотря на морозец – в клетчатой шляпе. Ну, чистые гоблины!

– Да какие они гоблины, – гукнул с заднего сиденья Ватерпас. – Собрались мужики выпить, третьего ищут, вот и все дела.

– А вот мы сейчас это и проверим, – оживился, до сей поры помалкивавший Старший Дознатец, хоббит Василий.

Джипаровоз притормозил и деликатно гуднул. Так, слегка, чтобы привлечь внимание. От гудка веером встопорщились афиши на тумбе возле входа на станцию, бабульки и девочки, раздающие прохожим рекламные листки, бросились врассыпную, повалилась пара киосков, да унесло куда-то в сторону измайловских прудов назойливого крикуна – водителя маршрутной "Газели". Вместе с "Газелью". Даже недавно самостоятельно выведшиеся в столице собаки, породы "Московская бомжовая", дрыхнущие в нишах станции метрополитена, и те слегка встрепенулись, правда, сразу же успокоились и продолжили свойственное этой странной породе занятие – греть место в каком-нибудь закутке хозяину-бомжу. Для чего, собственно, и вывелись.

На парочку же гудок впечатления никакого не произвел.

– Я же говорил, натуральные гоблины! – с удовольствием констатировал Дробила, высунулся из окна джипаровоза и спросил:

– Доброго пива, земляки-междуземцы! Как бы нам на Третью Парковую проехать?

– К Таньке-шаманке, что ли? – спросил носатый, почесал висок под беретом, окинул очкастым взглядом джипаровоз, кажется, остался доволен, потом сказал:

– А вот по трамвайным путям, на Красноармейский проспект, а там к станции "Измайловская" направо.

И, обращаясь к небритому, добавил непонятно:

– Ну вот, кажется и эта история скоро закончится.

– Чего это он? – спросил хоббит у второго, того, который в шляпе. – С похмелья, что ли?

– Да нет, – коротко пояснил второй. – Так.... Автор.

– А-а, – понимающе кивнул Старший Дознатец, хотя не очень-то понял, причем здесь какой-то "автор". – Ну, мы поехали. Веселой удачи!

– И вам того же, – дружелюбно ответили шляпа с беретом и вернулись к прерванному разговору.

Джипаровоз еще разок погудел, в знак гоблинской солидарности, и ведомый Сенечкой, решительно двинулся по Красноармейскому проспекту в сторону Третьей Парковой улицы, к дому Таньки-шаманки.

Трое братцев, Даниил, Иван и Василий, сидели в разоренном офисе движения «Умелая Россия» и думали о плохом.

На чистом полотенце, расстеленном на офисном столе, лежали все три артефакта, три Волшебных Челюсти Великого Орка. Драгоценная Парадная, Алая Целовальная и Железная Боевая. Сейчас они были похожи на три спекшиеся, оплавленные кучки металла, извлеченные из-под развалин музея, невесть зачем разбомбленного озверевшими миротворцами. И только легкое, болезненное шевеление, да тихий металлический шепот выдавали, что артефакты еще живы.

– Ну и наделали мы делов, братцы! – сказал брат Даниил, в который раз порываясь налить по рюмке, но почему-то не наливая. – Эх, знать бы, что так получится, я из родного Растюпинска в жизни бы в столицу не поехал. Сидел бы дома, изобретал бы всякие штуковины на пользу себе и людям, и никаких тебе проблем.... Разве что иногда похмелье поутру, да на этот случай электроопохмел имеется. А сейчас вот, совестно, да и вообще, на душе как-то погано...

– Херово, – угрюмо согласился брат-Иван. – Протянул руку и погладил иззубренный, ржавый кусок металла, бывший некогда могучим артефактом. – Говорили же мне, чужое оружие, даже трофейное, рано или поздно откажет, а то и в тебя самого выстрелит ...

Васька осторожно придерживал рукой струны электрогуслей, чтобы ни в коем разе не брякнуть. Сейчас брат-гусляр мало походил на боготворимого поклонницами Страстного Ваську – волосы свалялись и потускнели, с носа все время норовила свиснуть мутная капля, модная в этом сезоне легкая небритость обернулась неряшливой бурой щетиной и придавала музыканту бомжеватый вид. Одно слово – не красавец. Не секс-символ – куда уж там!

– А может, братцы, не все еще потеряно? Давайте-ка прямо сейчас двинем в родной Растюпинск? – вдруг оживился он, – Там у Мальчиша с Безяйчиком "Бешка", на ней до острова всего-то двенадцать часов лета, отыщем этого Великого Орка и вернем ему артефакты, глядишь, все и исправится?

– Где это мы его отыщем, Великого-то? – проворчал Даниил, огорченный тем, что этот единственный и очевидный выход предложил не он, а младший братец. Чтобы хоть как-то самоутвердиться, бывший политик скомандовал чересчур инициативному гусляру:

– А ну, Васька, кончай соплю дрочить, звони шаманке немедленно!

Все-таки, хождение в политику несколько меняет человека, и, надо сказать, не в лучшую сторону.

– Зачем шаманке-то? – спросил оторопевший Василий. – Она-то здесь причем?

– А я и сам не знаю, просто вот индукция у меня такая, – Даниил задумчиво поскреб в затылке. – Чую, надо звонить, вот и все. Сказано – звони!

– А, кроме того, мы тут все нетрезвые, – добавил Иван. – Да и ехать не на чем. Я вон, сдуру зарок дал, пока отечественный автопром путную тачку не сделает, буду на метро ездить или пёхом ходить. На Васькином "БМВ" сейчас Кощей от корреспондентов российские просторы разрезает. Уже, наверное, до казахской границы успел добраться. Это после вчерашнего-то концерта. А где, кстати, наша "Копейка-Ламбордини"? А, Данюха?

– Так на ней же Бугивуг ездит. Забыл что ли? Любимая его тачка. Он недавно в нее душу Адама Козлевича уговорил вселиться. Здорово, надо сказать вышло. Вот и получается, что добираться нам в Растюпинск придется либо на такси, либо общественным транспортом. А у Таньки-то колеса найдутся. Да и сдается мне, что поможет она нам отыскать этого самого Хозяина, как его... Урукхая. А то эти артефакты, того и гляди, придется платочком подвязывать и хоронить с воинскими почестями. Кстати, и Бугивугу тоже позвони. Пусть "Бешку" к полету готовит. И Мальчиша с Безяйчиком надо в известность поставить, аэроплан все-таки ихний.

Иван крякнул, вытащил мобильный телефон и принялся названивать шаманке, Бугивугу, а заодно и Мальчишу с Безяйчиком.

Через полчаса у старой пятиэтажки, что на Третьей Парковой, появилась брезгливо-элегантная розовая "Бентли-Мэрилин" с Теллой за рулем. Из машины сначала выпорхнула бывшая вамп-секретарша, а ныне вамп-компаньонка Телла, а потом выбралась Танька-шаманка вся в мехах, с драгоценным желтым бубном в правой руке, которым московская росомаха, несмотря на мороз, обмахивалась на манер веера.

– Пьют? – не то спросила, не то констатировала Телла.

– Да нет, похоже, еще хуже, – отозвалась опытная шаманка и нервно перебрала пальцами по гулкой коже старинного бубна.

Женщины переглянулись между собой, решительно поправили прически и направились к подъезду.

Как только дамы вошли в подъезд, тесное пространство улицы наполнилось мощным пыхтеньем и джипаровоз, груженый гоблинами, с деликатностью промышленника-миллионщика, подрулил к розовой барышне "Мэрилин".

Пивной народ, которого полно в московских закоулках, с большим интересом наблюдал, как могучая машина аккуратно припарковалась, пыхтя, втянула под брюхо красный спойлер, похожий на бороду какого-нибудь ассирийского царя, облегченно выдохнула паром и, наконец, превратилась в нечто похожее на обыкновенный джип.

Какой-то знаток автомобилестроения, углядев на радиаторе аббревиатуру "БЧП", исполненную кириллицей, с гордостью произнес:

– Умеем же, когда захотим!

И взял себе еще пива.

Оставим же праздных и нетрезвых обитателей Измайловского района обсуждать секретные, еще не проданные коварным американцам, Российские разработки, и войдем в офис, вслед за Старшим Дознатцем, хоббитом Василием, грозным боевым гномом Дробилой, сметливым снайпером Ватерпасом, которому, слава Гэндальфу, так и не пришлось никого застреливать и шустрым, но осторожным Сенечкой-горлумом.

В маленькой квартирке на первом этаже было накурено, как в лучшие времена движения "Умелая Россия". Ввалившись в офис, дверь которого была по обыкновению не заперта, гоблины обнаружили там всеобщую неразбериху, которая в России является необходимым признаком кипучей и целеустремленной деятельности.

Даниил с Иваном ожесточенно кричали в телефонные трубки, требуя немедленного разрешения на пролет частного гидроплана над территориями государств Европы, Азии, Северной и Южной Америк, Австралии, а заодно и Антарктиды.

Нечеловечески прекрасная вамп-блондинка обнимала кудлатую голову Васьки-гусляра, шептала ему что-то в ухо, не занятое телефонной трубкой, не забывая нежно покусывать, отчего младший братец слегка дергался, сбивался, но терпел. Блондинка при этом нежно ворковала:

– Ничего, миленький, потерпи, сейчас полегчает.

– Ишь ты, как кровавая эльфийка-то старается, – одобрительно заметил Ватерпас. – Любит, наверное....

– А меня вот кровавые эльфийки никогда не любили, – огорченно заметил Дробила. – Меня эльфийки вообще почему-то не любили, одни гномихи.... Хотя вот, Матильда, она же на гномиху не похожа...

– Вот и радуйся, – со знанием дела сказал Старший Дознатец, которого эльфийки, видимо, иногда все-таки любили. – Эльфийки, они знаешь какие? Не любит, не любит, а потом ка-ак полюбит – не знаешь куда бежать.

Вокруг офисного стола самозабвенно и ожесточенно плясала полуголая Танька-шаманка, изо всех сил колотя в бубен, от которого по комнате расходились разноцветные волны, словно в бубне было спрятано северное сияние. Артефакты на столе впитывали зыбкий мерцающий свет и понемногу оживали.