Текст книги "«Будет жить!..». На семи фронтах"

Автор книги: Алексей Фомин

Соавторы: Михаил Гулякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

Участок нового оборонительного рубежа, который предстояло построить нашей бригаде, начинался вблизи города Ровеньки на Донбассе и шел на юг, подходя к ростовскому обводу и прикрывая подступы в районе Зверево, Шахты к важной железнодорожной магистрали, связывающей Москву с Кавказом.

Стояла чудесная погода, которая, вероятно, бывает только в этих краях в переходный период от весны к лету. Весенняя распутица кончилась, но и жара еще не наступила. Все время дул освежающий ветерок, приносивший аромат цветов из зеленеющей под ласковыми лучами солнца Донецкой степи. Радовали и фронтовые сводки. Сокрушительный разгром немецких войск под Москвой, успехи под Тихвином и Ростовом-на-Дону и начавшееся наступление под Харьковом вселяли надежду, что в войне наступил поворот и нам не придется больше переживать горечь отступления. Люди повеселели, трудились с огромным подъемом, не замечая усталости. Каждый думал, что это последний оборонительный рубеж, который возводится, как говорится, на всякий случай. К началу июня рубеж был вчерне готов. «Вчерне», потому что доводка обычно проходила по замечаниям приемочной комиссии и мы имели полное основание полагать, что так произойдет и на этот раз. На наш взгляд, рубеж получился на славу. Почти идеально продуманная система огня, применение для основных сооружений сборного железобетона, отличная маскировка – все это, как нам казалось, делало рубеж крепким орешком для противника, и все бы мы с радостью остались в нем в качестве гарнизона. И даже было чуть-чуть обидно, что в условиях общего наступления этот рубеж обороны уже, видимо, нашим войскам не потребуется. А хотелось бы своими глазами увидеть, как под губительным огнем из дотов, замаскированных под стога прошлогодней соломы или под будки полевого стана, в бессильной ярости откатывается назад гитлеровская пехота. Однако пока мы у себя в Ровеньках предавались голубым мечтам, положение на фронте резко изменилось, причем совершенно для нас неожиданно: просто вдруг ни один т саперных батальонов не появился утром на месте работ. Не придав этому поначалу особого значения – красноармейцев могло задержать какое-либо внеочередное мероприятие, – мы не на шутку встревожились, когда они не появились и после обеда. А вскоре поступило распоряжение немедленно прибыть со всем имуществом в штаб бригады на станцию Должанская.

Должанская жила прифронтовой жизнью – это первое, что нам бросилось в глаза. На станции скопилась масса людей. Их тревожный настрой невольно передался и нам: значит, снова отступаем. Как бы в подтверждение этих мыслей вечером Должанскую довольно основательно бомбила немецкая авиация, чего не случалось с прошлогодней осени.

Майор Я. П. Комиссаров, чрезвычайно суровый, собранный, озабоченно поинтересовался, не бывал ли кто из нас в районе нижнего течения реки Чир – правого притока Дона? Как оказалось, местность эта была неизвестна никому. Комиссаров, помолчав, объявил:

– Оперативная группа должна срочно выехать туда для рекогносцировки. Командовать группой приказано мне. Цель: выявить возможность строительства там нового отсечного оборонительного рубежа.

Меня удивило, что район, в который нам предстояло ехать, находился в глубоком тылу.

Утром наша колонна – маленький штабной автобус и две полуторки – взяла курс на станцию Лихая. Группа, возглавляемая Комиссаровым, состояла из нашего оперативно-производственного отделения и ряда специалистов из технического и некоторых других отделений штаба бригады. Предполагалось, что командование бригады и остальная часть штаба вместе с саперными батальонами прибудут несколько дней спустя.

До Лихой доехали нормально. Станция работала в спокойном, деловом ритме. Дальше наш путь лежал на Морозовск – узловую станцию, через которую проходили две железнодорожные линии: Лихая – Сталинград и Морозовск – Куберле, являясь как бы соединительным эвеном двух больших колец: Морозовск – Лихая – Ростов-на-Дону – Тихорецкая – Куберле – Морозовск и Морозовск – Сталинград – Куберле – Морозовск. Воинские эшелоны шли через Морозовск в различных направлениях, и противник всеми силами старался разбомбить узловую станцию, что способствовало бы прекращению движения на многих участках дорог. Этой цели немцы пытались достичь массированными бомбежками. Таким образом, вместо спокойного тылового города, который мы ожидали увидеть, Морозовск встретил нас огнем пожарищ, выбитыми стеклами окон, воронками от авиационных бомб и неубранными трупами убитых.

А по улицам тянулись вереницы жителей с узлами, сумками и мешками в руках. Некоторые везли свой скарб в детских колясках и на ручных тележках. В этом же направлении двигался и нескончаемый поток воинских повозок, автомашин, тракторов, артиллерийских орудий, санитарных автобусов и толпы измученных и запыленных красноармейцев.

Когда выбрались из Морозовска, майор Комиссаров остановил колонну, собрал командиров и объяснил, что где-то северо-западнее Морозовска прорвались крупные танковые и механизированные силы врага и развернули наступление в общем направлении к Дону. Видимо, цель – Сталинград и Северный Кавказ. Положение создалось серьезное. Предвидя ненужные вопросы, майор закончил, что группа будет выполнять поставленную задачу. Чтобы попасть в назначенное место, от Морозовска нам предстояло ехать на север, навстречу нашим отступавшим войскам, что уже само по себе не очень приятно.

За городом картина отступления предстала еще в более мрачном виде. Но всей ширине дорожного полотна почти непрерывным потоком двигались пехота, конные обозы, колонны автомашин и различная военная техника. О противнике здесь можно было получить самые противоречивые сведения. Одни утверждали, что лично видели немецкие танки в десяти километрах, другие доказывали, что это всего-навсего фашистский десант, третьи говорили, что противник вообще неизвестно где и, если не приказ, они не отступали бы. Вот и разберись в этой кутерьме. Связаться со своим начальством и уточнить положение и собственную задачу не представлялось возможным. Чувствовалось, что сомнение закралось даже к Комиссарову, однако мы упорно продолжали двигаться на север до тех пор, пока перед идущим первым штабным автобусом не встал какой-то пехотный лейтенант и, подняв крест-накрест руки, не потребовал остановиться. Мы вышли из машины.

– Вы что, надумали к немцам драпать? – грубовато спросил лейтенант.

– А вы от немцев драпаете? – в тон ему ответил Комиссаров.

– Танки идут не далее пяти километров отсюда, бой с ними вели. Вот все, что от моего взвода осталось. – Он показал рукой на кучку бойцов.

Если при первых словах лейтенанта майор Комиссаров вспыхнул и уже готов был употребить власть старшего по званию, то теперь, поняв, чем объяснялась ершистость лейтенанта, остыл и, стараясь замять неловкость, участливо спросил:

– Неужели действительно немцы в пяти километрах?

– Теперь, пожалуй, еще ближе, – ответил лейтенант.

– А вы из какой части?

– Из дивизии Родимцева, – как нам показалось, с некоторым вызовом ответил лейтенант. И с превосходством бывалого вояки, притом только что подвергавшегося смертельной опасности, добавил: – Слыхали про такого?

Мы промолчали.

Вдруг лейтенант, смущаясь, спросил:

– Товарищ майор, поесть у вас чего-нибудь не найдется? Двое суток ничего во рту не было.

Мы охотно поделились с лейтенантом и его красноармейцами хлебом и консервами. Поблагодарив, он посоветовал:

– Если вам уж непременно нужно ехать на север, то держитесь проселков. Ими немцы не пользуются.

Кажется, лейтенант со своей группой солдат был последним, кто нам встретился на шоссе.

Как быть? Возвращаться или продолжать двигаться вперед, используя проселки? Но не опоздали ли мы вообще со своим строительством? Положение становилось сложным. Приказом нам предписывалось прибыть в низовье Чира и развернуть работы по сооружению укреплений. Однако реальная обстановка говорила за то, что сделать этого не удастся, ибо вполне вероятно, что противник уже опередил нас. В то же время если обстановка изменится и немцев отбросят обратно, то как мы объясним, почему в указанном районе не развернули предписанных нам работ? Свернув с большака на полевую дорогу, Комиссаров снова остановил колонну. Мы все собрались вокруг него.

– Что будем делать, Яков Петрович? – спросил майора представитель политотдела бригады батальонный комиссар Н. Зак.

– А как вы думаете? – Майор обвел глазами каждого из нас. Все молчали. Тогда он твердо произнес: – У нас есть боевой приказ, и мы будем его выполнять. Других мнений, я думаю, не будет. Итак, вперед!

Дорога была совершенно пустынной. Вот и спуск к мосту через реку Чир. На другом берегу раскинулась станица Обливская. Вместо цветущих садов в ней полыхали пожары. На улицах возле домов тут и там стояли танки, автомобили, тягачи. Открыто, без всякой маскировки.

И невооруженным глазом было видно, что техника эта не наша. Однако майор Комиссаров для надежности приставил к глазам бинокль.

– Да, опоздали мы, – сказал он со вздохом. – Обливская занята противником.

Наша маленькая колонна двинулась по дороге, идущей по правому берегу Чира. Примерно в полутора или двух километрах увидели бойцов, занятых отрывкой окопов. Остановились. К нам подошли три командира: полковник, майор и капитан. Комиссаров предъявил полковнику свои документы, тот в свою очередь сказал, что здесь готовятся к обороне курсанты Новочеркасского стрелкового училища. О противнике они сведений не имели, и наше сообщение о занятии немцами Обливской оказалось для них полной неожиданностью.

– Надо же, утром там все было спокойно, – удивился полковник. – А теперь – нате вам! – немцы. – Потом, обращаясь к капитану, приказал: – Пошлите в том направлении разведку. Окопы надо занять немедленно. Пулеметы поставить на огневые позиции.

– Какие у вас намерения? – обратился он к Комиссарову.

– Трудно сказать, – пожал плечами Комиссаров. – С одной стороны, мы должны выполнить приказ. С другой – выполнить его мы уже не можем. Попытаемся связаться со своим штабом. Хотя в этой сумятице его не так легко отыскать.

– Ну что ж, желаю вам удачи, – попрощался полковник.

Связь со штабом бригады вызвался наладить Зак.

– Я исколесил Ростовскую область вдоль и поперек, – заявил батальонный комиссар, – так что, думаю, сумею найти штаб. Только выделите мне полуторку и неплохо бы парочку бойцов.

Проводив Зака, мы все же решили двигаться к указанному месту работ, куда благополучно прибыли к вечеру. Вслед за нами, совершенно неожиданно, подъехали еще две машины. Оказалось, это наши бригадные связисты со своим имуществом. К сожалению, где находится штаб бригады и личный состав, связисты сказать не могли, так как из Должанской выехали, когда все еще оставались на местах.

Ночь прошла спокойно. Утром ознакомились с местностью, на которой предстояло вести работы. Но где именно должен проходить рубеж? И здесь возникло неожиданное затруднение, Общей схемы мы не знали. Присланная из инженерного управления фронта, она на положении совершенно секретного документа хранилась в спецчасти штаба бригады, и никто из нас, кроме майора Комиссарова, ее не видел. Комиссаров же утверждал, что согласно схеме рубеж намечался по правому берегу Чира вплоть до его впадения в Дон. Это было бы оправданным, если ожидать противника с севера, так как река Чир становилась естественным препятствием по переднему краю всей нашей обороны на данном участке. Но, учитывая изменение обстановки и возможное наступление немцев с запада, из района Донбасса в направлении Сталинграда, возникала необходимость в изменении первоначального замысла, ибо по той схеме будущий оборонительный рубеж оказывался повернутым к противнику своим тылом. Получалась какая-то чепуха. И тут, поразмыслив, я предложил:

– А чего ради мы ломаем голову: спорным стал вопрос для нас лишь потому, что мы смотрим на него с нашей «маленькой» колокольни. А с «большой» он может выглядеть так, как его изобразили на схеме, которую видел в штабе Яков Петрович. Вот и давайте по ней работать, без всякого философствования.

На том и порешили. Тем не менее всех не покидало беспокойство: где бригада? почему в этом районе вообще нет каких-либо частей Красной Армии? что погромыхивает вокруг? Неизвестность на войне хуже всего. Положение начало проясняться на следующий день. Рано утром отчетливо донеслась со стороны Суровикино, находившегося на противоположном берегу Чира, перестрелка. А вскоре прибежал связной от майора Комиссарова и передал распоряжение всем возвратиться в хутор. Здесь нас ожидали плохие новости. Через Чир переправилась группа красноармейцев во главе с легкораненым лейтенантом. Лейтенант рассказал Комиссарову, что сегодня утром их стрелковый батальон, насчитывавший после многочисленных стычек с противником не более семидесяти человек, был атакован какой-то частью противника в Суровикино и, разрезанный на несколько отдельных групп, вынужден был отойти. Их группа из пяти человек – все, что осталось от взвода, – оттесненная к Чиру, переправилась на другой берег на рыбачьей лодке. Немцы их не преследовали. Что сталось с остальной частью батальона, лейтенант сказать не мог.

Судя по этому сообщению, мы в любой момент могли оказаться под огнем противника, От Зака известий пока не поступало. Снова возникал вопрос: быть или не быть строительству рубежа?

Комиссаров рассуждал, что, судя по всему, немцы рвутся к Дону и мы находимся на направлении одного из ударов. Связи со штабом бригады нет, продовольствие и бензин на исходе. Задача, о которой мы сюда прибыли, судя по всему, утратила свой смысл. Час назад бригадир полеводческой бригады сообщил мне, что немцы в Морозовске. Ему было приказано перегнать весь скот в Чернышковский, а недвижимое колхозное имущество уничтожить.

– Так что, товарищи, – заключил Комиссаров, – делать нам здесь больше нечего. Я принимаю решение искать бригаду. Фомин, – обратился он ко мне. – Вам поручаю раздобыть бензин.

И пояснил, что нужно съездить в ближайшие колхозы или в Чернышковский, где находится нефтебаза.

Я выехал немедленно. Без приключений доехал до Чернышковского. Нефтебазу нашел сразу. На ее территории, как сначала показалось, не было ни души.

– Драпанули хозяева, – сказал шофер, – придется самим здесь распоряжаться.

Но в это время откуда-то из-за резервуаров показался старик с охотничьим ружьем за спиной. В неподпоясанной гимнастерке, штанах с лампасами и казачьей фуражке, он имел довольно воинственный вид.

«Прямо дед Щукарь», – промелькнула у меня мысль.

Однако дед не расположен был с нами шутить. Хмуря кустистые брови, он строго спросил:

– Чего вам еще здесь надоть? Шо не бачите, что ли, база закрыта.

– Дедушка, – произнес я как можно мягче, – нам нужно бензинчику, чтобы заправить несколько военных машин.

– А бумага у вас есть? – спросил сторож.

– Какая еще бумага? Мы выполняем военное задание, и нам бензин нужен.

– Ну и выполняйте на здоровье. А без бумаги от нашего головы бензина не отпущу. Так он сам мне лично приказал.

Расспросив сторожа, где искать, как он выразился, городского голову, мы поехали к горсовету. Там царила предэвакуационная суматоха и на меня посмотрели, как на сумасшедшего. Так или иначе, разрешение я получил и вернулся на базу с «бумагой». Впрочем, такой документ я мог написать и сам: дед был явно неграмотен. Добросовестный служака долго всматривался в «бумагу» и даже потер ее пальцами. Потом произнес:

– Хоть и нет тута печати, да уж берите. – И повел нас к одному из резервуаров.

Когда мы наполнили все свои емкости и я собрался ехать, меня окликнул сторож:

– Эй, служивый, иди за полученный бензин распишись!

Он достал из ящика стола толстый журнал учета, ручку и чернильницу-непроливайку. Видимо, в обычное время на базе был и учетчик или, пожалуй, учетчица, так как записи в журнале велись довольно аккуратно и, как мне показалось, женским почерком. Сейчас же сторож был в явном затруднении: кто запишет?

– Я сам напишу, что получил тонну бензина, – пришел я старику на помощь, и он облегченно вздохнул.

Заполнив все как положено, я расписался в графе «Получил». Теперь дед должен был поставить свою подпись в графе «Отпустил», и тут уж я ничем не мог ему помочь.

Он снял ружье, поставил его в угол, кряхтя уселся на расшатанный табурет, явно смущаясь, взял в негнущиеся, заскорузлые пальцы ручку, вытер перо о свои штаны, снова макнул перо в чернильницу, долго, тяжело сопя, прилаживался к журналу и, наконец, начал выводить такие замысловатые каракули, что их не смог бы прочесть самый опытный графолог мира.

Залив баки горючим, мы двинулись по направлению на Тормосин. Как и ранее, дорога и поля вокруг были совершенно пустынны. Только в удивительно синем небе парили степные орлы. Иногда на большой высоте в сторону Дона пролетали немецкие самолеты-разведчики – «рамы», как их успели уже окрестить наши бойцы. И к внимания мы, естественно, не привлекали, зато от пары вышедших, видимо, на свободную охоту «мессершмиттов» нам спастись не удалось. Так как двигались мы по большаку, то, чтобы не глотать пыль, водители держали значительную дистанцию друг от друга. Видимо, это создавало впечатление, что идет большая колонна машин, и вражеские летчики клюнули на приманку. Они летели в стороне от нас, как бы крадучись, низко над землей. Заметив шлейфы пыли, сделали разворот, стараясь зайти в хвост нашей колонне. Разгадав их намерение, мы успели выскочить из машин и залечь в придорожных кюветах.

Трудно сказать, чем не приглянулись фашистам наши полуторки, но лишь ведущий прошелся по замершим машинам из пулемета – самолеты так же внезапно скрылись из виду, как и появились. Однако у немца оказался верный глаз: одна из машин, перевозившая имущество связистов, загорелась. Потушить ее не удалось. Но мы больше всего жалели не те несколько катушек телефонного кабеля, которые остались в кузове, а шины, что сгорели вместе с автомобилем, так как с авторезиной дело у нас обстояло плохо. Далее мы ехали без происшествий. Тормосин весь был забит воинскими частями, вереницами повозок, колоннами автомашин и тракторов. Обтекая городок, прямо по полю двигались беженцы, шли гурты колхозного скота. И весь этот поток – в шуме, грохоте и гаме – направлялся на восток, к переправе через Дон. Мы тоже втиснулись в него и через четверть часа были вынесены его могучим течением за пределы Тормосина в направлении на хутор Суворовский. До него добрались к семи часам вечера. В сам хутор попасть не удалось: он был плотно забит войсками и беженцами со своим и колхозным добром. Да и в окрестностях хутора, в садах и на огородах, находились сотни повозок и автомашин, гурты коров и овец. Едва найдя место для автомобилей в неглубокой балочке, расположились на отдых. Но мне отдохнуть не пришлось: Комиссаров послал к переправе, поручив разведать, что там происходит.

Нелегка любая военная переправа, но одно дело, когда переправляются наступающие войска, и совсем другое, когда на противоположном берегу ищут спасения бегущие. И самое страшное для переправы – пробки – эти гигантские заторы.

Я уже знал, что представляют собой переправы, но увиденное превзошло мои ожидания. С нашей стороны берег обрывисто спускался к речной пойме, заросшей мелколесьем и кустарником, за которыми метрах в двухстах под лучами заходящего солнца зеркалом светилась водная гладь. На самой дороге, проходящей по пойме к Дону, а также по обе стороны от нее впритирку друг к другу непрерывной чередой стояли автомашины всех марок, начиная от легковушек и кончая крытыми грузовиками, В просветы между ними вклинились тракторы с прицепленными пушками, полевые кухни, покрытые брезентом «катюши», танки. Эта очередь напоминала гигантскую бутылку, лежащую горлышком к паромному причалу. У самой воды царила суматоха.

Я понял, что здесь нам переправиться не удастся. А если налет вражеской авиации? И только подумал об этом, как услышал гул авиационных моторов. С юго-запада, под углом к реке, попарно вытянувшись в цепочку, к переправе подходила шестерка «мессершмиттов». Над поймой они разделились. Одна пара, взмыв круто вверх, начала пикировать на паром, обстреливая его из пулеметов. На пароме вздыбились лошади, часть повозок свалилась в воду. Но паром устоял. С него к самолетам потянулись светящиеся трассы пулеметных очередей. И фашистские летчики не выдержали, отвернули в сторону. Остальные самолеты начали обстреливать берег. С обеих сторон реки по «мессерам» вели огонь скорострельные зенитные пушки и крупнокалиберные пулеметы. Били по ним и бойцы из всех видов стрелкового оружия. Один из стервятников задымил и пошел назад, других вскоре отогнали наши истребители. Лично я впервые видел воздушный бой, и он захватил меня своей скоротечностью, виртуозностью, мастерством. Несбывшаяся мечта о небе на минуту тоской сжала сердце.

На обратном пути, расспросив местных жителей, я узнал, что в станице Нижне-Чирская недавно построен мост, которого еще нет на карте.

Майор Комиссаров, которому я сообщил об этом, колебаться не стал.

– Ну, Фомин, тебе в разведке везет. Бери снова полуторку, гони в Нижне-Чирскую, разузнай там обстановку да, как говорится, займи очередь. А мы тронемся вслед за тобой.

Примерно через час я уже подъезжал к Нижне-Чирской. Улицы ее были так же пустынны, как и в Чернышковском. Только пугливо выглянувшая в чуть приоткрытую калитку одного из домов женщина на мой вопрос, как проехать к мосту, скороговоркой ответила:

– Прямо по улице, и никуда не сворачивайте, – и тотчас захлопнула калитку.

Мост через Дон оказался целехоньким, хотя на нем уже вовсю суетились саперы, подвязывавшие к конструкциям заряды взрывчатки. Но удивил меня не сам мост – обычное типовое военное сооружение, рассчитанное на короткий срок службы. Удивился я другому: отсутствию людей. Через этот целехонький, новенький мост никто не переправлялся! Ни войска, ни беженцы. Неужели о нем никто не знал? Могли не знать отступавшие части – это еще как-то можно допустить, хотя военные люди обязаны были иметь информацию о военной переправе, но почему здесь отсутствовали гражданские – жители окрестных станиц и хуторов? Уж они-то знали о строящемся мосте. Впрочем, раздумывать некогда. Я подошел к капитану, руководившему работами, спросил:

– Как обстановка, товарищ капитан? Успеет ли пройти по мосту наша часть, которая сейчас на подходе?

– Это не от меня зависит, а вот от нее, – кивнул капитан в сторону рации, стоявшей на настиле. Она молчала. Около нее томился в ожидании радист с наушниками на голове.

– Жми назад, да побыстрее, – приказал я шоферу, взбираясь в кабину.

Далеко ехать не пришлось: наша колонна встретилась у въезда в станицу.

– Быстрее! – крикнул я Комиссарову. – Мост вот-вот взорвут!

Взревев моторами, машины устремились к Дону. На наше счастье, рация все еще молчала. Саперы, окончив свои дела, отдыхали. Когда мы переправились, начинало уже темнеть. Отъехав от реки с километр, сделали привал, а уже поздно вечером услышали позади раскатистый взрыв.

Нелегким был поиск бригады. Без документов, дающих нам право ехать в избранном направлении, без продовольствия и без горючего мы продвигались вперед черепашьими темпами. Вскоре нас задержали представители вновь формируемой части, отобрали автомобили, оставив только одну полуторку, с которой разрешили девушкам-связисткам продолжать розыски бригады. Нас же, командиров, распределили по батальонам почти сформированной дивизии, которая в нескольких километрах отсюда занимала оборону, готовясь встретить наступавших немцев. Меня назначили командиром стрелкового батальона. Однако пробыл я в своей новой должности менее суток. Майор Комиссаров сумел получить письменное приказание, согласно которому весь командно-инженерный состав нашей группы обязан был прибыть в Зимовники, в штаб бригады. Извинившись перед командиром полка за несостоявшееся комбатство, я вместе с другими специалистами нашей группы на двух машинах направился в Зимовники. На этот раз повезло: бригада находилась там. Как же мы обрадовались, что наконец после стольких мытарств нашли своих однополчан! Только в такие минуты и познаешь, что оно значит, солдатское счастье.

Нашему появлению здесь тоже обрадовались. И немало удивились. Как же, аккуратист писарь в штабе против каждой фамилии давно написал: «Пропал без вести».

– А что еще было делать? – развел руками начальник отделения кадров. – Известий – никаких. Мы думали, что вы либо где погибли под бомбежкой, либо попали в лапы к немцам. А может, примкнули к какой-нибудь части и благополучно воюете.

Так или иначе, в нашем лице бригада получила неожиданное пополнение специалистами, да еще с двумя автомашинами. Остальные мы растеряли по пути, и майор Комиссаров очень переживал из-за этого: спрос-то с него. Но когда выяснилось, что на переправе через Дон под Цимлянской бригада оставила много техники, в том числе несколько десятков тракторов, Комиссаров несколько успокоился. Потеря трех автомашин на этом фоне выглядела мелочью. Действительно, об этом никто потом и не вспоминал.

Согласно приказу Главного военно-инженерного управления Красной Армии мы переподчинялись теперь Северо-Кавказскому фронту и должны были передислоцироваться в район станицы Червленная, расположенной на левом берегу Терека. При сложившейся обстановке на южном участке фронта мы могли попасть теперь на Северный Кавказ только через Калмыцкие степи. Командование бригады выбрало следующий маршрут движения: Зимовники – Хуторской – Ремонтное – Элиста – Арзгир – Буденновск – Ачикулак – Каясулу – Терекли-Мектеб – Червленная. Общая протяженность пути, который предстояло проделать личному составу пешим порядком, составляла около шестисот километров.

Нелегким был марш бригады по Калмыцким степям, в пыли, под палящим зноем.

…Казалось, нет конца и края этой выжженной солнцем земле, покрытой редкой, жесткой, сухой травой. Впрочем, и травой-то в нашем российском понимании эту растительность назвать нельзя: уж слишком она колюча и суха.

Бесконечно тянулась пыльная дорога, на которой каким-то чудом сохранились кое-где узорчатые следы автомобильных покрышек.

Как бы здорово сейчас сесть в кузов полуторки под тент, дать отдохнуть натруженным ногам и подремать под спокойную песню мотора! Но увы, марш пришлось совершать пешком: автомобилей не хватало. Небритые, немытые, черные от солнца и пыли, в обносившемся обмундировании и рваной обуви, мы, наверное, весьма мало походили на воинскую часть. Но это только внешне. Хотя в походной колонне давно уже не было четкого военного строя и люди медленно брели небольшими группками, однако подразделения не смешивались. Все понимали, почему необходимы эти долгие переходы, но было обидно уходить в тыл.

Особенно страдали от жажды. Колодцы встречались только в населенных пунктах, а между ними – десятки степных немереных верст. В колодцах, использовавшихся чабанами для водопоя, в то знойное лето, кроме густой грязи, ничего не было. Несмотря на принимаемые нашими медиками меры, участились случаи тепловых ударов.

Трудности закаляют сильных волей. Переносить тяжелейший марш через Калмыцкие степи нам помогала книга А. Серафимовича «Железный поток», которая тут же появилась в колонне. Ее читали на коротких привалах, обсуждали, говорили о том, что красноармейцам Кожуха было еще труднее, а ведь выстояли.

Без малого месяц длился этот изнурительный марш. Северный Кавказ, куда вышла наша бригада, после перенесенных испытаний показался сущим раем. В станице Червленная нас встретили прохлада тенистых садов, обилие фруктов и овощей, вкус которых, признаться, мы давно уже забыли. А главное – было вдоволь прекрасной, холодной, бодрящей горной воды.

Люди наслаждались отдыхом, прекрасно зная, что неумолимая война готовит им новые испытания.

Действительно, к тому времени общая военная обстановка на Северном Кавказе оказалась весьма тяжелой. Противник рвался вперед, не считаясь с потерями. В целях создания единого командования по обороне Кавказа директивой Ставки Верховного Главнокомандования от 1 сентября 1942 года Северо-Кавказский и Закавказский фронты были объединены в Закавказский фронт, что повысило оперативность руководства боевыми действиями на всех участках. Несколько раньше прекратили свое существование 8-я и 9-я саперные армии, и теперь наша 26-я саперная бригада вошла в прямое подчинение штаба инженерных войск вновь созданного фронта.

Между тем инициатива пока находилась в руках противника. В начале сентября ему удалось захватить город Малгобек. Далее немцы развернули наступление между Терским и Сунженским хребтами, стремясь прорваться в долину Алхан-Чурт и, обойдя с тыла наши позиции на Тереке и на Терском хребте, выйти к Грозному. Отсюда для немцев открывалась бы заманчивая перспектива наступления в общем направлении на Махачкалу и Баку, Кроме того, представлялась возможность бросить часть сил через сравнительно легко проходимый Крестовский перевал на Тбилиси. Более двух недель в районе Малгобека шли ожесточенные бои. Город несколько раз переходил из рук в руки. Несмотря на то что немцам в конце концов удалось захватить Малгобек, для выхода в долину Алхан-Чурт у них уже не хватило сил. Тем не менее в двадцатых числах сентября они начали наступление на Эльхотово, стремясь прорваться через так называемые Эльхотовы ворота в долину реки Сунжа и по ней выйти к Грозному. Эльхотовы ворота – долина шириной 4–5 километров между двумя параллельными Тереку грядами не очень высоких гор, покрытых лесом и изрезанных ущельями и оврагами. По долине течет Терек, на его правом берегу расположено селение Эльхотово, черев которое проходят железная дорога Прохладный – Грозный и несколько шоссейных дорог. Бои в этом районе шли примерно до конца сентября, но успеха и здесь они немцам не принесли.

Во второй половине сентября наша отдохнувшая, пополненная людьми и техникой бригада получила первую на Закавказском фронте боевую задачу: частью своего состава усилить в инженерном отношении оборону под Эльхотовом. Я получил задание выполнить инженерную рекогносцировку, а затем руководить указанными работами в районе Эльхотово, на отрогах Терского хребта.

К моменту нашего прибытия натиск противника значительно ослабел, напряженность спала. Стороны вели довольно интенсивную артиллерийскую перестрелку, а в отдельных местах – бои за улучшение своих позиций.

Выяснилось, что инженерное оборудование позиций наших войск довольно слабое. Они занимали наспех отрытые окопы и траншеи на довольно пологих скатах гор и были уязвимы для артиллерийского огня противника. Нам предстояло создать здесь сеть инженерных и минно-взрывных заграждений, а также систему огневых точек из железобетонных и броневых колпаков, используя сборный железобетон и дерево. К этому времени удалось организовать на станции Гудермес силами бригады производство сборного железобетона. Был решен вопрос и его доставки на позиции.