Текст книги "Земля вращается со скрипом (сборник)"

Автор книги: Алексей Курилко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

Вы откуда?

А ты с какой целью интересуешься?

Что ты отвечаешь вопросом на вопрос? Ты что – еврей?

А ты что – сын прокурора?

В общем, беседа не клеилась. Возникла томительная и тревожная пауза. Ситуация была напряженная. Парни окружили нас почти со всех сторон – только позади нас никто не стоял – и явно ожидали приказа «фас».

Я глянул на Брюню. Тот смотрел на меня с нескрываемой надеждой и несколько даже просительно. (Так смотрят на родителей дети в магазине игрушек.) Взгляд его выпивших глаз, казалось, умолял: «Ленчик, давай оторвемся. Мы им наваляем. Не дрейфь, пожалуйста. Клянусь, наваляем!»

Ну что ж, рискнем! Может, сработает старое правило, гласящее – что если завалить вожака, остальные шакалы разбегутся. А главарь у них, видимо, этот, который со мной базарил-

– Знаешь, брат... – сказал я ему, но вдруг осекся, поглядел

наверх и ошарашенно пробормотал: – Черт, опять!..

И тот, естественно, как баран, тоже на мгновение откинул назад свою тупую башку... В ту же секунду я влупил ему кулаком по шее, чуть ниже кадыка. Глаза его вылезли из орбит, безуспешно хватая ртом воздух, он опустился на асфальт.

Напрасно я надеялся на чудо. Все парни сразу бросились в атаку, причем все четверо исключительно на меня одного. Я получил оглушительный удар ногой по уху. Меня шатнуло влево, где тут же нарвался на второй удар. Я упал на колени, согнулся и прикрыл голову руками.

Удары сыпались со всех сторон. Затем этих бешеных каратистов, вероятно, принялся раскидывать Брюховецкий, потому что число ударов стало постепенно уменьшаться и наконец совсем прекратилось.

Я приподнялся. Помассировал ладонью онемевшую челюсть, и на язык упал один из боковых зубов, который я выплюнул вместе с заполнявшей рот густой солоноватой кровью.

Парни окружили Брюню и, размахивая ногами, попросту не подпускали его на расстояние возможного удара. Саня рычал, как раненый медведь, и кидался то к одному, то к другому, а пока тот отступал, остальные дубасили его своими копытами со спины и с боков. Он бросался к другому, третьему. .. И ничего не менялось... Но вот наконец он удачно схватил одного из них за ногу и, резко потянув на себя, нанес ему такой удар, что я удивляюсь, как у того голова не треснула наподобие перезревшего арбуза.

Потом, помню, послышалась милицейская сирена, и с каждой секундой она становилась все громче.

Когда мы вернулись ко мне домой, Саша прошел в комнату и неожиданно достал из кармана своих «бермудов» чекушку водки.

– Ебсель! – воскликнул я. – Откуда?

На Брюнином лице отразилось полное недоумение.

Не помню.

Изюмительно!

Я принес из кухни банку с оставшимися голубцами.

Спортивные ребятки, – сказал Брюня.

Зуб выбили, – сообщил я.

Ну-у?! – удивился Саня. – Тот, что болел?

Нет. – Я пальцем оттянул щеку в сторону. – Соседний,

рядом.

– Жаль, менты помешали.

-Кому?

–Что?

– Им или нам?

-Нам.

Скорее, им.

И нам, и им.

Ты видел, какие они вертушки крутили ногами?

Спортивные ребятки, – повторил Брюня.

Он откупорил бутылку и, запрокинув голову, точно горнист, прямо из горлышка влил в себя ровно половину.

Санек, что за херней мы занимаемся?

-А что делать?

Н-да.., Что делать и кто виноват...

Я допил водку и спросил, осторожно пережевывая кусок голубца:

– И все-таки... Зачем?

Саня только отмахнулся. Мол, да ну тебя с твоими дурацкими вопросами. Отмахнулся и закурил.

Они, конечно, сами виноваты.

Кто? – спросил Брюня.

Они. Все эти... Благополучные, сытые, наглые... Я сбиваю с них спесь! Ведь я не против неравенства. Наоборот! Так должно быть. Потому что так было всегда. Но меня бесит, когда...

Когда – что?

Когда в князьях ничтожества.

Вот это правильно. Ты очень здорово сейчас сказал.

Правда, стрелка пафоса стала зашкаливать, но это ничего.

Это ничего, иногда нужно. Оставь докурить.

-Бери целую.

Целую не хочу. Оставь.

-Держи. Как твой зуб?

Притих пока.

Вот видишь, я ж говорил.

Утром меня разбудила нервная телефонная трель.

Я открыл левый глаз (правый, как потом оказалось, совершенно заплыл фингалом цвета флага независимой Украины), приподнялся с дивана, на котором спал не раздевшись, и подойдя к аппарату, снял трубку.

Меня еще нет. С вами говорит сонный автоответчик. Пожалуйста, перезвоните или оставьте свое сообщение после звукового сигнала. Пи-и-и!

Доброе утро!

Не надо обобщать, Алена. Мое утро, кажется, разительно отличается от твоего.

–Пил? -Пел!

Сегодня суббота.

Вполне возможно.

Я заеду к тебе сегодня?

Когда?

Вечером. Часов в пять.

А сейчас сколько?

– Полдесятого.

-Хорошо.

Только не уйди, как в прошлый раз!

Я не уходил. Я же тебе рассказывал, меня забрали в милицию.

Чего это они тебя забирают всякий раз, как я хочу тебя увидеть?

Скоты! Совсем не считаются с твоими желаниями.

Так мы договорились?

Договорились. В пять я буду дома.

Взять что-то покушать?

-Бери.

Ну, все, целую!

Аналогично!

Я вернул трубку на место и поплелся на кухню, откуда доносились звуки льющейся воды. По пути глянул в прихожей на свое очаровательное отражение в зеркале. Одним глазком -буквально. Зрелище не для слабонервных, впору было воскликнуть: «Остановись, мгновенье, я прекрасен»!

На кухне Брюня, согнувшись над умывальником, держал голову под струей воды и постанывал.

– Освежаемся?

Брюня отклонился влево, повернул голову и, щурясь, взглянул на меня через плечо.

Ну, у тебя и рожа, Шарапов.

Знаю. Видел.

Соболева нужно срочно придушить. Он, наверное, в самогон демидрол добавляет. Голова раскалывается.

Пойду приму душ.

Валяй. И сходим полечиться.

У нас денег нет.

Была бы цель, – сказал Брюня, – а средства будут!

Погода выдалась солнечная. Как для десяти часов утра начала осени – даже жаркой.

Перед выходом я надел темные очки. Брюня критически меня осмотрел и коротко объявил:

–Терминатор. Жидкий.

Мы подошли к автобусной остановке. На той стороне дороги раскинулся целый ряд торговок, продававших молоко, творог, сигареты, водку... Где-то среди них должна была быть и баба Таня, которая всегда с охотой давала нам в долг, зная, что мы обязательно вернем и даже отблагодарим сверху.

Саня вдруг глухо выругался.

–Ты чего?

– Помнишь того урода, с которым я сцепился в кинотеатре?

Я проследил за его взглядом. Быстрыми шагами к нам направлялись двое мужчин. Одного я, к сожалению, тоже вроде бы узнал.

Я шагнул назад.

Брюня, ну их! Мужики настроены серьезно.

Не ной, Ленчик!

Брюховецкий решительно пошел им навстречу.

Черт! Я осмотрелся в поисках какого-то орудия, но ничего подходящего не увидел.

Твою мать! С утра, на больную голову, после вчерашнего, у меня не было ни малейшего желания драться. Иногда такое желание есть (все реже и реже), а иногда нету. Честное слово!

В общем, как пишут в романах, с замиранием сердца я последовал за Брюней. Но было поздно! Один из мужиков достал из внутреннего кармана пиджака пистолет и с расстояния трех-четырех метров выстрелил Сане в лицо.

Какая-то баба коротко взвыла и бросилась наутек.

Мужики, переглянувшись, развернулись и пошли прочь.

Саня тем временем схватился руками за лицо и, кучерявенько матерясь, ничего не видя и должно быть не соображая, шагнул прямо на проезжую часть.

Я немного успокоился, когда понял, что пистолет был газовым, но в следующее мгновение я чуть с ума не сошел: визг тормозов, удар, и Брюнино тело отбросило метра на три.

Едрическая сила! Полет Гагарина!

Я бросился к Брюне! Возле него уже суетился кривоногий водитель.

–Ты живой, парень? – взывал он к Сане, опустившись перед ним на колени. – Парень, ты живой?

Брюня приоткрыл покрасневшие веки. Глаза слезились.

Парень, ты меня видишь? Ты видишь меня? Как тебя зовут? Сколько пальцев? Как тебя зовут?

Саня его зовут, – сказал я, присев на корточки рядом с ними.

Вокруг собирался любопытный народ. Скривившись, Саня охрипшим голосом подтвердил мои слова:

– Да... Меня зовут Александр... Матросов.

И когда наши взгляды встретились, он криво улыбнулся. Потом, как ни в чем не бывало, он поднялся, отряхнулся и успокоил собравшихся:

– Граждане, не в этот раз! Всем спасибо!

Водитель от переизбытка чувств принялся было Саню обнимать, но тот резко отстранился:

Э-э, чувак! Оставь меня в покое! Без обид!

Ты как? – спросил я.

Глаза печет и башка трещит. Срочно нужна анестезия.

Я чуть не рехнулся, видя твой взлет...

Водила – гад! Сначала сбил, потом полез обниматься...

– Никакого постоянства! Да?

Брюня утвердительно чихнул.Бутылку баба Таня давала, но с условием.

Ребятки, – попросила она, – Булдыха все время занимает мое место. Скажете ей чего?

Она что, раньше приходит? – спросил Брюня, чихнув.

В том-то и дело, что нет. Но с ней ее сынок – бугай-переросток, – сгоняет меня.

Где она?

Мы подошли к указанной тетке непередаваемых размеров и сказали:

– Послушайте, уважаемая! Говорят, вы тут несколько притесняете своих коллег...

Якых ще калек?! – враждебно гаркнула она. – Що треба?!

Послушайте, мамаша, – сказал я, демонстрируя одну из своих обаятельных улыбок. – Давайте попытаемся, насколько возможно, контролировать свою агрессию по отношению

к дру–.

Брюховецкий не выдержал и перебил меня на полуслове:

– Запомни, бомбовоз, еще раз обидишь бабу Таню -устроим тебе веселую-превеселую жизнь!..

– Андрий! – заорала Булдыха, глядя на кого-то позади

нас. -Та старая сука натравила на нас цих бандитов!

Мы обернулись, и я успел зафиксировать напоследок здоровенный кулак, который летел ко мне с превышающей все допустимые нормы скоростью.

Мои солнцезащитные очки с вафельным хрустом разлетелись, осколки впились в кожу, брызнула кровь...

Кругом поднялся невообразимый шум: бабий визг, топот и ругательства...Я был уверен, что лишился глаза...

Брюня отвел меня к себе, промыл рану и, забинтовав глаз, сообщил:

Веко разрезано, ты теперь можешь сквозь него смотреть на мир. И под глазом разрез. Надо в травмопункт. И не в обычный. Есть такое челюстно-лицевое отделение. Около зоопарка.

Глубокий разрез?

Да не очень, но ведь это лицо, а не жопа – пусть лучше

зашьют.

В ванную комнату, где мы сидели, вошла его мать.

– Ты где шлялся? – спросила она Саню.

Тот, не отвечая, включил душ, стал отмывать ванну от крови.

– Где хлеб?

– Хлеб? – переспросил Саня громко, стараясь перекричать шум воды.

–Ты вчера пошел за хлебом, – напомнила она.

Да, я вчера пошел за хлебом...

-Ну, и?

Ну, и... нахлебался.

– Леонид, – обратилась ко мне Надежда Ильинична официальным тоном, – очень прошу, чтобы впредь не видела вас в нашем доме.

– Хорошо, – покорно ответил я.

Настроение было ни к черту.

– Не бери в голову, – успокаивал меня Саня по дороге в травмопункт. – У меня она несдержанна, но отходчива. Бывает, на батю как обидится, ну прямо смертельно, а через минут десять, как ни в чем не бывало, шутит, смеется...

Я слушал его вполуха. Меня смущал мой внешний вид. Казалось, все люди пялятся на меня, хоть и отводят поспешно взгляд, лишь только я гляну на них.

Я их понимаю. Было на что посмотреть. Один глаз перемотан а-ля «раненый партизан», второй смотрел через тонкую щелочку «разноцветного заплыва».

В метро один алкаш вообще уставился на меня, как туземец на икону. Я уже хотел было послать его душевно к такой-то матери, но тут он подошел ко мне и сказал:

Молодой человек, это, конечно, не мое дело, но вы замотали не тот глаз, у вас подбит другой.

Спасибо, отец, не обращай внимания, так надо.

Шутка такая, что ли?

-Да, прикол...

Ну и на кого ты похож?

Я не ответил, так как подозревал, что Аленин вопрос был, по большому счету, риторическим.

– Тебе самому не надоела такая жизнь? – задала Алена

следующий вопрос.

Не знаю, я как-то не думал об этом.

А ты вообще думаешь?

Тут Саня тяжело и, по-моему, демонстративно вздохнул и даже позволил себе скрипнуть зубами. После чего изобразил на своем лице нечто напоминающее добродушную улыбку и сказал:

– Ладно, голубки, воркуйте. А я пойду, у меня целая куча

неотложных дел.

Я поинтересовался, каких именно. Он на мгновение задумался:

–М-м, куча... Во-первых... Хлеба купить.

– У тебя же денег нет.

Вот! Еще деньги достать. Все! Увидимся!

Лишь только он вышел, Алена сказала:

Он очень дурно на тебя влияет.

–То же самое обо мне говорит его мать.

– И она права. Вы дурно влияете друг на друга.

Че ты паришь? – Я принялся нервно прохаживаться по комнате. – Он мой друг, и этим все сказано. Он не бросит, не предаст и может спокойно рассчитывать на такое же поведение с моей стороны. Он всегда будет на моей стороне, независимо от того, прав я или неправ, заслужил я это или нет... Короче, он мне друг, а я ему. Все.

Да вы отличные, хорошие ребята, но только по отдельности. Вместе вы слишком гремучая смесь. Вам нельзя быть вместе.

Херня! Мы должны быть вместе. Мы славно дополняем друг друга. Мы... это... как ночь и луна, как день и солнце, как Иисус и воскрес.

Алена дернула головой, смахивая белокурую челку с глаз.

Прекрасная речь! Но, повторяю, по отдельности вы отличные, хорошие ребята... А вместе... Да что тут думать? Вы бандиты!.. Нет, хуже, вы хулиганы.

Чем это хулиганы хуже бандитов?

Хулиганы, в отличие от бандитов, совершают преступления исключительно ради преступления. – Она помолчала. -А еще вы неудачники. Не смогли найти себя в жизни, вы недовольны собой, не любите себя и срываете злость на других... Ладно, хватит! Какое мне, собственно, дело?

Вот это правильно!

Алена прилегла на диван.

Мы будем сегодня трахаться или нет?

– Трахаться, – задумчиво повторил я, – трахаться – да, будем... Только я буду снизу, чтоб не напрягаться, а то, боюсь, швы разойдутся.

Ты лентяй, – улыбнулась Алена.

Я присел около нее на диван.

Ты хоть соскучился? – спросила она.

Я не успел солгать, так как в этот момент зазвонил телефон.

– Не бери, – попросила Алена.

– Да ты что?! – возмутился я. – Он и так у меня редко звонит.

Я поднял трубку.

Леня, это Соболев! Срочно дуй на остановку, там у Брюни большие проблемы.

Какие проблемы?

Но на смену гнусавому голосу Соболева зазвучали короткие гудки.

– Прости, Алена!

Я схватил куртку, кепку и был таков. Обычное дело. Все как всегда. Продолжалась моя беспутная жизнь.

Это было давно. Лет пятнадцать назад. С Брюней я не виделся уже семь лет. У него жена, сын... И я вроде как обзавелся семьей. У меня полон рот забот и куча работы. Я отличный, хороший парень... Вот только... Не знаю, как у Саши Брюховецкого, а у меня друзей нет.

Вот такие дела...

КОНЕЦ СВЕТА

Все люди знали, что сегодня умрут. По всем телеканалам транслировали последнее обращение президента.

Ничего нельзя было изменить. До конца света осталось часа три.

Было около девяти. Осенний вечер безуспешно пытался окутать мглой горящий неоновым светом мегаполис.

Ожидаемый хаос, который обычно изображают в фильмах о всемирной катастрофе и апокалипсисе, не наступил, хотя некоторый беспорядок в городе наблюдался. Но основная часть жителей словно замерла, затаилась... Весь мир задержал дыхание...

В полуподвальное помещение кафе «Боливар» спустился мужчина средних возраста и телосложения. Навстречу из-за барной стойки вышла плотная брюнетка лет двадцати пяти. В кафе, кроме них, никого не было. Мужчина присел за столик.

– Водки, пожалуйста. Сто... нет, сто пятьдесят грамм... Нет, двести... Короче, несите бутылку, чтоб я вас не гонял и чтоб наверняка.

Девушка кивнула и отошла. Заиграл телефон. Мужчина запустил руку во внутренний карман кожаного пиджака и достал мобильный.

–Алло! Я узнал, Вахрам... Какой еще долг? Ты с ума сошел? Зачем тебе там деньги? Что значит – где? Ты телевизор смотрел? А газе... Ты где вообще? А, ты скрываешься у себя на даче? Так ты ничего не... А-а!.. Значит так, Вахрам! Завтра – ты слышишь? – завтра я отдам все деньги. Даже с процентами. Ну, ты ж меня знаешь! Все. Покойной тебе ночи.

Довольный собой мужчина дал отбой. Улыбка сошла с ли ца, он нахмурился. Задумчиво повертел телефон в руках, затем отложил его в сторону. Глаза беспокойно бегали, взгляд безостановочно перемещался со стороны в сторону, с предмета на предмет. Казалось, он пытался глазами найти ответ на мучивший его вопрос. Но понапрасну. Мужчина тяжело и обреченно вздохнул. Вернулась брюнетка.

Ваш заказ.

Сколько с меня?

Нисколько. Сегодня все за счет заведения.

Брови мужчины взметнулись вверх.

– Вот как?– Он хмыкнул. – Тогда я меняю заказ. К черту водку! Водка – это бычий кайф! Последний день бывает только раз в жизни! Несите шампанского! Ящик!

Девушка грустно улыбнулась.

Может, два?

Нет, – ответил мужчина, подумав, – я очень умеренный по натуре.

Что-нибудь еще?

Икры.

Ведро?

На хлеб. Пару бутербродов.

Проводив официантку долгим взглядом, мужчина набрал на мобильнике номер и приложил трубку к уху.

Привет. Извини, что отрываю тебя от возможных дел, но у меня к тебе один вопрос. Только не ври. Скажи, Наташа, ты мне изменяла? Представь себе, важно. Итак?.. Сколько раз?.. Ясно! Не надо ничего объяснять, Богу расскажешь. Все, пока! Считай, что мы квиты!

Шампанского только бутылка осталась, – сообщила официантка, переставляя с подноса на стол бутылку, бокал, тарелку с бутербродами и пепельницу. – Остальное я уже раздала.

Ничего страшного, – равнодушно отреагировал посетитель. И принялся открывать бутылку.

Разрешите, я воспользуюсь вашим телефоном.

Сделайте одолжение, – ответил он и усмехнулся: надо

же, какие мы вежливые. Во всяком случае, за собой раньше

он такого не замечал.

Она отошла на пару шагов в сторону, но весь ее последующий монолог он прекрасно слышал. Начала она тихо и мягко, однако с каждым словом голос ее крепчал и в итоге стал громким, злым и жестоким.

Милый, это Вера. Дорогой, я очень надеюсь, что ад все-таки существует и ты будешь гореть в нем синим пламенным огнем, сука! Скотина! Урод! – Она замолчала, глубоко втянула носом воздух и, успокоившись, нежно добавила: – Пока, любимый. Целую.

Муж? – спросил мужчина Веру, когда она протянула ему телефон.

Она кивнула:

Причем любимый.

Да это ясно, – заметил он, все еще находясь под сильным впечатлением от этого ее эмоционального взрыва. – Ну, что ж! Не вижу повода не выпить!.. Точнее, вижу отличный повод напиться.

Я уже, – сообщила Вера.

Напились?

Пыталась.

Попробуйте со мной. У меня тяжелая рука.

Он наполнил бокал и протянул ей. Сам взял бутылку и провозгласил:

– За конец света! – И сделал несколько осторожных глот ков из горлышка.

Вера осушила бокал до половины.

– А теперь, – предложил он, – я буду вас развлекать! Буду шутить, балагурить, рассказывать занятные истории из жизни. Для начала, анекдот в тему! Приходит девушка в магазин и просит продавца: «Дайте мне, пожалуйста, черную жвачку. Такую, чтоб когда я буду надувать пузыри, они были

черные». Продавец спрашивает: «Зачем вам черная жвачка?» «Да я сегодня иду на похороны».

То ли Вера, глядя на него думала о чем-то своем, то ли она ждала продолжения.

Он сказал:

Это всё. Конец. Тут самое время смеяться.

Я не хочу смеяться – мне страшно.

А мне – нет. Я думаю, что страха смерти, как такового, вообще не существует. Человеку просто не хочется умирать. Ему обидно. Как это я умру, думает человек. Я умру, а все остальные будут жить. Жизнь будет продолжаться, а я исчезну. В нашем же случае, мы знаем, что все умрут. Согласитесь, так не обидно, а значит, не страшно.

Страшно, – возразила она. – И обидно. Ведь столько все

го не прожито.

Он сделал какое-то неопределенное движение рукой, вроде как махнул, но не сверху вниз, а наоборот. Движение должно было означать: «Ну, как знаете! Я сдаюсь, вам виднее!»

Лично меня берет злость, – сказал он. – Я привык все всвоей жизни контролировать. Я был хозяином своей судьбы, во всяком случае пытался быть таковым. А теперь... у меня

нет даже выбора.

Как вас зовут?

Какая разница? А впрочем... Саша.

Вера.

Знаю. – В это мгновение его как будто озарило. – Слушайте, Вера, а может, ничего не произойдет! Может, завтра я проснусь и все будет как раньше. Или иначе, но все равно что-то будет.

Лучше не надеяться на чудо. Лучше готовиться.

-К чему?

Ну, я не знаю. К ответу.

Перестаньте, я не верю в Бога.

Это не важно. Раньше люди не верили, что Земля круглая, но менее круглой она от этого не становилась.

Овальность Земли, если можно так выразиться, научно доказана.

–А существование Бога пока нет.

Странно, что вы молодая, симпатичная девушка и вдруг

верите в Бога. Ведь признайтесь, что пока все было хорошо,

вы не особенно о Нем вспоминали.

Зато Он обо мне не забывал.

Почему вы так думаете?

Потому что у меня все было хорошо. – Вера улыбнулась легко и трогательно.

Сашу это чуточку разозлило. Вот эта ее улыбка, и спокойствие...

– Короче, супер, – буркнул он. -Только вы забываете, что теперь и вы со своей верой, и я со своим неверием, и остальные со своими тараканами в голове, мы все в полной жопе.

Вы уж извините меня за мой французский.

Вера молча пожала плечами. А Саша раздраженно схватил бутылку и сделал большой решительный глоток. На этот раз шампанское запенилось и радостно хлынуло из горлышка. Саша захлебнулся, закашлялся...

Твою мать, – ругнулся он. – Не могу так спокойно сидеть и ждать. Надо что-то делать, а делать нечего. То есть все так бессмысленно... На улице, только из машины вышел, метров десять прошел, какие-то малолетки стали стекла в машине бить... Хотел шугануть их – у меня пистолет с собой газовый, -

а потом думаю: на хрена! Мне и на машину плевать, и на них тоже... Плевать даже на то, что они подумают будто я струсил... Раньше такого не было! Мне до всего было дело: и кто мне чего сказал, и что подумал, и как посмотрел... И какая будет погода, и что надеть, и как сыграло «Динамо», и с кем она, сука, сейчас!..

Кто? – не поняла Вера.

Никто, -устало ответил Саша.

Они с удовольствием помолчали.

Облокотившись о столик, Саша попытался словить Верин взгляд.

Ну и что же, по-вашему, нас там ждет? – поинтересовался он с едва заметным налетом иронии.

Все зависит от ваших ответов.

Каких еще ответов?

Вера повернула голову и, внимательно всматриваясь в Сашины глаза, медленно и тихо произнесла:

– А вы попробуйте себе представить... Вас больше нет...

Но ваше сознание работает, как никогда...

В этот момент все, что было вокруг, исчезло. Стало светло и абсолютно тихо. Яркий свет, идущий отовсюду, ослепил его. Саша на пару мгновений прикрыл глаза. Затем он увидел, что находится посреди ничего. Взгляду не было за что зацепиться. Ровное светло-голубое, как весеннее безоблачное небо, пространство со всех сторон. Голос, отдаленно напоминающий голос Веры, спросил:

Ваша фамилия, имя, отчество?

Что? Кто это? – спросил Саша, осматриваясь.

Отвечайте!

«Я сошел с ума», – подумал он.

– Вы не сошли с ума, Уваров. Отвечайте!

«Они знают меня!»

Мы все знаем. Но таковы правила. Итак, фамилия, имя отчество?

Уваров Александр Андреевич.

Год рождения?

Уваров ответил. Вопросы сыпались один за другим. Число. Место. В основном стандартные анкетные данные. Затем вопросы усложнились. Голос спрашивал о первых воспоминаниях. О школе. Об армии. О плохих и хороших поступках. О любимых книгах. Обо всем. Александр отвечал. Он даже получал какое-то удовольствие. Вспоминая пройденный путь, анализируя... Это тянулось бесконечно.

А может, всего лишь мгновение. Вопросы тем временем продолжались.

Ваше отношение к жизни?

Я разочарован.

Ваше отношение к смерти?

Смерть – всего лишь конец рождения, как рождение это начало смерти. Я не боюсь смерти. Есть вещи пострашнее в жизни, чем смерть.

Какую главную мысль вы вынесли из жизни?

За все приходится платить.

Что больше всего ценили в жизни?

Бесшумное вращение Земли.

Что, по-вашему, нужно человеку для счастья?

Смотря какому... Если вы имеете в виду человеку вообще... То немного... Например, сначала много боли, а потом обезболивающего.

Вы были счастливы?

О, много раз.

Как вы относились к мудрецам?

Я всегда сомневался в их мудрости. Но не в самих.

Как вы относились к дуракам?

Иногда завидовал. Но пытался избегать их общества.

Как вы относились к женщинам?

По-разному.

А конкретней?

Тогда к какой конкретно?

Вы верите в любовь? – спросил голос через паузу.

Не знаю, – ответил Уваров, пожав плечами. – Говорят, любовь это Бог... и наоборот.

Как вы относитесь к Богу?

Я искал его.

Будь у вас еще одна жизнь, вы прожили бы ее так же или попытались бы что-нибудь в ней изменить?

Уваров задумался, потом уверенно ответил:

– Что толку менять что-то в жизни, если сам ты останешься неизменным. Будь я други м, я бы и жизнь прожил совер– шенно другую Что вы посоветуете своему врагу?

– Всегда говорить правду.– Что вы посоветуете своему другу?– Слушать то, что говорит враг.– Что вы лучше помнили: зло, которое причиняли вам,или добро, которое делали вы?– Что значит – лучше? Я прекрасно помню всё.– Вы грешили?– Еще как!– Почему?-Ну...Яжил.– Какие из десяти заповедей вы нарушали?– А их десять? Я думал, больше. Наверное, все. Не знаю.– Вы жалеете о чем-нибудь?– Я не жалею. Я сожалею.– И последнее. На какой вопрос вам ответить было труднее всего?– О Господи... На этот.– Вот, собственно, и всё.Уваров вновь очутился в кафе «Боливар». Вера как ни в чем не бывало сидела напротив.Саша хлебнул шампанского. Вытащил из кармана пачку сигарет, закурил, не сводя с Веры внимательных глаз. Он протянул ей пачку, она покачала головой.– И что это было? – спросил он.– Ничего.– Нет, что-то было.– Ничего. Я попросила представить – вы представили.-Допустим, -медленно кивнул он, соглашаясь. -Ачто будет потом? После всего этого?– Да откуда ж я знаю, – усмехнулась Вера. – Может, другая жизнь. Если вы достойный человек, то та, которую бы вы хотели, а если нет, то та, которую не хотели бы. Он нахмурился:– Я не нужен ему. Я никому не нужен! – Он выдернул свою руку из-под ее руки. – Откуда взялась эта уверенность в знании чужой жизни и вообще всего?! Устроили тут черт знает что! Вы сначала со своей жизнью разберитесь! Нужен – не нужен! Ему всего-то год! Он, может, и не помнит меня. Он,

может, и не мой вовсе! И не надо делать из меня чудовище! Я такой же, как все... – Уваров задумался и добавил спокойней: – Никогда не хотел быть, как все...

– Вы нужны ему, а он нужен вам, – тихо, но уверенно проговорила она.

Встав, Уваров навис над Верой.

– Послушайте, кто вы такая?– Вера.– В каком смысле?

– Меня так зовут.

С минуту – чуть меньше – они смотрели друг другу в глаза.

– Скоро начнется, – сказал он наконец, – я пойду на улицу, хочется умереть на воздухе. «Боливар» не вынесет двоих.

Уваров направился к выходу, но на полпути остановился, постоял, обернулся.

– Я думаю, – сказал он, – там не будут задавать вопросы.

Там всё знают.

Вера улыбнулась, счастливая, словно речь шла о всеобщем празднике:

– Там всё знают, – подтвердила она. – И там всё поймут.

Он хотел улыбнуться ей в ответ, но не смог.

Выйдя на улицу, он прикурил следующую сигарету. Осмотрелся. Кругом – ни души. Он вышел на проезжую часть и зашагал по ней, сунув руки в карманы.

До конца света оставалось минут сорок.

СБОРИЩЕ НЕУДАЧНИКОВ

Факты и вымысел в моих книгах так перемешаны, что сейчас, оглядываясь назад, я не всегда могу отличить одно от другого.

СОМЕРСЕТ МОЕМ

Глава первая «Черный карат»

Не так давно я заезжал к сестре, на район в котором рос, и повстречал товарища из прошлой жизни. Привет, как дела, че почем, то да се, пятое-десятое, ля-ля-тополя. ..

Разговорились. Вспомнили общих друзей-знакомых. Оказалось, кто в живых еще, те сидят. Короче, классика: иных уж нет, а те далече.

Сам он год-два как освободился. Сейчас помощник депутата.

– Ну, а ты где?

Мне отчего-то стало неловко.

– Да так, – говорю, – в театре одном. Играю.

Одна его бровь на обычно каменном лице слегка приподнялась, что скорее всего означало крайнюю степень удивления.

– Серьезно? Ты – клоун?!

Вот тебе раз! Я прямо-таки растерялся. Что тут скажешь? Мог ли я отрицать? Или хотя бы оспаривать точность подобного определения? Я попытался:

– О чем ты говоришь? Я актер.

Он тяжело вздохнул. Это было вполне красноречиво. Ему оставалось только скорбно добавить: каких, мол, людей теряем... Но я его опередил.

– Что поделаешь? – говорю. – Одни идут в депутаты, другие – в артисты. Работать никто не хочет. Кстати, приходи как-нибудь к нам в театр.

Он покачал головой, затем судорожно пожал плечами, скривился, покивал и наконец спросил:

– А что это за тяга такая – театр?

На этот вопрос я ответить не смог. Ему.

Вообще-то я не люблю театр.

Я люблю играть, и у меня это здорово получается. А вот быть в театре зрителем – увольте. Не понимал и не понимаю. Меня как зрителя все раздражает: то актерская фальшь, то эти полупридурочные труднообъяснимые режиссерские решения, претендующие на глубину. Раздражают соседи. Хочется с головой окунуться в происходящее на сцене, поверить, что все это происходит на самом деле. Но слева кто-то чешется, справа кашляют, за спиной шепчутся... Как хорошо, что почти всегда я по ту сторону рампы. Ни за какие коврижки не заманишь меня в театр в качестве зрителя.

Да и с актерской точки зрения театр менее интересен, чем кино. В театре все условно, а игра всегда чуть преувеличена: мимика сильнее, голос громче, жесты крупнее...

В кино играть нужно тоньше, без лишнего наигрыша -камера все сечет. И в конечном итоге, фильм всегда интересней спектакля, а главное, он долговечней. Умер актер, результат же его работы остается.

Театр интересен и дорог лишь тем, что можно прийти и насладиться здесь и сейчас живой игрой любимого артиста. Во всем остальном -убежден – это удовольствие позапрошлого века.

Наш театр необычный. У нас многое построено на актерской импровизации. Но эта творческая свобода подчинена особым законам и правилам. Этому надо учиться. И мы этому успешно обучаем. У нас театр-студия.

Вот приходит к нам молодой актер или чаще так – человек с улицы, и прежде чем работать у нас, он должен пройти процесс шестимесячного обучения. Мы набираем до шестидесяти новичков, а за время обучения идет жесткий противоестественный отбор. Остаются единицы. Кому-то не подходим мы, кто-то не подходит нам. Последних, к сожалению, больше. Да и те, кто остается, как правило, за редким исключением, занимают второстепенные позиции, играют крайне редко. Что поделаешь! Коллектив, по сути, давно собран, актерский состав утвержден, блатные лучшие места заняты...

И все-таки, в отличие от академических театров, имея безоговорочный талант, у новичка есть вполне реальный шанс подвинуть обленившегося «старичка» и занять достойное место на звездном Олимпе. И лично мне это нравится. Это не дает старичкам возможности расслабиться. Ты устал? Тебе надоело? Ты чем-то недоволен? В сторону! Всегда кто-то дышит тебе в спину.

Даже я – ведущий актер – не могу на все сто процентов быть уверенным в неприкосновенности своего статуса. Да, главные роли в лучших спектаклях отданы мне, а новые постановки делаются под меня, но!.. Я помню о том, что кот нужен лишь до тех пор, пока он ловит мышей.