Текст книги "Гоблины в России (СИ)"

Автор книги: Алексей Молокин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 21 страниц)

– Чего смотришь! – заорал гремлин. – Туши давай!

И принялся поливать "студебеккер" пеной из невесть откуда появившегося огнетушителя. Предусмотрительный, зараза!

Даниил захлопнул разинутый рот и бросился помогать.

Вдвоем им быстро удалось сбить пламя, и теперь они, отдуваясь, стояли рядом с залитым пеной грузовиком.

– Ну и что ты наделал? – спросил мастер, стирая рукавом пену с горячего капота и обнаруживая на нем горелую проплешину. Прямо-таки, какой-то юный пионер, а не гремлин!

– Ничего, закрасим, – пропыхтел Бугивуг, – как новенький будет!

– Да уж, – отозвался Даниил, вытирая слезящиеся глаза грязной тряпицей. – Вон, какое пятнище!

– Зато теперь у нас теперь уловленная душа имеется! – гордо ответил гремлин и, пренебрегая правилами пожарной безопасности, закурил.

– Какая еще душа? – спросил Даниил, выволакивая безалаберного американца за шиворот из гаража вместе с сигаретой. – Вот кое из кого я сейчас душу вытряхну, это точно!

– Какая, какая... – откуда мне знать, какая? Гремлин изо всех сил выворачивался, но Даниил крепко держал его за лямки комбинезона. – Какая поймалась, такая и есть. Там увидим. Сейчас, вселим куда-нибудь и будет у нас одушевленный механизм!

– Мать вашу! Опять заместо водки бензину хлебнул! – донесся из пространства задушенный хриплый голос. – Дайте огурца, что ли, ироды!

– Все ясно! – вздохнул Даниил. – Наша эта душа, русская, слышишь, как ругается?

Гремлин почесал волосатое ухо, и крепко задумался.

Глава 11

«Как высока грудь ее нагая, как нага высокая нога!»

«Жена французского посла»

Оставим Даниила с Бугивугом знакомиться с призванной из эфира душой, точнее, с неким странным фантомом русской национальности, о котором пока можно сказать только то, что с вредными привычками у него все в порядке. Пусть Иван-солдат с Мальчишем и Безяйчиком готовятся обрадовать московских крысогархов своим появлением, рискуя уподобится симпатичным, но чересчур доверчивым жуликами из рассказа О'Генри – пусть! Посмотрим-ка лучше, что поделывает Васька-гусляр.

Как помнится, ему определили заниматься рекламой и маркетингом. Сейчас многие занимаются рекламой и маркетингом, пользы от этой деятельности никакой, сплошное моральное удовлетворение, деньги да прочая ерунда. Словом, суета сует и томление духа. Только вот, какой рекламой и маркетингом можно заниматься, работая в свежеиспеченной фирмочке, единственной продукцией которой пока является темпоральный тюнинг паленых тачек? Чем, спрашивается, заняться простому русскому парню, если ему заняться нечем? Правильно! Или уйти в загул, или пойти по бабам. Если кому-то не нравится народное выражение "по бабам", то пусть ищет ему цивилизованную замену, я лично подобными лингвистическими извращениями заниматься не собираюсь.

Так что, Васька пошел по бабам. Тем более что для специалиста по рекламе это совершенно естественно, потому что значительная часть рекламы адресована именно женщинам. Фраза великого поэта "Я, Вань, такую же хочу!" как нельзя лучше определяет суть воздействия рекламы на мужчин, а именно – через женщин. Женщина, как правило, знает, чего хочет, а если и не знает, то все равно хочет чего-нибудь, и реклама просто помогает женщине конкретизировать ее желания. И потребовать от "Вани" их немедленного осуществления. Так что в походе рекламщика "по бабам" есть глубокий смысл. Тем более, все необходимые данные у нашего героя имелись, как-то – кудрявость, могутность и обаяние. Могутность, кстати, после электроопохмела повысилась настолько, что по бабам идти все равно пришлось бы.

Итак, Василий тряхнул кудрями, подстроил отремонтированные братом электрогусли, с удовольствием ощутил гудение напряженной могутности и пошел.

Представляете ли вы себе город Растюпинск? А город Верхнещивск? Вообще, представляете ли вы себе провинциальный российский город, географически расположенный в среднем Подмосковье, а может быть, и в каком-нибудь другом месте? Особенно, если этот город погружен в легкое безвременье, как всегда бывает в последний день лета? Если представляете, то не стоит его и описывать, а если нет – то тем более не стоит, потому что все равно адекватного описания не получится. Ведь в последний день лета чего только не случается, есть в этом дне какая-то особая магия, что-то дремучее и вещее. И хорошо, что этот день не объявлен каким-нибудь официальным праздником, пусть он существует сам по себе и для тех, кто способен в него войти, наподобие тридцать первого июня, хотя, смею вас уверить, дни эти очень даже отличаются друг от друга.

Братец Василий весело шагал сквозь замершее в полуравновесии, готовое медленно и неумолимо опрокинуться в осень пространство российской глубинки, пахнущее хрупким кленовым кружевом, улавливая своей артистической душой тонкие флюиды, словно паутинки, плывущие в прохладном чистом воздухе, серебристые ниточки судьбы, сулящие неожиданное и приятное приключение.

Короче говоря, мужик шел по бабам!

В маленьких российских городках главная улица, как правило, одна-единственная. И эта улица является продолжением дороги, связывающей городок с остальным миром. Конечно же, именно на главную улицу, носившую гордое, но почти забытое имя героя битвы при Калке былинного богатыря Растюпы и вышел Василий-гусляр. Кстати, на чьей стороне сражался богатырь Растюпа, и какова его национальная принадлежность, до сих пор является предметом спора историков, но жителям города Растюпинска это как-то все равно. Они по праву гордятся легендарным основателем своего города, хотя о нем, кроме участия в упомянутой битве, известно было немного. Однажды, как гласят устные предания, Растюпа отбил у неких не то купцов, не то разбойников, аж семь царских дочерей сразу, и, что характерно, на всех женился. Так что, хождение по бабам издревле являлось народным Растюпинскским обычаем, при этом процедура непременной женитьбы почему-то Растюпинскцами, как правило, всерьез не рассматривалась. Видимо, они считали это делом второстепенным.

На проспекте Василий увидел породистый автомобиль нежно-серебристого, с легким оттенком розового, цвета, стоящий поперек неширокой проезжей части. "Bentley Continental GTC" определил его Василий, и подошел поближе. Нечасто такие автомобили радовали прикосновением своих аристократических шин избитые улицы города Растюпинска.

Немного в стороне от роскошного автомобиля раскорячился старенький "Москвич" с развороченным багажником. У "Бентли" же была разбита фара и слегка помят бампер. Но автомобиль-леди оставался таковым даже с подбитым глазом и скособоченной челюстью, чего нельзя сказать о "Москвиче".

Хозяин "Москвича", тощий старикашка склочного вида направлялся к "Бентли", очевидно, для того, чтобы сделать предъяву.

И тут дверь роскошного купе стала отворяться.

В проеме показались невыразимо стройные женские ноги, при виде которых у Василия сладко заныло сердце, а могутность вообще повела себя так, как будто ее напрямую подключили к электроопохмелу.

Я не оговорился, из автомобиля показались именно ноги, а не одна нога, поскольку их обладательница явно была образованной дамой, имеющей представление о том, как женщина должна садиться и выходить из машины и не забывающая об этом даже в аварийной ситуации, которая была налицо.

"Издалека-долга, растёт твоя нога..." пронеслись в кудрявой голове Василия лирические строки, и это было истинной правдой! Ослепившее его видение не блистало вульгарным целлулоидным глянцем лайкры, не шокировало взгляд черными ремешками подвязок, придающих женщине, в лучшем случае, очарование умело запряженной лошади, нет! Это были нормальные в меру длинные ноги молодой здоровой женщины, и именно поэтому они показались Василию прекрасными. И электроопохмел был здесь совершенно не при чем.

Василий мигом оказался у "Бентли" и протянул руку, помогая даме – а это была, безусловно, именно дама – выйти. Одновременно, он самоотверженно заслонил незнакомку от надвигающегося старикашки с недвусмысленно занесенной палкой-клюкой.

– Спасибо! – сказала незнакомка, принимая мужественную руку гусляра, и вышла из лимузина.

Описывать красивую женщину все равно, что попытаться описать летнюю ночь, сложно и малоэффективно. В ночь и в женщину полагается входить. Но, поверьте мне, появившаяся из автомобиля особа и в самом деле была подобна летней ночи, сулящей нечто колдовское, чего, в принципе, не может быть, но все-таки, вот-вот случится.

– А-а! – раздался радостный скрипучий голос старикана. – Понапокупали правов, а сами-то и ездить не умеют! Всех засужу!

Василий обернулся на голос и признал в пострадавшем обладателе "Москвича" бывшего городского прокурора, а ныне известного общественного правозащитника Измаила Петровича Вынько-Засунько. Измаил Петрович, выйдя в отставку, всерьез занялся правозащитной деятельностью, успешно сочетая последнюю с бизнесом. Вышедший на пенсию работник правоохранительных органов неожиданно для многих – но не для всех – оказался полноправным владельцем двух автозаправочных станций, одной в черте города, другой – на шоссе, ведущем в столицу. На стареньком "Москвиче" он ездил исключительно из принципа, демонстрируя, таким образом, патриотизм и близость к народу. Кроме того, "Москвич" был всеяден, то есть безропотно потреблял дрянной, разбавленный соляркой бензин, которым Вынько-Засунько торговал на своих заправках.

Дорогие импортные автомобили, которым неосмотрительные владельцы вкатывали порцию вынько-засуньковского топлива, через десяток километров глохли, как миленькие и отправлялись прямиком на станцию автосервиса, которой владела молодая жена пенсионера, госпожа Венера Засунько-Кобель. Таким образом, с одной стороны, действия бывшего прокурора демонстрировали полное отсутствие классового братства у российских капиталистов с одной стороны, и трепетное отношение к семейному бизнесу, с другой.

Связываться с господином Засунько было опасно, а судиться – бесполезно. Кроме того, очевидно, что незнакомка была, так или иначе, виновата в случившемся дорожно-транспортном происшествии. Может быть, фибры ее женской души почувствовали ступившего на тропу любви Василия и затрепетали? Может, просто каблук подвернулся, и ступня соскочила с педали тормоза – кто знает?

– Не беспокойтесь, сударыня, сейчас я все улажу, – церемонно сказал гусляр, коснувшись подбородком волос незнакомки. Могутность отозвалась на прикосновение радостным колокольным звоном.

Незнакомка ничего не сказала, просто на миг задержала свои пальцы в руке гусляра и отошла в сторонку.

Василий, мощным волевым усилием унял набат в джинсах и храбро вступил в переговоры с господином Вынько-Засунько.

Отставной прокурор, между тем, прислонил палку к крылу спорткара, извлек из кармана дрянной китайский калькулятор и увлеченно нажимал на кнопочки. Потом посмотрел на дисплей, удовлетворенно хмыкнул, и обратил, наконец, внимание на Василия.

– Как расплачиваться будем, молодой человек? – скрипуче спросил он. – По курсу или через суд?

– По курсу, – неосторожно ляпнул Василий. – Мы же цивилизованные люди.

Старикан недоверчиво покосился на владелицу роскошного автомобиля, дескать, кто это тут такой цивилизованный? Потом остро взглянул на Василия и сказал:

– Ну, по курсу, так по курсу. Значит, получается вот что. Автомобильчик я брал еще в семьдесят втором по госцене, это четыре тыщи восемьсот рубликов. Доллар тогда стоил, дай бог памяти, девяносто копеечек за штучку. То есть, получается, с вас, ежели по курсу, то пять тыщ триста тридцать три доллара и тридцать три цента. Учтите, ноль целых, тридцать три сотых цента, и так далее, я вам скостил, учитывая, что сам немного виноват, задумался, что в моем возрасте простительно. Как платить будем? Лучше наличными, пенсия, знаете ли, мизерная, а у меня молодая жена на руках.

Василий опешил и взглянул на незнакомку. Та стояла немного поодаль, поставив ногу на бордюрный камень, стройная и прекрасная, как мраморный ангел на могиле неизвестного братка, и такая же далекая от происходящего. Впрочем, не такая уж и безучастная. Ангелы, как известно, не пользуются мобильными телефонами, а прекрасные незнакомки пользуются. Пока Василий выяснял отношения с пострадавшим пенсионером, красотка успела куда-то позвонить и теперь убирала плоский телефончик в изящную черную сумочку.

Потом женщина подошла к Василию и немного капризным голосом сказала:

– Пожалуйста, проводите меня в какое-нибудь приличное кафе. Придется подождать пару часов, пока за мной приедут.

– А деньги? – вскинулся Вынько-Засунько. – Денежки платите, и идите себе, куда хотите! Хоть в кафе, хоть в трактир с нумерами. Повадились пенсионеров обижать, олигархи проклятые!

– Вам заплатят, – небрежно сказала незнакомка, не глядя на пенсионера. – Так есть здесь куда пойти, ли нет?

И тут Василия осенило!

Чтобы завоевать женщину, надо, прежде всего, помочь ей, потом удивить, а лучше и то и другое одновременно.

– А нет ли другого способа уладить это маленькое недоразумение? – светским тоном произнес он, обращаясь к отставному прокурору и одновременно слегка приобнимая незнакомку, словно беря ее под защиту.

– Как же, есть! – ехидно ответил старикашка. – Сделайте мне машину, чтобы была, как новенькая, тогда с вас будет причитаться только за моральный ущерб.

– Договорились! – воскликнул Василий, надеясь, что братец Даниил не подведет, и подмигнул незнакомке. – Вы не против, сударыня?

– Что ж, пожалуй... – хрустально отозвалась владелица лимузина.

Звонарь в Васильевых джинсах радостно отозвался на эту фразу гулким ударом большого колокола.

У запасливого пенсионера имелся трос, которым искалеченного "Москвича" прицепили к роскошному "Бентли" и автопоезд медленно двинулся в сторону Даниилового гаража, вызывая оживление, как пешеходов, так и автовладельцев. Только милиции нигде не было видно. Наверное, по законам мистики и любви, они были бы здесь лишними, и без них хватило неразберихи.

Когда участники дорожно-транспортного происшествия добрались до гаража, перевалило за полдень.

Даниил с Гремлином сидели за столиком около распахнутой двери и о чем-то вполголоса разговаривали с пустым пространством напротив. На столике стояла бутылка и была разложена немудрящая закусь.

Когда Василий вышел из "Бентли", головы беседующих повернулись к нему, а когда следом за братцем из низкого купе показались ноги прекрасной незнакомки, прямо из пустоты раздался жизнерадостный восхищенный возглас:

– Вот это бабец!

Даниил с гремлином зашикали, вскочили, пытаясь собой прикрыть обладателя голоса, но сделать это оказалось не так-то просто. Попробуй-ка, прикрой пустое место!

Что-то прошуршало в пространстве, легкий ветерок нескромно тронул край и без того короткой юбки незнакомки, на ее лице появилась удивленная гримаска и незнакомка вскрикнула:

– Ай, оно меня...!

– Не надо пугаться, девочка, – донесся из пустоты вальяжный баритон. – Я всего-навсего дотронулся до краешка вашего платья, а поскольку оно оказалось весьма коротким – слегка увлекся... И бросьте это ваше "оно". Я, между прочим, видный мужчина, поэт с высшим техническим образованием.

– Что-то ты какой-то прозрачный, мистер поэт, – с сомнением сказал Бугивуг. – Полезай-ка лучше в грузовик, как и положено, а не то я тебя живо изгоню обратно в эфир! И прекрати приставать к клиенткам, все равно ведь...

– На что ты намекаешь? – вскипел поэт. – Правильно, поэта в России каждый обидеть рад, особенно, если он дух! Не полезу я в вашу раздолбайку, что я вам, барабашка какой, что ли?

– Что же ты, так и будешь мотаться туда-сюда? – миролюбиво спросил Даниил. – Духу непременно надо во что-то вселиться. А то не по правилам получается.

Василий с незнакомкой недоуменно смотрели то на Даниила, то на гремлина, втолковывающих что-то пустому месту, потом бросили это занятие и стали смотреть друг на друга. Честное слово, совместное непонимание некоторых вещей сближает иногда даже больше, чем совместное проживание! Особенно, если присутствует взаимная симпатия. И давайте не будем им мешать...

– Ну, не хочешь в грузовик, – покладисто сказал Бугивуг, – тогда вселяйся куда-нибудь еще. Только машины клиентов не трогай, а то конфуз получится.

– Вселюсь, будь спок! Вон я вижу, у вас тут интересная хреновина имеется, – пропыхтел поэт. – Вот уже вселился!

Внутри бутылки Клейна что-то тихонько загудело, потом послышались шаркающие звуки, словно кто-то подметал пол, хлопнула астральная дверца, и на какое-то время все стихло.

– Вот зараза! – воскликнул гремлин. – Он же в бутылку полез!

– А куда, по-твоему, ему было деваться, если он и впрямь поэт? – спросил Даниил. – Конечно, в бутылку.

А "студебеккер" так и остался неодушевленным. Впрочем, сыщется и для него душа, но об этом потом.

Между тем, отставной прокурор Вынько-Засунько давно уже выбрался из своего покалеченного "Москвича" и с интересом наблюдал за происходящим. Когда поэт залез в бутылку, он неодобрительно пожевал тонкими губами и решил подать голос:

– Машину мне кто ремонтировать будет? Может быть, этот ваш Пушкин?

– Отремонтируем в порядке очереди, – ответил гремлин, осматривая "Бентли". – Хороша тачка!

– А ты кто такой? – спросил пенсионер, словно впервые увидел живого гремлина. – Гастарбайтер?

– Ага, прямо из Америки к нам в Растюпинск, – подтвердил Даниил. – Гастарбайтер и есть.

– Надо же! – с уважением протянул старикан. – Уже из Америки к нам на заработки приезжают.

– Я к вам по ленд-лизу, – пояснил Бугивуг, закатывая "Бентли" в бутылку Клейна.

– Как же, помню, из Америки нам много чего полезного по ленд-лизу привозили, – пенсионер погрузился было в воспоминания, но быстро сориентировался и уже совершенно по-прокурорски спросил:

– А документики у вас какие-нибудь имеются, товарищ ленд-лизовец?

Тут на самом интересном для отставного прокурора месте разговор прервался, потому что из бутылки донеслись невнятные ругательства, потом голос поэта произнес:

– Сволочь, руку отдавил, ты полегче, полегче, а то пихаешь, как не знаю что!

– Посторонись, душа поэта, а не то придавлю! – по-молодецки ухнул Бугивуг и впихнул "Бентли" в бутылку Клейна по самый задний бампер. Зовут-то тебя как, а, поэт?

– Зовут меня Саньком, – донеслось из бутылки. – А вообще-то я – неизвестный поэт.

– Ну, держись, Санёк! – сказал гремлин и включил рубильник. – Как ты там? – спросил он через некоторое время. Жив?

– Нормально, только смешно, – непонятно ответил Санёк-поэт, покамест не мешай, лады?

– Лады, – ответили гремлин с Даниилом, вышли из гаража и закурили.

Василий с незнакомкой куда-то пропали, перед гаражом на лавочке сидел старик Вынько-Засунько и сурово смолил вонючую "Беломорину".

– Когда моей машиной займемся, а, мастер-ломастер? – сварливо спросил он. – Чтобы была, как договаривались, как новенькая! Иначе – суд.

– Будет, – успокоил его Даниил. – Даже новее новенькой будет.

– Ну, ну... – неопределенно отозвался дедуля, достал из потертого портфеля какие-то бумаги, и углубился в их изучение. Наверное, готовился к судебному разбирательству.

– Готово! – донесся из глубины гаража голос поэта-Саньки.

Гремлин отбросил недокуренную сигарету и, кряхтя, выкатил отремонтированный "Бентли" наружу. От повреждений не осталось и следа. Более того, розоватый оттенок кузова стал намного ярче, а на капоте обнаружился изящный лопушок преобразователя Тесла, похожий на женскую ладошку в розовой шелковой перчатке. Дамский, так сказать, вариант.

– Я в нее душу вселил! – гордо пробаритонил поэт, – Такая женщина, я вам скажу! Мэрилин!

– Как я выгляжу? – донеся обеспокоенный голосок из розового чуда. – Мальчики, у меня стрелки на сликах прямые?

Даниил с гремлином переглянулись и плюхнулись на лавочку рядом с пенсионером, который тут же сгреб свои листочки в портфель и тоже изумленно уставился на "Бентли-Мэрилин".

Когда первый шок прошел, гремлин с Даниилом взялись за бампер старого "Москвича" и совместными усилиями впихнули его внутрь обмотки. При этом поэт, уже считавший бутылку Клейна своей вотчиной, грязно ругался, требовал молока за вредность и угрожал вступлением в профсоюз рабочих духов. Наконец все закончилось и Даниил, отдуваясь, включил рубильник. На этот раз поэт помалкивал, видимо, ремонт оказался непростым. Наконец из бутылки донеслось:

– Забирайте вашего урода.

Мастер с подмастерьем направились, было к рубильнику, чтобы выключить ток, но пенсионер прокурорским жестом остановил их.

– Ты давай на совесть делай, а то пырь-мырь – и готово! Со мной этот фокус не пройдет, я вам не олигарх какой, а честный трудящийся пенсионер.

– Санек! – позвал гремлин.

– Чего еще? – гукнуло из бутылки.

– Давай дальше, – сказал гремлин. – Клиент скандалит. Говорит, мало поработали.

– Вот гад, – искренне возмутился дух. – Ну, ужо ему!

Бутылка снова загудела. Распределительный щит нагрелся, по нему побежали маленькие поверхностные разряды, но изоляция выдержала и, наконец, раздался недовольный голос поэта.

– Все. Больше ничего сделать не могу!

Даниил заглянул в бутылку и обомлел:

Из одностороннего горлышка торчала угловатая корма штурмового танка "Sturmtiger".

Отставной прокурор отлепил от лавочки тощую задницу, осторожно подошел к танку и нежно погладил сваренные "в лапу" толстенные броневые листы.

– Ну, держитесь, гады! – страшным голосом сказал он, неизвестно кого, имея ввиду. Из танка гулко и железно донеслось:

– Zum Befel, Herr Oberst!

– Gut! – сказал Вынько-Засунько, сунул в глаз, неизвестно откуда взявшийся монокль, и полез в люк, не забыв прихватить с собой портфель и клюку.

"Sturmtiger" грозно и вонюче заревел, терзая траками нежную обмотку бутылки Клейна, выполз из гаража и тяжело придавив дорогу, уполз, унося в своем стальном чреве пенсионера-прокурора прочь из гаража, города и нашего повествования. Хотя, конечно, такие люди никогда не пропадают, они, увы, возвращаются. И часто на танке.

– Вот падла, – донесся из бутылки слабый голос поэта, – всю душу гусеницами стоптал, – чтоб тебя ковровой бомбежкой накрыло!

– Сам виноват, – заметил гремлин, задумчиво ковыряя носком ковбойского сапога вывороченную гусеницами из дороги кучу бетонных обломков. – Перестарался, поэт! Кого ты, кстати, туда подселил?

– Душу унтер-офицера Ганса Эйбенау, утопшего вместе со своим танком в деревенском пруду при погоне за гусем, во время битвы при Марне – гордо отозвался поэт. Старый мой знакомец.

– Танк-то поновее будет, – задумчиво сказал гоблин. – Битва при Марне когда была?

– Так панцер-то сам по себе, – воскликнул поэт из своей бутылки. – Я "Москвич" восстановил до состояния металлолома, а потом металлолом – до танка. Понятно тебе, кактус ты ковбойский? А уж душу потом подсадил, по-знакомству. Мы с этим Эбернау в эфире вместе по бабам ходили, вот я и помог дружбану!

– Трудненько ему теперь будет бабу найти, – задумчиво прокомментировал гремлин. – Разве что, самоходку какую сосватает.... Удружил ты ему, нечего сказать!

В бутылке что-то злорадно булькнуло.

Первым осенним утром, первосветным, послелунным и послелетним, в гараже появилась давешняя незнакомка, только почему-то без Василия. Вид у нее был сытый и довольный, хотя, какой-то неприятный. Словно дамочка не вытерла губ после, сами понимаете чего. Не сказав ни "спасибо", ни "до свидания", она забралась в розовый "Бентли", сделала компании на прощание ручкой, точнее, ладошкой Тесла, и укатила.

Бледный, какой-то весь встрепанный Василий появился только к полудню. В руке он держал бутылку багрового портвейна, из которой прихлебывал, повторяя, словно клиент Кашпировского:

– Ах, Телла! Любви ты напилась и улетела!

И прочую любовную белиберду.

– Это пройдет, авось через недельку-другую оклемается, – оптимистично заметил освоившийся в бутылке Клейна поэт Санек. – Я хотел его предупредить, насчет этой самой дамочки, что опасно с ней связываться, да вы не дали... Пусть себе отпаивается портвейном, в следующий раз будет знать, как с вамп-секретаршей любовь крутить!

– С кем? – спросили Даниил с Бугивугом и озабоченно посмотрели на Ваську.

Рок-гусляр горестно икнул, кивнул и припал к живительному портвейну.

– С вамп-секретаршей, – охотно повторил эфирный поэт. – Опасные, скажу я вам существа, эти вамп-секретарши, особенно для солидных мужчин. – Враз вылущивают клиента. Иные мужики и пикнуть не успевают. И, что характерно, чем солидней мужчина, тем меньше у него шансов на выживание.

– Ну, тогда с нашим Васькой все будет путем, – облегченно вздохнул Даниил. – Он у нас, слава богу, вон какой несолидный.

– Вот и я о том же, – гукнул из бутылки поэт.