Текст книги "«Будет жить!..». На семи фронтах"

Автор книги: Алексей Фомин

Соавторы: Михаил Гулякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 27 страниц)

– Справляетесь? Раненых-то много.

– Справляемся, – ответил я и тут же прибавил: – Но, конечно, хотелось бы, чтобы их было меньше…

– Нам бы тоже этого хотелось, – сказал генерал, вздохнув, и с горечью заметил: – Как сам видишь, загнаны мы под берег, за двести – четыреста метров прибрежной земли держимся… – И твердо заключил: – Враг выдыхается. Это видно. Не тот уже фашист. Психические атаки давно прекратил. Теперь мы активизируем свои действия.

Он помолчал, потом продолжил:

– Пора тебе, доктор. Пока темно, легче переправиться. К чему зря рисковать? А за заботу спасибо!

На прощание генерал пожелал успехов в работе всему коллективу медсанбата.

Я вышел на берег. В городе все гудело и грохотало. Совсем близко стучал пулемет. Кто-то стрелял короткими очередями, видимо, прицельно. Я сел в лодку, полную ранеными. Саша Воронцов пожелал счастливого пути.

Переправились благополучно, всех раненых разместили в машине медсанбата, которая ждала на берегу, и через несколько десятков минут наши врачи уже оказывали им помощь.

Вскоре после ночного посещения Сталинграда мне довелось побывать в тыловом госпитале, который располагался неподалеку от штаба фронта. Там я воочию убедился, что не только людских резервов у нас достаточно. Увидел и много оружия, техники. Оставалось только загадкой, почему все это не используется в боях. Впрочем, я, как и каждый в то время, понимал, что все эти войска, танки, орудия предназначались для больших и важных дел. Чувствовалось, что приближались славные дни.

В середине ноября 37-я гвардейская стрелковая дивизия передала свою полосу обороны другому соединению и была выведена на левый берег Волги. В Сталинграде она оставила лишь сводный отряд во главе с командиром 118-го гвардейского стрелкового полка гвардии полковником Н. Е. Колобовниковым. Через несколько дней и сводный отряд из-за больших потерь был выведен из боя. Оставшиеся в живых воины вынесли из огня храброго своего командира, тяжело раненного в последних схватках с гитлеровцами.

Оперировать Колобовникова поручили мне. Осмотрел его, определил, что ранение осколочное, с обширным повреждением мягких тканей и переломом бедренной кости.

Когда дело пошло на поправку, хотя лечиться ему предстояло еще довольно долго, Колобовников обратился к командиру дивизии с просьбой посодействовать отправке его в госпиталь воздушно-десантных войск. Генерал Жолудев пошел навстречу. Пришлось перед транспортировкой накладывать Колобовникову гипсовую повязку.

Впоследствии я узнал, что Колобовников не напрасно просился именно в тот госпиталь – после выздоровления он вернулся в свои родные воздушно-десантные войска.

Несмотря на то что дивизия официально была выведена на отдых, медсанбат продолжал принимать раненых из других соединений и частей – санитарный отдел 62-й армии решил полностью использовать наше выгодное положение на маршрутах приема и эвакуации раненых.

Много осталось в памяти от того периода, но один день запомнился особенно. Это было 20 ноября 1942 года. Личный состав дивизии подняли на рассвете. Объявили построение всего соединения.

Перед строем, необычно маленьким для дивизии, остановились гвардии генерал-майор В. Г. Жолудев, работники политотдела и штаба.

– Товарищи! – громко и взволнованно произнес генерал. – Митинг, посвященный началу контрнаступления наших войск, объявляю открытым!..

Настал час расплаты с немецко-фашистскими захватчиками. Контрнаступление началось вчера, 19 ноября, после мощной артиллерийской подготовки. Враг понес огромные потери, наши бойцы и командиры проявили высокие образцы доблести и мужества!..

Мы тоща еще не знали размахов нашего контрнаступления, не представляли себе, какие силы в нем участвовали, но новость обрадовала несказанно и над строем взлетело дружное «Ура!».

Пришло время, о котором мы мечтали в трудные дни и ночи обороны Сталинграда.

Во второй половине декабря медсанбат прекратил прием раненых. Поступило распоряжение готовиться к погрузке в эшелоны. Для лечения пациентов до самого дня отправки мы оставили развернутой лишь операционную палатку на хуторе Цыганская Заря. Там же размещался и штаб дивизии. В частях соединения остался небольшой, но хорошо проверенный и закаленный в боях костяк, который должен был стать основой для доукомплектования дивизии и восстановления ее боеспособности.

Глава пятая
ВТОРОЙ ВОЕННЫЙ НОВЫЙ ГОД

И опять дорога. – Подводим итоги. – Сквозь большие снега. – В плену распутицы. – Чем кормить раненых? – ЧП в госпитальном взводе. – Не хватало только гангрены…

В самый последний день 1942 года, вместившись всего в один эшелон, дивизия отбыла из района Сталинграда. По латаному-перелатаному близ города железнодорожному пути поезд шел медленно, и я еще долго видел в вагонное окно истерзанные сталинградские курганы, распростершийся дым на правом берегу Волги, где продолжались бои с окруженной армией Паулюса. Эшелон сопровождала, медленно затухая с каждым километром, артиллерийская канонада.

Наконец состав, вырвавшись на не покореженную войной магистраль, набрал скорость, и перестук колес заглушил все остальные звуки. Потянулись заволжские степи, занесенные искрящимся в закатных лучах солнца снегом. Мы ехали тем же самым знакомым маршрутом, что и четыре с половиной месяца назад, только в обратном направлении. Тогда, в августе сорок второго, степь была покрыта выжженным солнцем желтым ковылем, теперь она, белоснежная, казалась еще более безбрежной, бесконечной.

Населенные пункты встречались редко, поезд останавливался лишь на разъездах, чтобы пропустить следовавшие к фронту встречные эшелоны с войсками и боевой техникой. На небольших полустанках жители предлагали продукты в обмен на чай, но мы, медики, для обмена ничего не имели.

Стемнело, но вскоре из-за туч показалась яркая луна и вся степь озарилась ее мертвенно-бледным светом. Подумалось: а ведь и луна, и снег, и метели, и солнце – все было и в минувшие дни, но ничего тогда мы этого не замечали, занятые постоянным и очень тяжелым делом, которое подчиняло себе все мысли, думы, ощущения. Словом обмолвиться друг с другом иной раз было некогда. А сейчас в вагоне никто не спал. Горели самодельные светильники, сделанные из снарядных гильз. Командир и начальник штаба медсанбата, примостившись у стола, что-то изучали. Врачи, кто лежа, кто сидя, обсуждали то, что больше осталось в памяти. Но, говорят, отъезжающий первую часть пути думает об оставленном на станции отправления, а вторую – о том, что ждет его впереди. Конечно, многие из нас хотели бы узнать, куда следует эшелон и где его конечная станция. Нам объявили лишь, что дивизия направлена на доукомплектование, велики, очень велики были потери в боях…

Наш 38-й отдельный гвардейский медсанбат, несмотря на то что не слишком пострадал, значительно обновился за счет перемещений персонала. Перед отправкой батальона на пополнений его командиром был назначен мой сокурсник по мединституту гвардии военврач 2 ранга Ю. К. Крыжчковский. С Юрой мы дружили со студенческих лет. Это был скромный, собранный, выдержанный, несколько застенчивый человек. Хороший, надежный товарищ.

Можно сказать, повезло нам и с заместителем командира батальона по политической части – гвардии капитаном Сергеем Неутолимовым. Он был несколько старше меня и моих сверстников, которых оказалось у нас большинство, но уже имел солидный опыт политической работы в воздушно-десантных войсках. Участвовал в боях под Спас-Деменском и Ельней. Принципиальность, твердость, сочетающиеся с доступностью и чуткостью, помогли ему в короткий срок освоиться в коллективе и преодолеть ту настороженность, с которой мы, врачи, встретили кадрового военного, совершенно не разбиравшегося в медицине.

Штаб медсанбата возглавил отважный десантник гвардии старший военфельдшер Константин Кротов.

Из вновь прибывших в батальон врачей я хорошо знал уже упоминавшегося выше Александра Воронцова. До поступления в мединститут Саша мечтал стать архитектором, а потом вдруг занялся врачеванием, хотя в душе остался художником. В институте мне приходилось видеть его работы. Картины он писал очень и очень неплохие. А вот особых склонностей к хирургии раньше в нем не замечал. И теперь, прибыв в батальон и получив назначение на должность ординатора операционно-перевязочного взвода, Воронцов очень тревожился. Сразу обратился за советом, высказал сомнение: сможет ли работать? Я обещал помогать.

Саша был высок ростом и несколько медлителен в движениях. Разговаривал тоже неторопливо, но в товарищеских спорах на медицинские темы преображался, становился энергичным. Говорил логично, конкретно. Я надеялся, что помогу Саше стать на ноги в профессиональном смысле.

С должности младшего врача одного из полков перешел к нам хирургом гвардии военврач 3 ранга Константин Кусков. В начале войны он окончил Семипалатинский медицинский институт. Я дважды видел его прежде на медпункте части и в медсанбате, когда он приезжал навестить кого-то из раненых, но знаком с ним не был. По службе в полку характеризовался положительно. Костя оказался человеком очень разговорчивым, прямым, однако его прямота не всегда дружила с аргументированностью.

Легко и быстро вошел в коллектив гвардии военврач 3 ранга Владимир Тарусинов, который, как и Неутолимов, был несколько старше тех, кому вузовские дипломы помогла получить быстрее война. В воздушно-десантной бригаде и в стрелковом полку он служил младшим врачом, приобрел опыт, смело брался за все новое, настойчиво повышал свою квалификацию.

Я считался уже старожилом медсанбата, и новички по-своему отмечали это – мой опыт казался им достойным всяческого подражания. Я, конечно, не разделял их мнения и разъяснял: просто условия поставили меня в такое положение, что мне довелось раньше других серьезно заняться хирургией. Естественно, приобрел кое-какие навыки, но ведь хирург учится всю жизнь, от первой и до последней своей операции. Советовал почаще обращаться к Афанасию Федоровичу Фатину, однако тот казался им недоступным и идти к нему они не хотели. А ведь Фатин имел не только солидную хирургическую практику в клинике, но и педагогические навыки, которые могли помочь передать другим знания и опыт. Занимался же он с молодыми специалистами до обидного мало. Это объяснялось его постоянной занятостью организационными вопросами, от которых уставал больше, чем от операций. Для себя Фатин сразу определил, кого из молодых хирургов можно выпускать в самостоятельное «плавание» с уверенностью, что тот «не утонет».

Мне Афанасий Федорович доверял довольно сложные и ответственные операции, а также консультации при трудно диагностируемых ранениях. Дал право принимать решения относительно объема оперативного вмешательства в том или ином случае. Доверие это окрыляло, но и накладывало особую ответственность, ибо от моих решений, от моих действий зависело самое главное, что есть у человека, – его жизнь.

В редкие минуты откровения мы вспоминали с Афанасием Федоровичем клинику профессора И. Г. Руфанова, где научились пунктуальности и скрупулезности в исследовании больного, в определении диагноза и проведении лечения.

С такими людьми предстояло мне работать и жить, разделяя тяготы фронтового быта, ответственность за жизнь раненых, все радости и печали военной судьбы.

А поезд все шел и шел на север, унося нас от той героической земли, которую обильно полили кровью наши боевые товарищи. За разговорами время летело незаметно.

На одном из полустанков в вагон ворвались девушки. Сначала в дверном проеме показалась Аня Горюнова, за ней прошмыгнули к нам ее сестра Таня, Маша Морозова, Лида Аносова…

– Вы все на свете проспите! – зашумели они. – Новый год на носу!

Фельдшер Трутнева скомандовала на правах старшей среди девушек:

– А ну, девчата, накрывайте на стол!

Новый год… Второй раз выпало мне встречать его в суровую военную пору. Прежде это был праздник радости, а теперь… Теперь это был праздник надежды, ибо каждый из нас надеялся, что именно в новом году свершится, наконец, полная победа над врагом. Агрессор, конечно, еще очень силен, он далеко забрался на территорию нашей Родины, но ведь и год-то велик! Может, все-таки успеем выгнать гитлеровцев за пределы страны? Так думали в конце сорок первого, когда били врага под Москвой, так думали и теперь, встречая сорок третий, радуясь грандиозной победе под Сталинградом. Ведь в новогодние дни уже каждому было ясно, что судьба армии Паулюса решена.

С теплой грустью смотрел я на девушек. Они, наверное, впервые встречали новогодний праздник вдали от дома, вдали от родителей. Но я не находил печали на лицах наших боевых подруг – молодость брала свое. Бодро, весело распоряжалась Трутнева, бойко помогали ей девчата.

Без четверти двенадцать собрались за столом. Присели кто на табуретках, кто на ящиках с имуществом.

Командир батальона предложил помянуть товарищей, которых потеряли на берегах Дона и Волги. А когда минутная стрелка показала полночь, пожелал всем скорой победы и каждому – дойти до Берлина!

Утром разбудил меня грохот встречного состава. Многие наши еще спали. Здорово все устали. Как ни крути, а ведь даже после окончания приема раненых дел на старом месте было по горло. Едва прекратили лечебную работу, как навалилась хозяйственная – надо было готовить, а затем и грузить в эшелоны имущество, технику. И вот первые сутки, когда никто никого никуда не торопил. Встали не спеша, позавтракали. Но на этом и закончилась наша тишь да гладь комбат решил заняться делом, подвести итоги работы в период боев в междуречье Дона и Волги и в Сталинграде. До сих пор на это просто не имелось времени. А поговорить было о чем, особенно потому, что вновь назначенные в батальон врачи хотя и участвовали во всех событиях, но служили на иных должностях и выполняли обязанности, значительно отличающиеся от наших.

О многом мы успели поговорить. К примеру, Владимир Тарусинов поинтересовался у меня, почему в Сталинграде было значительно больше осложнений, связанных с анаэробной инфекцией, с шоком, чем на Дону.

– В Донских степях случаев анаэробной инфекции вовсе не было, – ответил я, – да и шок встречался реже. – Пояснил, что все дело в быстроте доставки раненых в медсанбат. На Дону мы все отладили прекрасно, а в Сталинграде не удавалось это делать по независящим от нас причинам.

Да, было что рассказать. Пришлось медсанбатовцам встретиться и с тяжелым шоком, и с конечной стадией перитонита, и с газовой гангреной.

В Сталинграде мы продолжали совершенствовать схему развертывания функциональных подразделений медсанбата, отлаживать все звенья. Именно там окончательно вошло в норму создание на базе приемно-сортировочного взвода перевязочной на один-два стола, в которой оказывалась помощь легкораненым, и тем самым разгружалась большая операционная. До 15 процентов раненых мы обрабатывали таким образом, причем многие из них затем оставались на лечение в нашем госпитальном взводе. Команда выздоравливающих достигала иногда ста человек. Они охотно помогали по хозяйству, в уходе за ранеными, а главное, являлись хорошо подготовленным и обстрелянным резервом командира дивизии, ибо после выписки возвращались в свои части и подразделения.

Убедились мы и в том, что вполне приемлем режим работы операционной, установленный еще на Дону. Продолжительность смены достигала двенадцати часов, причем оперировали тоже две бригады. Увеличение числа бригад, как показала практика, успеха не приносило, а, напротив, замедляло оказание помощи раненым. Возникали неразбериха, скученность людей, что только мешало.

В приемно-сортировочном взводе и эвакуационном отделении имелось до двухсот – двухсот пятидесяти койкомест. Мы убедились, что этого вполне достаточно даже во время боев по прорыву долговременной обороны противника. Но это при условии хорошей организации работы операционных, перевязочных и планомерной эвакуации раненых в полевые армейские госпитали.

В зависимости от характера и продолжительности боевых действий госпитальный взвод готовил помещение на сорок семьдесят койкомест. В этом взводе лечили нетранспортабельных и оперированных раненых и больных. Как правило, госпитальный взвод размещался в зимнее время в добротных, хорошо утепленных блиндажах, а летом для него развертывались палатки.

Замечу, что подобная схема работы медсанбата сохранилась у нас вплоть до окончания войны и полностью оправдала себя. Обычно медсанбат развертывался в лесистой местности, и только один раз, когда вынудили обстоятельства, мы заняли сельские строения. Лишь однажды, во время боев на Курской дуге, нас усилили хирургами подвижного полевого госпиталя, а в период штурма города-крепости на Висле – Грауденца нам пришлось передать нетранспортабельных раненых и свои помещения полевому госпиталю. В остальное время мы всегда успешно обходились своими силами.

В совершенстве освоенный метод позволял как в летнее, так и в осеннее время через полтора-два часа после прибытия в указанное место начинать оперировать раненых. К исходу первых суток у нас в большинстве случаев были готовы землянки для своего личного состава и раненых госпитального взвода, а также в обязательном порядке – санпропускник.

Однажды на наревском плацдарме, где мы развернулась близ Пултуска, в медсанбате побывал представитель военно-санитарной службы фронта. Ему понравилась увиденная организация работы, и он отдал распоряжение изготовить макет местности, на котором показать схему развертывания нашего медсанбата. Этот макет был отправлен затем в Военно-медицинский музей.

В течение всего сорок второго и вплоть до середины сорок третьего года мы испытывали трудности с освещением. Пользовались самоделками – лампами из гильз артиллерийских снарядов. Порой даже приходилось использовать фары автомобилей. В городе Щорсе удалось достать трофейный движок для освещения операционной, а затем и 15-киловаттный дизель, мощности которого хватило для обеспечения всех подразделений медсанбата. Работать стало значительно легче, хотя до условий стационаров еще оставалось ох как далеко.

Однако вернемся в начало сорок третьего года, встреченного в пути. Вскоре после подведения итогов командира медсанбата вызвали к начальнику эшелона. Вернувшись, он сообщил, что дивизия направляется в город Балашов, где получит пополнение и после доукомплектования и обучения снова двинется на фронт.

Балашов встретил нас крепким морозом и туманной дымкой. Город показался мрачным, серым. И на него наложило свою печать суровое военное время. У детишек по мирному календарю были бы каникулы, но теперь не каждый мог даже в школу ходить. Тяжелое, холодное и голодное время. В городе – старики, дети, женщины и военные, много военных.

Нам рассказали, что в старину в Балашов, слывший городом невест, приезжали из Саратова купцы выбирать себе жен. Теперь, в январе сорок третьего, это воспринималось просто как легенда. Впрочем, на улицах нередко можно было встретить красивых женщин и девушек. Так что основание у легенды было…

Прием пополнения начался сразу же. Однажды, встретив начальника штаба дивизии гвардии майора И. К. Брушко, я разговорился с ним. Иван Кузьмич куда-то спешил, жаловался, что дел по горло, и смог уделить мне всего несколько минут. Он хвалил пополнение, сказал, что командиры прибыли хорошо подготовленные, многие с фронтовым опытом, под стать им и бойцы.

– Подучим их, сколотим подразделения, и дивизия будет снова боеспособной, – говорил Брушко. – Вы тоже время зря не теряйте, ведь состав батальона обновился…

– Уже занимаемся, – сообщил я. – Сколачиваем хирургические бригады, обучаем молодых врачей… В общем, без дела не сидим.

Поинтересовался, долго ли предстоит пробыть в тылу.

– Все объявим, – уклонился от прямого ответа Брушко.

И вот вскоре, после того как к нам пришла радостная весть о завершении разгрома гитлеровских войск под Сталинградом, в дивизию приехал командующий 65-й армией генерал П. И. Батов. С ним прибыл представитель Генерального штаба, чтобы вручить дивизии гвардейское Боевое Знамя и орден Красного Знамени, которым она была награждена за мужество, проявленное личным составом в боях на берегах Дона и Волги.

С гордостью смотрели мы, как наш богатырской стати, всегда подтянутый и безупречно одетый гвардии генерал-майор В. Г. Жолудев принял из рук представителя Генерального штаба Знамя, которое на снежном фоне казалось нам какого-то особенного, необычно ярко-красного цвета.

Затем мы дали клятву гвардейцев, повторяя за комдивом ее проникновенные и вдохновенные слова.

Тогда же объявили, что 37-я гвардейская Краснознаменная стрелковая дивизия включена в состав 65-й армии. Сроки на подготовку к отправке на фронт Павел Иванович Батов дал нам самые сжатые – вскоре на одном из совещаний в медсанбате Ю. К. Крыжчковский объявил, что уже в двадцатых числах февраля мы должны быть на передовой.

Всех интересовал участок фронта, на который направится соединение.

– Точно пока неизвестно, – ответил комбат, – но, видимо, воевать будем южнее Орла.

И подумал я тогда: «Что за судьба такая – все время намечаются действия близ родных мест, да никак я до них не доберусь…»

Время, проведенное в Балашове, не пропало для нас даром. Константин Кусков штудировал – и я старался помогать ему в этом – оперативную и военно-полевую хирургию. По его примеру частенько садился за книги и Александр Воронцов. Мы же с Владимиром Тарусиновым проводили занятия с фельдшерами и медсестрами, а в остававшееся свободное время работали в местном эвакогоспитале. Польза была обоюдной. Во-первых, мы помогали хирургам госпиталя, разгружали их, сколько были в состоянии. А во-вторых, учились у опытных старших товарищей делать трудные операции. Чаще нам доверяли вскрытие гнойных затеков ран, обработку остеомиелитически пораженных костей. Приходилось также выполнять множество длительных сложных перевязок, которые можно было доверять лишь опытным хирургам.

Эвакогоспиталь принимал раненых в основном из войск Воронежского фронта, но попадались и с соседних фронтов. Мы несколько раз встречали своих гвардейцев, получивших ранения еще в боях в излучине Дона и после выздоровления воевавших в составе других соединений.

Ведущий хирург госпиталя до войны был ассистентом хирургической клиники Саратовского медицинского института. К нашему добровольному труду он относился положительно, не раз благодарил за помощь. Вместе с ним мы делали обходы, оценивали качество первичной хирургической помощи, оказанной в медсанбатах, и все, как говорится, наматывали себе на ус. Да, это было хорошей учебой, позволяло строже взглянуть на свои действия. В госпитале отчетливо обнажались недоработки фронтовых хирургов, которые приводили к неоправданным осложнениям при лечении ран. Конечно, мы понимали, что не всегда, далеко не всегда повинны в том наши коллеги из медсанбатов, – обстановка складывалась по-разному, но тем не менее лишний раз убедились, что надо еще больше повышать ответственность каждого нашего товарища за работу в медсанбате.

13 февраля дивизию подняли по тревоге, и сразу началась погрузка в эшелоны. Маршрут движения нам не сообщили, однако скоро стало ясно, что путь лежит через Борисоглебск, Грязи к линии фронта.

Комендантом эшелона, в котором следовал медсанбат, был назначен Юрий Крыжчковский. Он быстро, но без суеты провел погрузку, четко организовал службу. Помогал ему начальник штаба батальона одессит Константин Кротов.

На исходе вторых суток мы прибыли в Елец и быстро разгрузились. Уже знали, что на железнодорожных станциях не следует находиться слишком долго – авиация противника всегда держит под прицелом такие объекты.

Собрав командиров, Крыжчковский объявил:

– Идем: на Ливны. Там назначен пункт сбора подразделений тыла дивизии. Автомашины и повозки используются под имущество. Личный состав следует в пешем порядке. Предупреждаю – марш предстоит нелегкий. В Ливнах быть через двое суток. Гулякина назначаю старшим группы, следующей пешим порядком.

Быстро загрузили машины и повозки. Они отправились в путь, а мы, построившись в колонну, вышли следом.

Нам уже было известно, что дивизия должна прибыть на участок фронта севернее Курска и с ходу вступить в бой. Планов командования мы, конечно, не знали, но понимали: торопят не зря. 65-я армия была включена в состав Центрального фронта и решала ответственную задачу. О создании Центрального фронта[1]1
  Это было вторичное создание Центрального фронта 15 февраля 1943 года после упразднения его 25 августа 1941 года.


[Закрыть] на базе управления Донского нам объявили только что.

Итак, начался долгий и тяжелый марш. На окраине города личный состав получил комбинированный завтрак и обед, на путь следования выдали сухой паек.

Дороги в черте города и на окраине оказались хорошо наезженными, поэтому идти было легко, походный строй не ломался. Но вот город остался позади, скрылся из глаз, и перед нами оказались безбрежные снега. Кое-где виднелись перелески и рощицы. Овраги и лощины, заметенные снегом, словно стерлись с лица земли. Пейзаж был родным, он по-настоящему радовал глаз – ведь я вырос в таких краях.

Дорога становилась все уже и уже. Скоро нельзя было разъехаться даже двум автомобилям. Через определенные промежутки делались специальные пятачки-разъезды для пропуска встречного транспорта, ну а нам, шедшим в пешем строю, то и дело приходилось уступать дорогу. На запад торопились тягачи с орудиями, автоцистерны, грузовики с боеприпасами, продовольствием, другим имуществом – фронт жил и ждал.

Легко сказать – уступать дорогу. Стоило шагнуть в сторону – и мы оказывались по пояс в снегу. Запуржило, завьюжило в феврале сорок третьего в средней полосе России. Неистовые метели взбили огромные, чуть ли не в человеческий рост, перины сугробов. Вязли в них автомашины, тягачи, даже танки застревали. И через эти сугробы шли к фронту люди, шли днем и ночью, почти без привалов, ибо времени на отдых не было.

Хорошо идти в постоянном ритме, спорым, легким шагом по ровной дороге. Но и такой марш постепенно изматывает. А каково двигаться по снежному крошеву узкой полевой трассы, постоянно останавливаясь и сходя на обочину? И добро бы идти только молодым, здоровым парням, а чего стоил такой марш нашим девушкам, большей частью хрупким и не привыкшим к длительным переходам?

Я старался делать хотя бы небольшие привалы, но мест для них найти не всегда удавалось. А когда все-таки находили, то люди садились прямо в снег, грызли сухари, отдыхали и шли дальше. Сначала держались браво, храбрились, особенно девушки. Они шутили, даже мужчин подбадривали, подтрунивали над ними. Потом шутки поубавились, сил на них не осталось…

Пример показывали командиры. Гвардии капитан медицинской службы Константин Филимонович Быков, человек выносливый, сильный и настойчивый, единственный из всех нас не отправил свой вещевой мешок в автомашине. Шел вперед, как говорится, с полной выкладкой, и хоть бы что. На первых порах многие дивились (зачем, мол, это ему?), но скоро поняли, что он сознательно идет на все трудности, хочет, чтобы и подчиненные не отставали, не раскисали.

Стойко переносили марш Аня Киселева, Аня Горюнова и Маша Морозова. По-прежнему была весела, энергична Лида Аносова, а вот Раиса Дубшан и Татьяна Горюнова едва передвигали ноги. Сначала их подбадривали, а пот ой стали помогать, как могли, освобождая от самой необходимой ноши, а то и поддерживая под руки.

Вышли мы в первой половине дня, а к вечеру многие уже приуныли. Не слышал я привычных и сейчас особенно нужных шуток Александра Воронцова, Василия Мялковского, Лидии Аносовой. Неужели и у них силы иссякли?

Признаюсь, и мне было тяжко, но то, что назначили старшим, заставляло держаться. Помогали, конечно, и тренировки в период службы в воздушно-десантных войсках. Сколько километров пришлось прошагать тогда в тренировочных походах и непосредственно в боях, совершая рейды по тылам врага!

Я шел и думал, где же устроить ночной отдых. Встречались деревушки, а точнее, то, что от них осталось. Торчали закопченные печные трубы, над пепелищами понуро склонялись обуглившиеся деревья. Но вот наконец на полпути от Ельца до Ливен попалась нам деревня Черново.

Остановил колонну, сказал, что здесь будет ночной отдых. Девушки сразу побежали в ближайший дом. К счастью, он оказался не занятым, а хозяйка была хлебосольной и гостеприимной. Вместе с дочерьми она занялась размещением наших девушек, обещала покормить их вареной картошкой и напоить горячим чаем.

Мужчины отправились искать ночлег в других домах.

Ночь пролетела в одно мгновение. Едва рассвело, я объявил построение. Батальон собрался быстро, хотя видно было, как не хотелось многим расставаться с домашним теплом, от которого уже успели отвыкнуть.

Остаток пути до Ливен занял еще день, и мало чем он отличался от того, что довелось испытать накануне. Идти стало еще труднее. Во-первых, потому, что сказывалась вчерашняя усталость, а во-вторых, техники попадалось на пути еще больше и она то и дело оттесняла нас в сугробы.

Ливны! Как близки мне эти места! Помню, еще дедушка рассказывал о том, как в молодые свои годы ездил на ярмарки в Новосиль и Ливны. Не так далеко отсюда и мое Акинтьево, где сейчас остались только мама и сестра. Как они там? Мама едва пережила гибель Анатолия, а теперь еще два сына на фронте, да и третий, Саша, вот-вот пойдет бить фашистов.

Вспомнив письма, полученные от Саши в Сталинграде, я подумал, что хорошо бы свела нас военная судьба на фронтовых дорогах, только, конечно, не так, как часто сводила она врачей с друзьями, – не на операционном столе. В последнем письме Саша сообщал, что принят кандидатом в члены партии и будет делать все, чтобы оправдать высокое звание коммуниста. Алексей писал реже, объясняя это тем, что его часть почти не выходит из боя и постоянно в движении с одного участка фронта на другой. Отец, как и раньше, служил во внутренних войсках. Письма его были бодрыми, но в каждом он не забывал напоминать о том, что на фронте следует избегать необоснованного риска. Нет, не прятаться, а именно не лезть на рожон, когда этого не требуется для дела. Изредка писали товарищи по учебе в Москве.

Особенно приятно было получить весточку от Зои. Она прислала свои стихи, проникнутые верой в победу и в нашу скорую встречу.

В Ливнах долго не задержались. 24 февраля нам указали новый маршрут движения и конечный пункт. Изнуренные пешим переходом, мы с радостью узнали, что за нами прибыл медсанбатовокий транспорт, присланный Крыжчковским, который уже находился на станции Золотухино. Дальше предстояло ехать на автомашинах.

В Ливнах я узнал о том, что генерал Жолудев перенес на ногах острый приступ аппендицита и у него образовался аппендикулярный инфильтрат, возникли противопоказания к операции. Командир дивизии, зная, какие сложные задачи стоят перед соединением, не хотел покидать его ни на один день. И вот болезнь выбила Виктора Григорьевича из колеи, заставила слечь в Ливнах. Командование дивизией было временно возложено на начальника штаба И. К. Брушко, которому вскоре присвоили звание гвардии подполковника. В качестве лечащего врача Жолудева в Ливнах остался А. Ф. Фатин с операционной сестрой. Его обязанности командир медсанбата возложил на меня. Так под моим началом оказалась тогда вся хирургическая служба нашего подразделения.