Текст книги "«Будет жить!..». На семи фронтах"

Автор книги: Алексей Фомин

Соавторы: Михаил Гулякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 27 страниц)

В Северо-Восточном Китае на конференциях народных представителей избирались исполнительные органы местной власти во главе с коммунистами и демократическими деятелями – активными участниками борьбы с японскими захватчиками.

Но в ряде городов продолжали действовать и местные органы гоминьдановского правительства, опиравшиеся на полицию и реакционные антикоммунистические организации, пытавшиеся всеми силами подавить революционные процессы. И в этом состояло своеобразие политической обстановки тех лет в Маньчжурии, с которой нельзя было не считаться советскому командованию.

Гоминьдановские власти начали охоту за коммунистами. Не решаясь на открытые репрессии против своего народа и явную конфронтацию с советскими войсками, они прибегали ко всякого рода провокациям и выстрелам из-за угла: помогали бандгруппам создавать тайные склады оружия, боеприпасов и снаряжения, натравливали их не только на рабочих-активистов, но и на советских воинов, в основном на офицеров. Естественно, подобное положение долго продолжаться не могло.

Штаб нашей бригады размещался в то время в Чанчуне, где обосновался и штаб Забайкальского фронта, реорганизованный вскоре в штаб Забайкальского военного округа, который возглавлял Маршал Советского Союза Р. Я. Малиновский. Вскоре из достоверных источников стало известно, что китайцами завозится в город оружие и где-то складируется. Для кого, зачем? Явно, что не для хороших целей, и в подобной ситуации возможна угроза штабу фронта. На нашу бригаду возложили несение комендантской службы. Командование поставило задачу – пресечь нелегальный завоз оружия в город, найти и ликвидировать террористов.

Удалось установить, что оружие доставляется лицами, якобы едущими на базар. В повозках под овощами и фруктами провозились винтовки и патроны. Нам пришлось на всех въездах в город установить полевые заставы, а впереди них выдвинуть полевые караулы. В заставы, как правило, выделялось до взвода, а на важных магистралях – и до роты. Полевые караулы не превышали отделения.

На каждой заставе имелась рация, так что связь поддерживалась не только со своим батальоном, но и с дежурным по штабу бригады, а полевые заставы были связаны со своими полевыми караулами телефонами.

Рота разведки получила приказание иметь в постоянной боевой готовности дежурный взвод. Благодаря принятым мерам у террористов, действующих под видом крестьян, удалось изъять свыше тысячи винтовок, десятки пулеметов и даже минометов. Это, естественно, пришлось не по душе чанкайшистам, и на наши заставы и полевые караулы участились вооруженные нападения. Правда, обходилось, как правило, без потерь о нашей стороны, но обстановка, особенно по ночам, создавалась весьма тревожная, а главное, нервозная. Постреляв, китайцы разбегались по переулкам ночного Чанчуня, так что отыскать кого-либо в лабиринтах дворов или в пустовавших домах было совершенно невозможно. Особенно много нападений совершалось на заставу, находившуюся на дороге, ведущей из Чанчуня в Сыпин. Без стычек не обходилась почти ни одна ночь. Пора было принимать надлежащие меры. Начальник политотдела бригады полковник П. Г. Подмосковнов как-то упрекнул меня:

– Плохо действуете. Нас бьют, а кто – не знаем. То ли это гоминьдановцы, то ли хунхузы…

– Нападающие каждый раз уходят как вода сквозь сито, – ответил я. – На месте перестрелки обычно не остается ни убитых, ни раненых.

Полковник П. Г. Подмосковнов тем не менее потребовал от нас более активных действий. Не скажу, насколько в целом они были результативны, но одна из акций, в которой мне довелось принять участие и которая едва не окончилась трагически, мне запомнилась очень хорошо.

Темным и холодным ноябрьским вечером на полевую заставу лейтенанта Кирьянова напала, как обычно, группа неизвестных. Разгорелся бой. Я поднял по тревоге дежурный взвод разведроты, и вскоре мы мчались на грузовике на помощь Кирьянову. Не доезжая метров ста до заставы, выгрузились, взвод развернулся цепью, стараясь охватить заставу полукругом, и двинулся в атаку. Сначала с опаской, потом, не слыша никаких выстрелов, побежали во весь рост.

– Товарищ майор, – на ходу делился со мной своими сомнениями старший сержант Исаев, исполнявший обязанности командира взвода, – что-то уж очень тихо. Либо хунгузы отошли, либо побили всех наших.

– Давай вперед, сейчас разберемся!

Видимо, нас заметили: со стороны заставы послышались голоса:

– Эй, славяне, не вздумайте палить…

А через пять минут лейтенант Кирьянов, у которого из-под шапки белели бинты, докладывал:

– Бандгруппа напала, как всегда, внезапно. Вон из того здания, – указал он на дом, судя по всему, уже давно нежилой, – вдруг открыли винтовочно-пулеметный огонь. Мы ответили огнем. Они попытались нас окружить – не вышло. Мы приготовились к долгому бою, а они вдруг как сквозь землю провалились.

– Видимо, услышали или увидели, что идет машина, – предположил я. – А как обстоят дела у вашего полевого караула?

– К сожалению, телефонная связь прервалась в самом начале боя.

– Не выяснили, почему?

– Не успел, как раз отбивались от хунгузов.

– Тогда давайте сделаем так: вы, Исаев, – старший сержант присутствовал при нашем разговоре, – возьмите человек пять – семь и проверьте полевой пост, а я с автоматчиком пока пройдусь вокруг заставы.

Кирьянов посмотрел на меня недоуменно, но отговаривать не стал: дескать, начальству виднее, что надо делать. Честно говоря, вспоминая потом тот случай, понять не мог, какая нелегкая понесла меня в разведку и с какой целью? Но… бывают же необъяснимые поступки.

За суетой не заметили, как начало светать. Ночь уже отступала. Зато усилился мороз, под ногами весело поскрипывал снежок – и кроме этого ни одного звука не раздавалось в округе. На столь мирном фоне вся эта ночная суматоха показалась вдруг какой-то почти нереальной. Не выдуманной, конечно, но малозначительной. «Стоило ли поднимать взвод по тревоге, – с сомнением думал я, – из-за пустяков. Эти ночные бандиты – вроде комара: до смерти не заест, но и спать толком не даст. А в целом много шума из ничего».

Как-то незаметно свернули мы на другую улицу, и вдруг слышится, что на скрип снега от наших шагов где-то недалеко накладывается другой такой же звук. Мы остановились, прислушались. Да, шаги и голоса. Слов не разобрать, но говорят не по-русски. Может, это и есть та исчезнувшая внезапно бандгруппа, которая только что атаковала пост Кирьянова? А теперь охотится за нами?

– Давай за угол дома, – приказываю солдату, – и приготовь автомат.

Едва успели спрятаться, как в предутреннем тумане показалась группа людей, явно китайцев. Человек семь-восемь. Остановились в замешательстве, о чем-то тихо переговариваются. Я начинаю понимать, что за нами следили, а теперь вдруг нечаянно упустили из виду. Но вот они, посовещавшись, замолчали и, прижимаясь к стене противоположного здания, начали двигаться в нашу сторону. Положение становилось критическим: через минуту-другую мы будем обнаружены.

– Ну-ка, пугни их из автомата, – приказал я своему спутнику, вынимая пистолет. Не торопясь прицелился а выстрелил. В тишине выстрел прозвучал неожиданно громко. На той стороне, то ли от неожиданности, то ли пуля нашла цель, вскрикнули, и в ответ посыпалась такая частая стрельба, будто на нас нападало по меньшей мере около взвода.

– Ну, давай! – Я обернулся к солдату и увидел странную картину: он взводил затвор, нажимал на спуск, но вместо веселой очереди слышалось мягкое шипение, с каким затвор возвращался в свое первоначальное положение. Солдат потихоньку матюгался, но автомат не стрелял. Вот это номер! Парень, не ожидая такого мороза, перестарался со смазкой, и излишки загустели. Ситуация, как теперь бы сказали, складывалась экстремальная: один пистолет против восьми нападавших. Второй выстрел с моей стороны, третий… Интересно, захватил ли запасную обойму?

– Отогревай автомат хоть на брюхе, – приказываю солдату и добавляю, естественно, далеко не дипломатическое выражение. Тут, как говорится, не до протокола. Ага, есть запасная обойма. Чуть отлегло.

– Гранаты есть? – спрашиваю своего незадачливого спутника, совершенно, впрочем, не надеясь на положительный ответ: ведь шли-то вроде как на прогулку.

– Есть, товарищ майор, – отвечает мой провожатый. Голос повеселел: хоть этим-то искупил свою вину.

– Приготовь на всякий случай. Могут броситься в атаку, вот тут граната будет самый раз.

Перезарядил обойму, продолжаю стрелять. Нападающие почему-то активности не проявляют. Боятся? Потом вдруг что-то загомонили, закричали и скопом бросились в ближайший двор. И тут наконец им вдогонку у меня над ухом басовито застрекотал автомат, да так длинно, словно наверстывал долгое молчание. Слышу, еще раздаются выстрелы и уж явно наши, русские, голоса. Это со стороны заставы бегут разведчики. Вот почему так внезапно ретировались бандиты!

– Живы, товарищ майор? – с облегчением в голосе, видя, что мы оба на ногах, спросил, еле переводя дух, Исаев. – А мы слышим – стрельба, да не поймем – где. Вы же пошли вроде в другую сторону… А тут еще какой-то туман. И потом – автомата не слышно. Думаю сначала, если на вас напали, так при вас Федя, он бы шуганул из автомата.

– Твой Федя шуганет, дожидайся от него, – пряча пистолет в кобуру, ответил Исаеву. Конечно, и его, старшего сержанта, надо бы как следует взгреть за оплошность с оружием, но едва я вспомнил недоуменный Федин взгляд, каким он смотрел на «пшикающий» затвор, сам невольно улыбаюсь, и все это только что закончившееся ночное происшествие начинает представляться в каком-то юмористическом свете. Вот уж не замечал за собой раньше подобной склонности! Пытаясь напустить на лицо подобающую строгость, все же говорю Исаеву:

– Проверь у своих оружие, не застыла ли смазка…

Поняв, в чем дело, Исаев метнул сердитый взгляд в сторону своего Федора.

– Ладно, потом разберетесь, давай на заставу…

И все же прекрасна жизнь! Война окончилась, ты молод, полон сил и энергии, руки-ноги целы, и тебе кажется, что способен свернуть гору. А эти мелкие стычки с хунгузами – они только бодрят, не позволяют расслабиться, не дают забыть, что ты – военный человек. Военный… Но все же не просто военный, а военный инженер, и не пора ли перестать разрушать, а начать строить. Уж столько разрушили всего – уму непостижимо. И думалось по молодости – все наверстаем, возведем новые заводы и города, на пепелищах сел вновь встанут русские избы, на безлюдных дворах послышатся звонкие ребячьи голоса.

Учитывая сложность военно-политической обстановки в Маньчжурии, советское командование приняло решение уничтожить те укрепления японцев, которые не были разрушены в ходе наступательных боев.

Нашей бригаде достались Халун-Аршанский укрепленный район и гигантский арсенал на окраине Чанчуня, территория которого, огороженная в несколько рядов колючей проволокой, да еще под током, напоминала концлагерь. Черев каждые 100–150 метров по всему периметру и по углам стояли сторожевые вышки с пулеметами.

Арсенал являлся не только хранилищем огромного количества стрелкового и артиллерийского оружия и боеприпасов, но располагал также производственными цехами по ремонту военной техники. Короче говоря, это было солидное военное предприятие, буквально начиненное оружием, боеприпасами, порохом и взрывчаткой. Все это добро японцы не успели, а может, не захотели ни уничтожить, ни вывезти. К тому же содержимое беспрестанно пополнялось: части Квантунской армии одна за другой капитулировали, а их оружие и боеприпасы свозили сюда.

Естественно, арсенал привлекал банды и различных темных людишек, жаждущих заиметь оружие. Не проходило ночи, чтобы на него не совершались нападения. По утрам охрана снимала с проволочных заграждений трупы пораженных током или подстреленных бандитов. Но полностью пресечь попытки проникновения экстремистских элементов на территорию арсенала охрана не могла, а это было чревато самыми серьезными последствиями: случись большой пожар – маленькие уже не раз устраивались различными поджигателями, – и эта гигантская бочка с порохом могла бы снести половину города. Видимо, по этой, а также по ряду других причин командование фронтом решило ликвидировать Чанчуньский арсенал. Выполнение этой задачи поручили нашей бригаде, минно-взрывные работы производил 64-й штурмовой батальон.

Командир батальона гвардии подполковник Б. И. Фотькин объездил все окрестности Чанчуня, пока не нашел подходящее место для подрыва боеприпасов: глубокий заброшенный карьер, к которому ничего не стоило подвести подъездные пути.

По первоначальному плану снаряды и авиационные бомбы крупного калибра намечалось взрывать в глубоких каменных выработках, засыпая свободное пространство вокруг них мелкими снарядами, гранатами, винтовочными патронами. Надеялись, что взрыв большой бомбы вызовет детонацию, и мелочь взорвется сама по себе. Боеприпасы крупного калибра солдаты окрестили «арбузами», а мелкого – «семечками». Еще Гоголь заметил: силен русский человек на меткое словцо. Новая «терминология» быстро прижилась и из фольклора перекочевала в официальные отчеты, телеграммы и сводки. Однако вскоре выяснилось, что «семечки» не желали погибать в компании с «арбузами». Взрыв крупных снарядов или бомб выбрасывал мелочь наружу чаще всего целехонькой. Приходилось ее собирать и снова закладывать в адские горны. Но саперы нашли выход. В снарядах калибром менее ста миллиметров предварительно вывертывались взрыватели. Потом из таких снарядов выкладывался где-нибудь на закрытой площадке стаканоподобный штабель, в котором снаряды лежали открытыми отверстиями для взрывателей к центру штабеля. Внутрь штабеля помещался снаряд или бомба побольше, и производился взрыв. При таком способе «семечки» уже не разлетались по сторонам.

Что касается находившегося в арсенале японского стрелкового оружия, то, помнится, нас поразило отсутствие у них автоматов. Оказалось, что японская пехота была вооружена лишь двумя типами винтовок: системы Арисаки, калибром 6,5 мм, с которыми она воевала против русской армии еще в 1904–1905 годах, и системы «Маузер», имевшей иной калибр. Аналогичное положение было с пулеметами. На вооружении находились ручные и станковые пулеметы разных систем. Например, легкий пулемет был несколько похож на наш «дегтярь», но в его магазин помещалось пять винтовочных обойм с пятью патронами каждая. Почему пулемет заряжался винтовочными обоймами, сказать трудно.

Разнокалиберность японского стрелкового оружия не могла не создавать трудностей в снабжении японской армии боеприпасами, особенно в боевой обстановке. Как нам потом стало известно, не блистали новизной и другие виды японского вооружения. В частях и соединениях Квантунской армии совершенно отсутствовали противотанковые ружья, реактивная артиллерия, мало было крупнокалиберной артиллерии. На вооружении бронетанковых и механизированных войск состояли легкие и средние танки, во всем значительно уступавшие нашим. Устаревшей была и авиация.

Но, несмотря на некоторую техническую отсталость, Квантунская армия оставалась сильным и опасным противником, так как имела ряд преимуществ, которыми не располагали наши вооруженные силы на Дальнем Востоке.

Японцы действовали на хорошо изученном и соответствующим образом подготовленном театре военных действий, опираясь на большое количество укрепленных районов, военных аэродромов и складских баз, построенных заранее. Они имели в своем распоряжении довольно развитую сеть сравнительно коротких по протяженности различных транспортных коммуникаций, позволявших осуществлять быстрое маневрирование живой силой и техникой. Снабжение же наших войск в Маньчжурии происходило в основном из глубинных районов страны по одной-единственной транспортной нитке – Транссибирской железнодорожной магистрали, которая к тому же в своей восточной части с началом боевых действий оказывалась под ударами японской авиации и диверсионных групп.

Японский солдат в бою был стоек до самопожертвования. Безгранично преданный императору, он слепо верил в то, что японский народ превосходит другие и ему свыше предначертано управлять всем миром.

Так что быстрый разгром Квантунской армии – это не следствие ее слабости, а следствие военного искусства наших талантливых полководцев, огромного боевого опыта и патриотизма наших солдат и офицеров, мощи Советской Армии и ВМФ, оснащенных современной техникой. Существенный вклад в разгром Квантунской армии внесли монгольские вооруженные силы. Дружба советского и монгольского народов в эти дни вновь была скреплена совместно пролитой кровью в борьбе с общим врагом.

Приказ штаба Забайкальского военного округа, образовавшегося из Забайкальского фронта, о переводе бригады в Советский Союз поступил спустя некоторое время. Трудно описать радость, с которой мы встретили это долгожданное известие. Наконец-то домой! И даже вагонные колеса стучали весело, отчетливо выговаривая: «До-мой, до-мой!» Вот и граница. Таможенники ограничились тем, что, проходя вдоль состава, лениво спрашивали без всякого выражения, видимо заранее зная, какой может последовать ответ:

– Золото, драгоценности, иностранная валюта, иностранная литература, спирт и водка есть?

– Нет, – дружно неслось из открытых теплушек.

Да, теперь, судя по всему, война для нас окончилась.

В вагонах только и разговору, что о демобилизации.

Прибыли в Забайкалье. Однако прошел апрель, наступил май, а приказа о демобилизации все не было. Люди начинали нервничать. Тем более что плохо обстояло с питьевой водой, а с середины мая к тому же начали дуть постоянные, не прекращавшиеся ни днем ни ночью южные горячие ветры, и вскоре от зеленой апрельской травы осталась только жесткая желтая стерня. Стояла невыносимая жара от горячего ветра и палящего солнца. Ветер часто нес мелкую черную пыль, которая проникала в помещения даже через плотно закрытые окна. Ночи не приносили облегчения, и мы поднимались по утрам физически разбитыми и злыми. Днем от зноя укрыться было негде и нечем: во всей округе не росло ни деревца. Но солдат есть солдат. В городке шла размеренная жизнь: боевая подготовка и работа. В выходные дни, мобилизовав весь автотранспорт, мы старались как можно больше людей вывезти на реку Онон.

Совершенно неожиданно пришла директива о расформировании бригады. Тех, кто по возрасту и срокам службы не подлежал демобилизации, направляли на укомплектование других инженерных частей и соединений, а вооружение и боевая техника передавались на склады.

Как же трудно расставаться со своими боевыми товарищами! Но и оставалось-то их, тех, с которыми довелось пройти длинный и трудный путь от Ростова-на-Дону по калмыцким степям, по кавказским предгорьям, ленинградским и карельским болотам, по заполярной тундре, землям Польши, по знойным пустыням Монголии и по воспетым нашими предшественниками сопкам Маньчжурии, очень мало.

Мы прошли через огонь пожаров, через гибель друзей, черев муки и смерть – к Великой Победе. Это и нашими трудами, и нашими руками завоевана жизнь и свобода для наших детей и внуков и внуков наших внуков.

Немалый вклад в общую победу над врагом внесли советские инженерные войска, и Родина высоко оценила их героизм и боевое мастерство.

Массовый героизм, высокую организованность и боевую выучку показали целые соединения и части. Шесть инженерных бригад, 190 инженерных, саперных и понтонных батальонов, 5 отдельных рот были удостоены звания гвардейских. За период войны было произведено 773 награждения орденами инженерных, саперных и понтонных частей, многие из них удостоены почетных наименований. Около 100 тысяч воинов были удостоены государственных наград, 650 заслужили звание Героя Советского Союза, из них 224 генерала и офицера, 249 сержантов и старшин, 117 рядовых. Две трети удостоенных этого высокого звания – коммунисты. Среди воинов-Героев – представители более 20 национальностей нашей страны, вставших плечом к плечу против врага в минуту грозной опасности.

Но если бы та война была последней!.. Мы страстно желали этого. Но вскоре оказалось, что еще предстоит долгая и нелегкая борьба за мир и в этой борьбе еще придется участвовать нашему фронтовому поколению.

О новом оружии – атомной бомбе – мы узнали еще во время войны с Японией. Взрывы американских атомных бомб над Хиросимой и Нагасаки офицеры бригады восприняли однозначно:

– Американцы грохнули атомом в Японии, надеясь, что стекла из окон посыплются в Москве, – говорили тогда наши политработники.

Мудрецы утверждают, что всякая уходящая война таит в себе зародыш новой. На этот раз очень уж буйным оказался зародыш.

Тогда же прошел слух, передаваемый шепотом, намеками, с недомолвками, о том, что и у нас идут работы по созданию сверхмощного оружия.

Я, конечно, тогда и предположить не мог, что тайну, хранимую за семью печатями, познаю сам. Не физик, не математик, не химик даже… Мое дело – мосты, дома, дороги, доты, мины, фугасы, в общем, классические атрибуты войны. Но атом – нет, не по мне. Так что строгий подполковник из отдела кадров Военно-инженерного управления Советской Армии, куда я прибыл за новым назначением, удивил меня, спросив без всяких, как говорится, наводящих вопросов:

– Вы, конечно, об американской атомной бомбе слыхали? Так вот, у нас принимаются самые энергичные меры по созданию своей атомной бомбы. И вам предстоит принять в этом деле самое активное участие.

– Но я, простите, не специалист!

Подполковник усмехнулся и сказал:

– Работы для всех хватит. Направляйтесь в распоряжение генерала. – И он назвал фамилию, которая тогда мне ни о чем не говорила, как и город, в который я должен был прибыть.

Тут же оформили документы, вручая которые кадровик заметил:

– Кстати, по имеющимся данным, у американцев всеми делами по изготовлению такой бомбы заправлял военный строитель.

Действительно, как узнал я позже, руководителем так называемого Манхэттенского проекта, объединявшего весь комплекс работ по созданию атомной бомбы, был генерал Л. Гровс – военный инженер-строитель, руководивший в свое время строительством Пентагона. В тот же день я выехал к новому месту службы.

Так перевернулась очередная страница моего житейского календаря, как будто бы и мирная, но насыщенная событиями исключительно военного характера. Впрочем, это тема уже совершенно другой книги…