Текст книги "Культура, стремящаяся в никуда: критический анализ потребительских тенденций"

Автор книги: Алексей Ильин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 22 страниц)

Конформизм рожден не сам по себе, как побочный продукт цивилизации, а интегрирован в цивилизацию, в сам уклад общественно-политической жизни. Основным производителем конформизма является власть, которая, стремясь выработать в людях политическую апатию посредством актуализации в медийном пространстве целой системы глупых ток-шоу, гламурных передач и прочего, отводит спектр внимания из публичной общественной сферы в приватную, вбрасывает в ментальное пространство ценности индивидуализма и аполитичности, учит людей некоей политической саморегуляции. Ей нужен человек экзогенный, ориентированный вовне, на модные тренды и потребительскую идеологию, которые заменяют внутренний мир и осуществляют сублимацию оппозиционных порывов, ибо с помощью произвола вещей углубляется господство человека над человеком.

Наш народ не только индивидуалистичен, политически пассивен, но и изворотлив. Правда, эта изворотливость проявляется со знаком «минус»: как бы его не давила идеология свыше, он умудряется подминаться под внешние обстоятельства и выживать независимо от их тяжести, но не подминать сами эти обстоятельства под себя, не адаптировать их под свои – народные – интересы. Он приспосабливается под обстоятельства, прогибается под них, следуя скорее принципу «выживает не сильный, а наиболее приспособленный». И он способен под них прогибаться почти бесконечно, так и не достигая роковой черты предела терпения. «Изворотливое самосохранение для верхов представляет собой борьбу за фашистскую власть, а для индивидов – приспособление к бесправию любой ценой»^[117]. Самосохранение – это не борьба, которая обычно представляется, наоборот, как саморазрушение. Самосохранение приравнивается к приспособлению, социализации к нормам бесправия. «Ситуация с проблемой разрастания административной элиты в современной России является не разрешенной. Не вселяют какого-либо оптимизма и существующие тренды, демонстрирующие прирост численности чиновничьего класса. А это означает, что находчивость и изворотливость массы, на плечи которой ляжет бремя обеспечения этой огромной армии, будут только приобретать новые, совершенно удивительные и непостижимые формы»^[118]. И вправду, в сегодняшней ситуации максимально приспособленные – терпеливые и угодливые, льстивые и раболепные – не только выживают, но и живут материально-статусно полноценной жизнью, не отягчаясь тем, что «приспособленчество деформирует гражданское сознание, способствует мимикрии»^[119]. Приспособление, солидарное с идиомой «с волками жить – по-волчьи выть», – значительно более легкий и более безопасный путь, чем сопротивление. Благоденствует сильнейший – тот, кто смог подмять под себя всех прочих; вот и вся этика, по сути являющаяся социал-дарвинизмом. Можно сказать, что для укоренения демократических свобод полезной является не адаптация, а как раз дезадаптация людей к сложившейся социально-политической системе и к системе общественного сознания, сформированного политическими идеологемами. Иллюзорное сознание адаптивного к системе человека не приносит никакой пользы обществу, а приносит лишь не менее иллюзорное и зыбкое успокоение данному человеку.

И хоть большая часть населения автономизируется от власти, не верит ей, не инвестирует в нее свои надежды, тенденция автономизации «развивается не в направлении развития гражданского общества и укрепления связей на макросоциальном уровне, а скорее в укреплении микросоциальных сетей, опоры прежде всего на родственников и друзей»^[120]. Согласно данным социологов, формирующиеся на основе родственных и дружеских связей социальные сети не доходят до уровня гражданских инициатив по защите общественных интересов. Поэтому если микросоциальные сети и оказывают посильную жизненную поддержку входящим в них людям, эта поддержка, естественно, не меняет существующий порядок, а лишь позволяет к нему приспосабливаться, в чем заключается ее принципиальная неполнота.

Настоящая же мысль – критическая, недовольная, смелая и чистая – опорочивается в индивидуализированном потребительском обществе, а ее носитель рассматривается не как гражданин, а чуть ли не как враг народа. Порицается не изобличение инакомыслия и оппозиционных гражданских инициатив, а, наоборот, изобличение конформизма, угодливости и послушности по отношению к тем, кто, управляя страной, паразитирует на ее населении. Критически мыслящего человека, который осмеливается говорить напрямую то, что видит, и то, что знает, который не боится изобличать и вытаскивать наружу запретное, который не приспосабливает свою мысль к сфере личного благополучия и безопасности, следует ставить рядом с человеком, героически сражающимся на поле боя. Настоящий гражданин должен быть героем, подвиг которого сопряжен с готовностью рискнуть своей карьерой и общественным положением ради отстаивания настоящих демократических прав и свобод, с готовностью изобличать недобросовестную власть в ее ошибках и сознательных преступлениях. Герой нашего времени – не чиновник, склоняющий голову перед чиновником более высокого ранга и закрывающий глаза на преступления начальства. Такой чиновник и есть предатель.

В обществе, в котором потребительская идеология становится доминирующей, много конформистов, забывших о какой бы то ни было идеологии и чувстве собственного достоинства, дрейфующих в пространстве смыслов, всегда переходящих в наиболее выгодное место, без угрызений совести готовых переметнуться к новому хозяину, ползающих на брюхе перед бросающим им кости хозяином и распевающих ему дифирамбы. Если совести нет, мучить она не будет. Максимально приспособленными становятся не несгибаемые стволы дубов, а травинки, послушно падающие под колеса событийности. Такие образчики конформизма, цинизма и двуличности становятся преобладающими в потребительском обществе. Занимающие относительно высокие посты, панически подобострастные при разговоре с начальством, высокомерно лицемерные при общении, они не страдают от острейшего дефицита совести, а упиваются им. Именно они, без сопротивления принимающие на себя давление сверху и пользующиеся санкционированной возможностью самим отправлять давить вниз, – хамелеоны, для которых беспринципность мимикрия всего лишь обычная рутина, просто дело «чести». Прикрываясь своей должностью, они компенсируют коленопреклонность перед вышестоящими. Если царь-батюшка повелел кланяться, они в неистовом порыве коленопреклонения лбы расшибут как себе, так и подвластному им народу. Они, принимающие решения по указке, не понимают, что можно делать какие-то вещи не за деньги и не за карьеру, а просто потому, что эти вещи благие и правильные. Им неведомо кантианское восхищение звездным небом над головой и моральным законом в сердце. Вспоминаются слова К. Чуковского: «Ослы ему славу по нотам поют, козлы бородою дорогу метут. Бараны, бараны стучат в барабаны…».

Благодаря социализации ребенок усваивает нормы, образцы и эталоны общества, что дает ему возможность быть адаптированным в социуме и занимать статус «нормального» общественного существа. Казалось бы, что в этом плохого, ведь это необходимый процесс? Да, необходимый для развития человека, так как человек – существо социальное и без окружения себе подобными развиваться не может. Но у социализации есть свои обратные, дисфункциональные, характеристики. Ни о каком личностно-субъектном развитии не может идти речь, если человек взращивается в какой-либо маргинальной общественной группе, если его формирует антигуманная культура, в которой принимаются не традиционные человекоцентрированные ценности, а их эрзацы. Именно о дисфункциональности социализации следует сказать, ведя разговор о потребительстве, которое абсолютизирует личное счастье и равнодушно к общественным процессам, а вместе с тем и к политико-экономическим тенденциям. Следует говорить о политизации со знаком «минус». «Не стоит прогибаться под изменчивый мир, пусть лучше он прогнется под нас», – философично замечал А. Макаревич, чей принцип, к сожалению, не отличается особой практической популярностью.

Конечно, не стоит всерьез принимать тезис о демонизации социализирующих тенденций в самом широком их смысле, но стоит поставить вопрос «кто социализирует?». Если это современные СМИ и политические деятели, то в действительности массовое сознание отдалено от «доброго, разумного, вечного». Концепции, построенные на идеологии и господствующем типе культуры, эти назидательные импульсы к долженствованию, эти претендующие на истину в последней инстанции метанаррации задают правила и границы реализации процессуальности (векторности) должного, определяют горизонт действий. А то, что выходит за пределы этих правил и границ, воспринимается как маргинализм, достойный осуждения.

Современные консьюмеры не гнушаются идти в ногу со временем, меняя собственные ценности вслед за переоценкой ценностей авторитетным и влиятельным актором. Если раньше у власти стояли одни, то и массы были за них, а если впоследствии власть получили другие, то и массы переметнулись на их сторону. Такое перевертывание бывает следствием меркантильности и ментально-этической скудности человека, мысль и действие которого возникают вовне, а не внутри, исходят от авторитета, коему следует поклоняться, потому что «так надо». В других случаях причиной идеологического перевертывания является вполне осознанная политическая проституция, за счет которой держатся всякого рода этатисты.

Конформизм и подхалимство бесчестны, но выгодны тем, кто с их помощью извлекает довольно серьезные материальные дивиденды. Они могут в глубине души быть не согласны с политикой своих кормчих, но внешне демонстрируют полное согласие и одобрение. И стоит только лидерам споткнуться, как их внешне преданные подопечные перестанут быть таковыми и, воспользовавшись моментом, ополчатся против них же. Конформисты сидят и ждут, куда повеет ветер, приготовив парус для дальнейшего плавания. Так, потребительски ориентированные представители партии власти, у которых жажда к наживе доминирует над идеалами и принципами, в случае серьезного шатания трона под властным истеблишментом готовы будут перебежать на сторону, например, либерального крыла, которое сегодня с некоторой долей успешности оппонирует власти. Они и сейчас, после активизации митингующих либералов, начинают задумываться о возможных переменах в конъюнктуре и боятся допускать неосторожных шагов, лавируя согласно императиву «и нашим и вашим». Многие из них воздерживаются от жесткой критики либеральной оппозиции, дабы не сжечь мосты и не перегнуть палку; вдруг критикуемые займут власть, а ругать тех, кто в потенциальном смысле может получить серьезные политические преференции, стратегически неэффективно. Принципу «на том стою и не могу иначе» здесь нет места. «Люди вступают в сделку со своей совестью, и нравственная цена тем выше, чем больше общественные последствия нашего двуличия»^[121], ― пишет А. А. Бодалев. Тем самым попираются настоящие общечеловеческие ценности. Античный философ Антисфен говорил: «Лучше достаться воронам, чем попасть к льстецам. Те пожирают мертвых, а эти – живых». А когда его хвалили плохие люди, он сказал: «Боюсь, не сделал ли я чего-нибудь дурного»^[122].

Конформист следует идеологеме: для того, чтобы жить хорошей потребительской жизнью, нужно быть «современным» и прислуживать тому, кто управляет СЕГОДНЯ, а не ВЧЕРА. Ибо счастье забывшего о чести и достоинстве человека зависит от степени его гармонии с внешней средой. Конформист, хоть и демонстрирует преданность властному истеблишменту, в реальности никому преданности не проявляет, и когда власть меняется, он готов кланяться новым, пришедшим на смену прежним, политическим силам, забывая о своей преданности предыдущим. Рука, ранее поглаживавшая партбилет атеистической партии, теперь спокойно крестится, и эту беспринципность особо ярко проявил, например, Н. Михалков. Иные времена – иные идолы. Когда человек – неважно, чиновник ли это или заслуженный деятель культуры – всегда рядом с правительством, которое меняется, когда взлет его карьеры начался в годы Советского Союза, когда она успешно развивалась в ельцинский период и когда она не теряет себя сегодня, и при этом человек не отдалялся и не отдаляется от кремлевских коридоров, нужно говорить не столько о гениальной приспособленности данного субъекта к реалиям дня, сколько о гениальной беспринципности. Хватает обывателей, способных устроиться и сделать карьеру при любом идеологическом и политическом режиме, готовых произносить любые лозунги и мировоззренческие формулы, совершенно не заботясь об их содержании. Главное – не содержание слов, а их эффективность при построении карьеры и наполнении своей жизни потребительскими благами. Конформист не проявляет преданности душой и сердцем одному конкретному политическому актору, а готов служить любому актору, лишь бы тот имел самый высокий статус, лишь бы тот оставался сильнейшим. Приоритет силы для конформиста более значим, чем приоритет идеологии и системы действий. Даже если сильнейший стоит далеко от реализации социального блага, конформиста это не смущает. Поэтому важным для конформиста является не идейно-деятельностная направленность актора, а всего лишь его статус и сила. К государству и к отправляемой политике он относится как к сугубо инструментальной ценности, из которой можно извлечь определенную меркантильную выгоду.

Больно смотреть на профессуру, ранее прославляющую социалистическое мироустройство, а затем ударившуюся в «научное» обоснование необходимости рынка. Только саркастический смех вызывают журналисты, «в силу объективных обстоятельств» поменявшие политическую окраску. Что же они делали раньше, почему в 1970-х и 1980-х не ругали «совок», а в 1990-х внезапно обрушили на него всю свою злобу? Боялись, конечно. А потом испугались уже не «совка», а утвердившейся нормы, согласно которой ругать прежний режим стало хорошим тоном. Вот и поступали в соответствии с правилом, забывая о том, что слова человека чего-то стоят тогда, когда они произносятся в условиях, запрещающих эти слова. Критиковать советское руководство сейчас каждый мастак, попробовал бы он это сделать во время существования этого руководства. Е.Т. Гайдар ранее заведовал экономическим отделом журнала «Коммунист» и писал прославляющие социализм статьи, а потом вдруг, идя в ногу со временем и гармонизируя свое состояние с состоянием внешней среды, проявил качества политической проститутки, кардинально поменяв идеологию, и в итоге сделал головокружительную карьеру.

Безыдейные обыватели представляют собой серьезную проблему для общества и страны, так как своей конформностью только множат зло. Им неведомо элементарное чувство человеческого достоинства, гражданственность. Послушные, верноподданные приспешники системы живут в мире абсурда и, становясь еще большими «идейными» приспешниками, расширяют сферу абсурда. Они думают, что живут в реальности, а на самом деле это не так; утратив экзистенциальное существование, они упорствуют, обрекая себя на еще большее несуществование. Они продуцируют симулякры. Конформист ищет твердую опору, которую ему обеспечит конформизм, и он ее находит – твердую опору симулякра. Гражданин, не боящийся говорить о недостатках политического режима, находит зыбкую опору реальности; пусть зыбкую и шаткую, но принадлежащую реальности, а не симулякрам. И если нравственные силы вступают в сделку с безнравственными аспектами властных решений, они непременно превращаются в свою противоположность, в которой от первоначальной нравственности ничего не остается. Чувство собственного достоинства оказывается слабее чувства страха или соблазна перед более заманчивыми перспективами.

Высшим проявлением гражданского долга является не собачья преданность по отношению к власти, а, наоборот, стойкость перед ней. Власти выгодно культивировать конформизм, поощрять этот вид рабства, создавать в массах отвращение к Реальности, нежелание и неготовчость с ней встретиться лицом к лицу, выдержать ее пристальный взгляд. Культивирование потребительского конформизма приводит к моральной и интеллектуальной ограниченности, деградации сознательной сферы, примитивизации мышления, переориентации внимания от сложных и серьезных социальных проблем к сугубо личным, редукции ценностных ориентаций, развитию эгоизма, падению социально-политической активности.

«Чтобы сохранить в чистоте душу и совесть, лучше страдать от острого несогласия с несправедливостью, чем воспринимать ее равнодушно»^[123], – замечает С.М. Пеунова. Древнегреческий философ, самый известный представитель кинической школы, Диоген Синопский, считал, что самым прекрасным у людей является свобода слова. Мы же, упомянув здесь Диогена, скажем, что не столько свобода слова как частный элемент свободы вообще, а сама свобода является наивысшей ценностью. Без нее человек утрачивает самого себя. И разве нет необходимости в свободе на более глобальном уровне, нежели персональный, – на общесоциальном? Уровень развития общества определяется количеством свобод, которой обладают его члены. Э. Фромм к путям так называемого бегства от свободы приписывает подчинение вождю и вынужденную конформизацию^[124]. Д.А. Леонтьев вообще называет конформизм противоположностью свободы^[125].

Маниакальная ориентация на выгоду, пресловутый меркантилизм и сугубо материальные потребности заставляют человека поступиться личными убеждениями. В наше бесчестное время мало кто руководствуется по-настоящему гуманистическими гражданскими интересами. Большинство, движимое сугубо личными потребительскими интересами, готово отдать свой голос кому угодно; в качестве единственной зримой ими ценности выступает только то, чем можно набить собственный карман. Беспринципных людей, которым чужда любая идеология, достаточно как среди простых рабочих, так и среди чиновников. На них и держится существующая социально-политическая система. Их благородство – в лицемерии, их благость – в коленопреклонении перед вышестоящим (таким же, как и они) идолом.

Любая форма конформизма граничит с безликостью, стадностью и подчинением авторитету. Причем авторитетом может выступать как конкретный человек – лидер, так и целая группа. «Власть чьего-то авторитета над нашим сознанием обычно прямо пропорциональна нашей простоте и впечатлительности и обратно пропорциональна интеллекту, – пишет И.А. Шаповал. – Эмоциональность, склонность к сильным переживаниям и аффектам при отсутствии критического мышления обусловливает большую подверженность влиянию авторитета и подчиняемость ему практически без обдумывания и выбора. Индивидуальность здесь выражается лишь в выборе кумира, а его смена сопровождается и сменой моральных норм»^[126].

Полностью здорового общества не бывает, всегда и на всех этажах социальной пирамиды есть предатели, приспособленцы и прочие узники нечистой совести. Но общество должно уметь избавляться от шлаков. Неспособность освобождаться от шлаков отравляет весь организм. Единственное, чего нельзя отравить и парализовать – свободную волю (здорового) человека. Вот только здоровых слишком мало на общем фоне.

Д. Ольшанский наделяет индивида массы такими характеристиками, как анонимность и отсутствие сознательной личности, снижение рациональности и интеллектуальности, стремление к осуществлению внушенных идей, ориентация индивидуальных мыслей и чувств в направлении массовых, что уже есть гиперконформизм^[127]. Человек по-настоящему живет не тогда, когда упивается благосклонным расположением начальства, не тогда, когда получает зарплату, не тогда, когда уделяет внимание своим дорогим игрушкам и различным гаджетам – не в эти моменты избытка жизни. Человек живет тогда, когда не только думает по совести и долгу, но и поступает соответствующим образом. Смелость, готовность взять на себя риск означает полноценную и полнокровную жизнь. Человек живет в пограничных ситуациях, когда его бытие встречается с ничто, с чистой аннигиляцией. А конформисты, ницшеанские «последние люди», комфортно чувствующие себя в условиях своей конформизации, ощущают избыток жизни, что парадоксальным образом указывает на ее отсутствие. Они наслаждаются собственным уничтожением. В. Франкл справедливо называл конформизм и тоталитаризм двумя следствиями экзистенциального вакуума, следствиями утраты смысла жизни и осмысленности бытия^[128]. Таким образом, в конформизме вместо экспликации чего-то позитивного для развития личности усматривается лишь процесс слияния с мнением молчаливого большинства.

Потребительски мыслящий конформист не пытается стать выше себя, не принимает ценность личностного развития. Интеллектуально-духовный путь развития представляется ему тупиковым и совершенно ненужным, так как он не облегчает достижения желаемых ценностей. В этом заключается вульгарность конформно-потребительского сознания. Конформист может понимать свою косность и ограниченность, но это понимание не стимулирует его к самосовершенствованию, не придает ему мотивацию к этому благородному процессу. Единственное, к чему оно ведет, так это к пробуждению ненависти к «другим», отличающимся от масс (согласно X. Ортеге-и-Гассету, масса ненавидит все отличное от нее^[129]). Представляется, что за этой ненавистью и озлобленностью зачастую скрывается обычная зависть к тому, кто лучше, благородней, умнее и утонченней. В итоге соприкосновение малообразованного и эстетически неразвитого человека с высокими культурными образцами, не являющимися на сегодняшний день культовыми, может вызвать реакцию отвержения, отвращения и непонимания. Р. Барт утонченным образом высмеивает критическую позицию невежд, где объектом критики является то, что они понять не могут. Такой критик, признаваясь в непонятливости, сомневается в ясности произведения, на которое обращен его взгляд. Он следует принципу «Я не понимаю – значит, вы дилетанты». «Вам не объяснить философов, а вот они вас объясняют»^[130], – не без доли иронии пишет автор «Мифологий». От себя добавим, что презрительное отношение масс к той культуре, высот которой их мышление не достигает, совершенно необоснованно. Оно – это отношение – поддается сугубо психологическому описанию (чувство общности с себе подобными как «своими» с одновременной ненавистью к «другим» – результат некоего вытеснения осознания своей интеллектуально-эстетической неполноценности), но при этом лишено четких оснований, которые могли бы обеспечить ему право на существование.

Если феномен конформиста-потребителя становится широким и всепоглощающим, то закономерным образом общество массифицируется, а культура становится однообразной. Если же происходит демассификация индивидов, то на более масштабном уровне население тоже демассифицируется, что приводит к усложнению и многообразию культурного потенциала данной социальной среды. И лишь степень развития на данный момент (актуальный уровень) и стремление к саморазвитию в дальнейшем (потенциальный уровень) субъектных качеств – сущностная автономность, осознанный характер жизнедеятельности и целостность мировоззренческой позиции^[131] – являются неким гарантом подлинности как отдельного субъекта, так и присущей ему общности, усиливающим возможность противостояния внешнему давлению и манипулятивным воздействиям. Данные качества в своей совокупности дают человеку возможность осознать себя в окружающем мире, определить свою сущность в качестве элемента мира и социальных систем, наделяют человека способностью к рефлексии, к формированию собственной картины мира и ценностных ориентаций. Человек, стремясь сохранить свою субъектность, старается противостоять слиянию с массами, то есть реализует негэнтропийный механизм своего развития, который характеризуется в синергетике так: сложная нелинейная система эффективно противостоит разрушительному действию хаоса только в том случае, когда она находится вдали от равновесия по отношению к окружающей среде, то есть не сливается с внешней массой. А состояние равновесия со средой, по замечанию Н.М. Калининой, равнозначно смерти^[132]. Конечно, в случае изучаемого нами явления – конформной массы – смерть стоит понимать не в прямом (физическом) смысле, а скорее в психологическом, культурном и социальном.

Консьюмеры только думают, что поступают в соответствии со своей субъектной позицией, а на самом деле они детерминированы внешними обстоятельствами. Причем детерминировано не только их поведение, но и мышление. Субъектная позиция представлена в активноизбирательном, инициативно-ответственном, преобразовательном отношении личности к самой себе, к действительности, к миру и жизни в целом^[133]. А. Назаретян с удивлением отмечает, что люди пост-советского времени, подвергшиеся принуждению проголосовать в поддержку какого-то кандидата, нисколько не возмущались сложившейся ситуацией, а скорее наоборот, радовались, что их избавили от ответственности выбирать и сделали все за них^[134]. Ответственность обычно гнетет, и человек стремится избежать ее, а вместе с тем избежать свободы в принятии решения.

Как утверждают психологи, свобода требует внутренней упорядоченности, а жизнь в условиях несвободы приводит к когнитивным нарушениям. Нарушения когнитивной иерархии компенсируются несвободой. Незрелость, деформации и распад когнитивной иерархии вызывают состояние неопределенности, которое компенсируется опорой на внешние иерархически организованные структуры. Внутренний порядок заменяется внешним порядком, идентичность – преданностью, когнитивная иерархия – социальной иерархией, вера в мудрость начальства и любовь к многоуровневым бюрократическим структурам заменяют неопределенность, неуверенность и непонимание, вызываемые состоянием свободы^[135]. Описанный здесь феномен безответственности и свойственную ему ориентацию на внешние (партия), а не на внутренние (Я сам) инстанции, авторы называют деиндивидуацией. Термин «субъект политической жизни» исчерпал себя, если говорить о конформно настроенных массах. Сознательность утрачивается под прессингом красивой рекламной манипулятивности, действующей на бессознательное. Индивидуальность утрачивается под прессингом рекламных апелляций к «грамотному и знающему» большинству и к атомизирующей личность культуре потребления. Да и ни о какой активности не может идти речь, когда, например, представители правящей партии, приходя в государственное учреждение, только успевают заявить о себе, как все сотрудники этого учреждения моментально становятся на их сторону. Активность есть, но бессубъектная, бессознательная и безизбирательная. А это уже не активность. Именно послушность как следствие отсутствия самостоятельного критического мышления, по свидетельствам многих авторов^[136], – оплот тоталитаризма, его основание. А.А. Гусейнов справедливо замечает, что конформность, смирение и пассивность не оппонируют насилию, а только его дополняют и усиливают^[137].

«Так называемое этическое поведение среднестатистического человека настолько конвенционально, что это скорее конвенциональное поведение, нежели по-настоящему этическое, такого рода поведение не основывается на внутренних убеждениях и принципах, это не более чем бездумное следование общепринятым нормам»^[138]. Таким образом, гиперконформизм, безоценочное следование за сомнительным лидером присуще именно обывателю, среднестатистическому человеку. Самоактуализированный человек, в отличие от него, способен восстать против условностей и невежества, не скрывая своего недовольства, и тем самым проявить свое Я, свою субъектную позицию. Его контакты с внешним миром, предъявляющим свои конвенции и правила игры, «определяются прежде всего желаниями и планами самореализующейся личности, а не давлением окружения»^[139]. А «среднестатистический человек зачастую не имеет ни малейшего представления о том, что он представляет собой на самом деле, чего он хочет, что он думает, какова его точка зрения»^[140]. Человек, которому такое значение придает А. Маслоу, способен отстоять свою автономность и независимость, чем он и отличается от бездумного конформиста.

Пока народ, погруженный в свои идеалистические мечтания и потребительскую суету, предпочитает воздерживаться от общественно-политической активности, власть имущие будут продолжать пользоваться его пассивностью. Буквально пригвожденные к своей рубашке, дому, кошельку, эмигрировавшие глубоко в частную жизнь, капитулировавшие в дискурсивную практику потребительских удовольствий, консьюмеры не позволяют себе думать о более глобальных вещах. Они не умеют соизмерять собственные ценности с необходимыми аспектами сосуществования с природой и обществом. Погруженные в меркантилизм аутореферентности (замкнутость на себе), увлеченные собственной карьерой, плотскими развлечениями, техническими гаджетами, семейными проблемами, взаимоотношениями с друзьями, шопингом, они продолжают разводить в стороны понятия «личное» и «политическое», совершенно не задумываясь о том, что эти явления взаимосвязаны. В желании обеспечить себе индивидуальную стабильность путем непротивления злу, обывательские массы проявляют политическую индифферентность и впадают в самый настоящий солипсизм. Находясь в болоте примитивного обывательского счастья, они наивно полагают, что так оно и должно быть. Отдавая право какому-нибудь высокостоящему господину самолично наводить порядок в стране и освобождая этого господина от общественного контроля (путем невмешательства в политические дела), консьюмтариат отдает ему не только свои надежды и право на контроль за правительством, но и право на волюнтаризм, сопряженный с антинародными решениями. Общество становится гражданским только тогда, когда составляющие его люди коллективно отстаивают свои гражданские права.

Нельзя забывать, что человек становится именно тем, кем хочет стать. Ему дано право выбора, которым он все равно сознательно или бессознательно пользуется. Но можно отказаться от выбора (тем самым – отказом – его совершив) и обречь себя на безответственное существование, отдавшись внешним тенденциям – моде, квазиидеалам и т. д. Ведь «плыть по течению» – это тоже выбор, это принятие решения не принимать больше никаких решений. Человеку современности катастрофически не хватает воли к власти над самим собой которая позволяла бы ему сопротивляться чуждой воле к власти над другими. Пока проявляется эта нехватка, его жизнь остается основой не столько для созидательного становления себя самой, сколько для наращивания сил властной инстанции, превратившей жизнь конформиста в для-себя овеществленность. в ресурс. Человеку современности необходимо обрести не выбор (выбор есть всегда), а умение и решительность выбирать в соответствии с высокой нравственной культурой, а не в соответствии с низостью послушной толпы. Право достойно того, чтобы за него бороться, и в обязательном порядке требует не конформного послушания, а решительной борьбы, силы отстаивать себя. Только тот свободен духом и силен, кто позволяет себе провозглашать решительное «нет» там, где это «нет» опасно и где все остальные по-холуйски бормочут «да». Социальным низам жизненно необходимо консолидироваться в единую солидарную общность; именно консолидация позволяет низам численностью и единством компенсировать отсутствие в их руках ресурсов и, соответственно, возможностей социального влияния. Если верхи обладают этими возможностями, у низов должны быть основанные на «общем деле» (а не разрозненности индивидуальных проблем каждого) солидарность и гражданская решительность как орудия в борьбе за лучший мир. Быть может, когда гражданственность поднимется на достаточный уровень, из нашего уклада исчезнут подлые и рабские черты, укорененные в поговорках «чей хлеб ешь, того и обычай тешь», «мимо пройти и не украсть – люди дураком назовут», «молчи больше – проживешь дольше», «в какое стадо взлетел, так и гаркай», «меж волками вой по-волчьи, меж свинями хрюкай по-свинячьи», «закон что дышло – куда повернешь, туда и вышло», «судейский карман что поповское брюхо», «деньгам все повинуются», «деньги не пахнут», «стыд – не дым, глаза не выест», «казна – как корова, не доет ее ленивый», «рука руку моет, вор вора кроет», «конь любит овес, а воевода привоз» и т. д.