Текст книги "Подноготная любви "

Автор книги: Алексей Меняйлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 44 (всего у книги 55 страниц)

В.: А они и так уже у власти.

П.: А что, ты считаешь, что слияние православия с системой Центров уже произошло?

В.: Не явно… Но произошло. Скажем, входишь в Центр – висят дорогие иконы из Загорска.

П.: Ну и что? Иконы! Подумаешь! Пошёл да купил.

В.: Не-е-ет, эти иконы не купленные. Эти – дарёные. С благословения высших. Приходят люди – вот, пожалуйста, иконы, исцеляют. Заодно и живая реклама: если понравилось, платите деньги и заказывайте себе такие же. Да и во многих других смыслах соединились. Кто в православие людей поставляет?

П.: Ах да, конечно, они…

В.: Заметь, что прежде чем человека «исцелить» от какой-то дорогостоящей болезни, его посылают в храм причаститься, исповедаться и службу отстоять.

П.: Естественно. Там человек стоит часами, и для того, чтобы сломя голову не выскочить оттуда, должен «смириться», что всё это Богу угодно: и кадила, и блёстки, и некрофилические «лики»… Да и после рожи священника физиономия целителя не вызывает отторжения – похожие выражения, похожая сетка морщин…

В.: А ещё песнопения. Ведь в Центре в приёмной тоже подготавливающая атмосфера создаётся: пластинки крутят с иеромонахом Романом. На проигрывателе, между прочим, моего ребёнка. В сущности, краденом, хотя я сама его и принесла. Иконы, опять-таки, там же висят. Дарёные. Что это как не слияние государственной веры с Центрами?

П.: Ну так это только лишний раз доказывает, что бесполезное это занятие – обличать вновь вылупившиеся или древние формы. Картинки того, что и как творят в Центре, могут быть использованы только как материал для формулирования принципа. Но и это не поможет. И в первую очередь тем, из Центра. Ведь их подпирают тысячелетние традиции государственной религии, вся эта система «святых», в которых эти целители узнают себя, возведение в ранг чуда того, что эти святые творили. Как ни странно, но именно государственные религии, и в частности православие, лишили этих людей всякой надежды… И не только их. Я, например, могу предсказать, что эмоционально-стрессовые формы лечения никогда не будут забыты. Никогда – в смысле до самого Второго Пришествия Христа.

В.: Естественно!

П.: Это следует, хотя бы, из феномена «горячих» миссионеров. Ведь для стороннего наблюдателя наиболее «горячими» миссионерами кажутся последователи наиболее изуверских сект или монашеских орденов. А более порядочные, по сравнению с ними, направления воспринимаются как спящие. А ведь эти «горячие» собой ещё и любуются: в своей горячечности видят несомненное подтверждение изменённого состояния своего сердца. Действительно, оно изменённое, только не в том смысле, который они вкладывают. А поскольку реклама, как известно, определяет всё: отношение потенциальных апологетов, и, следовательно, кассу, то…

В.: То эмоционально-стрессовые методы будут более распространены. Но ведь и психотерапевтические методы не защищены от того, что могут оказаться в руках подавляющих. Взять тот же самый центр Хаббарда. Вся целительская публика валом туда пошла.

П.: Третья волна.

В.: Что?

П.: Третья на моих глазах волна в целительстве. Первая – после того, как социализм со своей официозной наукой рухнул, целители-атеисты оказались не в фаворе, то нахлынула волна целительства чисто восточного. Все разом окунулись в восточную философию, уверовали в переселение душ, стали находить «научные» подтверждения, что их души уже много раз переселялись. Потом всё это приелось, как-то себя изжило, и те же самые люди стали целителями уже «христианскими». Души, естественно, переселяться перестали, а стали проходить «мытарства», «чистилища», чтобы потом получить воздаяние. Стали и этому находить научные подтверждения. Теперь, судя по публике, – хаббардизм. Или хаббардщина? Жаль, изуродуют даже то немногое дельное, что в этой системе есть. Если рассматривать только первичную психотерапию, то неплохая, в сущности, система. Если бы её да в хорошие руки…

В.: Правильно, всё определяет личность человека – есть ли она? Но люди почему-то тянутся к дурному. Пока я в Центре была, народ на заводе шёл ко мне валом: посоветоваться и прочее… По всем вопросам советовались. А потом, когда из Центра ушла, я им стала говорить: куда вы идёте? Откуда вы знаете человека, которому доверяетесь?

П.: Естественно, к тебе после этого перестали ходить?

В.: Естественно. Только один старичок-вахтёр был рад, что я с Центром распрощалась. Он мне и раньше говорил: «Милая, уходи ты оттуда, не место тебе там».

П.: Старичок? Какой-нибудь особенный?

В.: Да нет. Обыкновенный такой старичок, неприметный. Вахтёром у нас работает. На проходной. Пенсионер. Почему-то меня очень любит…

П.: А мне работать в этом Хаббард-центре очень не понравилось.

В.: Но после того семинара, где мы познакомились, ты был в абсолютном восторге.

П.: Я? Да, было дело. Но это было предрешено. Собственно, это повторение твоего сюжета. Как рекламное шоу хаббардовская «Дианетика» великолепна. Теория выстроена прямо-таки с пирамидальной правильностью: чётко, симметрично, плоско, и эта-то симметричность впечатление и производит… Я даже испробовал этот метод на одной… э-э-э… даме лёгкого поведения – работает! Потом стал искать этот Хаббард-центр, всех обзвонил – что за наваждение? – не могу разыскать! Три месяца не мог найти!

В.: Отсрочка. Чтобы мы с тобой могли встретиться. Там. Найди ты его сразу, ничего бы не было.

П.: Да, три месяца… За три месяца я его бросил бы, разумеется. Но вот, представляешь, три месяца мечтаний – и семинар! Исполнение мечты! Эйфория уже от одного этого! Да ещё как всё там поставлено! Подряд 8 часов сплошной рекламы!

В.: Да, реклама там – верх серьёзности. Мне самой очень понравилось. Тут же один курс оплатила. «Общение для `одитора». А ты подсмотрел.

П.: Я?

В.: А ты не помнишь?

П.: Нет.

В.: Нам тогда, после `одитинга, свободное время дали, и я сразу пошла и купила. На весь цикл курсов денег, естественно, не хватило. И хорошо, что не хватило. Но один купила. Выхожу из той комнаты, а ты подходишь ко мне и говоришь: «„Общение для `одитора“ купили?» Я тогда подумала: «Во даёт, уже всё знает, и как ему только удалось?»

П.: Это всё ерунда. Профессиональные навыки. Иной раз смешно становится, когда ведёшь какого-нибудь обормота, а он мечтает, что за ним никого. Подходит, скажем, к телефонному автомату, оглядывается, как бы кто не подсмотрел, какой номер телефона набирает, заслоняется, а ведь всё равно я этот телефон записываю.

В.: А как это?

П.: Много будешь знать – скоро состаришься.

В.: Нет, скажи!

П.: Очень просто: подходишь и запоминаешь номер, который подозреваемый набирает.

В.: А он тебя не видит?

П.: А он меня не видит. Но мы отвлеклись. Я – как истинный жмот – курсов оплачивать не стал, а сразу отправился в этот Хаббардовский центр устраиваться работать. Мне кто-то из супервайзеров сказал, что для сотрудников эти курсы бесплатно. Но мне тогда сразу же, в первый же день, не понравилось, какой там солдафонский дух стоит. К примеру, познакомился с одной женщиной. Год уже почти там работает. А поскольку все там работают ради того, чтобы пройти курс психотерапии, то, естественно, её там по Хаббардовскому методу лечат. Мучается от болей в спине, а всё без толку. А явно, что всех делов секунд на тридцать. Я ей предлагаю…

В.: Молодой женщине…

П.: Она замужем.

В.: Разве это имеет значение?

П.: Я ей предлагаю: «Давайте в момент сниму боли, что вы мучаетесь?» Метод объяснил. А она мне: «А нам запрещено-о-о…» Что тут сделаешь?! И это притом, что у неё муж не просто медик, но и научный работник. Тема его диссертации – бесполезность хирургического вмешательства при воспалениях внутренностей. Вырежешь язву – она тут же вновь образуется. Потому как психического происхождения. К этому выводу он после множества хирургических операций пришёл. Следовательно, уж кому как не этой даме понимать, что абсолютного ничего в мире познания – нет. Но она – как зомби! Им, действительно, под страхом прекращения одитинга, причём прекращения навсегда, запрещено прибегать к другим системам психотерапии. Вот они всего и боятся. Вне хаббардщины нет спасения.

В.: Как у католиков: вне их церкви нет спасения. История повторяется. И – своеобразное отлучение. А мне не понравилось, как они там ходят. Ведь как на плацу маршируют. Все идут, чеканя шаг. Ведь все до одного! Как штампованные! Как из фильма ужасов о построении новой цивилизации!

П.: Да, ты это мне уже говорила. Но повторяется не только православие с католицизмом, но и сталинщина. Хаббард, как и Сталин с Гитлером, прекрасно понимал, что побеждать может только иерархия, в которой нет людей, а есть штампованные, которые не остановятся ради организации ни перед чем, даже с клеммами Е-метра (детектора лжи) в руках будут пересказывать слова своего приятеля за соседним столом. К этому обещание светлого будущего: после их одитинга превратиться в оперирующего т`этана.

В.: А это что такое?

П.: А это астральное тело. После того как над тобой поработают высшие специалисты организации, астральное тело начинает независимо от тела физического перемещаться в пространстве. Это и есть наивысшее счастье. У них там это всё измеряется. Счастье обыкновенного человека – 4 единицы, обыкновенное его состояние – 2,5, а заплатившего за полный курс одитинга и прошедшего его – а это не один год обработки – 40 000 единиц счастья!! Сотрудникам организации – скидка. Вот они там все и трудятся за одитинг… А насчёт новой цивилизации – да, заявляют, именно цивилизацию новых людей они и строят. Ни больше, ни меньше. Я как стал переводить ихние письма для служебного пользования – так у меня глаза на лоб полезли! Ну, думаю, попал! А у меня это всегда так. Если что где происходит – так я непременно в самом центре оказываюсь. Стал изучать, что это такое – хаббардизм, так сразу же в центре этого Центра и оказался. Как бесценному кадру, писателю и переводчику, немедленно дали переводить письма для служебного пользования. Только условие – сидеть и переводить там, в их Центре. Я поначалу был недоволен, всё-таки дома удобнее, а теперь понимаю: так даже лучше. Лучше потому, что мог наблюдать. Взять хотя бы их утреннюю гимнастику. Ведь что делают? Соберутся в толпу, тесно стоят, плечом к плечу, и начинают скандировать… названия отделов! Китайская гимнастика это у них называется. Что после этого удивляться, что ходят, чеканя шаг. Но главное – это то, что я там совершенно не мог работать! Засыпал, как после здешней Зои. Сидя засыпал – и всё тут! Выработки, соответственно, нет.

В.: Помню, ты рассказывал, что уходил под крышу спать. На чердак.

П.: Да, а уборщицы меня гоняли. Словом, похоже на твой Центр. Всё те же самые благородные слова. И как в твоём Центре ругают чёрных магов – за сатанизм, – так и здесь обязательный курс об антисоциальных индивидах и о формальных двенадцати признаках их распознавания. Только подавляющие всё равно там. Может, какие-то виды некрофилов они и отсеивают, но, похоже, лишь не способных вписаться в такого рода иерархию. Главные, похоже, остаются. А их тестирование…

В.: Я, кстати, по их тесту им не подхожу. Не прошла.

П.: Так ты и за тестирование платила?

В.: Да. И не прошла.

П.: А я сэкономил. Прошёл его как потенциальный сотрудник. И тоже неудачно.

В.: По-моему, всё очень закономерно.

П.: Похоже… Так что публика там подбирается особая. Кто знает, может, из бывшего твоего целительского Центра в этот Хаббард-центр перебираются.

В.: Это уже происходит.

П.: Жаль. А ведь метод сам по себе неплохой. Не такой, конечно, эффективный, как психокатарсис, но уж, во всяком случае, получше многих. Но если одитинг станет проводить некрофил…

В.: То вместо вычищенной у клиента старой травмы – другую!

П.: Точно! А поскольку человек расслаблен, глаза при одитинге закрыты, то вычистят ему, положим, 30 единиц нездоровья, но за это время вчистят не 50 единиц новых, как у целителей, а 80, то какая разница? То на то получается. Как в одном случае в итоге – 80 единиц нездоровья, так и в другом – те же 80.

В.: А потом время пройдёт, они ещё что-нибудь придумают. Так и будут переливаться из одной формы в другую. И всё с тем же самым результатом. Даже если возьмутся и за лечебный психокатарсис.

П.: Что, вполне вероятно, и произойдёт. И будут убедительно доказывать, что психокатарсис замечателен и превосходит все прежде известные методы. Публика валом пойдёт под травмы. Правильно ты сказала: всё, в конечном счёте, определяет то, какой рядом оказался человек.

В.: Точно.

П.: Но это уже не будет психокатарсис, потому что не будет происходить очищения души. Будет изменяться месторасположение и интенсивность деформаций, но поле-то всё равно останется деформированным. Это не психокатарсис!

В.: А поди это кому докажи. Что видимость техники вопросов и изменяющихся образов – ещё не очищение. Тебя слушать не станут.

П.: Так вот именно поэтому я и утверждаю, что эмоционально-стрессовые методы не отомрут никогда! Ярким некрофилам с психокатарсисом не по дороге, потому что путь их не к жизни. А раз к смерти, то под видом лечения они всего лишь находятся в тех местах, где есть боль, болезни, страдания. Много времени в поликлиниках, аптеках и больницах они тратят вовсе не потому, что хотят стать здоровыми в смысле приближения к жизни. «Болея», они как бы уже находятся на полпути к состоянию смерти, они тогда от себя самих умиляются до слёз. Размышляя о смерти, предпочитая поле себе подобных в очередях поликлиник, стремясь попасть всё к более и более признанному медицинскому светилу, – они тем выбирают смерть! Модные доктора – это вовсе не глупость, как говорил Толстой. Всё это не просто так! Человек не так уж безнадёжно глуп, во всяком случае, на уровне бессознательного. И если кто с жизненными ситуациями часто не справляется, то истинная причина в том, что подсознание его с этими ситуациями справиться и не стремится, потому что удача уводила бы от смерти. И ещё. Так ли уж случайно люди так мало читают умных книг? Нет. Боятся потревожить агонизирующее тело мировоззрения. Лучше к медицинскому признанному светилу – авось очередная психоэнергетическая травма добьёт тело памяти. А вместе с этими телами – и тело физическое. Духовное и не рождалось.

В.: Поэтому…

П.: Поэтому эмоционально-стрессовые методы останутся как бесценная возможность под видом лечения получить ещё. А видимость лечения необходима: Слово всё равно в них живёт, совесть, следовательно, обличает, поэтому Его обойти требуется. Сатана хитёр, верные ему кодируют не только мусором с откровенным звучанием, но и по формальному звучанию мусором как бы нравственным.

В.: Вот уж точно!

П.: Поэтому психокатарсис – это, прежде всего, самолечение. Поэтому – вне воздействия некрофилов. Истинное самолечение всегда Боголечение. Самокатарсис тоже можно извратить.

В.: Всё можно. Если очень захотеть.

П.: Живой бог на земле Порфирий Иванов умер, но исцелять своих последователей не прекратил. Верующий в Иванова выходит, скажем, в лес, разувается, тем, якобы, соединяясь с природой, и говорит: «Учитель, исцели меня!» – и получает исцеление. Причём те, которые исцелялись от ещё живого «Живого бога на земле» Иванова, и после его смерти исцелялись уже от мёртвого «Живого бога», и при этом никакого ухудшения в качестве исцелений не ощущали. Это предпоследний шаг перед некро-«самолечением». Перед подключением к первоисточнику смерти. Перед видимостью самолечения. Самолечение – это, в большинстве, всё-таки только видимость. Но для того чтобы в некро-«лечении» не было сбоев, сатана очень хотел бы, чтобы обращались к мёртвым. Якобы, в некоем смысле, живым. Тем же Ивановым, коим в истории человечества несть числа. В каждой «религии» – свой. В Центре наверняка тоже должен быть какой-нибудь. Из территориально-культурных соображений, он явно из святцев.

В.: Точно. Есть. Святой Пантелеймон. В Центрах обязательно его икона висит.

П.: Ну вот, пожалуйста! Что я говорил!

В.: Но ведь не только Пантелеймон. Помнишь: «Именем Иисуса Христа, злой дух болезни, выйди вон! Дух здоровья – войди!»

П.: Я слыхал формулы и посложнее.

В.: Я тоже. Их множество. Но имя…

П.: Имя Божье не набор букв и звуков. Да даже и по библейской лексике «имя» – это многозначное слово. Одно значение – привычная метка человека, набор звуков, а другое – это характер. Самое главное в человеке. Об этом особенно в Ветхом Завете много говорится.

В.: Покажешь мне?

П.: Обязательно.

В.: Ты не подумай, что я тебе не верю. Наоборот, чувствую, что именно так и должно быть. Просто очень учиться хочется. Я вообще, сколько себя помню, всё время где-нибудь училась. На работе вечно меня на какие-нибудь курсы посылали… Тогда учиться хотелось, а сейчас и подавно. Всему-всему!

П.: Прекрасно! И я с удовольствием тебе составлю компанию. Будем учиться вместе! Я тоже, во всяком случае, после института, всё время чему-нибудь учился. Самым неожиданным дисциплинам. Столько ещё неизвестного – и так всё это интересно! А ещё мне очень хочется всё, что я прежде читал, ещё раз перечитать. Хорошее, я имею в виду. Совершенно, чувствую, новыми глазами всё увижу. И вообще, мне кажется, что до встречи с тобой я не жил. То есть, не совсем корректно я выразился… Бог-то меня повернул в нужную сторону уже не первый год, но я весь был так увешан… Ненужным. Бог постепенно развязывал, я разгибаться начал. Но когда ты в моей жизни появилась, я и вовсе распрямился. Спасибо тебе!

В.: За что?

П.: За то, что ты существуешь. За то, что ты такая…

В.: Ты на чём-то остановился?

П.: Нет, я серьёзно. Я до тебя очень верил словам. Пытался понять, что у человека в душе, размышляя над его словами. А с тобой не только бросил слова слушать, но и поступки, понял, ничего не значат.

В.: Ты на чём-то остановился?

П.: Тебе мои рассуждения интересны?

В.: Очень! Имя…

П.: Имя… Да… Конечно. Когда призывается якобы имя Господне, но на самом деле это не более чем определённая комбинация букв, то происходит нечто противоположное Божьему и получаются исцеления, по качеству не уступающее исцелениям от «Живого бога» Иванова или от мёртвой проститутки Констанции. Или ещё от кого-нибудь вроде того. И хотя звук имени Христова сатане не опасен, всё-таки надёжней увести ещё дальше. К Иванову, к Пантелеймону, ещё к кому. По той же сатанинской логике, по которой дьяволу мало того, что под его водительством фарисеи опошлили субботу, он сверх того потрудился перенести и без того видимость покоя на любой другой день… Будто ритм Вселенной не более чем формальность.

В.: Да, так…

П.: Поэтому глубины психокатарсиса возможны только в имени Христа, и даже более того – в Его Личности. В идеале психотерапевт не более чем тренер, узнав у которого о технике зрительных образов, человек, вернувшись домой и став на молитву, освободился бы от травм души. В особенности от травм, нанесённых теми индивидами, которые умеют внушить, что обладают сильным биополем. Ты знаешь… ты знаешь, а ведь мне сейчас идея пришла!

В.: Какая?

П.: Мы с тобой в чём расходимся? Ты считаешь, что психоэнергетическая травма наносится, когда один человек о другом зло подумает. Так?

В.: Так. Он может подумать подсознательно, не осознавая… Но в Центре учат, что если подумает хорошо, то добро несёт, а если плохо – то зло. Поэтому целитель особую ответственность несёт перед Небом.

П.: Хорошо. А я всё время с тобой не соглашался, говорил, что психоэнергетическую травму получить рядом с некрофилом можно в любое время. Просто потому, что человек такой. Вне зависимости от того, что в данный момент происходит на понятийном уровне его мышления. Так?

В.: Во всяком случае, ты так всегда мне говорил.

П.: Так вот мне сейчас пришла идея, как эти точки зрения соединить! От некрофила идёт некий фон. Одну, если ты помнишь, психоэнергетическую травму в половую сферу, дюралевую пластину, как мы выяснили, я получил, просто ожидая автобуса на остановке. Один был, после работы.

В.: Ты, верно, тогда думал о сексе.

П.: Завсегда об энтом самом думаем! Кхы-кхы! Но травмы-то получал не всегда! А мужчину того, который мне эту травму залепил, я даже и не видел, за спиной стоял. Вряд ли он обо мне специально думал…

В.: А может, думал? Ты – высокий, интересный. Позавидовал.

П.: Преувеличиваешь. Высокий – да, но стоял к нему спиной… Не будем спорить! Мяч всё равно круглый, даже когда он и не катится. Поэтому не удивлюсь, если эксперименты покажут, что некрофилы травму нанести могут даже пока спят. Но спят они не всегда и иногда ещё некрофильно думают. А мысль весьма материальна…

В.: Это уж точно.

П.: А если ещё и подумают, в том же, естественно, духе, в котором и живут, то в таком случае их «исцеляющая» сила резко возрастает. А когда не думают – падает. Но не до нуля! До уровня того самого всё убивающего фона. При таком раскладе наши с тобой позиции совмещаются.

В.: Я подумаю. Я так сразу тебе ничего сейчас не скажу…

П.: Да я, собственно, и не настаиваю. В сущности, какая разница – до нуля или не до нуля? Главное… Да я сам не знаю, что, в сущности, главное…

В.: Знаешь.

П.: Я не в этом смысле. Ты и так интуичишь, хоть я энергетически и не признанный, не «сильный»…

В.: По поводу чего я чрезвычайно счастлива!

П.: Ещё мне кажется, что эта теория о «сильном биополе» придумана для того только, чтобы был повод использовать это привлекательное для толпы слово – сильный. Экстра! Ведь в слове экстрасенс главное не сенс, а экстра. А для нашей гипотезы…

В.: Твоей.

П.: Нашей. Эта «сила» – полное бессилие. Ни друзей, ни здоровья. И половинки нет, потому как для «сильных» их в принципе не существует. Ведь только Бог с`илен свести на этой земле с той единственной, которая действительно единственная…

В.: И с единственным. Я слушаю тебя…

П.: …и вытащить из самых бесподобно опасных мест, пусть даже кругом трупы. Вспомнить хотя бы то танковое безумие в Столице… Безумие, выплеснувшееся за пределы Центра… Или банду в азиатских горах. Но как в сказке – всё нипочём.

В.: Что поделать, такие мы с тобой.

П.: Иванушки-дурачки. Помнишь, ты мне об Иванушке-дурачке в первую неделю знакомства говорила? Об Иванушке-дурачке из народных сказок, что это я. И объяснила: наивный. Все его обманывают. Но потом всё равно в жизни получает самое лучшее. Не знаю, сколько времени прошло, прежде чем я до конца понял, что ты мне тогда сказала.

В.: Что ты точно он, я поняла сразу, как только на тебя взглянула. Что ты, несмотря на свою образованность, наивен, пусть даже в лучшем смысле этого слова, и тебя обмануть – нет ничего проще.

П.: А ведь Пьер – тоже Иванушка-дурачок. Я только удивляюсь, почему никто из филологов-исследователей не обращал на это внимание. Пьер – Пьеро! Ведь Толстой не просто так давал имена. Даже то, что у его Вронского лошадь была Фру-Фру, не случайно. Это было имя героини пьесы, которая в то время была у всех на слуху. Она страстно полюбила, бросила маленького сына, но потом погибла. Так вот Вронский, который переломил задом спину Фру-Фру, а потом над ней умирающей стоял с трясущейся челюстью – это аллегория, прообраз трясущейся челюсти Вронского над телом Анны, после того как она ему впервые отдалась. В романе даже имя лошади не случайно! А тем более имя любимого героя. Тем более что подобно тому как у всех читающих современников Льва Николаевича на слуху было имя Фру-Фру, также на слуху было и имя Пьеро. Ведь российская читающая публика той эпохи в обязательном порядке владела французским языком и попросту не могла не знать, что французское имя популярного театрального персонажа – это уменьшительное от имени Пьер. И публика, и сам Лев Николаевич, встречая это имя, вызывающее столь отчётливые ассоциации, не могли не догадаться о характере и судьбе героя – отправной точке, основных перипетий и его победы. Тогда, в XIX веке, когда Толстой работал над «Войной и миром», Пьеро был отнюдь не тем Пьеро из века двадцатого, которого декаденты превратили в гротескного печального любовника. Нет, в XIX веке Пьеро оставался тем же, кем он был при своём появлении на сцене в XVII веке – парнем, прибывшим в чуждый ему город из сельской глубинки, одетым просто, разве что не в мешковину, а порой действительно в мешок, простоватым, но своей смёткой преодолевавшим все нагромождаемые вокруг него обманы. Или, выражаясь на несколько ином диалекте, – освобождаясь от последствий разнообразных случаев гипнотического воздействия. Это – Пьеро. Но и толстовский Пьер именно таков!

В.: Да. Конечно.

П.: Кстати, Пьеро и до декадентов нёс в себе некоторый потенциал облика печального любовника, во всяком случае, в том смысле, что любовником был, но в анальном смысле неудачливым: его подруги стандартно покидали его ради проходимца Арлекина – злого и беспринципного жулика, появлявшегося на сцене в новеньком костюме, сплошь сшитом из цветных треугольников и квадратов…

В.: Запоминающийся костюм. Привлекающий внимание.

П.: Да. В веках менялся не только образ Пьеро, но и образ Арлекина. Поначалу, в XVI веке, Арлекин был как бы прообразом Пьеро, который появился позднее, в следующем веке. Они были похожи не только характером, но и одеждой: цветные треугольники тогда несли совсем другой смысл – это были заплаты, подчёркивавшие бедность хозяина. Так вот, у Арлекина-Пьеро в те времена был ещё один аналог! Буратино! Да-да! То самое имя! Это уже много позднее у Шарля Перро он стал мальчиком, да ещё деревянным, да ещё с длинным носом – символом его порядочности, из-за которой он поначалу часто оказывался обманутым: ему «натягивали нос». Тот самый Буратино, которого в своей каморке оживил папа Карло. Да-да, в каморке папы Карло! Вот и получается, что если я, как многие говорят, похож на толстовского Пьера (Буратино?), а окончательно ему уподобился судьбой, только встретившись с тобой в твоей булгаковской полуподвальной комнатке с печкой, комнатке, которую ты при нашем знакомстве сама же, не осознавая причин, назвала каморкой папы Карло, то выходит, что добрый папа Карло это – ты!

В.: Ну, спасибо! Занятный вывод. А может, это ты?

П.: В таком случае, кто из нас Пьеро? В каком-то смысле, конечно, – оба. Но согласись… Ведь из десятков, если не сотен, возможных имён этой комнаты ты выбрала только одно.

В.: Разумеется, если рассуждать только логически, то раз комната моя, и я сама её так назвала, то… То, получатся, что я он и есть. Только не называй меня так, пожалуйста.

П.: Хорошо. Не буду. Так что если говорить об Иванушках-дурачках, всякий Пьеро, в какие бы переделки его обманом ни завлекали, всё равно в конце концов получает самое лучшее. Пьер, Пьеро, Буратино, Иванушка-дурачок… Посмешище в некрофилогенной культуре. Пьер, который так не нравился Софье Андреевне. Освобождающийся от неё и получающий в жизни всё самое лучшее. Как бы его ни обманывали.

В.: Но ты, я надеюсь, убедился, что обмануть я тебя никогда даже и не пыталась.

П.: Ты удивительная. И хочется идти с тобой, всё время взявшись за руки и никогда твою руку не отпуская. Вот будет здорово вспомнить, когда будем старенькие? Правда?

В.: Ты уже сейчас об этом думаешь?

П.: Да нет, это я так, к слову. Но ты не думай, что раз мы с тобой так легко всякую заразу собираем – что это так уж абсолютно плохо. Это, между прочим, можно назвать проявлением дружелюбия.

В.: Чего?

П.: Дружелюбия. Ты понаблюдай, как себя люди ведут, когда разговаривают. Стоят в симметричных позах. Скажем, если стоят у перил, а один облокотился, то другой, если дружелюбно к собеседнику расположен, тоже на перила или на стенку облокачивается. Один снимет пиджак – другой тоже, если один закурит, то и другой, если курящий, – тоже. В уподоблении попытка лучше понять собеседника, потому что разговор – это не только произнесённые слова. И этим дружелюбным уподоблением злоупотребляют: именно в этом положении легче нанести травму. Поэтому и говорят, что самые главные враги человеку – его друзья. Потому они все и внушают, что они наши друзья. И так повторяется, пока не появляется иммунитет.

В.: Но ведь не просто перешагнуть этот порог освобождения от «лучших подруг» и «лучших друзей»!

П.: Да, конечно, это большой плод души. Для многих неподъёмный. Но есть плод ещё больший – когда происходит освобождение от с детства заякоренного в душе семейного кумира. Если не Наполеона, то всё равно окружённого восхищёнными взорами Анатоля. Освобождение и обретение в своей жизни Пьеро…

В.: Главный из которых, как выясняется, – Христос.

Глава сорок седьмая

Что рассказала жена брата

Возможно, здесь, как ни в какой другой главе этой книги, важен не столько текст, сколько подтекст, то, что можно угадать между строк. Кроме того, считаю полезным сообщить читателю факт, нашему П. ко времени нижеприведённого разговора не известный: жена брата В., Ольга (отец – крупный в строительном деле начальник, мать – учительница), несмотря на свои 22 года, – дипломированный экстрасенс-целитель. Это от П. почему-то все дружно скрывали: сама В., её брат, сама Ольга. Но заработки её с целительством не связаны – она получает ошеломляюще большую зарплату за простенькую, в сущности, работу пишбарышни в банке. И ещё, чтобы не запутаться: в тексте упоминаются три сестры и три брата – В. (Галя) и её брат Сергей; Ольга (вторая жена Сергея) и её странно погибший брат; «дорогой экстрасенс» и его сестра, тоже практикующий целитель и провидица, с ней мы впервые познакомились, когда В. вытаскивала из себя после неё спицу.

… Ольга: Не могу больше. Надоело – хоть разводись!

П.: Подожди. Ты мне лучше скажи: ты знаешь, что там, в Центре, групповухи организовывали?

Ольга: А что это такое?

П.: Что?

Ольга: Групповуха.

П.: А ты не знаешь?

Ольга: Нет.

П.: Это когда не двое, так сказать, занимаются, а, скажем, одновременно десять.

Ольга: !..

П.: Разве, не знала?

Ольга: Я? Откуда?

П.: Значит, тебя не привлекали…

Ольга: А кто их знает, может, и занимались. От этого деятеля можно вообще чего угодно ожидать. И ведь убедит, что всё так и надо. Это просто удивительно, насколько легко ему удаётся всех убеждать! Скажет: так, – и всё!

П.: А это и называется: гипноз.

Ольга: Разве?

П.: Да. Или, что то же самое, сильные подавляющие способности. Итак…

Ольга: Групповой массаж они, видела, устраивали.

П.: В обнажённом виде?

Ольга: Когда среди своих оставались, может, и в обнажённом. От него всё что угодно можно ожидать. Я же говорю: он на этом помешан! Я однажды туда двух девиц привела лечиться…

П.: И ты… Ничего-ничего, продолжай.

Ольга: Так они выходят и говорят: ну и что такого? Обыкновенный бабник, только и думает, что под юбку заглянуть. Целитель фигов. Смешно даже.

П.: Но тогда ты же во всё это верила?!