Текст книги "Новый учитель (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

Умерший оказался жителем соседнего села. Зачем мужчина решил пройти в Новогоднюю ночь при шестнадцатиградусном морозе двадцать километров не знал никто. Одни считали, что мужик поспорил с приятелями, другие утверждали, будто он шёл в гости к близким, да по пьяни заблудился, циники беззастенчиво винили жену, которая хотела избавиться от алкоголика-мужа завела его подальше от деревни и оставила умирать. После вялой двухнедельной проверки в одном из моргов районного центра, патологоанатом пришёл к выводу, что мужчина умер от обморожения. Никаких следов насилия обнаружено не было.

По большему счёту смерть мужчины прошла практически незамеченной – на фоне отставки Ельцина и назначении нового президента, о котором почти никто ничего не знал, кроме того, что он бывший кэгэбэшник, смерть неместного забулдыги быстро забылась.

Когда каникулы закончились, и дети вышли в школу, оказалось, Глеб Максимович заболел и на работу не вйдет. Директор не стала просить Весницкого подменить его, поэтому уроки истории проводила учительница биологии. Она не отличалась ни старательность, ни ответственностью, поэтому чаще всего отпускала ребят домой. Это было кстати, поскольку близился Старый Новый год, который молодежь в деревне встречала весело – с обязательной колядой тринадцатого числа колядовали и посеванием утром четырнадцатого.

Аня не видела Глеба с конца второй четверти. Сама про себя она шутила заезженной до безобразия фразой: "Год его не видела". Девушка успела соскучиться по нему, но наведаться к учителю не решалась. Любовь сделала её мнительной. Аня была уверена, навести она Глеба и люди обо всём догадаются. Девушка рассчитывала встретиться с учителем на уроке, но и здесь её ждало разочарование. Терпеть больше она не могла и, отчаявшись дождаться его выздоровления, решилась сходить к нему в гости. Сделать вид, будто захотела проведать больного – чем не благовидный предлог? Но Ане этого было мало. Для пущей убедительности ей хотелось придать своему визиту ненамеренный характер, якобы она случайно проходила мимо, вспомнила об учителе и решила зайти. Поначалу она хотела прийти тринадцатого и поколядовать Глебу, но передумала. Неизвестно чем он болен, может ему вечером нужно отдыхать. Именно поэтому датой своего визита девушка выбрала утро четырнадцатого. Она зайдёт к Глебу посевать и поговорит с ним.

Заготовив жменьку ячменя, которую завернула в газету и спрятала у себя в кармане. Проснувшись в пятницу затемно, она тихонько накрасилась, надела свой самый красивый свитер, колготки и довольно короткую для зимы юбку, около семи выскользнула из дому вместе с портфелем, чтобы отец ничего не заподозрил.

На дворе стояла волшебная погода: тёмное звёздное небо затягивали пушистые мягкие тучки, неспешно падали кувыркавшиеся в воздухе серебристые крупинки снега, лёгкий ветерок раздувал не успевшую подтаять поверхность сугробов, образуя на них выемки, которые придавали сугробам схожесть с миниатюрными песчаными дюнами. Мороз не ощущался. Затянутый горизонт красиво переливался непривычными синим и фиолетовым цветами, предваряя восход солнца. Осмотревшись по сторонам и целомудренно расправив юбку, Аня неторопливо вышла на дорогу.

По дороге она столкнулась с Павлом Андреевичем, понуро тащившимся из магазина с полупустым пакетом. Он узнал её, слабо улыбнулся и поздоровался.

– С наступившим по старому стилю, – поздравил он её.

– Вас так же, – натянуто улыбнувшись, ответила Аня.

– А куда ты в такую рань? – поинтересовался Весницкий.

– Пойду подругам посевать, – решив сказать полуправду, ответила девушка.

– Да ты что, – всплеснул руками Весницкий. – Девочки же не посевают. В Новом году первым в дом должен прийти мальчик или мужчина, иначе хозяев ждут несчастья.

Слова Весницкого разозлили её, но она не подала виду.

– Это же суеверия, Павел Андреевич. Подруги на меня не обидятся.

– Конечно-конечно, – Весницкий, похоже, смутился. – Просто есть такая примета.

Девушка кивнула и пошла своей дорогой. Свернув на улицу Ульянова, Аня ускорилась и вскоре стояла у калитки Глеба. Дорожка и двор были занесены снегом, будто никто не выходил на улицу уже несколько дней. Аня заволновалась. Она с трудом приоткрыла дверь, протиснулась внутрь и, стараясь не загрести внутрь своих сапог много снега, пробралась к крыльцу и постучала. Донесся тихий протяжный звук, показавшийся ей странным, потом раздались шаги – грозные, громкие. Дверь приоткрылась, и в проёме появилось красное-красное лицо Глеба. Но даже на фоне необычайно румяных щёк губы, казалось, пылают алым пламенем. Похоже, у него был сильный жар.

– Анечка, а зачем ты пришла? – удивлённо спросил учитель.

– Поздравить с наступившим. Впустите?

– Ну, заходи, – вздохнув, открыл дверь Глеб.

В доме не горел свет, окна были занавешены. Аня немножко испугалась. Оказавшись на пороге, она запустила руку к себе в карман, развернула газетку и зачерпнула ладонью зерно.

– Разувайся, проходи, – пригласил Глеб.

Девушка достала ячмень и, поведя рукой, разбросала его на полу прихожей.

– Сею-вею... – начала она.

– Не надо! – громко выкрикнул Глеб. Но было поздно.

Аня вздрогнула и от испуга подалась назад. На её глазах черты лица молодого человека стремительно менялись. Скулы стали резко выступать, щеки прохудились, глаза провалились внутрь, а пальцы на руках скорчились. На лице Глеба застыла отвратительная гримаса, в которой смешалось всё – ненависть, ужас, отвращение, боль, ярость. Он затрясся всем телом, словно в эпилептическом припадке, попытался сделать шаг назад, но у него ничего не вышло. Он рухнул на колени, протянул правую руку к валявшемуся зёрнышку, выставил указательный палец и ногтем подгреб его к коленям. Затем повторил процедуру с другим зерном, третьим, четвертым. Палец его двигался все быстрее и быстрее, практически мелькал.

– Раз, два, три, четыре... – энергично нашептывал он себе под нос, перебирая рассыпанные зерна.

Напуганная Аня заголосила, распахнула дверь и выскочила во двор. Уже у калитки она позволила себе обернуться – учитель продолжал стоять на коленях и считать зёрна. На её исчезновение он не обратил внимания. Она хотела было скорее бежать домой, но застыла на месте, снова бросила короткий взгляд в сторону склонившегося над ячменем Глеба. Похоже, он мучился, ему было плохо. Отчего она испугалась? Он не пытался напасть на неё, просто попросил не бросать зерна, когда она начала произносить слова колядки. Ане стало жалко Глеба, ей было больно смотреть на него – согбённого, не чувствующего холода, которым веяло с улицы, занятого одним единственным делом – пересчётом зерна. Жалость переплеталась со страхом: она не решалась уйти, но и подходить ближе не собиралась.

– Сто тридцать девять! – не скрывая своего ликования, выкрикнул Глеб. Он сгрёб зерна с земли и высыпал их в нагрудный карман своей рубашки. Его лоб покрыла испарина, вены в глазах полопались, отчего белки окрасились в бледно-розовый цвет. Пальцы на руках немного подрагивали но, похоже, он приходил в себя. Несколько раз глубоко вдохнув и выдохнув, он поднялся с полу, отряхнул колени и посмотрел на Аню.

– Пожалуйста, не уходи, – попросил он. – Нам нужно поговорить.

– Что с вами произошло, Глеб Максимович? – испуганно спросила девочка, продолжая держаться за ручку калитки.

– Давай обсудим это в доме, – сказал Глеб.

Аня не двинулась с места. Учитель вздохнул, натянул галоши и пошёл к ней навстречу. Аня открыла калитку.

– Не подходите, Глеб Максимович, я вас боюсь! – предупредила она его.

– Стой! Прошу тебя, стой! – Глеб замер на месте и тянул к ней руки, словно пытался удержать девушку силой мысли.

– Что с вами случилось, Глеб Максимович? – повторила свой вопрос Аня.

– Пойми ты, мне сложно об этом говорить. Пожалуйста, не бойся меня. Я не причиню тебе никакого вреда! – с надрывом в голосе увещевал её Глеб. – Я плохо одет и замёрз, давай поговорим у меня дома.

Девушка продолжала колебаться.

– Прошу тебя, пожалуйста! – настаивал Глеб, оставаясь на месте.

– Вы правда ничего мне не сделаете?

– Клянусь, Анечка!

Набравшись храбрости, Аня медленно вошла во двор и, не прикрыв за собой калитку, пошла навстречу Глебу. Тот вздохнул с облегчением, быстро вбежал к себе домой. Когда Аня вошла в прихожую, она с опаской посмотрела на своего учителя, разулась и, стараясь держаться от него в стороне, проследовала в зал. Окна там были занавешены, вокруг почти ничего не было видно. Глеб закрыл дверь, съёжился, скрестил руки на груди, потирая плечи. Он отодвинул занавески, впуская в комнату лучи восходящего солнца, немного поморщился. Сев на диван, Глеб сосредоточено уставился в пол. Аня тихо стояла в углу и смотрела на него.

– Мне не хотелось, чтобы кто-то из моих учеников видел меня в таком состоянии. Особенно ты, – начал Глеб.

"Особенно я!" – ликующе отметила Аня. Страх отступал, сочувствие и сострадание занимали его место. Она видела сомнения и метания, отражавшиеся на лице Глеба, словно в отполированном зеркале.

– То, что ты наблюдала, был приступ болезни. Психиатры называют её обессивно-компульсивным расстройством, ОКР. Может быть, слышала? – вопросительно посмотрел он на Аню.

Она покачала головой в знак отрицания.

– Диагноз мне поставили в двадцать два года. На самом деле, я начал ей страдать раньше, ещё в школе. В голову лезли навязчивые мысли, которые тогда таковыми не казались, возникали причудливые страхи. Помню, как успокаивал себя, повторял, что это нормально. До поры до времени серьёзных проблем из-за этой напасти не было, поэтому к врачу и не обращался. Но на третьем-четвертом курсах они начались. Я был аккуратным человеком, даже чрезмерно аккуратным. Сосед по комнате в общаге из-за этого сильно меня недолюбливал. Каждое утро я убирался, проветривал помещение, намывал полы, складывал свои и, что самое интересное, его вещи, требовал абсолютного соблюдения порядка. Со временем я стал убираться дважды – утром и вечером. Мой сосед посоветовал обратиться к врачу, когда уборка стала повторяться четыре раза в день. Оказалось, дело худо, я сильно запустил болезнь. К моменту, когда я попал к доктору, я считал число шагов, которые делаю за день, складывал номера домов мимо которых прохожу, а если сбивался, испытывал невыносимые муки. Это казалось мне странным, но прекратить я не мог, успокаивался себя мыслью, что таким образом приучаю себя к дисциплине. Диагноз поставили быстро, выработали курс лечения, после которого стало существенно легче. Окончив университет, я благополучно устроился в школу. Болезнь не давала о себе знать, я регулярно наблюдался у врача, полюбил свою работу, пока не случилось несчастье. Пропал мальчишка из нашей школы, и началось расследование. Допрашивали учителей, в том числе и меня. Когда наводили справки, узнали о моём лечении в психиатрической больнице, повторно вызвали на допрос. Милиционеры обещали – никто ничего не узнает, тайна следствия и всё такое. Соврали.

Глеб нахмурился.

– Одна чрезмерно заботливая мамочка через своего брата из МВД раскопала мою тайну. Не долго думая, не задаваясь вопрос об этичности своего поступка, она обзвонила всех подруг и рассказала полнейшую нелепицу, – он оторвал глаза от пола, посмотрел на Аню. – Знаешь, каково это, когда за спиной шушукаются, думают, ты не слышишь, не догадываешься, крутят у виска, стоит немного повысить голос. Но хуже всего, когда заявляется какая-то... – он оборвал себя на полуслове. – Когда к директору школы приходит чья-нибудь родительница и начинает требовать уволить тебя. Ты, якобы, опасен для детей, неуравновешен, псих. За тот год, что я проработал в школе, никто ничего не заметил. Но когда поползли слухи, странности стали находиться сами собой. И что самое удивительно, болезнь снова начала прогрессировать. Я не сразу это заметил, лишь однажды поймал себя на мысли, что во время поездки на автобусе суммирую цифры номеров автомобилей и запрещаю себе забывать их, а в конце поездки обязан назвать сумму всех чисел, иначе, – Глеб замялся. – Не смейся, пожалуйста. Мне казалось, что если я этого не сделаю, кто-нибудь умрёт. Обращаться к доктору я не стал, пока не уволился из лицея. Прогонять меня оттуда никто не собирался, не смотря на давление со стороны родителей, но работать там дальше я просто не мог. Пролечившись, я принялся за поиски новой работы. Тот год послужил для меня хорошим уроком. Не хотелось повторения случившегося. Поэтому когда я приехал сюда, сразу рассказал о моей болезни директору. Как я понял, она очень хотела поменять Весницкого, поэтому взяла меня. Так я устроился у вас в школе. Болезнь не давала о себе знать, пока Весницкий не начал лезть в мою жизнь. Уж не знаю, как он раскопал информацию про это, но явился ко мне и стал шантажировать – уезжай, или всем расскажу о твоем недуге. Что мне оставалось делать? – всплеснул руками Глеб. – Попытался убедить его так не поступать. Удивительно дело – он ко мне прислушался и ушёл сам. Ты обозлилась на меня из-за этого, но клянусь, я его не подталкивал, наоборот, убеждал остаться. Но как разогнавшийся грузовик, болезнь оказалось не так просто остановить. На каникулах я съездил в город, посетил клинику. Мне прописали таблетки. Средства действенные – я уже почти отошёл, но пока далеко не всё наладилось. Сегодня сорвался, когда ты рассыпала ячмень. Теперь не знаю, когда в себя приду, – Глеб замолчал.

За время рассказа Аня не издала ни звука. Поражённая историей Глеба, она чувствовал себя глубоко виноватой перед ним. Невольно вспомнилась встреча с Павлом Андреевичем, его слова о том, что посевать должны мальчики.

"Дура, какая же ты дура, – думала Аня. – Измалевала себя помадой и карандашом, хотела понравиться ему, а в итоге довела до приступа".

– Надеюсь, ты понимаешь, почему я не хотел, чтобы ты уходила, – собравшись с мыслями, заговорил Глеб. – То, что я пережил на прошлом месте, было ужасно. Я не пожелаю этого и врагу. Мне не хотелось бы повторения той истории. Если ты расскажешь о сегодняшнем хоть кому-нибудь – подругам, даже отцу – боюсь, через несколько дней об этом будет говорить вся деревня. Мне снова придётся уезжать. Деньги на исходе, если сорвусь с места сейчас, не знаю, где кончу. Поэтому я вынужден тебя просить сохранить инцидент в тайне. Ты можешь выполнить эту просьбу? – Глеб посмотрел ей в глаза.

Аня слабо кивнула. Голова трещало, ей было стыдно из-за того, что она пыталась убежать от Глеба, стыдно, что причинила страдания любимому человеку, эмоции перехлестывали через край.

– Я никогда ничего и никому не расскажу, Глеб Максимович, – по её щекам потекли слезы.– Простите, пожалуйста, что я вообще пришла, – она не могла больше сдерживать эмоции, зарыдала. – Я ... пойду.

Аня бросилась к двери, но Глеб вскочил с дивана и обнял её.

– Ну-ну, успокойся, – шептал он ей на ухо. – Ты ни в чем не виновата. Ты не могла знать, а знала бы, никогда так не поступила.

Он говорил и говорил, его тихий нежный голос успокаивал. Сердце Ани бешено колотилось, она больше не могла скрывать свои чувства.

– Я люблю вас, Глеб Максимович! – произнесла она. – Люблю вас! – повторила громче.

Глеб немного отодвинулся, сглотнул слюну. Они смотрели друг другу в глаза. Это длилось несколько мгновений, а потом Глеб поцеловал её, и от этого у девушки закружилась голова, перехватило дыхание, а колени задрожали. Он прижался к ней всем телом, положил руки на талию, опустил ладонь на ягодицу, крепко сжал её и тут же резко отпрянул назад, отстраняя девушку.

– Нет, так нельзя, – произнёс он, опуская глаза. Они словно бы поменялись местами – раньше Аня не могла выносить его взгляда, теперь он не переносил прикосновения её очей.

Она ничего не ответила, прильнула к нему, прикоснулась своими губами к его щеке, уголку его губ. Глеб снова отстранился.

– Не нужно, Аня, прекрати. Нам не стоит этого делать, – настоял он.

Девушка снова попыталась к нему прильнуть, но на этот раз он довольно грубо оттолкнул её.

– Я сказал, хватит! – крикнул он.

Аня пришла в себя, быстро развернулась, бросилась к выходу, стала обуваться.

– Постой, – попросил Глеб. – Пойми меня правильно, я твой учитель, я не могу так поступить. Это неправильно.

– Я сказала, что хотела. Как быть дальше, решайте сами, Глеб Максимович, – заявила Аня. Быстро собравшись, она вышла наружу. Глеб застыл в дверном проёме и смотрел ей вслед, не зная, как себя повести.

Аня уходила счастливой. Теперь она не сомневалась во взаимности Глеба. Её щеки и уши пылали. Она больше не чувствовала себя невинной девушкой и радовалась этому. Ей хотелось остаться с Глебом, отдаться ему. Она знала, он желал того же, но не мог себе этого позволить. Какая глупость – ей осталось учиться всего полгода! Она выпускница, взрослая, предоставленная себе женщина. И если Глеб не может позволить себе прикоснуться к ней сейчас, то ничего не помешает ему сделать это, когда Аня закончит школу!

"Ну, неужели, неужели бывает так хорошо, так тепло на душе. Ах, неужели!" – думала девушка по дороге домой.

Она совсем не смотрела по сторонам и вприпрыжку неслась вперёд, в школу, поэтому не заметила Весницкого, притаившегося за присыпанными снегом ветвями плакучей ивы.

Он проследил за ней до дома Свиридова, затаился, видел, как Глеб считал ячмень, как он звал её к себе в дом, как они расстались, как осчастливленная Аня вышла оттуда. И от увиденного учитель негодовал.

Предложение.

В следующий раз Аня увиделась с Глебом спустя две недели после старого Нового года на уроке истории. Она зашла в класс и по привычке громко с ним поздоровалась. Заметив её, Глеб отвёл взгляд и пробормотал себе под нос слова приветствия. Не отрывая от него глаз, Аня неторопливо подошла к своей парте. Удивительное дело, как легко женщина может смутить мужчину, если он в неё влюблён. Глеб открыто сторонился Ани, во время урока, проходя между парт, держался в стороне от её ряда.

– Как-то странно он ходит, – ещё в середине урока заметила девочка, сидевшая рядом с Аней. – От нашей парты шарахается.

Аня пожала плечами, а её уши покраснели. Ей нравилось происходящее, она стала намерено подразнивать Глеба. Например, дожидалась, когда он спуститься в столовую и, становясь в очередь за ним, прижималась слишком плотно к его спине. Глеб пару раз пытался намекнуть, что не стоит этого делать, места и так хватает, но Аня всегда разводила руками и отвечала:

– А я что, меня сзади подталкивают.

Она продолжала ходить к нему в подсобку на переменах и постоянно прикасалась к нему. Ничего выходящего за рамки: со стороны безобидное отношение девушки к учителю, который ей нравится, но Глебу был ясен истинный посыл её действий, поэтому он стал закрывать подсобку на переменах. Когда она постучала туда, он крикнул, что готовится к уроку и посоветовал ей больше не приходить к нему.

Аню это только раззадорило. Она не отставала от Глеба, и в какой-то момент он перестал противиться. К середине февраля флирт Ани перешёл все границы: оставаясь с ним наедине, она без стеснения лезла целоваться, а когда он отстранялся, заливалась хохотом:

– Но нельзя же быть таким робким, Глеб,– говорила она тогда.

Аня не знала, почему перестала стыдиться своих чувств, бояться быть пойманной кем-нибудь из одноклассников. На неё прежнюю это не похоже. Но Ане нравилось новое для неё ощущение раскованности. Однажды, когда она снова попыталась прильнуть к учителю в подсобке, Глеб вскочил с места, схватил её за плечи, резко дернул в сторону и прижал к стене, чем сильно напугал девушку.

– Если это не прекратиться, мне придётся поговорить с твоим отцом! – твёрдо заявил он.

– Глеб, в конце мая мне восемнадцать и я перестану быть твоей ученицей. Нам нечего стыдиться, – ответила она.

– Ты понимаешь, какие слухи поползут по деревне?

– Какая разница?

– Аня, мне здесь работать. Что обо мне подумают родители, если всплывёт моя связь с одной из учениц?

– Женись на мне и тебя никто не осудит, всё поймут. Здесь нет ничего стыдного, Глеб.

Свиридов застыл на месте, не отрывал взгляд от её лица, но смотрел сквозь неё. Наконец, приняв какое-то решение, он спросил:

– Так ты готова пойти за меня замуж?

– Я на всё готова для тебя, – искренне ответила Аня.

– Тогда мне обязательно нужно поговорить с твоим отцом. Когда можно будет устроить нашу встречу?

– Зачем тебе с ним разговаривать?– перспектива этой беседы напугала Аню. До этого момента она не задумывалась о том, что отец может узнать о её романе. Впервые осознав это, девушка отошла на шаг от Глеба, ей стало страшно. – Это ни к чему.

– Нет, прежде, чем принять какое-то решение я должен с ним поговорить. Так когда можно будет устроить нашу встречу? – повторил он свой вопрос.

– Вечером папа всегда дома, – нехотя ответила Аня.

– Хорошо, сегодня я приду к вам, и мы всё выясним. А сейчас вернись в класс и оставь меня в покое хотя бы на день.

...

В последние пару месяцев дочь беспокоила Павла Астахова. Она совсем забросила готовить и убираться, либо гуляла на улице с подругами, либо проводила время в комнате со своим дневником и что-то в него писала. Астахов пару раз пытался делать ей замечания, но она отговаривалась стандартными формулами: сделаю попозже, пока не успела, сегодня задано много уроков. Он бы и рад был ей поверить, да только Кулакова уже звонила из школы, жаловалась на Анины прогулы.

– Учителя недовольны, они и так закрывают глаза на многие недочеты в её работах, – говорила Лида. – Терпеть прогулы они не станут, Дима. Поэтому прими меры.

– Обязательно, – пообещал Астахов.

Когда стал расспрашивать дочь по этому поводу, она выглядела виноватой, пообещала больше так не делать. Отец ей поверил. А что ему ещё оставалось? Он стал гадать о том, что происходит с дочерью? Может быть у неё проблемы, о которых она не рассказывает? Маловероятно – Аня выглядела счастливой и довольной жизнью. В конце концов, он не выдержал и прямо спросил у неё, в чем дело.

– Папочка, ты такой выдумщик, – захохотала в ответ Аня, ничего толком так и не ответив.

Но самым тревожным звоночком для Астахова стало безразличие Ани к высшему образованию. Он несколько раз поднимал тему дальнейшего обучения, спрашивал, кем она собирается стать. Если в начале года она говорила, что ей нужно немножко подумать, теперь уклончиво намекала на то, что возможно никуда поступать не собирается.

– Мне начинает казаться, это не моё, папа, – сказала однажды Аня.

Совершенно сбитый с толку Астахов перестал надеяться понять собственную дочь.

"По крайней мере, у неё всё хорошо, – заключил Дмитрий, – значит, я пока не нужен".

Ситуация разрешилась в феврале. В середине месяца дочь вернулась из школы возбуждённой.

– Папа, к нам сегодня придёт Глеб Максимович. Он хотел бы поговорить с тобой. Будешь дома сегодня вечером? – спросила Аня.

– Да. А что ему нужно? – поинтересовался Астахов.

– Ну, – протянула Аня, опустив глаза, – он толком ничего не сказал. Но на беседе с тобой настаивал.

– Пускай приходит, поговорим. Надеюсь, ты ничего не натворила?

– Насколько знаю, нет, – улыбнулась в ответ Аня. – Тогда я приготовлю вам что-нибудь вкусненькое.

И, о чудо, переодевшись, Аня отправилась к плите. Поставив вариться борщ, она принялась за второе, заготовила тесто для печенья, сама слазила в погреб и достала оттуда компот. Пока еда подходила, Аня стала прибираться – вытирала пыль, подметала и мыла полы.

– Да что ж ты делаешь – вода ледяная! – не выдержал Астахов.

– Мне не привыкать, – с девичьим задором ответила Аня.

По всему было видно, что она рада приходу Глеба. Астахов начал догадываться о причине её необычного поведения в последние месяцы. Аня влюбилась в молодого учителя, вероятно, он это понял и теперь хотел обсудить проблему с Астаховым. Что навоображала девочка? Наверно, думает, явится Глеб с обручальным кольцом и предложит ей жениться. Реальность может сильно разочаровать её.

"Интересно, – задумался Астахов, – этот молодчик давал ей повод надеяться на взаимность? Если да, надо будет устроить ему взбучку. Вскружил девочке голову, она на всё забила и теперь чёрт не разберёт, что у неё в голове творится".

Решив говорить с Глебом строго и по возможности проучить наглеца, если тот заслужил, Астахов несколько успокоился. Неопределенность пугает, а когда ситуация проясняется, остаётся действовать, а не робеть. Глеб пришел рано вечером, сразу после того, как закончились занятия в школе. Астахов впустил его в дом и смерил недружелюбным взглядом.

– Аня сказала, по какому именно делу я к вам пришёл? – спросил Глеб ещё в прихожей.

– Нет, но я догадываюсь, – ответил Астахов.

– Это хорошо.

– Пойдём на кухню, Глеб. Аня спекла печенье, борща наварила, будто к приходу дорогого гостя готовилась. Ну а друг моей дочери друг и мне.

– Давайте мы поговорим, а потом будем трапезничать. Не уверен, что вы захотите есть со мной за одним столом, после того, как выслушаете до конца, – выдавил из себя Глеб, делая большие паузы между словами.

Астахов ничего не сказал, но насторожился. Очень нехорошее предчувствие закралось ему в душу.

"Если он с ней переспал, и она беременна, удавлю гадёныша!" – подумал Астахов, непроизвольно сжимая и разжимая кулаки.

Глеб сел за стол, склонил голову вниз и разглядывал свои руки. Астахов устроился напротив, пристально наблюдая за гостем. Молчание становилось гнетущим, а уверенность Астахова относительно беременности дочери росла.

– Ну, говори, раз уж пришёл, – подтолкнул он Глеба.

– Это сложно объяснить, – неуверенно начал Свиридов. – Ваша дочь,– он прервался, вздохнул. Астахов подался вперёд, привстал с места. Кровь прилила к лицу.

– Говори-говори! – со злостью в голосе потребовал Астахов.

Аня, которая прибежала в кухню, услышав голос Глеба, застыла в дверях.

– Папа, почему ты... – начала было девочка.

– Молчи! – рявкнул на неё отец. – А ты, – кивнул он Глебу, – говори!

То ли ярость Астахова, то ли растерянность Ани придали учителю сил.

– Я люблю вашу дочь, хоть понимаю, что это неправильно. Я пришёл просить вашего позволения взять её в жёны по окончанию школы.

Осчастливленная Аня заулыбалась, но Астахов не изменился в лице. Он уже всё для себя решил.

– Обрюхатил, а теперь жениться надумал?! – выкрикнул он, вскакивая с места. Табуретка с треском вылетела из-под него. Было очевидно – ещё секунда, и он бросится на Глеба.

– Папа, всё не так! – попыталась заступиться за Глеба Аня. Но Астахов не предоставил ей такой возможности. Он рванул с места, успев выкрикнуть:

– А ответить придётся, щенок! – и собирался ударить Глеба наотмашь.

В следующую секунду произошло то, чего никогда не происходило с Дмитрием Астаховым. Словно лавина придавила его всем своим весом: в глазах потемнело, дыхание перехватило, разобраться, где ноги, где руки, а где голова ему не удалось. В себя он пришёл на полу, чувствуя, как по щеке струится кровь. Стены и потолок вокруг дрожали, будто во время землетрясения, Аня склонилась над ним, а сжимавший кулаки Глеб отошёл к стене. Постепенно ориентация в пространстве возвращалась, Астахов поднёс руку к лицу и нащупал источник кровотечения – бровь над правым глазом была рассечена. Похоже, Глеб сумел вырубить его одним ударом.

– Папочка, папочка! – причитала Аня, заливаясь слезами. Учитель оставался спокоен. Когда Астахов сумел усесться на полу, Глеб снова заговорил.

– В своё время я занимался боксом, удар у меня поставлен. Вас я не боюсь и если бы дело обстояло так, как вы решили, прямо бы об этом сказал. Если не верите мне, спросите свою дочь. За время нашего с ней знакомства я позволил себе лишь один поцелуй.

Астахов кое-как встал – голова кружилась – опёрся рукой о стену и ненавистно глядел на Глеба.

– Так зачем припёрся?

– Я уже сказал зачем. Прошу руки вашей дочери. Я не собираюсь ухаживать за ней у вас за спиной, не увезу её отсюда против вашей воли, даже если она сама об этом попросит. Если вы мне откажете, я соберу свои вещи и просто уеду из деревни.

– Развратник! Да она же ребёнок!

– Можете спросить её – не я сделал первый шаг, но приняв решение, отступаться от него не собираюсь. Она тоже любит меня.

– Да как ты не понимаешь, дурья твоя башка, – бушевал Астахов. – Она ничего не понимает, совсем ещё девочка.

Аня, убегавшая куда-то в комнату, вернулась с ваткой и зелёнкой, принялась ухаживать за отцом, при этом не стесняясь периодически бросать полный восхищения взгляд в сторону Глеба. Астахова это задело – раньше она так смотрела только на него.

– Я не тороплю вас, ответите, когда сочтёте нужным. И простите за удар, но вы не оставили мне выбора, – сказал Глеб.– До свидания.

Он коротко посмотрел на Аню, кивнул и ей, быстро натянув свою куртку, ушёл. Как только за незваным гостем закрылась дверь, Дмитрий сердито буркнул дочери:

– Это правда?

– Конечно правда, я не беременна, – не так поняла его Аня.

– Да это я и сам уже понял. Всё, что он говорил про любовь, про первый шаг – это правда? Ты бегала за своим учителем?

Аня покраснела, и Дмитрий понял.

– Значит, хочешь выйти за него? – спросил Астахов.

Аня кивнула, прижимая намазанную зелёнкой ватку к месту рассечения. Астахов сморщился. Дочь стянула кожу и наклеила поверх раны два пластыря параллельно друг другу.

– Ты хоть знаешь, что он за человек, уживёшься с ним? – спросил Дмитрий.

Аня промолчала.

Астахов с сомнением покачал головой.

"А ведь она подросла. Когда? Я и не заметил".

Было грустно по целому ряду причин: его побил какой-то пацан, дочь желала упорхнуть от него, а он ничего не мог с этим поделать. По крайней мере, она никуда не уедет, останется здесь – разве не этого всем сердцем желал Астахов? Надо было присмотреться к этому Глебу повнимательнее, хотя уже теперь, стоя у стены с рассеченной бровью, Дмитрий знал, что даст согласие на свадьбу.

На следующий день Астахов направился к Глебу домой и ждал его у калитки. Возвращавшийся учитель о чём-то усиленно размышлял на ходу, не сразу заметил Астахова.

– Здравствуй, – первым поздоровался Дмитрий.

Глеб вздрогнул, с опаской посмотрел на него.

– Бросаться на меня не станете?

Астахов улыбнулся.

– Не стану.

– Тогда пойдёмте, – Глеб открыл калитку, пропустил Астахова вперёд себя. Они зашли внутрь дома, разделись и устроились на диване в зале.

– Уютно ты здесь обустроился, – заметил Астахов из вежливости. – Помню, домик этот совсем валился. Теперь хоть божеский вид имеет.

– Да, пришлось потрудиться, но справился, – стараясь казаться непринужденным, ответил Глеб. – С бровью у вас ничего серьезного?

– Ерунда. Бьешь ты, конечно, здорово.

Повисло неловкое молчание. У Астахова возникло дежа вю, словно бы он снова переживал вчерашний вечер. Правда теперь его не распекала ненависть к парню.