Текст книги "«Будет жить!..». На семи фронтах"

Автор книги: Алексей Фомин

Соавторы: Михаил Гулякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Сколько же раненых скопилось! – удивился он.

Посоветовавшись с медиками, Гринев приказал немедленно начать эвакуацию через линию фронта, используя разрывы в боевых порядках противника, – их в общем-то было немало: местность лесистая, сильно заболоченная. Наиболее тяжелораненых старались переправить самолетами санитарной авиации, которые, несмотря на противодействие врага, все же прорывались в район нашего расположения.

После ранения Гринева в командование бригадой вступил полковой комиссар Д. П. Никитин, который постоянно оказывал нам, медикам, всевозможную помощь.

Обстановка на нашем участке осложнялась не только с каждым днем, но и буквально с каждым часом. Противник наседал, имея огромное превосходство в силах и средствах. Наше командование принимало все меры к эвакуации тяжелораненых, стараясь сделать это с меньшими потерями. Враг обнаружил районы скопления раненых и вел по ним непрерывный минометный огонь.

Запомнилось, как отправляли по воздуху одну из самых последних групп раненых. Ночью удалось принять самолеты и загрузить их до отказа, но ранним утром гитлеровцы атаковали этот пункт эвакуации.

Военврач 3 ранга Юрий Крыжчковский вовремя заметил врага и, будучи старшим, подал команду:

– Всем, кто может держать оружие, занять позицию на опушке! Отразить атаку противника!

Фельдшеры, санинструкторы, санитары и раненые, которые были способны двигаться, тут же откликнулись на этот приказ. На опушке образовалась реденькая цепочка обороняющихся. Я тоже взял автомат и залег в кустарнике на краю леса.

В атаке участвовало не менее роты гитлеровцев. Они шли через поле цепью, непрерывно стреляя из автоматов. Пули осыпали деревья, срезая с них ветки и сбивая снег.

Крыжчковский приказал открыть огонь. Ударили наши автоматы, но враг продолжал атаку и подошел на дальность броска гранаты. Лишь «карманной артиллерией» удалось отбить первый натиск. Плохо было бы нам, если бы не подоспели на помощь десантники, направленные полковым комиссаром Никитиным.

Сражаться с врагом нам пришлось несколько дней, пока полностью не иссякла возможность эвакуации раненых по воздуху. Остался один путь – через линию фронта.

И снова бои, теперь уже в заслонах. Подчас некогда было выполнить свои прямые обязанности, сменить автомат на скальпель.

Нелегким был тот прорыв к своим войскам, печально выглядела колонна с ранеными. Тяжелораненых тащили на волокушах, несли на носилках, причем идти было неимоверно трудно, вне дорог, сквозь лесные чащи, по болотам, часть которых оказалась незамерзшей.

А враг бомбил нас с воздуха и обстреливал из орудий. Многие наши подопечные получали в пути вторичные ранения, которые зачастую оказывались смертельными.

Шли мы около двух недель. Трудно описать усталость, трудно вообще представить то, что выпало на нашу долю. И все-таки мы справились с задачей, доставили раненых в медицинские учреждения фронта, и я возвратился в свою бригаду.

Было над чем поразмыслить после того рейда. Я снова, в который уже раз, убедился, что всех сложностей, которые могут встретиться при действиях в тылу врага, не предугадать. Много, очень много вопросов обеспечения раненых так и не удалось решить. Медикаментов не хватало, продовольствия – тоже. Медицинское имущество вместе с продуктами нам пытались сбрасывать на парашютах, но в сложной, быстроменяющейся обстановке не всегда это получалось. Нередко парашюты с бесценным грузом спускались в расположении врага. Убедился я и в большом значении тщательной сортировки раненых перед эвакуацией. В первую очередь с помощью санитарной авиации надо было отправлять в тыл тех, кому требовалась срочная квалифицированная врачебная помощь в стационарных условиях, для кого каждый лишний день пребывания за линией фронта мог стать роковым.

Анализируя опыт двух десантных операций, я думал, что он очень пригодится в дальнейшем, но судьбе угодно было распорядиться иначе…

После боевых действий под Старой Руссой и Демянском наступила передышка. Впрочем, передышка на фронте – дело недолгое да и весьма относительное. Личный состав батальона готовился к выполнению новых боевых задач. По темам и интенсивности занятий чувствовалось, что скоро опять начнутся активные действия. Вот только место их нам было неведомо.

В штат батальона включили пулеметное подразделение, и я занялся медицинским осмотром пополнения. Приходилось решать и другие вопросы. В частности, нам и прежде не раз доводилось оказывать помощь раненым бойцам и командирам, прорывавшимся из окружения, собирать, сортировать их и направлять в ближайшие госпитали. Организовал я такую работу на батальонном медицинском пункте и теперь, но пошел дальше – доставляя раненых в госпиталь, в котором работал в свободное от батальонных дел время, там их сам и оперировал. Практический опыт постепенно рос, мне все чаще доверяли проводить хирургическую обработку ран самостоятельно.

В госпитале не раз встречал и своих друзей по мединституту, воевавших в других подразделениях бригады и частях корпуса. С радостью узнал о награждении боевыми орденами Ю. К. Крыжчковского, И. Ф. Ежкова, К. Д. Кротова, Они были отмечены за мужество и стойкость при выполнении задач в тылу врага под Старой Руссой и Демянском. Поздравляя их, я еще не знал, что в недалеком будущем нам с Юрием Крыжчковским придется служить бок о бок и он станет моим прямым начальником.

А в те дни мы занимались боевой подготовкой, обучали личный состав приемам и способам оказания первой медицинской помощи на поле боя и готовились к участию в новых операциях. В этих заботах минула весна и наступило лето 1942 года.

После того как наши войска отбросили врага от моих родных мест, письма из дому стали приходить чаще. Сестра порадовала, сообщив, что мама встала наконец на ноги, причем помогли ей, как оказалось, военные медики одной из частей, стоявшей близ Акинтьева.

Старший брат Алексей после окончания военного училища был направлен на фронт. Завершал учебу и Александр. Он писал мне, что рвется на фронт отомстить за младшего брата и мечтает встретиться со мной и Алексеем.

И вот стало известно, что штабом Волховского фронта отдано распоряжение о подготовке бригады к действиям в полосе 2-й ударной армии. Не дожидаясь более конкретных указаний, десантники начали готовить оружие и снаряжение, усилили напряжение в учебе. По опыту знали, что тревогу объявят внезапно. Так действительно и произошло, сигнал прозвучал днем во время занятий. Через час батальон был уже на летном поле, где командир бригады приказал построить подразделения.

Мы быстро заняли указанное место. Подполковник Омельченко выслушал доклад нашего комбата капитана Жихарева и разрешил стоять вольно. Он расхаживал перед строем, внимательно наблюдая за дорогой. Вскоре из леса на большой скорости выехала легковая автомашина. Она остановилась в нескольких шагах от командира бригады. Из нее вышел высокий генерал, огляделся и направился навстречу Омельченко, который, подав команду: «Бригада, смирно, равнение – на средину!» – уже спешил с рапортом.

Прибывший к нам командир корпуса генерал-майор Виктор Григорьевич Жолудев был любимцем десантников. Каждый наизусть знал его боевую биографию и гордился своим командиром. Бывший рабочий лесосплава, Виктор Жолудев в 1921 году уехал из волжского города Углича и поступил на командные курсы Красной Армии, Окончив их, в двадцать два года командовал ротой, в двадцать пять – батальоном, в тридцать три – полком. В начале Великой Отечественной войны был назначен командиром дивизии, а спустя несколько месяцев – командиром корпуса.

Генерал-майор Жолудев провел строевой смотр бригады, а затем – тактические учения, которые продолжались трое суток. Подразделения совершали длительные марши, атаковали «противника», блокировали аэродромы. Несмотря на длительные переходы и действия в сложных условиях лесисто-болотистой местности, в частях не было случаев заболеваний или травм. Жолудев отметил хорошую работу санитарной службы, а нас с Сашей Воронцовым, моим однокашником, тоже возглавлявшим санитарную службу одного из парашютно-десантных батальонов, даже поставил в пример. Очень было приятно слышать похвалу из уст нашего замечательного командира.

Учения мы посчитали последней проверкой перед выполнением новой ответственной задачи. Теперь уж сомнений не оставалось: следующая тревога станет не учебной, а боевой.

И она прозвучала 29 июля 1942 года, на рассвете. Батальон подготовился к маршу. Он выстроился на дороге в походной колонне, когда поступила неожиданная команда:

– Парашютов не брать!

Такое распоряжение мы получили впервые. Чем оно было вызвано – никто не знал.

– В чем дело? – спрашивал я у Жихарева и Коробочкина, но и они ничего пояснить не могли.

Лишь при следовании к железнодорожной станции нам сообщили, что приказано прибыть в район расположения штаба корпуса, который по-прежнему находился в Люберцах. Видимо, обстановка изменилась и нам предстояло действовать уже не в полосе 2-й ударной армии Волховского фронта, а где-то в другом месте.

Глава третья
МЫ – ГВАРДЕЙЦЫ

Нас преобразуют в пехоту. – Необычное пополнение. – Между Доном и Волгой. – Медсанбат принимает раненых. – Операции под бомбежкой. – На «зеленом пятачке». – И на фронте песни жили.

Поезд быстро набрал скорость и помчал нас в юго-восточном направлении. За окном тянулись сплошные хвойные леса. Я сидел рядом со Степаном Жихаревым. Комбат, глядя в окно, молчал, думая о чем-то своем. О чем – легко было догадаться. Покидая обжитое место, откуда отправлялись на трудные задания, невольно вспоминаешь тех, с кем шел на врага и кто остался навечно лежать в земле. Необозримые массивы лесов были для нас вторым домом, могучие кроны деревьев скрывали от противника, помогали незаметно для него совершать смелые, дерзкие рейды.

К нам подсел Николай Иванович Коробочкин.

– Ну что приуныли? Или грустите по комариным краям и синявинским болотам? По мне так лучше степи – простор широкий, необъятный…

– Не по болотам грустим, – отозвался я. – По друзьям погибшим…

Коробочкин вздохнул и тоже замолчал. А насчет комариных краев он был прав. На прежнем месте нас действительно мучили комары, а топи и трясины затрудняли бесчисленные учебные марши и броски. И все-таки мы успели привыкнуть, обжиться там. Что ожидало нас теперь? Тревожные сообщения Совинформбюро свидетельствовали о том, что враг нацелил свой удар на Сталинград и Кавказ.

У меня все же оставалась надежда, что поставят задачу действовать в районе Орла, где, судя по последним сводкам, снова было очень жарко. Впрочем, надежда слабая, ведь не зря же мы оставили парашюты. Их собрали хозяйственники и погрузили в отдельный вагон. Значит, готовилось что-то иное.

Эшелон шел до самой Москвы быстро, словно курьерский поезд. Оказались мы на станции Нахабино. Там уже стояло несколько железнодорожных составов с десантниками.

В тот день, когда мы прибыли в Нахабино, как узнал я позднее, немецко-фашистское командование повернуло с кавказского направления на сталинградское 4-ю танковую армию. Ее передовые части уже 2 августа вышли к Котельниковскому, создав угрозу прорыва к Сталинграду с юго-запада.

В Нахабино нас встретили представители штаба 1-го воздушно-десантного корпуса. Они сообщили, что приказом Верховного Главнокомандующего на базе нашего корпуса формируется 37-я гвардейская стрелковая дивизия. Ей предстоит вместе с другими вновь созданными соединениями отправиться в район большой излучины Дона.

Когда я вышел на перрон, командир бригады подполковник Омельченко разговаривал о чем-то с заместителем командира корпуса подполковником В. К. Гончаровым.

Вскоре поступила команда покормить личный состав и организовать его помывку в санпропускнике. На все давалось четыре часа. После этого нам нужно было следовать в Люберцы.

Известие о том, что нас преобразуют в пехоту, быстро облетело батальон. Нужно – значит нужно! Однако многих печалило, что придется расстаться с формой десантников. Гончаров успокоил, пояснив, что форма одежды пока остается прежней и она, как и раньше, будет помогать десантникам наводить страх на гитлеровцев.

Тем временем санпропускник был готов, и подразделения стали поочередно отправляться на помывку. Душевые были оборудованы в паровозном депо. Не верилось, что здесь совсем недавно находились локомотивы – поражала чистота.

Вечером мы снова заняли свои места в вагонах. До Люберец добрались уже в сумерках. Разместили нас в районе Лыткарино.

2 августа на построении объявили приказ о присвоении наименований частям новой, 37-й гвардейской стрелковой дивизии. В своем выступлении генерал Жолудев сказал, что формирование на базе нашего соединения гвардейского является показателем высокого доверия командования. Это доверие предстоит оправдать в боях своим мужеством и стойкостью. Командир сообщил также, что на южном крыле фронта сложилась тяжелая обстановка и нам придется встретиться с многократно превосходящими силами врага. Задача – остановить захватчиков, измотать и обескровить их ударные группировки и созвать условия для полного разгрома.

Наша 1-я воздушно-десантная бригада была преобразована в 109-й гвардейский стрелковый полк. Все командование, кроме парашютно-десантной службы, личный состав которой направили на формирование других частей ВДВ, осталось прежним. На подготовку к боевым действиям нам выделялось семь суток. За это время надо было получить артиллерийскую и автомобильную технику, гужевой транспорт – одним словом, все, что не имели до сих пор в своем штатном расписании части воздушно-десантного корпуса.

Санитарная служба 37-й гвардейской стрелковой дивизии была укомплектована врачами и фельдшерами воздушно-десантных бригад. Возглавил ее военврач 1 ранга И. И. Ахлобыстин, старшими врачами полков были назначены военврачи 2 ранга М. А. Кунцевич, Ю. К. Крыжчковский и И. М. Сытник. Командиром 38-го отдельного гвардейского медико-санитарного батальона стал военврач 2 ранга К. И. Кириченко.

С волнением ждал я, когда назовут мою фамилию. Ведь, понятно, не безразлично было, какие обязанности придется выполнять. Наконец услышал, что назначен командиром приемно-сортировочного взвода медсанбата. Мои товарищи К. Ф. Быков и И. А. Голубцов тоже возглавили подразделения медсанбата: Костя Быков – госпитальный взвод, а Ваня Голубцов – санитарный. На должность же командира основного подразделения – операционно-перевязочного взвода прислали мобилизованного из запаса опытного хирурга военврача 2 ранга А. Ф. Фатина. У каждого из нас в воинском звании прибавилось гордое слово «гвардии».

Для укомплектования медсанбата средним медперсоналом Московский горздравотдел направил к нам 28 медицинских сестер. В числе их лишь пять были старше двадцати лет и имели небольшой практический опыт работы, остальные только-только закончили курсы. Это необычное пополнение поручили принимать мне. Необычное, потому что в штатах наших воздушно-десантных подразделений и частей женщин не было, а здесь сразу двадцать восемь молодых красивых девушек.

Просмотрел у них документы. У троих в предписаниях было сказано, что они направляются на должности старших медицинских сестер и имеют воинское звание военфельдшера. Одну из них я сразу назначил старшей в группе. Показал ей столовую, предложил отвести девушек на обед, а потом уж заняться делами: получить военную форму одежды, переодеться и прибыть в медсанбат.

До него же забавно выглядели девушки, когда они облачились в непривычное одеяние. Форма сидела на них неуклюже из-за несоответствия размеров. Они с каким-то откровенным детским любопытством рассматривали друг друга. Я подошел, познакомился с Машей Морозовой, родными сестрами Аней и Таней Горюновыми, Аллой и Лелей Вишневскими, Аней Киселевой и остальными. В подразделениях их встретили тепло, старались всячески подбодрить, понимая, что трудно вот так сразу оторваться от дома, от родителей и окунуться в незнакомую атмосферу суровых армейских будней.

В последующие дни я занимался получением всего необходимого оснащения. Радовало, что, несмотря на трудное время, на дефицит имущества и медикаментов, склады работали четко, слаженно и нас снабдили по штатным нормам. Точно в указанный срок мы завершили формирование и укомплектование медсанбата. Началась погрузка в эшелоны. Тут нам пришлось встретиться с непредвиденными трудностями. В медсанбат поступили полудикие монгольские лошади – немало теперь было их у нас по штату. Так вот с ними и довелось повозиться – никак не хотели они идти в вагоны. Санитарам приходилось затаскивать их туда чуть ли не на руках.

Часть имущества нам выдали и в пути, на промежуточных станциях. Получить-то все получили, а вот на боевое сколачивание медсанбата времени не осталось. Наверстывали уже в дороге. Занятия организовали прямо в вагонах. Разъясняли фельдшерам, медицинским сестрам, санинструкторам и санитарам предназначение медико-санитарного батальона. Ведь это не батальонный медицинский пункт, где оказывается фельдшерская помощь, и не полковой, цель которого – первая врачебная помощь. Задачи медсанбата более объемны: лечение раненых, сортировка и эвакуация их – одним словом, квалифицированная врачебная помощь.

Я занимался с медицинскими сестрами. Рассказал им суть термина «квалифицированная медицинская помощь» и историю его утверждения в нашей армии. На практических занятиях мы старались привить личному составу навыки в работе с ранеными: быстро, ловко подавать во время операций и перевязок хирургический инструмент, необходимый материал, накладывать шины, готовить аппаратуру для переливания крови и введения лекарственных препаратов, давать наркоз, ставить банки – одним словом, выполнять все, что понадобится на фронте.

Эшелон снова мчался со скоростью курьерского поезда. А вести с юга становились все тревожнее. Танковые и моторизованные соединения гитлеровцев рвались к большой излучине Дона, чтобы с ходу захватить переправы. Задача дивизии состояла в том, чтобы опередить врага, успеть занять оборону и сделать ее прочной.

За. вагонными окнами постепенно менялся пейзаж. Все реже попадались леса, все чаще открывались широкие просторы полей, лугов, постепенно переходящих в бескрайние приволжские степи. Ближе к Сталинграду движение несколько замедлилось, часто стали попадаться разрушенные участки полотна, развалины станций. Я понял, что мы оказались в зоне активных действий вражеской авиации.

В ночь на 14 августа мы увидели на юго-западе огромное зарево пожаров. Это горел Сталинград…

Миновав Котлубань, остановились на станции Иловля. Комендант станции торопил с разгрузкой.

– Налетают несколько раз на день, – говорил он начальнику эшелона, указывая на разрушения.

Действительно, станционные постройки сильно пострадали, вдоль железнодорожных путей лежали опрокинутые полуобгоревшие вагоны, вывернутые шпалы и изогнутые взрывами рельсы. И воронки, воронки вокруг…

Мне передали, что срочно вызывает Кириченко. Побежал к нему, доложил.

– Вот что, Михаил, – сказал он, впервые назвав меня по имени, – мы еще долго здесь прокопаемся, а полки уже занимают указанные им рубежи – дивизия вошла в состав 4-й танковой армии, ведущей бои. Наверное, есть раненые. Быстро формируй передовой отряд медсанбата.

Я вопросительно посмотрел на командира – дело-то новое. Он тут же уточнил:

– Возьми весь свой взвод и две хирургические бригады операционно-перевязочного. Вот смотри на карте – задонские высоты… Выдвинешься сюда, на правый берег Дона, западнее хутора Хлебного, там и приступишь к приему раненых. Определишь объем хирургической помощи на месте. Переправляй раненых на остров в излучине Дона. На нем развертывается дивизионный обменный пункт, к которому и будет подходить по мосту с левого берега транспорт для эвакуации раненых. Как прояснится обстановка, уточню задачу.

Я быстро собрал личный состав, передал Фатину распоряжение Кириченко выделить две хирургические бригады и посадил людей на машины. Едва успел вывести колонну со станции, как появились фашистские бомбардировщики. Я приказал водителю увеличить скорость. Грохот взрывов долго сопровождал нас, отзываясь в сердце острой болью, – ведь на станции под бомбами были наши боевые друзья.

Приоткрыв дверь, высунулся из кабины и посмотрел назад. В небе вспыхивали и плыли небольшие шапки разрывов зенитных снарядов. За одним из вражеских самолетов тянулся дымный шлейф, но остальные все еще продолжали заходы, хотя уже и не снижаясь.

– Давай-ка еще прибавь, – сказал водителю, захлопнув дверцу. – Как бы они на обратном пути не устроили охоту за нами.

– Жму на всю катушку, – отозвался шофер. – Больше не может старушка…

Без происшествий миновали переправу у станицы Трехостровской, выехали на правый берег Дона. Теперь впереди уже четко можно было различить гул артиллерийской канонады.

Через некоторое время впереди открылась гряда высот, где должны были занимать оборону передовые части нашей дивизии. Навстречу все чаще начали попадаться разрозненные группы пехотинцев. Они спешили к реке. Остановив машину, я встал на подножку и спросил у проходившего мимо старшего лейтенанта, небритого, в пропыленном, порванном во многих местах обмундировании:

– Откуда вы?

– С передовой. Десантники нас сменили. Досталось тут…

Подошел майор с артиллерийскими петлицами.

– Немцы далеко? – спросил я у него.

Майор не ответил, только махнул рукой на юг, где поднималось облако пыли. Я присмотрелся и ужаснулся – в стороне, километрах в трех от нас, шли вражеские танки. Их было много – сразу и не сосчитать. Перед ними то и дело вырастали султаны разрывов, – видно, вели огонь наши батареи. В тылу у танков горела станица.

– Куда же вы со своей женской командой? – спросил майор, посмотрев на девушек в кузове.

– Передовой отряд медсанбата… Нужно развернуться и приступить к приему раненых.

– Да, раненых хватает, – тихо заметил майор и, обращаясь к старшему лейтенанту, прибавил: – Нам пора на сборный пункт. Строй своих бойцов…

Мы же продолжили путь. – До места добрались без приключений. Авиация противника наносила удары по переправам, железнодорожным станциям и боевым порядкам войск. Я осмотрелся, пытаясь найти участок, более или менее удобный для размещения передового отряда. Невольно вспомнились подмосковные леса, которые надежно укрывали нас. Здесь же кругом простиралась степь, лишь кое-где поросшая мелким кустарником.

Неподалеку заметил степную балку. Ее-то и выбрал для развертывания передового отряда – все-таки укрытие. Если удастся поставить палатки и замаскировать машины, забросав их ветками, может, и не сразу обнаружит вражеская авиация.

Отдав распоряжения о развертывании приемно-сортировочной и операционно-перевязочной палаток, я посмотрел на карту, пытаясь прикинуть, откуда будет поступать поток раненых. Место как будто бы удачное, вблизи развилки дорог. Кириченко предупредил, что оборонительный рубеж проходит по господствующим высотам на удалении двадцати – двадцати восьми километров от реки. В связи с этим особенно волновал вопрос организации эвакуации раненых в тыл. Ведь танки противника рвались уже к переправе у Трехостровской. Правда, наша дивизия приступила к наведению своей переправы и скоро можно было рассчитывать на нее.

Информация о том, где расположился передовой отряд медсанбата, была своевременно доведена до полковых медицинских пунктов, однако раненые все еще не поступали.

Вечерело. Жаркий бой шел несколько южнее того места, где мы находились. Дежуривший на развилке дорог санитар доложил, что начался отход части соседней с нами дивизии. Для выяснения обстановки я решил съездить туда на машине. К сожалению, все оказалось так, как и говорил санитар. Автомобили, повозки, люди поспешно двигались на восток не только по дороге, по и прямо по степи. Однако в тылу нашей дивизии все было спокойно. Гвардейцы – мы ничуть не сомневались в этом – сдерживали натиск врага.

Я принял решение оставить в развернутом состоянии только перевязочную, а остальные подразделения свернуть и погрузить на машины, чтобы иметь возможность при необходимости немедленно отправить их в новый район. В перевязочную же направил раненых, которых подобрал во время поездки.

Вскоре привезли первых раненых из наших частей. Едва мы успели их обработать, как на краю балки остановился «виллис». Из него выпрыгнул заместитель командира дивизии гвардии подполковник Гончаров и подозвал меня к себе.

– Что вы здесь делаете? – спросил он.

Я доложил, что выполняю распоряжение командира медсанбата – развернул передовой отряд и приступил к работе.

– Немедленно в тыл! Фланг открыт. Дивизия не успела выйти к высотам и закрепиться. Спешите.

Гончаров уехал, и мы стали собираться. До наступления темноты надо было добраться до острова в большой излучине Дона, где, как сообщал Гончаров, должен был развертываться медсанбат.

Стал размышлять, как же попасть на остров. Сначала нужно было переправиться у станицы Трехостровской на левый берег Дона, затем проехать вверх по течению километров десять – двенадцать и там уже перебраться по мосту на остров.

Но что теперь в Трехостровской? Ситуация прояснилась, когда мы оказались в четырех-пяти километрах от станицы. Впереди шел жестокий бой…

Остановив колонну, я вышел из машины, чтобы расспросить находившихся неподалеку пехотинцев об обстановке.

– Немцы блокировали Трехостровскую, – сказал сержант с повязкой на голове.

– Они уже переправились на левый берег, – добавил кто-то из бойцов.

Сержант цыкнул на него и, обращаясь ко мне, пояснил:

– Держатся наши.

Я попытался что-либо разузнать о другой переправе, у хутора Зимовейского, однако никто ничего не знал о ней. Заметив, что в сторону хутора не прошло ни одной машины, рисковать не стал. Не было гарантии, что дорога к Зимовейскому не перерезана противником.

Посоветовавшись с врачами, решил ехать вдоль Дона вверх по течению к хутору Хлебному, где строилась саперами нашей дивизии новая переправа на остров. Во-первых, в этом случае мы оказались бы в тылу наших частей, а следовательно, могли бы заняться ранеными, а во-вторых, тех раненых, которые уже находились у нас, можно было еще до завершения строительства переправы перебросить на остров, используя подручные средства.

Тяжелой для машин оказалась разбитая дорога вдоль берега, однако иного пути не было. Проехав километра четыре, мы заметили три автоцистерны, а затем и хорошо укатанную грунтовую дорогу. Когда до автоцистерн осталось с полкилометра, я увидел и паромную переправу. Она надежно охранялась.

Оставив свои автомобили на берегу, я пошел к переправе. Водители автоцистерн пояснили, что комендант отказался перевезти их и приказал отогнать машины подальше, чтобы не демаскировать паром.

– И что же вы намерены делать? – поинтересовался я.

– Если фрицы появятся, – сказал пожилой красноармеец, – машины сожжем, а сами переберемся вплавь.

Я все-таки решил подъехать к парому и узнать, что это за странное решение принял комендант – не переправлять никого.

Однако из разговора с комендантом, резким и грубоватым капитаном, я так ничего и не уяснил. Он не сказал ни о времени отхода парома, ни о степени его загрузки.

– Но ведь раненые же, – старался убедить я. – Раненые в машинах.

– Послушайте, – отрезал он, – не мешайте, у меня свои задачи!

Приказав поставить машины под кроны деревьев, я взял с собой санинструктора и решил пройти немного вверх по реке, чтобы попытаться выяснить, где и в каком состоянии переправа дивизии. Гвардии военфельдшера Петра Красникова попросил побывать в ближайшем хуторе и купить что-нибудь из продуктов для раненых. Да и мы с утра ничего не ели. Хоть девушек накормить.

Добрался до переправы, рассказал саперам, что неподалеку находятся машины с ранеными. Они пообещали, что к 23.00 мост будет готов.

Вернувшись к своим, я увидел повеселевших девушек, которых, как выяснилось, уже накормили Красников и Никитин, сбегавшие в хутор. Они принесли оттуда хлеб, яйца, молоко, помидоры.

Жара постепенно спадала, однако, хоть и темнело, бои южнее продолжались, причем перестрелка будто заметно приблизилась к нам. Я поднялся на небольшой курган. С него хорошо были видны горевшие станицы и хлебные поля. Порой казалось, что доносится лязг танковых гусениц.

Заметил я, что водители и санитары, которые были по возрасту старше нас, врачей, и, конечно, девчат, держались как-то не так, как все остальные. Были молчаливы, серьезны – видимо, обстановку оценивали более реально и здраво, понимали, что нам грозит серьезная опасность. Правда, надо отметить, никто из двадцати двух человек, бывших в отряде, не показывал тревоги и тем более не паниковал. Все ждали терпеливо, хотя каждому было обидно смотреть на бесполезно стоявший паром.

Я не выдержал и снова отправился к коменданту. И вдруг заметил два «виллиса», которые мчались к переправе. Они спустились к парому и остановились. Из первого вышел генерал-лейтенант, из второго – мужчина в кожанке без знаков различия. С ними были лейтенант и три автоматчика.

Комендант бросился докладывать, но генерал махнул рукой и пошел на паром, за ним последовали сопровождающие. Потом въехали «виллисы».

– Кто это? – поинтересовался я у одного из бойцов.

– Еременко…

Вот тебе и раз… Как же быть? Я уж хотел обратиться к генералу, а это, выходит, командующий фронтом.

И тут человек в кожанке спросил у коменданта, почему не погружают машины с ранеными.

– Есть, сейчас погрузим! – отчеканил капитан.

Мы быстро выполнили поступившее распоряжение.

– А цистерны? – в свою очередь поинтересовался Еременко.

– Они без горючего, – ответил комендант.

– Так тем более пусть спешат наполнить их и опять в войска. Горючее нужно…

Вскоре паром отправился, и в 22.00 мы уже были в расположении медсанбата.

Кириченко вышел навстречу, радостно приветствуя нас.

– Ох и переволновались мы, – сказал он. – Ведь никаких вестей не получали.

Я подробно доложил обо всех наших приключениях. – Отдохните и включайтесь в работу, – выслушав меня, сказал Кириченко. – Раненые уже поступают.

Остров, в северо-восточной части которого расположился медсанбат, протянулся на четыре с половиной километра в длину и на полтора в ширину. Лес и густой кустарник позволяли хорошо замаскировать медсанбат. Вода рядом. Что еще нужно!

После дневных переездов по пыльным дорогам, под палящим солнцем мы с удовольствием помылись в реке, привели себя в порядок. Но отдохнуть не удалось. Кириченко позвал меня на берег, указал на реку. Я увидел плывущие к нам лодки, плоты и на них раненых. Многие бойцы добирались сами, вплавь. Не каждому суждено было достичь берега – иным раненым переправа оказалась не под силу. На наших глазах многие тонули – слишком широким был в этом месте Дон. Кириченко уже отдал распоряжение собрать все подручные средства, и санитары поспешили навстречу плывущим бойцам и командирам, но, увы, спасти удалось далеко не всех.