Текст книги "Земля вращается со скрипом (сборник)"

Автор книги: Алексей Курилко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Какая-то девица, поразительно похожая на Одри Хепберн, посещает по утрам мою скромную обитель, моется, завтракает, смотрит телевизор... Я не против: меня это совершенно не стесняет. Хотелось бы, конечно, объясниться с ней, расставить все по полкам...

Перекусив бутербродами, открываю ноутбук, вхожу в Интернет и читаю все, что нахожу о «Новой премии».

Оказывается, ее вручают пятый год. И в прошлом году действительно за первое место дали десять тысяч долларов, за второе – пять тысяч, за третье – две с половиной.

Прочитав об этом, я сразу же осознал, что хочу, очень сильно хочу одержать победу. Пусть все бессребреники в мире объединятся и вдвоем осуждают меня – плевать! Мне нужны эти деньги! Я безработный, в конце концов. Снимаю квартиру. Ненавижу ездить в общественном транспорте. Люблю дорогие рестораны. Я уж не буду касаться такой деликатной темы, как алименты и долги.

Нищета, даже загримированная под бедность, угрожает свободе художника. Творческий человек работает не благодаря безденежью, а вопреки ему. Это настолько очевидная вещь, что я не стану тратить время и силы на лишние аргументы.

Талант должен быть голодным?.. Лживый, бесстыжий лозунг, запущенный издателями и литературными агентами. Вот кому выгодно держать нас в черном теле.

Сытость и праздность! Вот что должно сопутствовать моему творчеству.

Я пишу почти пятнадцать лет. Достойно выдержал испытание временем. Хочу пройти испытание «золотым тельцом». Верю, что пройду его с честью.

Правда, десять тысяч – не такая уж и большая сумма, но полгода-год можно жить припеваючи. Жить ни в чем себе не отказывая, не парясь о деньгах, и кропать потихоньку, кропать в свое удовольствие.

Заварив кофейку, выхожу на балкон.

Весна все-таки наступила. Набухли почки на деревьях. Распускаются цветочки и мужики. Женщины помолодели. Похорошели девушки. Из-под одежды проклюнулись девичьи пупки. Оголились шеи и стройные ноги...

Конец марта делает свое похотливое дело. Вижу, как один лохматый пес покусился на честь другого местного пса, породы Лабрадор. Однако тот оказался псом гетеросексуальным и, рыча и кусаясь, гонит лохматого по двору.

15.

Я не работаю каждый день. Не пишу. Но каждый день об этом думаю. Могу неделю обдумывать всего лишь пару строк, а потом сажусь и крою почти набело несколько страниц. Затем перечитываю, черкаю, сокращаю... на следующий день или в тот же – если есть еще время и желание – переписываю все от начала и до конца, красивым почерком... И вновь проходит пару дней, я обдумываю следующий кусок... Параллельно могу обдумывать другую вещь, в совершенно ином

жанре.

Есть еще записные книжки. В них я записываю все, что может пригодиться в будущем. Видимо, будущее не наступило. Почти ничего не использовал я из моей копилки.

Сажусь за письменный стол с твердым намерением «поработать». В ту же секунду раздается звонок в дверь, пронзительный, как зубная боль.

Иду открывать. На пороге Танилюк. На нем зеленая рубашка и потерявшие всякий цвет мятые брюки. В руках пакет.

Его опухшее лицо расплывается в неуверенной дрожащей улыбке:

Мир вашему дому...

Здорово, – говорю. – Проходи.

Выглядит он паршиво. Мешки под глазами, а в самих глазах тусклый блеск затаившегося безумия. Рыжая седина посеребрела, теперь он седой абсолютно, в свои сорок два года.

Проходим на кухню. Он деловито вынимает из пакета джентльменский набор столичного алкоголика: пачка сигарет, полтора литра томатного сока, плитка шоколада и, конечно, бутылка водки.

Это зачем?

Здрасьте! – возмущается он. – Необходимо обмыть твой переезд.

Обмывай сам. Я не хочу.

А что случилось?

Обязательно должно что-то случиться, чтобы человек бросил пить?

–Да, должна быть веская причина. Цирроз. Сдача анализов. Любовь. Когда я влюбился, я, наоборот, начал пить. Давай выпьем за любовь?

Зря стараешься, – говорю. – Или пей сам, или отстань.

Он открывает бутылку.

Есть рюмки?

Есть чашка.

-Дай две.

Убирайся!

Вторую – для сока.

Я ставлю перед ним две чашки.

Знаешь, я ушел из дому, – сообщает Седой. – С опозданием на пять лет. Давно уже надо было решиться. А я терпел, тянул, надеялся, что все наладится. Глупо. Если люди и меняются, то только в худшую сторону.

Почему?

Потому что они стареют.

Ты ушел с концами?

Да, поверь, я никогда в жизни к ней не вернусь. Хватит!

А что, – спрашиваю, – произошло?

Весь день, часов пять, она пилила меня, читала нотации, даже оскорбляла, провоцируя меня и пытаясь втянуть в перепалку с ней. Она же без скандала не может. Скандалы заменяют ей секс. Так вот, значит, с самого утра она доставала меня, но я упорно хранил молчание, уставившись в телевизор. Она извергала целые монологи, а я был нем, как дохлый окунь. Наконец она не выдержала, у нее сдали нервы, она подошла к телику и выдернула шнур из розетки! Я встал, дал ей в морду и ушел.

Он наливает. Выпивает. Запивает.

– А вещи?

Седой меняется в лице:

Твою мать... Я ничего с собой не взял... Ушел в чем был...

Ну ты даешь...

Ничего страшного. Я сейчас съезжу назад!

Он повторяет нехитрую процедуру: наливает, выпивает, запивает.

– Может, уже завтра?

Седой отрицательно машет головой.

–Только сегодня. Нужно покончить с этим раз и навсегда.

Он закуривает и встает из-за стола.

Ничего не убирай. Я скоро вернусь.

Уверен?

–Да. Возьму костюм, рубашки, джинсы, плавки... И Библию.

Библию?

В ней я прячу заначку.

Почему в Библии?

Потому что такая ведьма, как моя, никогда в жизни туда не полезет.

Он уходит.

Чувствую, что самым правильным было бы отправиться вместе с ним, но трезвым я плохо переношу выпивших людей.

Ладно, успокаиваю себя. Ничего с ним не станется.16.

...Седой ушел около пяти, а сейчас уже полдесятого.

Не то чтобы я сильно за него волнуюсь, он взрослый мужик, и я ему не нянька, но все-таки на душе «скребутся кошки». Живем в страшное время. Убить могут за вшивый мобильный телефон. Да что там телефон! За бутылку убивают.

Он был не особенно пьяным. Но я прекрасно знаю Танилюка. Он же будет заглядывать в каждый бар по дороге. А в такой ситуации силы могут закончиться раньше, чем деньги.

Нет у нас культуры пития. Пьем без меры. Что попало. Мешая водку, пиво и коньяк. Почти не закусывая. Зачем такого убивать, чтобы ограбить? Достаточно подождать – сам свалится.

Хотя мы народ стойкий, закаленный... Уже и сил никаких нет, и сознания, в общем, тоже, и речь бессвязна, но мы доходим, доползаем до родного порога. «Здравствуй, мама, возвратился я не весь».

Тем не менее, решаю убедиться, все ли с ним в порядке.

Вначале звоню ему. Глухо. Тогда звоню Джульке – его забитой жизнью супруге.

Привет, – говорю. – Седой пришел?

Приперся, – отвечает. – Час назад. В разобранном состоянии.

Спит?

Ага, его уложишь. Позвать?

Она пытается подавить в себе раздражение, старается не демонстрировать его мне, но голос все равно выдает ее истинное отношение.

Не обязательно, – говорю. – Просто хотел убедиться, что он не попал в историю.

Сейчас.

Спустя четверть минуты в трубке раздается глухой голос Седого.

– Ленька, короче, она меня не пускает.

Ну правильно. Ложись спать.

Я ей объясняю. Что я ухожу на-все-гда, и мое решение незбы... незыблемо, а она говорит: «Завтра поговорим». А я решил – сегодня. В смысле, я давно решил. Хватит! У меня нервы тоже не провода телеграфные, не фиг на них сидеть!..

Но она упрямая, как водка.

Хорошо, – говорю. – Ложись спать. Завтра поговорим.

И ты туда же!

– И я, Цезарь. Пока.

Даю отбой.

«Упрямая, как водка», – сказал он о ней.

Я прекрасно понимаю логику этой фразы. Знаю, о чем он. Танилюк всегда похмелялся. Но по утрам его организм водку не принимает. Я неоднократно наблюдал, как он опорожнял стакан, но водка рвалась наружу. Он осторожно вырыгивал ее в стакан, помутневшую... Он матерился и вновь отправлял содержимое стакана в глотку. Снова начиналась борьба. Иногда он ее выигрывал, иногда нет. Но не сдавался!

Думаю, что он был куда упрямей, чем водка.

17.

Под утро мне снилась какая-то ересь. Будто прихожу домой и слышу – кто-то в ванной. Я-то уже знаю кто. Врываюсь, а там никого. Слышу, на кухне. Я туда, и там нет Сони. Никого нет. В комнате! Я в комнату! Где она? И как ей удается перемещаться незамеченной. Чертовщина...

Замахавшись ловить Соню по квартире, я будто бы прилег на диван. Голова разболелась. Прилег, глаза прикрыл... и услышал Сонин голос над собой:

– Вставайте, граф, зовут из подземелья.

Я открываю глаза и действительно вижу стоящую надо мной Соню. И это не сон. Я проснулся.

– Вот тебе раз, – говорит. -Ты что – проспал? Почему ты не на работе?

Во-первых, меня уволили. А во-вторых... Какой сегодня день? Воскресенье?

Суббота.

А во-вторых, мне снова на работу аж послезавтра. Но в другом качестве.

Ничего не поняла. В общем, ты сегодня дома.

Я тоже мало что понимаю. Например, откуда у вас ключи от квартиры.

Это мои ключи.

Я привстаю, опершись на локти:

Что значит – мои? Откуда?

До тебя эту квартиру снимала я. Два месяца. А потом Михаил Николаевич повысил плату. А деньги у меня кончились, я и по старой плате не могла. Вот я и переехала к подруге в общагу. Но у них там вторую неделю нет воды.

Ясно, – говорю, – ясно. Но ведь, съезжая, вы должны были отдать ему ключ.

Я и отдала.

Тогда каким образом ...

На старый Новый год я потеряла ключ. Позвонила Михаилу Николаевичу. Он сделал другой, отдал его мне. А спустя месяц я нашла тот, первый.

–Где?

В сумочке.

-М-да...

Допрос окончен? Можем идти завтракать?

Можем. Иди, мне надо одеться.

Я решил тоже перейти на «ты».

Стесняешься? – спрашивает она.

Представь себе, – бурчу в ответ.

Надо же! Как вламываться ко мне без стука в ванную -пожалуйста! – никаких стеснений.

Я не знал, что там ты.

Какая разница. Кто бы там ни был, интеллигентные люди прежде, чем войти, спрашивают разрешения.

Чего ты, – интересуюсь я, – хочешь?

Она усаживается в кресло.

Справедливости.

Да ради бога.

Отбрасываю одеяло, встаю...

Я так и знала. Любишь спать голым?

Почему бы нет. Если один...

Я тоже. Если не одна.

Одеваюсь. И мы отправляемся на кухню. Завтракать.

18.

На завтрак Соня сварила гречку, пожарила гренки с яйцом, открыла банку с кабачковой икрой.

Сидим, кушаем. Я изредка поглядываю на нее исподлобья, изучаю.

Ты не похожа на приезжую.

Не похожа, – соглашается она. – Я местная.

-А зачем, – спрашиваю, – квартиру снимала?

– Жить негде. Папу удар хватил. Парализовало. Мама за ним третий месяц ухаживает. А я его таким видеть не могу. Больно и страшно.

–Другими словами, сбежала от проблем и ответственности. Думал, она обидится. Оскорбится. Или начнет оправдываться. А она только кивает в ответ.

– Да, – говорит, – сбежала.

Я удовлетворен и слегка разочарован. Я готовился к атаке, а противник спокойно вывесил белый флаг и тут же забыл о моем существовании.

Был у меня в юности знакомый философ. Отстаивал идею замкнутого круга. Якобы каждый человек всю свою жизнь движется по кругу. Совершает одни и те же ошибки, сближается с женщинами определенного типа, делает судорожные попытки вырваться из этого порочного круга, и те, кому удается, – попадают в другой круг, затем пытаются вырваться из него, попадают в следующий и, по сути, движутся по кругу. Примерно так.

Но я не об этом. Сам философ был забавен. Что бы я не утверждал, он тут же занимал противоположную сторону и спорил со мной часами, спокойно и аргументированно.

Тема спора не имела значения. Его занимала сама дискуссия. Игра ума. Эквилибристика мысли.

Я мог сказать простую ничего не значащую фразу, к примеру:

– Ну и погодка, аж жить не хочется.

И он принимается уверять меня в том, что именно мое настроение окрашивает погоду в мрачные тона, а не наоборот.

Доходило до смешного. Однажды я заметил, между прочим, что не люблю костлявых женщин. Он стал доказывать, что на самом деле – люблю. Закончилось все тем, что он меня убедил. Плавно подвел к тому, что ненависть – есть последняя степень любви, как грязное есть последняя степень чистого.

Мне очень нравилось бывать в его обществе. Обожал я с ним вот так посидеть и поспорить на отвлеченные темы.

Мягкий голос Сони выводит меня из области преданий:

Насколько я понимаю, то кресло раскладывается?

Да, это кресло-диван.

–Так, может, я у тебя переночую. Месяц-другой. Я говорю: -Ночуй. Она говорит:

– Могу готовить, стирать, убирать и поддерживать видимость беседы.

–То, что надо.

– Могу с тобой переспать.Я делаю вид, что всерьез обдумываю ее предложение, потом отвечаю:

Это не обязательно.

Жаль, ты как раз в моем вкусе.

Спасибо.

–Тебе спасибо.

Соня смахивает со стола на ладонь крошки и отправляет их в рот.

Тогда делаем так, – говорит она, – я звоню Чичикову: он поможет мне с переездом. Вещей у меня немного, но помощь не помешает. Кстати, сразу предупреждаю, я во сне пою. У тебя есть слух?

Ну так... комси-комса...

Тогда все в порядке. У моей соседки абсолютный слух. Так ее раздражает не то, что я пою, а то, что фальшивлю. Ох, она намучилась, она похудела на нервной почве, за что, кстати, даже не поблагодарила. Но теперь я хоть буду за нее спокойна. Дело в том, что она склонна к суициду. А таким людям только повод дай... По себе знаю. В пятнадцать лет я чуть вены не вскрыла, узнав о том, как погибла Мата Хари...

Я на нее смотрю и улыбаюсь.

Ты чего? – спрашивает.

Да вот думаю: кого ж держат в сумасшедшем доме, если ты здесь.

Мама тоже уверена в том, что я сумасшедшая. А я – наоборот – слишком нормальная. Просто делаю, что хочу, говорю, что думаю.

Ты думаешь?

Соня смеется, то ли оценив изящный выпад, то ли без всякой причины.

Я люблю, когда люди смеются. Они выглядят красивее, здоровее. Широкая улыбка – это облагороженный и цивилизованный оскал, демонстрация силы и здоровья.

19.

Прошло две недели. За это время много чего случилось. Нет, никаких особых событий или глобальных перемен. Так, по мелочам. Но все же могу смело заявить: жизнь, что называется, била ключом.

По понедельникам, средам и пятницам я выходил в эфир в разных образах. Выдавал себя то за экстрасенса, активно общающегося с потусторонним миром, то за «черного археолога», нашедшего в Донецкой степи артефакт тамплиеров. Танилюк работал по вторникам, четвергам и субботам. Был наркобароном, сутенером... Особенно мне понравилось, когда он представился неким полковником в отставке, утверждавшим, что одиннадцать лет провел в плену у инопланетян. Он рассказывал такие красочные подробности, что если бы я его не знал, то подумал: он либо действительно был похищен инопланетянами, либо полный псих.

От жены он все-таки ушел. Переехал ко мне. Спит на полу, между диваном и креслом, на каремате. Днем пьет, а по ночам стонет и матерится во сне. Я однажды проснулся под утро, часа в четыре, а в квартире такой гвалт стоит: котенок, которого притащил Танилюк накануне, гоняет по комнате теннисный мячик, Соня поет что-то невнятное, а Седой все это обкладывает девятиэтажными матами.

За эти две недели я очень много узнал о Соне. Она училась на факультете телережиссуры, на заочном отделении. Ей было двадцать три года. Раз в неделю, не чаще, ездила проведать отца. Тот оставался в плачевном состоянии: лежал безмолвный и неподвижный, как Ленин. Для него эта драма безусловно являлась страшной трагедией. Как было бы для любого из нас, но для него тем более. Соня рассказывала о нем, и по ее рассказам отец был сильным сверхэнергичным человеком. В сорок девять лет превратиться в овощ для такого человека, по-моему, хуже самой смерти.

А еще Соня посещала литературные курсы. Была активным участником создания литклуба с претенциозным названием «Жокеи Пегаса». Я так много слышал от нее об этом клубе, что уговорил взять и меня с собой.

– Чем вы там занимаетесь? – допытывался я.

Слушаем лекции Председателя. Читаем свои произведения, обсуждаем, спорим, пишем...

А что за лекции?

Ну например, «Как написать бестселлер».

А кто он? – спрашиваю. – Ваш Председатель?

Не он. Она. Знаменитая писательница.

У нее есть имя? Фамилия?

Естественно. Но я не помню. Мы называем ее Председатель.

Подожди, ты же говоришь, она знаменитая писательница. ..

У меня плохая память на имена.

Чем она знаменита? Что написала?

Книгу.

Я, тяжело вздохнув, точнее выдохнув, спросил: -Какую?

«Как написать бестселлер», – ответила Соня.

Я хочу стать членом вашего клуба.

Хорошо. Но предупреждаю, курсы платные. Пятьдесят долларов в месяц.

Готов раскошелиться. Чувствую, оно того стоит.

Завтра пойдем. Попробую замолвить за тебя словечко.

Буду крайне признателен.

Не язви.

– Я искренен, как младенец. Поверь, я очень хочу пойти туда.

Я поняла. Завтра.

Отлично.

А накануне мне звонил Алексей Владимирович, сообщил, что я попал в шорт-лист. По сути, это уже полуфинал. Редактор поздравил меня и сказал, что дал мои номер телефона и электронный адрес оргкомитету «Новой Премии».

– Они попросили. Свяжутся с вами...

Никому об этом я не стал говорить.20.

Занятие литературных курсов проходило с девятнадцати до двадцати двух часов, на квартире Председателя.

Председатель оказалась пожилой, но усиленно молодящейся женщиной. Умелый макияж скрывал ее истинный возраст, но выдавала шея: она была дряблой, как у черепахи.

Представилась она Инессой Михайловной Зомберг.

Я пожал протянутую для поцелуя руку и сказал:

– Очень приятно. Леня.

Мы с Соней явились первыми. И около десяти минут общались с хозяйкой дома.

Он хочет походить на курсы, – сообщила Соня.

Ты же знаешь, Соня, группа собрана, – ответила Инесса Михайловна. – А зачем это ему понадобилось?

Соня пожала плечами:

Не имею ни малейшего понятия. Он странный.

Пишет?

Соня брезгливо поморщилась:

Вряд ли. Он даже не пьет.

Женат?

Я покашлял, напоминая о том, что я стою рядом и не очень-то порядочно говорить обо мне в третьем лице в моем присутствии.

Говорит, что в разводе, – отвечает Соня.

Ну хорошо, – сказала Зомберг, – я возьму его в группу.

Пусть заполнит анкету.

Затем стали приходить остальные участники. Сначала пришла низенькая шатенка со скорбными складками у рта.

– Ирина Сабко, – прошептала мне Соня на ухо. – Поэтесса.

Трекнутая на всю голову.

Затем появилась обворожительная блондинка аппетитных форм с малюсенькой рахитозной собачкой в руках.

– Тоже пишет, – шептала Соня, – имени не помню. Мы называем ее Вдова.

Почему? – спросил я.

Потому, что она вдова.

За вдовой пришел тучный плешивый мужчина лет сорока.

– Это Чичиков. Я его обожаю. Он такой милый.

Я присмотрелся к лысому толстяку, но ничего милого не разглядел. Кроме галстука. Широкий такой желтый галстук, сплошь исписанный какими-то закорючками. Наверное, на нем пытались расписать ручку. Это было необычно...

Что у него с галстуком?

На нем автографы.

-Чьи?

–Наши. -Гм... Мило.

Последним явился здоровенный бородатый мужик в сером свитере.

– Это Полковник. Все женщины от него без ума.

В отличие от остальных участников группы, Полковник сразу обратил на меня внимание и подошел к нам. Протянул руку

Сергей.

Леня.

Рукопожатие было крепким, но не болезненным.

– Неофит? – спросил Сергей.

Он глядел на меня в упор. Стало неуютно под тяжелым двуствольным взглядом его холодных глаз.

Да, что-то вроде того, – пробормотал я в ответ. – Надеюсь влиться в коллектив.

Мы все на что-то надеемся, – веско и многозначительно проговорил Полковник и отошел в сторону.

Только тут я заметил еще одного человека. Он сидел у окна, маленький и гордый. Жгучий брюнет с орлиным профилем. Я не заметил, когда он вошел. Вполне допускаю, что он сидел там изначально, незамеченный нами.

– Кто это? – спросил я у Сони.

Мы называем его Прометеем.

Интересно. А как называют тебя?

Одри.

Кто раздает все эти прозвища?

Не знаю. Наверное, Председатель. Тс-с, начинаем.

Инесса Михайловна принялась собирать листочки с домашним заданием. Как я понял, нужно было написать литературный портрет своего знакомого. Некоторые работы Инесса Михайловна лично зачитывала вслух грудным голосом. Потом обсуждали прочитанное. Мне запомнился литературный портрет Сони. Во-первых, потому что он был кратким, а во-вторых, обо мне.

Инесса Михайловна прочитала:

«Ему 33 года. Однако он сущий ребенок. Вернее подросток. У него явно выраженная псевдосицилийская внешность: смуглая кожа, черные волосы, густые брови и большие и печальные, как у недоенной коровы, глаза.

Он ушел из семьи в поисках тишины и одиночества. Но на самом деле он боится остаться один даже на минуту. Он жаждет беспрерывного общения. Он задает тысячу вопросов в час, только для того, чтобы слушать голос собеседника. Ему все равно, с кем и о чем говорить, лишь бы беседа не прерывалась, лишь бы голос не умолкал».

После обсуждения всех портретов мы играли в «коллективное творчество». Сели в круг и сочиняли рассказ вместе, по очереди. По правилам игры каждый участник мог дополнить лишь одно слово. К примеру, Председатель говорит: «Была». Следующий говорит – «поздняя», следующий -«осень». И так по кругу до бесконечности.

Мне понравилось.

Когда мы расходились, Инесса Михайловна дала мне анкету. В ней было тридцать вопросов. А еще попросила написать биографию. В свободной манере. Листа на полтора. Я пообещал, что к следующему занятию все будет сделано.

21.

С автобиографией я справился быстро. Часа за два. С ней все просто. Родился, жил, учился, работал. Что, где, когда, почему – кратко и сухо. А вот с анкетой я здорово намучился. В основном меня напрягал выбор. Скажем, вопрос: «Ваш любимый фильм?» У меня много любимых. А в графе места в одну строку. То бишь больше двух названий не вставишь. Поэтому я для себя несколько переиначивал вопрос. Скажем: какой бы фильм вы взяли на необитаемый остров? Тем же способом я выбирал любимый сериал и любимую книгу. Но все равно я промаялся почти полночи, под пение и маты сожителей.

Ф. И. О. Курилко Леонид Алексеевич.

Дата, место рождения. 1.09.77.

Семейное положение. Безнадежное.

Вредные привычки. Курю. Фамильная слабость.

Любимые писатели. Достоевский, Чехов, Куприн, О. Генри, Шукшин, Довлатов, Айн Рэнд.

Любимые поэты. Пушкин, Грибоедов, Есенин, Маяковский, Высоцкий.

Любимый фильм. «Тот самый Мюнхгаузен», «Калина красная», «Место встречи изменить нельзя».

Любимый сериал. «Друзья», «Доктор Хаус».

Любимая книга. «Двенадцать стульев», «Золотой теленок».

Любимое время года. Бабье лето.

Что вы любите? Наблюдать за людьми. Кормить чаек. Смотреть телевизор.

Ваши положительные качества. Чувство юмора.

13. Ваши отрицательные качества. Чувство юмора. И лень.

Ваш идеал женщины. Джен Эйр.

Ваш идеал мужчины. Волк Ларсен.

Какая историческая личность вам импонирует? Борис Савинков.

Чему вы последний раз радовались? Увольнению с радиостанции.

Чему вы последний раз огорчались? Увольнению с радиостанции.

В чем смысл жизни? В самореализации.

В чем смысл вашей жизни? Тю! В самореализации.

Каким должен быть писатель? Честным.

Каким должен быть читатель? Думающим.

Что для вас деньги? Свобода.

Что такое свобода? Миф.

Что такое счастье? Достижение цели.

Как вы относитесь к дождю? Хорошо, если он за окном.

Как вы относитесь к вечности? С трепетом.

Как вы относитесь к людям? С интересом.

Как вы относитесь к себе? По-разному.

30. На какой вопрос вы не хотели бы отвечать? На этот.

В конце анкеты была помещена небольшая инструкция по заполнению.

Односложные ответы не рекомендованы.

Желание проявить чувство юмора приветствуется только в том случае, если оно дополняет ответ, а не заменяет искренность и серьезность ваших ответов.

Анкета является мини-тестом. На основании ваших ответов мы имеем право принимать решение о целесообразности вашего обучения.

22.

Две недели я ходил с Соней к Зомберг, не пропустив ни одного собрания. Постепенно раззнакомился со всеми участниками, узнал их ближе. Это был странный и смешной народ. Каждый был достоин отдельного романа. В жанре трагикомедии.

К примеру, Полковник. Телосложение атлетическое. Выражение лица одно на все случаи жизни.

В лет пятнадцать (в Суворовском училище) он неожиданно увлекся чтением. Особо запал на Хемингуэя. Считал его лучшим писателем в мире. Яростно спорил с теми, кто не разделял эту точку зрения. В пылу спора мог применить физическую силу в качестве последнего, но достаточно весомого аргумента.

Потом он прочел биографию «папаши Хэма». Тот окончательно стал его кумиром. Изображение бородатого классика было повешено на стену между плакатами со Шварценеггером и Тайсоном.

С возрастом его вкусы не менялись. В конце концов он и сам заметно «охемингуэл». Полюбил носить свитер грубой вязки. Начал курить, выпивать и ездить на рыбалку. А после работы часами сидел в кафе «У Самира», изредка записывая что-то в блокнотик.

Говорить он старался короткими рублеными фразами. Говорил мало, но при этом многозначительно. К примеру:

Старик, жизнь – дерьмо. Но другой не будет.

Может, выпьем?

Может быть, – отвечал он. – Когда-нибудь.

Прошло около пяти лет, как он вышел в отставку (в чине подполковника, а не полковника), но упрямо продолжал армию вспоминать и что называется жить ею. Особенно это проявлялось, когда он выпивал. В голосе звучали командирские нотки, словарный запас сужался до четких и понятных команд.

Не менее интересен был Чичиков. Звали его Андрей Васильевич Сикорский. Но все упорно величали его Чичиков. Потому что он торговал «мертвыми душами». В отличие от гоголевского Чичикова, героя знаменитой поэмы, он мертвые души не покупал, а продавал.

Его история была такова. Андрей Васильевич, будучи молодым предприимчивым человеком, после окончания института, в котором учился на оператора, вдруг подался в бизнес, взял ссуду в банке. Открыл торговую палатку. Шли годы. Бизнес шел в гору. У него на районе стояло уже семь торговых точек. Сикорский купил машину. Женился. Завел интрижку на стороне. Планета крутилась под ногами в нужном для его размеренной походки темпе. Но однажды любовница привела его в клуб «Жокеи Пегаса». Сикорский прослушал две-три лекции, пообщался с членами клуба и... решил, что напал на золотую жилу.

Он интересовался современной литературой. И поражался: какую лабуду пишет нынешнее племя «инженеров человеческих душ». Что ни автор – либо бездарь, либо графоман. А здесь, в клубе – настоящие интересные, многообещающие таланты. Их не желают печатать? Да потому что они творят истинную литературу, а не банальную жвачку для приматов.

Всех – и Полковника, и Прометея, и Сабко – он считал непризнанными гениями. Человечество о них ничего не знает, он, Сикорский, станет их первооткрывателем.

– Друзья, – сказал он в избытке нахлынувших чувств, – я помогу вам. Я вас издам! Каждый получит свое: вы – славу, я -деньги.

Прометей сказал:

Ты красавец! Я тобой горжусь!

Он – Меценат, – восклицала Ирина. – Меценат!

Старик, – сказал Полковник, – в этом что-то есть. Серьезно.

Сикорский заложил свой бизнес. И – ни больше ни меньше – открыл собственное издательство. Под сомнительным названием «Мишень». Сам он объяснял так: «Пусть молодые таланты нацеливаются только на мое издательство».

Первая книга, которую он выпустил, стала и последней. «Мертвые души» Гоголя.

– Понимаешь, – рассказывал он мне, – мне нужно было развернуться. Завоевать рынок. Укрепиться. Классика есть классика. Она не устаревает. Она проверена временем. А уж потом я принялся бы издавать наших.

Книга, выпущенная им, была уникальна. Подарочное издание. Два тома под твердой обложкой, с золотым тиснением, с серебряными наконечниками на уголках. С иллюстрациями, на самой дорогой бумаге. Себестоимость одного экземпляра – восемьдесят семь гривен. А он выпустил пятьдесят тысяч экземпляров.

Кому нужен Гоголь за стольник, когда его можно купить за двадцатку? А школьники и студенты, которым и положено ознакомиться с «Мертвыми душами», спокойно могут скачать книгу из Интернета.

Сикорский запил. Его «Мертвые души» не продавались.

Прошел год. Жена завела любовника. Любовница вышла замуж за известного ресторатора.

Андрей Васильевич продал автомобиль. Платил за аренду склада, на котором хранилась партия его «Мертвых душ», пил и писал наивные трогательные новеллы. Его с треском провалившееся предприятие стало мишенью для насмешек людей, чьи имена он собирался прославить и на чьем таланте когда-то мечтал заработать.

23.

Прометея звали Амиран Ханаев. Физически он был несколько мелковат, как для человека кавказской национальности. Низкий рост, впалая грудь, узкие сутулые плечи... Все это компенсировалось безмерным гонором, суровым взглядом и выразительной жестикуляцией.

Говорил он с акцентом, а писал с ошибками. Несмотря на это, Ханаев был поэтом. И не просто поэтом. Поэтом-баснописцем. Что ныне большая редкость. Специализировался он исключительно на матерных баснях. Он ими заполнил Интернет и был там широко известен и даже популярен. Я легко нашел эти басни в Сети. Их сотни. Ханаев очень плодовит. Я запомнил несколько названий: «Медведь-гомосексуалист», «Мартышка и очко», «Волк и триппер»... Помню начало:

«Однажды волк явился к Айболиту и выложил на стол свою беду...»

Но его визитной карточкой считалась совершенно нецензурная басня – «Слон и писька».

У него вышло уже два сборника. Но и при таком творческом успехе его материальное положение оставляло желать лучшего. Три года он ночевал у всяких знакомых, а иногда и малознакомых людей. Случалось спать и на вокзале. Но последние три месяца он жил у Вдовы. Ей бьшо около тридцати, но она уже была дважды вдова. Первый муж – старик – умер под ней, во время исполнения супружеского долга, второй -диктор телевидения – умер от рака.

Все называют ее Вдова. Амиран зовет проще – Женщина. А ее истинное имя было Светлана Широкова. Она сочиняла детективы. Причем довольно жесткие.

– В современной литературе, – утверждала она, – должно быть все: интрига, ручьи крови, куски мяса, брызги пота...

Амирана она боготворила.

– Амиранчик, – как-то услышал от нее, – настоящий мужчина. И за ним нужен глаз да глаз... Не успеешь отвернуться, и он сделает кому-то ребенка. Я-то не против повышения рождаемости в нашей стране, но почему же за мой счет?

А вот Амиран, напротив, долго жаловался мне на Светлану:

Сколько мне приходится терпеть! Ни в какие ворота не влезет. Я переехал к ней как к музе, а она даже готовить не умеет! Это нормально, да? А в сексе она ненасытна! В день два раза – минимум! Никаких моих сил не хватает. Одно счастье – месячные. Я их жду как праздника.

Мне казалось, ты в этом деле неутомим.

Мне тоже так казалось. Но эта женщина, да?.. Растоптала мое самомнение... Разрушила веру в себя.

Ну так уходи от нее.

Не могу. Жалко ее. Так что... Даже под страхом повторить судьбу двух ее мужей, я останусь с ней.

– Может, все проще?

–Что ты... хочешь этим... сказать?

Может, просто идти некуда?

Он в ответ осуждающе зацокал: