Текст книги "«Будет жить!..». На семи фронтах"

Автор книги: Алексей Фомин

Соавторы: Михаил Гулякин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

Я уже говорил, что до наступления оперативному отделению поручили наблюдение за передним краем противника с целью выявления всех проводимых им мероприятий по инженерному усилению своей обороны. Для этого капитан Калпаксиди устроил уютный наблюдательный пункт в нейтральной полосе перед передним краем немцев. Он приспособил под НП полуразрушенный, без покрытия, с раздерганными стенами блиндаж, не раз, по всей вероятности, переходивший из рук в руки и оставленный наконец в покое обеими сторонами из-за полной непригодности.

Блиндаж находился почти у фашистской колючей проволоки и метрах в 50–60 от нашей передовой траншеи и, как бы ни был плох, все же укрывал нас от глаз противника. Отсюда хорошо просматривался весь передний скат, пожалуй, самой большой возвышенности в общей гряде Синявинских холмов, утыканный дотами, дзотами и другими укреплениями и огневыми точками. Хотя наблюдения дали много дополнительных сведений об обороне противника, нам все же не удалось полностью вскрыть всю огневую систему передовой немецкой оборонительной полосы, которую гитлеровцы строили, совершенствовали и маскировали в течение многих месяцев с момента окончания боев на этом участке по прорыву блокады. Судя по всему, враг догадывался о нашей подготовке к наступлению и ночами вел инженерные работы по укреплению своих передовых позиций. Темного времени суток противнику не хватало так же, как и нам, и с рассветом мы обнаруживали плохо замаскированные новые траншеи, блиндажи, доты.

Долгожданное наступление началось погожим июльским утром. Около шести часов утра заговорила наша полевая артиллерия, которую вскоре басовито поддержал более мощный калибр. Через некоторое время выстрелы отдельных орудий слились в сплошной грохот. Вдруг канонада внезапно смолкла, и над полем боя повисла зловещая тишина, которую постепенно начал вытеснять гул авиационных моторов.

Со стороны Ладожского озера к окутанным дымом и пылью Синявинским высотам шли наши бомбардировщики. Дойдя до цели, они обрушили на вражеские укрепления свой смертоносный груз и до нас донесся обвальный грохот рвущихся бомб. Не успели отбомбившиеся самолеты лечь на обратный курс, как отдохнувшие пушки вновь открыли неистовую стрельбу. Где-то за нами стояла батарея 152-мм орудий. Снаряды летели над нашими головами с таким звуком, будто груженые подводы мчались по бревенчатому настилу. Скаты Синявинских высот, окутанные тяжелыми тучами дыма и пыли, сверкали вспышками багрового пламени. Казалось, там не могло остаться ничего живого, но артиллерийский огонь, чередуясь с бомбардировкой, продолжал бушевать с неистовой силой. Но вот грохот орудий смолк. С. переднего края донеслось нарастающее тысячеголосое «Ура-а-а», под аккомпанемент пулеметных очередей.

– Пошли, – облегченно сказал Комиссаров. – Теперь будем ждать донесений.

Мы спустились в блиндаж и приготовились к работе, развернув на столах карты. Шли минуты, но телефоны, связывавшие нас с дивизиями, где воевали наши подразделения, молчали.

– Странно, – волновался майор Комиссаров. – Почему нет донесений? Фомин, – обратился он ко мне, – свяжитесь с сорок пятой дивизией, куда прикомандирован батальон капитана Цуна.

Едва я крутанул ручку полевого телефона, как артиллерия противника открыла огонь но всей глубине наших боевых порядков. Разрывы ложились все ближе к нашему КИП и наконец почти накрыли его. Затрещали балки, с потолка посыпалась земля, снаружи послышался крик – смертельно ранило часового, не успевшего укрыться. Вдруг раздался звонок. Полковник Штейн интересовался положением дел в батальонах.

– Ничего, к сожалению, сказать не могу, товарищ полковник, – извиняющимся тоном докладывал майор Комиссаров. – Сначала дивизии молчали, видимо, нечего было докладывать, а сейчас не можем созвониться. Артобстрел нарушил связь. Да, хорошо, поправим, – закончил он телефонный разговор и обратился к нам: – На линии уже работают связисты майора Муравского, но если от комбатов по-прежнему не будет донесений, придется отправляться на розыски наших батальонов.

Немецкая артиллерия около часа долбила наши позиции, забираясь все глубже в тылы, видимо нащупывая сосредоточение наших резервов, потом стала постепенно стихать, и лишь отдельные снаряды или мины изредка разрывались теперь в разных местах. Вскоре майор Н. Муравский доложил, что линии связи восстановлены. Первым позвонил командир 62-го штурмового батальона капитан М. Цун. Он сообщил нерадостные вести: наступление идет вяло, на ряде участков вообще застопорилось.

– Как воюют наши саперы? – задал я вопрос.

– Несем большие потери. Я не имею связи со многими своими подразделениями, они буквально растворились в стрелковых частях.

Стали поступать донесения из других батальонов. Общая картина складывалась примерно такая: хотя на отдельных участках нашим подразделениям все ж удалось вклиниться в немецкую оборону, общего наступления не получилось. К ночи оно совсем выдохлось, сменившись оживленной артиллерийской перестрелкой.

Ночь прошла в бесчисленных телефонных переговорах, сборе донесений, их анализе и передаче в штаб бригады. Командир бригады, по сути дела, остался без подчиненных частей, и понятно было его нетерпение выяснить, где они и что с ними.

Нам удалось установить более или менее точно, что наступление успеха не имело, что саперы всюду использовались в качестве пехоты на самых трудных участках и понесли большие потери. Около четырех утра был готов проект донесения в штаб инженерных войск Ленинградского фронта и начальнику инженерных войск Советской Армии. У нас тогда действовала двойная отчетность.

Полковник Л. С. Штейн этим не удовлетворился и решил лично побывать в передовых подразделениях. Утром он появился на нашем КНП.

– Капитан Фомин, вы знаете, где находится батальон Цуна?

– Знаю, где штаб батальона, – ответил я, – а личный состав распределен по полкам, батальонам и ротам сорок пятой стрелковой дивизии, которая ведет наступление вот на этом участке, – и я показал участок на карте.

– Хорошо. Поедете со мной к Цуну.

– Есть!

До штаба 62-го штурмового батальона километра два, не более, но какие это были километры! Дорога – в воронках, тут и там подбитая техника, но самое главное – вся она как на ладони: фашисты просматривали дорогу от начала до конца и стреляли даже по одиночным целям. Мы по ней ходили лишь с наступлением сумерек, а днем с большой опаской, перебежками от укрытия к укрытию. Но Штейн, то ли соблазненный наступившим затишьем, то ли боясь упреков в трусости, решил проскочить на эмке. Мои доводы о необходимости соблюдать осторожность его не убедили. И вот, не успели мы миновать и половины пути, возле машины внезапно взметнулся столбик болотной грязи, поднятый разорвавшейся миной. За ним второй, третий.

– Давай быстрее вперед! – крикнул Штейн шоферу, и машина так рванулась, что у меня аж хрустнули шейные позвонки. Теперь мины взрывались впереди и сзади нас.

– Стой! – приказал комбриг шоферу, как только мы поравнялись с подбитым танком. – Всем в укрытие, а ты разворачивайся и жми назад.

Водитель ювелирно развернулся и повел машину в обратном направлении. А мы бросились к подбитому танку и молниеносна забрались ему под днище. И вовремя: рядом шлепнулись две мины, осколки и земля застучали по броне.

– Так мы можем, – сказал Штейн, – пролежать здесь до вечера, а нас уже ждут в батальоне. Надо что-то придумать.

– Бросит еще десяток и успокоится, товарищ полковник, – бодро отвечал красноармеец-связной, сопровождавший нас.

– И что тогда?

– Перебежками, быстренько. Я тут тропочку знаю, как раз к нашей землянке приведет.

Фашисты, видимо решив, что с нами разделались, прекратили обстрел. Мы по очереди выбрались из-под танка и, пригнувшись, побежали за связным. И все же засек нас враг! Метров за двести от хозяйства Цуна вражеские минометчики снова заставили нас искать укрытие, и в землянку мы ввалились, едва переводя дух, грязные, мокрые. Но – живые! На нас с изумлением глядели все, кто там находился. Комбат опомнился первым, вскочил и начал докладывать комбригу. Но тот, тяжело дыша, прервал:

– Дайте сначала напиться. Доложите потом.

Проворный ординарец схватил стоявший на столе котелок, протянул Штейну. Напившись, командир бригады вытер платком худую, загорелую шею, отдал котелок назад ординарцу, позвал меня и приказал:

– Побывайте во взводе Нефедова, который включен во второй батальон сто тридцать первого полка. Если успеете – и в других наших подразделениях. Надо выяснить на месте характер и объем боевой работы наших штурмовиков.

Облачившись в одолженные кем-то замызганные солдатские штаны, телогрейку и пилотку, прихватив с собой автомат, я, вслед за выделенным в мое распоряжение связным, отправился в передовые подразделения, где воевали наши воины. Некоторое время мы шли во весь рост, стараясь держаться кустарника, росшего в изобилии в этой низине, но скоро свист пуль заставил нас спуститься в неглубокий и грязный ход сообщения, под который, видимо, приспособили обычную канаву, оставшуюся от торфоразработок. Местами полузасыпанный и полуразрушенный неприятельскими снарядами и минами, ход сообщения служил все-таки хоть каким-то укрытием от пуль, так как по всей линии началась оживленная перестрелка, в которую басовито вторгались пушки, подтянутые почти к самому переднему краю. Где ползком, а где согнувшись в три погибели, мы добрались наконец до самой подошвы одного из Синявинских холмов, черно-рыжие склоны которого возвышались довольно внушительно прямо перед нами.

– Лейтенант Нефедов, – представился молодой офицер, приложив руку к пилотке, и четко доложил: – Мой взвод придан второму стрелковому батальону сто тридцать первого гвардейского полка сорок пятой гвардейской ордена Ленина стрелковой дивизии.

– Капитан Фомин, – назвался я, ибо раньше этого лейтенанта не знал. – Направлен командиром бригады для выяснения обстановки.

– Откровенно говоря, хвастаться нечем, – сказал лейтенант. – Этот орешек нелегко раскусить, – кивнул он в сторону холмов, а затем рассказал подробно, что после окончания артподготовки стрелковые подразделения, едва поднявшись в атаку, залегли: их прижал к земле интенсивный пулеметный огонь из уцелевшего дзота на правом фланге наступавшего стрелкового батальона. Между ним и нашими наступавшими цепями была довольно ровная площадка, заросшая высокой травой и кустарником, в которых укрылись фашистские автоматчики и снайперы, тоже встретившие огнем наших солдат. Взвод получил боевую задачу уничтожить вражеский дзот. Штурмовая группа из семи человек и группа прикрытия – из четырех – выдвинулись вперед. Их плотный огонь из автоматов и ручного пулемета заставил на время замолчать фашистов, а артиллерийский огонь по дзоту помог нашим бойцам подобраться к нему на расстояние броска гранаты, обойдя засевшую в кустах вражескую пехоту. К сожалению, ни артобстрел, ни бомбежка дзот почти не тронули. Его амбразура продолжала выплевывать злые язычки пламени, не давая подняться атакующим ротам. Штурмовая группа, вооруженная зарядами взрывчатки и противотанковыми минами, имела задание уничтожить дзот. Несмотря на огонь из амбразуры, воины заложили в нее две противотанковые мины и подорвали их. Взрыв почти развалил дзот, и огонь прекратился. Но в этот момент на штурмовую группу навалились немецкие автоматчики. В жестоком бою половина группы погибла, остальные через заросли кустарника все же сумели пробиться к своим.

Однако, хотя огонь из дзота больше не мешал нашим наступающим подразделениям, их порыв угас. Батальон возвратился на исходные позиции.

Я побывал и во многих других подразделениях, поговорил с командирами стрелковых подразделений, которым придавались наши воины. Постепенно вырисовывалась общая картина, сами собой напрашивались важные выводы о порядке использования саперов-штурмовиков в наступательном бою. Чтобы не растерять впечатлений, я тут же, в штабной землянке, при звуках близкого боя, принялся за наброски доклада командиру бригады.

Ночью в душной землянке не спалось. Мы с М. Цуном обсуждали прошедшие бои. Капитан сетовал на большие потери и с беспокойством думал вслух о завтрашнем дне. Забылся я тревожным сном только под утро.

– Вставай, капитан, вставай, – тряс меня за ногу Цун, – а то Берлин без тебя возьмут. Сейчас умываться будем.

В землянке уже никого, кроме меня и Цуна, не было.

– Пошли умываться, – повторил Цун.

Я достал из своей полевой сумки полотенце, мыльницу и вышел из землянки. Стояло тихое, ясное, прохладное утро.

Умывались мы долго и, видимо, привлекли внимание вражеского наблюдателя. Внезапно в воздухе засвистело, и одна за другой рядом с нами шлепнулись две мины.

– Ложись! – крикнул Цун.

Мы оба бросились на землю. Переждав, не кинет ли немец еще парочку гостинцев, я поднялся, отряхивая с себя землю.

– Вставай, комбат, – позвал Цуна. – Пронесло.

Цун не отзывался.

– Ты что? – спросил я испуганно и тотчас понял всю нелепость своего вопроса: капитан был убит.

О случившемся по телефону доложил командиру бригады.

– Немедленно возвращайтесь на КП бригады, – приказал Штейн.

Когда я прибыл, он, не дав мне и рта раскрыть, приказал:

– Срочное задание вам, товарищ Фомин. Обобщите все, что видели в 62-м батальоне и что узнаете из рапортов наших представителей, побывавших в дивизиях, и свои выводы представьте мне к исходу дня, Я направлю документы по команде.

Помолчав, прибавил:

– Потом расскажете поподробнее, как погиб Цун.

Но едва я засел за работу, позвонил Комиссаров.

– Начинж Ленфронта приехал, – сообщил Яков Петрович. – Требует подробного доклада. Говори все, что видел. В выводах тоже не стесняйся.

– Но вы с комбригом еще не знакомы с моими выводами.

– Теперь уже поздно, – ответил Комиссаров, – при докладе и познакомимся.

В маленькой землянке командира бригады, разместившись кто на чем мог, находились командир, начальники штаба и политотдела бригады и еще два незнакомых мне человека, одетых точно так же, как был я одет вчера: в солдатские телогрейки и пилотки. Один из них – моложавый, симпатичный, чернобровый – по-хозяйски сидел за столом командира бригады, а сам Штейн примостился рядом. Мы с Комиссаровым представились тому, кто сидел за столом, догадавшись, что это и есть полковник Б. В. Бычевский, начальник инженерных войск Ленинградского фронта.

– Вот тот самый офицер, который совсем недавно возвратился из сорок пятой дивизии и которому я поручил подготовить донесение на ваше имя, – сказал Штейн, полуобернувшись к полковнику Бычевскому.

– Так что же вы собираетесь доложить? – обратился ко мне Бычевский.

– У меня с собой черновик проекта донесения на ваше имя, товарищ полковник. Разрешите его зачитать? – ответил я, и тут меня охватило сомнение: о моих выводах никто из бригадного начальства не знал.

Торопливо добавил:

– Но это пока мое личное мнение, товарищ полковник. Я еще не докладывал командиру бригады.

– Вот и хорошо: значит, будем иметь дело с первоисточником, – заметил Бычевский. – Выкладывайте, но только самую суть.

Набрался духу и выложил все, что думал:

– Считаю неправильным использование саперов в качестве основной пробивной силы на главных участках наступления. Штурмовые батальоны несут неоправданные потери. Штурмовые группы должны кроме саперов состоять из пехоты, артиллерии, танков. Это должен быть мощный кулак.

Когда я закончил, в землянке воцарилась напряженная тишина. Первым заговорил Бычевский, зло, недовольно:

– Очень уж жалостливый тон у вашего донесения. Прямо доставай платок и вытирай слезы. Да уж если на то пошло, капитан, вы и созданы для действий в самых опасных местах. А для чего, скажите, вас облачили в стальные панцири и вооружили так, как никогда не вооружали пехоту? Каждому ясно, что сделано это именно для того, чтобы вы пробивали брешь во вражеской обороне. А вам, видите ли, дайте пушки, танки, самолеты.

– Простите, товарищ полковник, но стальной нагрудник – это не пушка и им дот не подавишь. К тому же саперы их выбрасывают, они только мешают в бою.

– Вот как, вам и вооружение не нравится, – усмехнулся Бычевский. – Может быть, и Штейн так думает, как его подчиненный?

– Нет, я так не думаю, – ответил тот.

– А как же?

– Штурмовые саперы в наступательном бою по прорыву оборонительных рубежей противника должны получать самостоятельные боевые задачи и действовать под руководством своих командиров и начальников. В особых случаях им могут придаваться артиллерийские подразделения. Но руководить этими подразделениями должны командиры штурмовых частей и подразделений.

– Вот это уже ближе к делу. Но штурмовые инженерно-саперные подразделения, части и соединения только что появились в нашей армии, и надо тщательно изучать на боевой практике опыт их правильного использования, – закончил этот разговор Бычевский. – А донесение надо основательно переработать, чтобы поменьше в нем было жалостливых ноток, – добавил он на прощание.

…Наступил август. Активность боев не снижалась. В них продолжала участвовать и наша бригада. Ее последняя боевая операция – попытка без артподготовки внезапным ночным штурмом овладеть одной из высот Синявинской гряды, значащейся на военных картах как высота 22,0. Брать высоту предстояло 63-му отдельному штурмовому инженерно-саперному батальону, одному из лучших в бригаде, и находящемуся пока в резерве. Командовал батальоном спокойный, грамотный и рассудительный майор В. В. Мосин. Под стать командиру был заместитель но технической части капитан В. И. Курин, инженер-строитель, сумевший быстро освоить военно-инженерное дело. Маленького роста, неукротимой энергии, Курин пользовался авторитетом не только у себя в батальоне, по и в бригаде. Возможно, именно потому, что батальон был отлично подготовлен, Штейн держал его в резерве, сберегая для главных дел. И час настал.

Высота, которую предстояло отбить у противника, имела важное значение. Она как бы запирала собой вход в долину, выводящую к станции Мга. Тактически правильно оценивал ее и противник, укрепив мощными инженерными средствами и насытив до предела всеми видами оружия. Попытки наших войск взять высоту результата но дали. И вот тогда кому-то из начальствующих лиц пришла в голову мысль овладеть нужной высотой, что называется, «без шума». Возможно, ее подсказал начальству сам полковник Штейн, не расстававшийся с идеей самостоятельных боевых действий нашей бригады при прорыве укрепленных позиций противника. Для осуществления идеи и был назначен батальон Мосина.

Первому эшелону батальона под командой капитана Корина удалось незаметно для противника сосредоточиться на исходном рубеже, проделать проходы в заграждениях и изготовиться для атаки. Ждали только условного сигнала. И тут случилось то, чего никто не мог ожидать. Со стороны Ладожского озера появился ночной бомбардировщик, «кукурузник», как его еще иногда называли, и закружился в темном небе, как раз над высотой.

Судя по всему, это был агитационный полет. С неба из мощного динамика зазвучала немецкая речь. Немцы извещались о нашей победе под Харьковом. Для убедительности летчик повесил над высотой «фонарь» и бросил на прощание парочку бомб.

Трудно сказать, подействовала ли пропаганда на фашистов, но устроенная иллюминация им оказалась кстати. Медленно снижающаяся на парашюте светящая авиационная бомба высветила как раз то, чего не нужно: готовые к броску наши подразделения. А немцы страшно боялись ночных атак. Высота мгновенно озарилась вспышками выстрелов. Ураганный огонь из всех видов оружия, казалось, вдавил батальон в землю. На беду, один из первых снарядов угодил в старый полуразваленный блиндаж, где оборудовали ячейку управления боем. Все, кто там находился, погибли, в том числе и командир третьей роты. Были уничтожены также рация и телефон. Курин остался без связи. На свой страх и риск он приказал отходить. Но не так-то просто это сделать под ураганным огнем. И только тогда, когда наша артиллерия заставила противника поутихнуть, оставшиеся в живых бойцы возвратились в свои окопы. Раненые и убитые весь день лежали у немецкого переднего края. Их удалось собрать только ночью.

Неудавшаяся атака, а главное, большие потери привлекли внимание армейской прокуратуры. К нам зачастили следователи, но вскоре бригаду вывели из подчинения Ленинградскому фронту, и «дело» заглохло само собой.

Десять суток 13-я штурмовая инженерно-саперная бригада, распределенная между 45-й гвардейской стрелковой дивизией, 43-й и 11-й стрелковыми дивизиями, сражалась на Синявинских высотах. Люди, какой бы приказ ни получали, дрались геройски, выполняя свой долг.

Вот что писал много лет спустя об использовании 13-й штурмовой инженерно-саперной бригады в июльско-августовских боях 1943 года под Синявино бывший начальник инженерных войск Ленинградского фронта генерал-лейтенант Б. В. Бычевский в своей книге «Город-фронт»:

«Нелегко было мне и начинжу 67-й армии С. И. Лисовскому проследить, с толком ли будут использованы батальоны 13-й штурмовой инженерно-саперной бригады, будут ли саперы-штурмовики решать инженерные задачи или сразу растворятся в пехоте? Как и ожидалось, командиры дивизий, получив в свое распоряжение по батальону саперов-штурмовиков, сплошь вооруженных автоматами, с панцирными нагрудниками, и раздумывать не стали, сразу выдвинув их на авансцену… Через 10 суток бригаду полковника Штейна пришлось вывести в резерв для пополнения, а затем Москва отозвала ее с нашего фронта».