Текст книги "Новый учитель (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Глеб выглядел таким уязвимым, слабым, расстроенным, что Аня не выдержала, поднялась на локтях и поцеловала любимого в его ярко-красные губы. Он ответил на поцелуй, нежно её обнял. Неизвестно, сколько времени они ласкали друг друга, но у Ани снова закружилась голова, обессиленная, она упала на подушку.

– Хватит, – прошептала она, – я хочу спать.

– Отдыхай, – отозвался Глеб откуда-то издалека, поглаживая её соломенные волосы.

...

Удары колоколов, пламя костра, несколько связанных мужчин валяются на земле, свернувшись калачиком. Ведут женщину, она вырывается, плачет, кричит. С неё сдирают длинную целомудренную юбку, стягивают панталоны и под коленом обнаруживают свернутую влажную тряпицу.

Из толпы выходит мужчина с безумными налитыми кровью глазами.

– Упырица! – восклицает он. – Ведьма!

Пламя костра дыбится, разевает свою красно-оранжевую пасть. То хрустят, прогорая дрова, или изголодавшийся огонь щелкает зубами?

Мужиков подхватывают с земли, все они без портков, а вокруг левого колена у них повязана влажная тряпица. Их тащат к костру. Они слабо дергаются, словно бы утратили надежду. Одного подносят прямо к пламени и бросают. Бешеные крики, он вырывается, падает на землю, но толпа острогами загоняет его обратно в огонь. Крики стихают.

Тоже самое повторяется со вторым, с третьим, четвертым. Доходит очередь и до девицы. Бледная, испуганная она уже не сопротивляется, с трудом крестится и читает слова какой-то молитвы.

– Побойтесь бога, – из толпы вырывается священник. – Нехристи, что же вы творите! Хотите сжечь её, так первым меня в огонь бросайте!

Но беснующаяся толпа не слышит его, цепкие пальцы впиваются в рясу, тащат его куда-то назад, прочь от костра. А палачи дотаскивают женщину и швыряют её прямо в пламя.

Раздирающий душу крик, перекошенные, возбужденные гримасы толпы, разноголосый ропот. Палачи уходят, толпа растекается, костер гаснет, начинается дождь, пепел сгоревших в костре людей медленно оседает на землю. У кострища стоит ребенок – маленький грязный мальчик – и тихонько плачет.

Весницкий с трудом открывает глаза – свет из окна падает прямо ему на лицо и прерывает страшный сон. Широко раззявив рот, Павел Андреевич зевает, смотрит на часы, встает. Он уже несколько дней не выходил из дома, в который раз перечитывал журналы Глеба. Сегодня выйти придётся – продукты закончились.

После разговора с Астаховым старый учитель чувствовал себя разбитым и подавленным. Он сломлен, ему было стыдно показываться людям на глаза, он не мог осмелиться отнести Глебу журналы. Поэтому читал их снова и снова – истории о сожжении упырей в шестидесятых-семидесятых годах девятнадцатого века. Чудовищное явление имело место во время эпидемий тифа или холеры. Не понимая причин происходящего, люди начинали искать виноватых среди своих. И что самое удивительное, успешно находили, после чего сжигали.

Истории эти резонансом отдавались в душе Весницкого. Он чувствовал себя виноватым перед Глебом. Винил парня в своих бедах, причины которых крылись не в парне. Да что там – было бы куда легче, если бы Весницкий был виноват. Но нет, как это почти всегда бывает, виноватых не было. Неудачи преследовали Павла Андреевича по нелепому стечению обстоятельств.

Он бы мог найти место в жизни, устройся где-нибудь в городе, учил бы до сих пор. Но он решил остаться в деревне, поддался чувству ложного патриотизма, этой таинственной любви без конкретного объекта, любви без взаимности. И закономерным итогом стала его ненужность. Конечно, Весницкого могли ценить и в деревенской школе, но сразу несколько факторов сложились против него. Он не нашел понимания ни у учеников, ни у коллег-учителей. Его знания, его страсть к преподаванию, его любовь к своему предмету остались не востребованы. Этим и объясняется вспышка запоздалой любви(к чему уж скрывать – да, он влюбился) к чрезмерно юной для него Анечке Астаховой. Её признание вероятно было тем самым, ради чего Весницкий работал, тратил столько сил и времени все эти годы. Отсюда и неприязнь к Глебу, отсюда ярость, охватившая его, когда он узнал о свадьбе Свиридова и Астаховой, отсюда нелепая попытка разрушить их союз.

Несмотря на все эти доводы, Весницкий не мог перестать ненавидеть Глеба. Он не мог принять его, не мог признать, что уступает ему, не мог смириться с тем, что Свиридов все забрал у него. Работа, единственная ученица, которая ценила Весницкого, смысл жизни – всего этого Весницкий лишился из-за Глеба, который всегда был вежлив с ним, приветливо улыбался, первым здоровался. Павлу Андреевичу казалось, что за улыбками кроется презрение, даже в самых безобидных поступках Глеба Весницкий находил какой-то таинственный умысел, считал их направленными против себя лично. Невыносимое состояние, в котором он находился, было очень близко к паранойе, но Павел Андреевич ничего не мог с собой поделать. Он просто принял эти чувства, как данность, необходимый фон, который вероятно будет преследовать его до конца жизни.

"Один раз он показал себя настоящего, – убеждал себя Весницкий. – Когда я рассказал, что выяснил о паршивце всё! Он вспылил, вышел из себя, грозился. Тогда и решил мне отомстить. С того самого дня плёл интриги у меня за спиной, настроил Аню и учеников против меня!"

Бред сумасшедшего. Весницкий понимал это, но накручивать себя не переставал. Он понимал, что подошёл к самой границе адекватности, перешагнув которую, можно кубарем скатиться в бездонное ущелье безумия, видел гибельность пути, мог разглядеть контуры обрыва, маячившие перед мысленным взором, но не останавливался, а наоборот, прибавлял ходу. Казалось, он хочет сойти с ума и забыться. Его добровольный остракизм был лишь одним из шажков для ускорения процесса. Зачем он снова и снова перечитывал одну и ту же историю, залистал старый журнал до дыр? Зачем прокручивал в голове болезненные и неприятные моменты, самозабвенно придаваясь психологическому садомазохизму? Почему не переставая думал о Глебе, который был ему неприятен, которого он ненавидел? Зачем каждое утро посвящал самоанализу, разгромному и уничижительному по отношению к самому себе?

– Ну, хватит, – произнёс вслух Весницкий, оделся, наскрёб в копилке мелочь и отправился в булочную.

На дворе начинала хозяйничать весна – веселая капель выстукивала незамысловатую какофонию, голодные воробьи кружились над подтаявшими полянками, собаки с громким лаем гоняли их, многие ребята бегали без шапок, рискуя получить мокрым снежком прямо по макушке. Словно мох на пнях на улицах показались старушки, на время зимы попрятавшиеся в уютных избах. Разбившись по парам и тройкам, они бродили по деревне, обсуждая сплетни, избыток которых поднакопился за зиму. Весницкий краем уха прислушивался, но не особо вникал в смысл, пока не услышал фамилию Астахова.

– Не говори, бедный мужик. Сначала жена, теперь вот дочь, – цокала языком одна сердобольная бабушка.

– А точно увезли? – спросила другая, в красном платке

– Точно-точно, – ответила третья, по всей видимости и пересказывавшая сплетню. – Дочь моя по соседству с Астаховыми живет. Так она говорит, вчера к ним сначала этот учитель новый припёрся, а потом Димка скорую побежал вызывать. Заболела Анюта чем-то серьёзным.

– Уж не от своего ли подхватила? – заметила старуха в красном платке.

– Да нет, говорят, как у матери беда. Дима весь сам не свой. Бледный как чёрт ходит, места себе найти никак не может.

– Ой бяда, – вздохнула сердобольная.– Сначала жена померла, потом дочь с учителем этим связалась, а теперь и того хуже – заболела. И за что ему это? Старательный ведь мужик, работает не покладая рук. Мой-то пока на пенсию не ушёл, Димку-то Астахова нахваливал. А оно вон как судьба-то к хорошему человеку.

– Что не говори, как его не нахваливай, дочку он воспитать не смог, – заметила бабка в красном платке, самая вредная из троицы. – Это где видано, чтобы пигалица со школьным учителем связалась? Да приключись такое в наши годы, родители бы со стыда умерли, а учитель тот на костылях бы ковылял из деревни.

– Хватит тебе, Петровна. Нормальный он мужик, а дочкой заниматься некогда. Мать вон сколько болела и не оправилась, на лечение говорят, потратил уйму денег, у знакомых своих занимал, до сих пор с долгами не расплатился. Кто бы Аню эту воспитывал? Нечего человека судить, когда такая беда.

– Ой, бяда, – снова подхватила сердобольная и завела свою присказку про хорошего мужика по второму кругу. Дослушивать разговор бабушек Весницкий не стал, обошёл их не поздоровавшись. Наверняка начнут перетирать кости и ему, но Павла Андреевича это не волновало. Из путанных речей старушек он понял – с Аней приключилось несчастье. Нужно было разузнать, как там дела, да только сам он никогда не решиться снова пойти к Астахову. Оставалось расспросить кого-нибудь. И тут провидение послало ему Тамару Теркину, беззаботно бредущую куда глаза глядят. В другой день Весницкий ни за что бы с ней не заговорил, но сегодня он позабыл о гордости, твердо решив узнать, что случилось с Аней.

– Здравствуй, Тамара, почему со старым учителем не здороваешься? – окликнул её Весницкий.

Девочка сморщилась, но, тем не менее, отозвалась.

– Здрасте, Пал Андреич. Я вас просто не заметила.

– Бывает, сам невнимательный, – Весницкий попытался улыбнуться. – Слушай, а ты не в курсе, что там приключилось с подругой твоей, Аней Астаховой? Говорят, заболела она чем-то.

Любительница посплетничать Тамара тут же проглотила наживку.

– Как же не в курсе. Она шашни с новым историком водила, а я её на чистую воду вывела. Вот она в обморок и грохнулась, придуряться стала специально, чтобы её пожалели. Но давным-давно вся деревня о них знает и шушукается.

– Так ничего серьезного?

Тамара отвела взгляд в сторону, потом неуверенно пожала плечами.

– Говорят, позавчера увезли на скорой. Подозревают какую-то... анерию...анурию, – она нерешительно махнула рукой, – не помню я, в общем. Но мать её, говорят, под конец этой гадостью болела.

– Вот оно как, – Весницкий почувствовал, что его голос слегка дрожит. – Ну а отец её как?

– А отец никак. Этот случай его дочку с потрохами выдал. Если до того просто слухи ходили, то теперь никто не сомневается – учитель-то, Глеб Максимыч, с нею в больницу поехал, присматривать, – Тамара хихикнула. Смешок вызвал у Весницкого раздражение, захотелось отвесить паршивке подзатыльник. – Я, честно говоря, не совсем в курсе, как там да что.

– А у тебя-то самой как дела? – задал необязательный вопрос Весницкий, стараясь придать беседе непринужденный характер. Все что нужно, он узнал, теперь следовало как-то отвести от себя подозрения, дабы ко всему прочему по деревне не поползли слухи о старике, который заглядывается на молоденьких школьниц.

– Ой, совсем плохо, Пал Андреич. Этот новый историк скотиной оказался – двойку мне в четверти вывел. Отец пошёл ругаться, а пришёл с синяком на пол лица. Вернулись бы вы в школу, хотя бы наш класс до конца довели. Знаете, как все по вам скучают!

– Подумаю об этом, – кивнул Весницкий, не придав словам лицемерки большого значения. – Ну ладно, до свидания, Тамара, пойду я, а то мне ещё в булочную надо.

– До свидания, Пал Андреич.

Весницкий сразу вернулся домой и стал рыться в медицинской энциклопедии в поисках таинственной анерии. Болезни с таким названием он не нашел, зато наткнулся на анемию – малокровие. Вероятно, это и имела в виду Тамара. Вспомнив подробности гибели жены Астахова, Весницкий стал рыться в энциклопедии в поисках лейкемии и, отыскав нужную страницу, убедился, что анемия может развиться на фоне белокровия. Неужели у Ани рак?

Мысль эта заставила Весницкого содрогнуться. Ей нет и восемнадцати, за что такая напасть? Выпив несколько чашек чая, он все никак не мог успокоиться, пораженный этим известием. У Астахова нет денег на лечение, а даже если бы были, от лейкемии не спасут. Не смотря на то, что Аня теперь относилась к Павлу Андреевичу прохладно, если не неприязненно, мысль о её скорой гибели приводила Весницкого в ужас. Он не находил себе места и в конце концов решился пойти к Глебу и узнать всё у него.

Добравшись до Ульянова, Весницкий не стал стучать в калитку, а без стука ворвался в дом. Глеба там не было. Павел Андреевич решил подождать внутри. Прикрыв за собой дверь, он заметил, что ставни наглухо закрыты и внутри царит полумрак. Повсюду стоял неприятный затхлый запах, было сыро. Всегда казавшийся уютным и чистым дом без Глеба выглядел иначе. Не ощущалось уюта, царила жуткая атмосфера, на душе будто бы кошки скребли. Не желая открывать ставни, Весницкий включил свет и, чтобы хоть как-то себя отвлечь, подошёл к книжному шкафу. В стеклянной дверце что-то мелькнуло, Весницкий вздрогнул, повернулся – ничего. Откуда это чувство опасности, желание уйти отсюда поскорее? Животный страх захватил разум и чувства Павла Андреевича, в висках стучало, сердце клокотало.

– Здесь кто-то есть? – спросил Павел Андреевич у пустой комнаты. Ответа не последовало. Чтобы перебороть страх, нужно было разозлиться. – Выходите! Я знаю, вы здесь!

Он отошёл от шкафа, побежал на кухню – никого. Пробежался по другим комнатам и добрался до спальни. Замер: в нос ударил запах перегноя, затхлости, сырой земли, кровать была накрыта не простынёй, а саваном, под ним кто-то лежал! Труп! Очертания человеческой фигуры были отчетливы. Содрогаясь от ужаса, движимый вперёд любопытством мухи, очарованной ароматом венериной мухоловки, Весницкий подошёл к кровати. Возникло абсурдное ощущение, что в спальне собирается туман, побелка слезает со стен, выступают очертания камня. Склеп, он в склепе! Трясущимися руками он прикоснулся к краю савана, приподнял его. На кровати лежал труп Глеба. Мертвое лицо оставалось румяным, довольным, пузо трупа топорщилось, словно бы перед смертью он плотно поужинал. Весницкий замер и не знал, как себя вести. Так бы он и стоял, если бы глаза мертвеца неожиданно не открылись. Залитые кровью белки были пусты, но Павел Андреевич знал, что покойник его видит. Рука Глеба шевельнулась, цепкие пальцы впились в запястье Весницкого. Старый учитель заорал, отпрянул назад, поскользнулся, инстинктивно ухватился за край кровати, опрокинулся назад. Упав на пол, зажмурился, но ничего не происходило. Наваждение пропало – запах сырой земли исчез, под руками не пол склепа, а деревянные половицы. Приоткрыв глаза, Павел Андреевич увидел, что ни савана, ни мертвеца нет, заметил, что в ножки кровати вбиты огромные гвозди. От этого снова стало не по себе, Ощущение ужаса, отпустившее его на несколько мгновений, снова возвращалось.

Весницкий вскочил на ноги и выбежал прочь из дома, позабыв о том, зачем сюда явился. Убедившись, что на улице никого нет, он выскользнул через калитку и торопливо засеменил к себе. По дороге у него в голове крутились всевозможные смутные подозрения, которые он, как не старался, не мог сложить в единое целое. Вспомнились слова Игнатия Платоновича о том, что новый учитель сильно похож на кого-то, умершего много лет назад и внезапная смерть столетнего старика, та его попытка завести разговор с Весницким.

"Он хотел сказать мне что-то важное, это как-то связано с Глебом", – заключил Весницкий.

Но какая взаимосвязь между стариком и двадцатилетнем парнем, которые никогда в жизни не встречались? А тот пьяница, который замёрз по дороге из деревни, а эта история о психическом расстройстве Глеба.

"Зачем он прибил ножки кровати к полу?" – задался вопросом Весницкий. А эта атмосфера внутри его дома, когда к горлу подступает комок и хочется кричать, плакать бежать, сердце опускается в пятки и отказывается биться.

"Откуда у него столько старинных книг?" – вертелся в голове Весницкого новый вопрос. Глеб сказал, что раздобыл их у стариков, пока ездил по деревням. Такую обширную коллекцию? Чушь! Полнейшая и безоговорочная чушь! Он врал, нагло врал. Но зачем, почему, какие у него мотивы?

"Месть!" – догадался Весницкий. Глеб боялся, что Павел Андреевич выведет его на чистую воду, но как? К чему такому подобрался Весницкий, что Глеб перепугался и начал портить Павлу Андреевичу жизнь? Может быть, Свиридова испугал сам факт того, что в его биографии копаются? Но в этом нет ничего страшного. В конце концов, он ничего постыдного не сделал, милиция пришла к заключению, что к исчезновению того мальчишки...

"Опять исчезновение!" – осенило Весницкого. Где Глеб – там неприятности. Отчего так? Что скрывает этот подлец?"

Он намерено портил Павлу Андреевичу жизнь. Аня ему не нужна – некрасивая, бледная, с редкими волосами, грубой крестьянской фигурой. К тому же, она откровенно глупая, уж Весницкий-то знал – он учил её пять лет. Высокие оценки по истории следствие зубрежки, а не понимания предмета. А Глеб был натурой утончённой – разбирался в книгах, был умён, обладал хорошим вкусом. Ко всему прочему он смазливый, крепкий, хозяйственный. Да ему ни одна молодая девчонка в деревне не отказала бы, так почему его выбор пал на Аню Астахову?

"Подлец! Он догадался! Обо всём догадался!" – с негодованием заключил Весницкий.

Глеб понял, как Аня относится к Павлу Андреевичу, разгадал, что это отношение льстит старику. Весницкий был привязан к девочке, дорожил ею, был влюблён в неё. Поэтому, только поэтому Глеб с ней связался! Он отобрал работу Весницкого, он отобрал единственного ребенка, которой был благодарен Павлу Андреевичу, искренне благодарен, а теперь он замыслил этого ребенка убить! Но как?

Вернувшись домой, Весницкий не находил себе места. Он просидел на кухне всю ночь, пил чай и думал. Когда рассветало, Весницкий налил очередную кружку, решил добавить сахара. Взял чайную ложку, зачерпнул из сахарницы немного, когда доставал рука дрогнула, и немного порошка высыпалось на стол. Весницкий замер. Вот оно. Зерно. Он видел. Глеб считал зерна на полу. Рассыпанные Аней зерна. Сказал про болезнь и ей. Наверняка. Но он соврал. Правда куда страшнее. Прибитые ножки кровати. Если повернуть лавку ногами к двери, мертвец не может встать.

Весницкий выронил ложку, уцепился пальцами за край стола. Теперь всё стало на свои места.

– Глеб у-у-упырь,– выдавил Весницкий вслух.

И мысль эта, обретя материальность, перестала казаться такой уж безумной.

Болезнь.

Когда Глеб уехал вместе с Аней в район и остался сидеть у её постели, слухи и до того ползавшие по деревни, перестали считаться слухами. Лидия Лаврентьевна первой поняла, что запахло жареным. Первым делом она попыталась связаться с Глебом. После продолжительной беседы с довольно неприятной служащей больницы, Глеба всё-таки позвали к телефону.

– Слушаю, – раздался голос Свиридова с того конца.

– Глеб Максимович, здравствуйте, это Лидия Лаврентьевна.

– Я в курсе, мне уже сообщили. Чего вы хотите?

– Глеб Максимович, по какой причине вы уехали? То, что приключилось с бедной Аней – большое несчастье. Мы все опечалены. Но поехали только вы.

– Я же просил Дмитрия Леонидовича передать вам, что беру неоплачиваемый отпуск. Он не приходил?

– Нет, не приходил. Но я не могу понять, по какой причине вы берёте этот отпуск.

– Не хочу показаться грубым, Лидия Лаврентьевна, но отчитываться перед вами я не обязан.

Его слова и тон зацепили Кулакову. Она разозлилась.

– А я, Глеб Максимович, хочу вам напомнить, что вы подрываете учебный процесс, уже второй раз пропадаете на продолжительный срок, снижая таким образом, успеваемость. Разве мы с вами не оговаривали, что первый год станет испытательным, и я могу уволить вас в любой момент с такой формулировкой, что к детям вас не подпустят на пушечный выстрел?

Тишина. Глеб отступил. Кулакова праздновала победу.

– Молчите, Глеб Максимович? Правильно делаете. Люди в деревне уже шушукаются, не представляю, как вы им в глаза смотреть будете. Немедленно возвращайтесь обратно, и мы обсудим ваше будущее.

– Идите вы, Лидия Лаврентьевна, – спокойно ответил Глеб.

От наглости Свиридова у Кулаковой перехватило дыхание.

– Да я вас... тебя на улицу вышвырну, хамло!

– Делайте что хотите, а сюда больше не звоните. В следующий раз я уже не буду настолько вежлив и укажу, куда именно вам идти! – ответил Глеб и повесил трубку.

Кулакова была вне себя. Она начала выдумывать, как отомстить наглецу, кому на него пожаловаться, но немного успокоившись, решила, что достаточно будет уволить Глеба с разгромной формулировкой. Только кого взять вместо него? Она два года искала замену Весницкому, сумеет ли за такой срок найти нового историка? А если не сумеет, упрашивать Весницкого или забыть хамство Глеба?

Дмитрий Астахов не находил себе места и жутко переживал за дочь. Удивительно, но её болезнь как ничто другое сблизило его с будущим зятем. Приехав в больницу Глеб сразу же заявил, что останется с Аней, а Астахова отправил домой.

– Я буду звонить вам каждый день, рассказывать всё, – пообещал Глеб. – Но здесь вам оставаться нельзя – вы сами себя изведете. В деревне у вас работа, а ничего лучше работы не отвлекает от тяжелых мыслей.

В тот момент Астахов и правда боялся, что если продолжит думать об Ане и её болезни, проводить параллели между судьбой жены и дочери, то он непременно свихнётся. Поэтому совету Глеба последовал. Молодой учитель своё обещание сдержал и звонил ему каждый день.

– А за деньги вы не волнуйтесь, Дмитрий Леонидович, я у старого друга поинтересовался, медицина у нас по закону бесплатная. Если тут начнут заниматься вымогательством, он окажет юридическую помощь, пускай даже придётся наизнанку вывернуть это осиное гнездо.

Но с каждым новым днём становилось ясно, что ничего серьезного Ане не угрожает. На исходе второй недели Глеб позвонил Астахову и сообщил, что нужно приехать и поговорить с врачом.

– Похоже, они поставили предварительный диагноз. Насколько я понимаю, ничего страшного, в течение месяца Аня поправится, а уже на той недели ее можно будет забрать домой.

Поблагодарив Бога, Астахов не стал дожидаться следующего дня, а выехал в центр на ночь глядя, решил не тревожить Глеба с Аней и протаскался по городу до утра. Когда же больница открылась, он первым ворвался внутрь и поднялся на этаж к дочери. Глеба он встретил сидящим на лавочке в коридоре и читавшим какую-то толстенную книгу.

– Вы так рано?! – удивился Свиридов, откладывая фолиант в сторону. – Аня ещё спит.

– Краешком глаза посмотрю на неё, – прошептал Астахов. Он на цыпочках подошёл к палате и приоткрыл дверь. Его девочка все такая же бледная, похудевшая, мирно дремала на правом боку. Небрежно разбросанные волосы прикрывали её ссохшееся лицо. Она выглядела настолько жалкой, больной, что Астахову захотелось плакать. Он позабыл о вчерашнем разговоре с Глебом, о том, что по словам врачей дочери ничего не угрожает. Вместо этого Астахов вспомнил свою любимую хрупкую и нежную жену. Она была такой же бледной, лицо её исказилось гримасой боли, слова давались с трудом, взгляд затуманился наркотиками. Она умирала в расцвете сил, никто ничего не мог сделать. Лежала в похожей палате и лишь в минуты, когда дремала, становилась похожа на себя прежнюю – красивую, здоровую, румяную женщину, а не на измождённую старуху, погрузившуюся в пучину нечеловеческих мук.

Глеб, похоже, заметил, что с Астаховым творится неладное, взял его за плечи и оттащил от палаты.

– Она уже перестала сбрасывать вес, доктора обещают, что скоро начнёт набирать. Пожалуйста, не накручивайте себя, давайте дождёмся врача и выслушаем его,– сказал Глеб.

Усадив Астахова на кушетку, он всячески старался развлечь его разговорами, но Дмитрий оставался рассеянным, отвечал невпопад и думал только о дочери. Когда она проснулась, Астахов принялся её расспрашивать обо всём подряд. Голос дочки показался ему весёлым и жизнерадостным, отчасти развеял опасения.

– Папочка, Глеб за мной так ухаживал, не представляешь! – похвалилась Аня. – Любимые мои капризы исполнял. Попрошу мороженое – бежит за мороженым, захочу сладкого, он в буфет за шоколадом.

– Ну, хватит, а то вернешься домой избалованной, а отец меня обвинит, – улыбнулся Глеб. Аня захихикала. Этот смех воодушевил Астахова, неожиданно для самого себя он подскочил, похлопал Глеба по спине и в этот самый момент понял, что лучшего зятя желать невозможно. Если с Аней всё хорошо, если она встанет на ноги и пойдёт на поправку, то никуда не уедет, а останется с Глебом в деревне. Астахова не разлучат с его единственным сокровищем, а Глеб – чудо, а не парень – наверняка о ней позаботится.

"Пожалуйста, пускай так всё и случится, – взмолился обнадёженный Дмитрий. – Главное, чтобы доченька поправилась. Это самое главное, а остальное мелочи"

Врач подошёл к половине двенадцатого. Поздоровавшись с Астаховым, он пригласил его к себе в кабинет и там окончательно развеял все сомнения, заявив, что никакой лейкемии у девочки нет, анемия, вероятно, следствие неправильного питания. Посоветовал следить за тем, чтобы Аня регулярно ела фрукты и мясо, в особенности печень.

– Спасибо доктор, – дослушав его, Астахов подскочил с места и двумя руками сжал пухлую ладонь врача. – Большое вам спасибо. Мы в долгу не останемся.

– Ну что вы, что вы, – отмахнулся врач, – это моя работа.

Покинув кабинет, счастливый Астахов обнял Глеба.

– Какой же ты молодец, Глеб, какой молодец! Слышал, что он сказал – наша Анечка пойдет на поправку!

Глеб ответил на объятия, широко улыбался и бормотал совсем необязательные в такой момент слова.

– На выходные ты езжай домой, – сказал Астахов отстраняясь от Глеба. – Почти две недели торчишь в больнице, толком не поесть, не искупаться. Я тебя сменю.

– Да мне совсем несложно, Дмитрий Леонидович.

– Хватит, – отмахнулся Астахов. -Сам знаю, каково жить в больнице. Езжай-езжай, дай счастливому отцу с дочерью наговориться.

– Ну, хорошо, – согласился Глеб. – Пойду только с Аней попрощаюсь.

– Обязательно попрощайся и сам объясни, чем она болеет, а то, по правде говоря, после того, как он сказал, что у Ани нет рака, так и не понял, чем там она заразилась. А я пока за магарычом сбегаю.

...

Весницкий заблаговременно подготовился к возвращению Глеба. Его догадка, безумная и потому похожая на правду, нуждалась в подтверждении. Он всё разузнал, выяснил, что Глеб остается в больнице с Аней надолго, а потому домой к нему можно ходить беспрепятственно. Атмосфера ужаса растворилась, комнаты выглядели как всегда, ничего пугающего в них не было. Весницкий устроил внутри дома настоящий обыск и многое говорило в пользу его гипотезы – матрац испачкан, ножки кровати прибиты. Было ещё несколько альбомов с фотографиями. Казалось бы, ничего странного и подозрительного, но Весницкий заметил, что на карточках Глеба фотографий с выпускного не было. Лишь многочисленные снимки студенческой поры, да альбом, посвященный классу, который Глеб вел в городе. Разве не подозрительно?

Павел Андреевич счёл результаты обыска удовлетворительными, тем не менее, ему нужны были ещё доказательства. Поэтому он решил провести контрольный тест. Для этого нужно было знать, когда Глеб вернётся. Поэтому он устроил слежку за домом Свиридова – постоянно ошивался рядом, благо, свободного времени ему было не занимать. Во время этих прогулок Павлу Андреевичу казалось, что сама природа подаёт ему сигналы – в лужах, растекшихся по дороге, в полусгнившей мокрой листве, в затянутом весенней дымкой небе читались одному Весницкому понятные символы. В такие мгновения охваченный величием момента старый учитель замирал посреди дороги и вчитывался в знаки. Казалось, кто-то могущественный будто бы вкладывал в голову Весницкому знание неведомого языка. Поразительное, непередаваемое ощущение! Всё становилось просто и ясно. Весницкий единственный, кто раскусил Глеба, единственный, кто знает, как с ним бороться. Но в первую очередь нужно спасти девушку.

Спустя две недели Павел Андреевич дождался – бродя у автобусной остановки он заметил вернувшегося в деревню Глеба. Увидев его, голодный, сонный Весницкий взбодрился, позабыл о своей усталости и бегом бросился к улице Ульянова. Нужно было затаиться и ждать возвращения упыря. Не смотря на казавшуюся Весницкому невероятной скорость, которую он развил, обойти Глеба удалось на каких-то пару минут. Свиридов не заметил запыхавшегося старика, сразу же направился к себе во двор, поднялся на крыльцо и тут – с этого самого момента взгляд Весницкого был прикован к нему – затрясся, упал на колени и согнулся на кучкой зерна, которую Павел Андреевич рассыпал там заблаговременно.

"Как и все упыри, он не может пройти мимо зерна, не пересчитав его!" – удовлетворенно отметил Весницкий. Нужно было уходить. Глеб точно что-то заподозрит, но на кого падёт подозрение? Не имеет смысла гадать, да это и неважно. Нужно придумать, как спасти Аню, иначе старания Павла Андреевичу будут напрасны.

Весницкий выскользнул из своего укрытия и пошёл домой. Теперь усталость навалилась с удвоенной силой – ноги буквально подгибались, глаза закрывались сами собой, он качался из стороны в сторону, будто пьяный. С трудом добравшись домой, Весницкий заставил себя набрать ушат холодной воды, умылся, поел, отправился в спальню и, едва коснувшись головой подушки, провалился в глубокий и спокойный сон. Очень скоро всё разрешится.

...

Аня вернулась домой уже в понедельник. Когда во вторник вечером Глеб пришёл проведать девушку, на кухне он поделился с Астаховым своими подозрениями.

– Похоже, в деревне догадываются о нас с Аней, – сказал он Дмитрию. – У меня в доме кто-то был, перевернул всё вверх дном, но ничего не украл. В школе даже ученики беззастенчиво пялились и шушукались у меня за спиной.

Астахов слушал и кивал. В больнице ему казалось, что всё закончилось, ведь дочь пошла на поправку. На деле оказалось неприятности только начинались. Как бороться со сплетниками, которые бьют тебя чужими руками? Утешала одна-единственная мысль – после свадьбы этого закончится.

– Ты держись Глеб, – прямо сказал Астахов. – Они погуторят да уймутся.

– А я думаю, нечего нам скрывать, Дмитрий Леонидович. Ничего постыдного мы не делаем. Я пальцем к вашей дочери не притронулся, мы будем жить по-честному, так чего стесняться и от кого прятаться? А будут говорить гадости и позволять себе грязные намеки, так по голове получат.

Астахов поразмыслил над его словами и пришёл к выводу, что есть в них доля здравого смысла.

Аня между тем шла на поправку. Отец смотрел на неё и не мог нарадоваться: щеки снова порозовели, губы сделались красными, глаза стали необычайно живыми. Она уже через неделю поднялась на ноги и начала ходить, в конце апреля заявила, что собирается выйти на учебу.

– Врачи не велели, – возразил было отец.