Текст книги "Новый учитель (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

– Папочка, я себя правда прекрасно чувствую, – сказала Аня. – И так выбилась и отстала от класса, а экзамены на носу. Нужно начинать готовиться.

Отец спорить не стал, хотя и задавался вопросом, к чему Ане теперь эти экзамены, если она выходит замуж. Однако когда об её планах узнал Глеб, он стал энергично возражать.

– Ваше дело, отпускать её в школу или нет, Дмитрий Леонидович, но лично я считаю, этого делать не стоит, – заявил Свиридов. – Врач ясно дал нам понять – мы должны присматривать за ней и удостовериться, что она полностью пройдёт курс лечения. Он подчеркну необходимость соблюдения постельного режима. Так стоит ли рисковать из-за такой мелочи, как образование? Здоровье ни на какие знания не променяешь. Если вы не возражаете, я поговорю с ней и попытаюсь убедить отказаться от этой затеи. Лично буду узнавать программу курса и после работы заниматься с ней.

Астахова понял: парень и правда любил его дочь – в этом не могло быть сомнений.

– Ну если ты сможешь её убедить... – ответил Дмитрий.

Глеб смог. Аня с радостью согласилась проводить с ним больше времени. Вероятно, на одном из таких занятий Глеб с Аней и приняли решение прекратить прятаться. Свиридов предложил начать приглашать гостей на свадьбу. Астахов поначалу противился, но все-таки дал согласие.

Этот шаг действительно помог положить конец сплетням. К узакониванию отношений в деревне отнеслись благосклонно и были готовы забыть о том, что учитель будет брать в жены свою ученицу. На свадьбу пригласили и Весницкого. Сделал это лично Глеб.

"Улыбаешься, думаешь, всех обвел вокруг пальца, – думал Весницкий, читая красивую розовую открытку, которую передал ему жених. – Они все купились, да не я".

Он твёрдо решил положить конец бесчинству упыря до свадьбы.

В один из погожих дней, когда майское солнышко уже припекало, воздух полнился ароматами цветущей травы, а в безбрежном небесном пространстве кружились божьи коровки, Павел Андреевич затаился у дома Астаховых. Дождавшись, когда уйдет Дмитрий, он ворвался внутрь, миновал кухню, вошёл в одну из комнат, где и обнаружил дремавшую на постели Аню. Весницкий приблизился к девушке и аккуратно прикоснулся к её плечу. Она пошевелилась, сонно хлопая ресницами, открыла глаза. Увидев Весницкого, она перепугалась.

– Павел Андреевич!? – отпрянула Аня.– Что вам надо?

Весницкий растерялся, он не ожидал, что девочка испугается его так сильно.

– Павел Андреевич, мне страшно, уйдите, пожалуйста, – попросила Аня, вжавшись в спинку кровати.

Весницкий отступил на шаг, мысли путались, не получалось сформулировать законченное предложение, тем не менее, он заставил себяз аговорить

– Хотел тебя проведать, Анечка. Узнать, как ты после больницы.

– Вас папа пустил?

– Да, папа, – соврал Весницкий.

Услышав это она немного успокоилась.

– Да у меня всё хорошо, иду на поправку.

– А болела ты чем?

– Мне Глеб об, – она запнулась. – Глеб Максимович объяснял, да я не... – она снова запнулась. – А вы знаете, что мы с Глебом женимся?

– Знаю, он пригласил меня на свадьбу. Я как раз за этим и пришёл.

Аня посмотрела на него с какой-то смутной надеждой. Если бы Весницкий мог прочитать её мысли, он бы узнал – девушка желала, чтобы Павел Андреевич вернул приглашение и сказал, что не сможет прийти.

– Мне нужно поговорить с тобой о Глебе, рассказать кое-что такое, чего ты о нём не знаешь. Но сперва ответь, чем ты болела, как чувствуешь себя сейчас?

– Я же сказала, все хорошо. Вас точно папа пустил?

– Ну а болезнь какая, что за диагноз тебе врачи поставили?

– Пап!– крикнула Аня, не обращая внимания на слова Весницкого. – Папа!

Никто не отозвался. Аня с тревогой посмотрела на Весницого.

– Вы соврали, его нет дома. Он говорил, что никогда больше вас не пустит.

Она побледнела, снова отпрянула назад.

– Аня, послушай меня! – Весницкий, до того державшийся у проёма, пересёк комнату и оказался у кровати. Аня завизжала.

– Уходите! Папа! Помоги!

– Аня, прошу тебя, успокойся, выслушай меня! – взмолился Весницкий. – Речь о Глебе, о твоём будущем муже, ты должна понять, он не человек. Он хочет тебя убить!

– Вы настраиваете меня против него! Ничего у вас не получится! – мстительно бросила девушка. – Немедленно уходите отсюда, или я даю слова, обо всём расскажу отцу, и он на вас живого места не оставит.

– Глеб тебе смерти желает, пойми ты! Это из-за него ты заболела! Он уже избавился от двух человек – старика и пьяницы. Ты следующая!

– Вы сошли с ума, уходите! – Аня запаниковала, согнула ноги в коленях, а затем резко распрямила, со всей силы ударив пятками подошедшего слишком близко учителя по лицу. Не сумев удержать равновесия, Весницкий рухнул на спину. Аня вскочила с постели, бросилась бежать, выскочила на улицу, стала звать отца. Астахов появился неизвестно откуда, подобно ветру ворвался на двор, увидел перепуганную заплаканную дочь.

– Что случилось? – спросил он.

– Там... в доме...– пыталась говорить сквозь слёзы Аня.

Убедившись, что с дочерью всё в порядке, Астахов неторопливо направился в Анину спальню и в коридоре столкнулся с Весницким. Нос учителя съехал на бок, из него хлестала кровь. Сам Весницкий выглядел сбитым с толку, не сразу понял, кто перед ним стоит.

– Залез ко мне... опять про Глеба... – заикаясь, говорила Аня.

Услышанного хватило. Астахов с размаха ударил Весницкого головой, тот мешком грохнулся на пол.

– Ты с прошлого раза не понял? Тебе голову пробить надо?! – вспыхнул Астахов. – Чего ты от моей дочери добиваешься, старый козёл?!

Он наклонился, схватил Весницокго за шиворот, небрежно поволок его к выходу и выбросил с крыльца.

– Проваливай с моего двора, чтобы я тебя здесь больше не видел!

Вытирая струящуюся кровь, Весницкий кое-как поднялся, уселся на земле.

– Выслушай меня, – задыхаясь, произнёс Павел Андреевич. – Твоей дочери грозит опасность. Этот Глеб, он не тот, за кого себя выдает. Он упырь!

Астахов застыл, не до конца понимая Весницкого.

– Он всё продумал. Сам посуди – сначала Игнатий помирает, сразу после того, как рассказал мне, что видел, как Глеба убили в начале века. А перед самой смертью-то? Что было? Тоже поговорить со мной хотел, да я не стал, спешил. А он точно подозревал, может быть, даже догадался. Вот Глебушка его и убрал. Потом в лесополосе находят замерзшего, никто сказать не может, от чего он умер. Ножки кровати прибиты, боится, что кто-то повернёт её, тогда упырь встать не сможет, прикован к своему ложу окажется. Книжки старинные, да таких нигде не найдёшь. А зерно, зерно-то! Рассыпаешь на земле, а он давай его пересчитывать. У дочери спроси, она точно знает. Ты хотя бы понимаешь, что это означает? Он всё продумал, до мельчайших деталей. Знаешь, почему вылетел из той школы? Там мальчишка пропал, такой же молодой, как твоя Аня. Он разобрался с ним, а потом нужно было езжать, боялся, наверное, попасться с поличным. Милиция уже начала докапываться до истины. По детдому ничего толком не нашёл, кто такой выяснить не удалось. Подумай, как красиво придумано. Сколько лет он дурачит людей, сколько невинных душ он загубил! Теперь положил глаз на твою Аню. Уже началось, подбирается. Не знаю, почему он не избавился от неё сразу, подозреваю, хочет сделать подобной себе, упырицей. Если ты сейчас меня не послушаешь, беды не миновать. Нужно что-то делать с ним, как-то бороться. Я пока не знаю как, но вместе мы точно придумаем.

Закончив тираду, Весницкий неожиданно понял, что его сочтут безумцем. Астахов не отводил от него глаз, до Дмитрия так и не дошёл смысл сказанного. Павел Андреевич встал на ноги, провёл пальцами под носом – кровь остановилась, засохла и покрыла корочкой усы и верхнюю губу.

– Ты слышал меня? Понял меня? Глеб – упырь, если мы его не остановим, твоя дочь умрет, – настойчиво повторил Весницкий.

Астахов стоял на крыльце в нерешительности, неожиданно его лицо перекосилось от гнева, он перепрыгнул через ступени, подскочил к учителю, и вытолкал его со двора.

– Увижу рядом с моей дочерью – убью, – проревел Астахов. – Обратись к врачу, дебил, у тебя крыша совсем того!

Он плотно закрыл калитку. Попытка Весницкого спасти Аню потерпела полный крах.

...

Вечером к Павлу Андреевичу пожаловал нежданный гость – Глеб.

"Он всё знает, я пропал", – заключил Весницкий, тем не менее, впустил Свиридова.

– Добрый вечер, – поприветствовал его Глеб. – Мне нужно с вами серьёзно поговорить, Павел Андреевич.

– Ну, – недоброжелательно отозвался Весницкий.

– Может быть, пойдём в дом?

– Нет.

– Понятно, – Глеб вздохнул. – Я по поводу сегодняшнего инцидента. Мне обо всём рассказали. Скажите, вы на полном серьезе считаете меня, – Глеб запнулся, – упырем или говорили в переносном смысле?

"Вот оно! Что отвечать?" – задался вопросом Весницкий. Не найдя на него ответ, он молчал.

– Ясно, – заключил Глеб. – Мне нужно с вами поговорить. Очень прошу вас, давайте зайдём в дом. Даю слово не пить вашу кровь, – Глеб слабо улыбнулся.

Весницкий смотрел на него и думал. А что, если ошибка? Не может быть, Весницкий сам видел, как этот упырь собирал зерно. Но ведь Глеб болеет. Хорошее оправдание для того, чтобы скрыть свою тайну.

– Хотите, я угадаю, что происходит, – оборвал внутренний диалог Весницкого Глеб. – Вы общаетесь с голосами, они дают вам советы, и вы к ним прислушиваетесь. Так? Неужели не понимаете, что с вами не всё в порядке?

"Что, если Глеб прав? Господи, неужели я и правда сошёл с ума?" – с ужасом подумал Весницкий.

– Пожалуйста, Павел Андреевич, давайте поговорим у вас дома, – Глеб подошёл к нему ближе. – Я знаю, каково вам сейчас, сам когда-то был в таком же положении. Вы можете мне обо всём рассказать, клянусь, от меня никто ничего не узнает.

Весницкий кивнул, проводил Глеба к себе в дом, усадил его в кресло, сам устроился на табуретке, поближе к выходу. Свиридов сомкнул руки, скрестил пальцы, стараясь не смотреть Весницкому в глаза, начал говорить, глухо и отстранённо:

– Я не специалист, но кое-что смыслю в психиатрии, сам ведь с этим столкнулся. Шизофрения вопреки распространённому заблуждению не является тем заболеванием, с которым человека на всю жизнь закрывают в больнице. Напротив, правильное лечение быстро позволит успешно влиться обратно в общество. Пациентам гарантирована абсолютная анонимность.

Произнеся это, Глеб посмотрел, наконец, на Весницкого.

– Навязчивые мысли, сверхценные идеи, внутренние голоса, ощущение того, будто бы мысли кто-то читает или вкладывает в голову – всё это симптомы шизофрении, Павел Андреевич. Вот здесь, – Глеб достал из кармана свернутый листок, положил его на подоконник, я записал телефон одной клиники, позвоните, проконсультируйтесь. Я прошу вас об этом ни как коллега или случайный знакомый, а как человек, которому вы не безразличны. Может быть, я ошибаюсь, может быть, ваше поведение имеет под собой рациональную основу, тогда врачи помогут разобраться вам в этом. Главное, никакого вреда они не причинят. Просто поймите, ваши сегодняшние слова, они абсолютно бессмысленны. Простите, если сказал что-то обидное. До свидания.

Глеб молча встал и торопливо ушёл, оставив Весницкого наедине с собой. Павел Андреевич подкрался к окну, убедился, что Свиридов покинул двор, взял с подоконника листок, развернул. Обессиленный, Весницкий рухнул на то самое место, где сидел Глеб.

Безумен ли он? Вероятно. Как с этим быть? Весницкий не знал.

Вспомнилась поездка с женой в Таллин. Они только отыграли свадьбу, у обоих отпуск, Весницкий и предложил махнуть куда-нибудь на подаренные деньги, устроить своего рода медовый месяц. Жена поддержала. Тогда границы не было, в Эстонскую ССР было легко попасть, а выглядел Таллин непривычно для русского глаза. Создавалась своего рода иллюзия пребывания за границей.

Само собой, они бродили не только по старым улицам, кафе и кинотеатрам, но посещали и музеи, один из которых запомнился Весницкому особенно. То была церковь святого Николая, где сохранился фрагмент известной картины средневекового художника Берндта Нотке "Пляска смерти".

Даже сейчас, за тысячи километром и десятки лет от Таллина, Павел Андреевич содрогнулся, вспомнив сюжет картины, такое невообразимо глубокое впечатление она произвела на него. Люди стоят в ряд промеж ужасных, отвратительных скелетов с отсутствующим выражением лиц. Мертвецы фамильярничают, беззастенчиво хватают несчастных за руки, выплясывают под волынку, на которой играет ещё один кадавр, стыдливо прикрывающийся саваном. Покойники словно бы пытаются втянуть живых в их жуткий танец под какафонию звуков, стонов и рыданий. Бесполые, мертвецы, тем не менее, подражают живым, пытаясь изобразить женщин и мужчин, кутаясь в саван то наподобие косынки, то словно бы в пышные облачения лиц высших сословий. Зазывая живых вслед за собой, мертвецы кривляются, всячески выгибаются, разбрасывая свои уродливые черные конечности во все стороны.

Но страшнее всего в этой картине не мертвые, а реакция живых. Они словно бы не замечают покойников, ведут себя так, будто бы их не хватают жуткие кадавры и не втягивают в пляску, за которой последует неминуемое превращение в точно такое же чудовище.

Это воспоминание показалось Весницкому важным.

– Репродукция! – загорелся он. – У меня были репродукции!

В одном из книжных магазинов Таллина они купили тогда и альбом, посвященный пляске смерти и художникам, изображавшим её. Павлу Андреевичу казалось, что если он увидит картину теперь, то ему откроется какая-то важная тайна, до того сокрытый ото всех, может быть даже от самого художника.

Он бросился к книжному шкафу, сначала старался откладывать книги в стороны, но вскоре, под влиянием жгучего нетерпения, стал просто выбрасывать их, не заботясь о сохранности переплета. Наконец, он отыскал нужную книгу, растолкал ногами рассыпанные по полу книги, ухватил валявшийся неподалеку стул, сел и принялся листать, разглядывая жуткие, вызывавшие дрожь картины торжества смерти, скелетов, нагло провозглашавших свою победу, осыпавших живых градом стрел, болезней и других напастей.

В середине книги, на развороте сложенные вчетверо страницы скрывали репродукцию "Пляски смерти" Нотке. Трясущимися руками Весницкий развернул лист и во второй раз пережил момент знакомства с этим полотном.

"Почему, ну почему они их не видят!" – гадал Павел Андреевич и не находил ответа. В голове крутилась история о пёстром дудочнике, прогнавшем крыс и отнявшем детей, чуме, свирепствовавшей в средневековье, мертвецах, встающих из могил. Он не мог проследить связь, понять, в чем же дело, пока его взгляд не упал на скелета, стоявшего на одной ноге, вторую кокетливо подгибавшего к бедру, закутавшегося в саван с головой и обнимавшего императрицу.

"Лицедеи", – проскользнуло в голове.

Гамельнский крысолов тоже лицедей. И пляшущие кадавры лицедеи. И упыри лицедеи. Нужно изобразить жизнь там, где её нет. Попробуй-ка так сыграй. Да ни одному живому артисту это не под силу. А мертвецы справляются. Потому что лицедействуют так хорошо, что им верят все. Глаза видят мертвеца, но его манера, поведение, голос, движения – все заставляет считать мертвого живым. А тех, кто разглядит истинную натуру, считают сумасшедшими.

"Крысолов увёл детей! – вспыхнул Весницкий. – Играл на дудке, они плясали. Такой же мертвец, как и эти".

И когда взгляд Павла Андреевича упал на репродукцию картины Нотке, он содрогнулся, ведь на месте ужасных лиц мертвецов с пустыми глазницами, голыми зубами и дырками вместо носа он отчётливо различил лицо Глеба Свиридова, который играл на волынке, а вся деревня танцевала. Он втянул в жуткий танец живых, стал учителем, уводя за собой детей, взял в жены Аню, чтобы погубить.

Никаких сомнений не осталось. Несчастные безумцы, плясавшие под руку с мертвецами, они ничего не видят, не могут видеть, их глаза застилает игра мертвеца. Но Весницкого больше не обмануть. Он спасёт Аню, обязательно спасёт Аню.

"Только бы не было поздно, только бы не поздно!" – молился Павел Андреевич, набрасывая на себя легкую куртку и подхватывая топор.

"Думал, задурить мне голову, – размышлял Весницкий по дороге к лесополосе. – Не на того напал. Их ты обманешь, но не меня. Чтобы на первом же уроке так внимательно слушали, даже двоечники отвечали – да быть такого не может! Уже тогда нужно было догадаться, да не смог. До сих пор сомневался, но теперь эта гадина от меня никуда не денется".

Там он выбрал молодую не слишком высокую осину, срубил верхушку, кое-как заострил конец, удовлетворенно хмыкнул, засунул импровизированный кол ремнем, накрыв его рубашкой, после чего с топором на перевес направился прямиком к дому Глеба. Добравшись туда, Весницкий вошёл на двор, стал звать Глеба, нервно покачивая топором из стороны в сторону. Никто не отзывался, зато крики привлекли внимания пожилой соседки, прибиравшейся у себя на дворе. Она подошла к забору и стала всматриваться слабыми глазами.

– А вы к кому? – признала она учителя.

– К хозяину. Где он?

– Убежал часа пол назад. Весь взмыленный, бледный. А топор-то вам зачем?

Но Весницкий уже не слушал её, пошёл прочь. Он знал, куда убежал Глеб и не сомневался зачем. Будь что будет, а Аню он спасет. И пускай потом его ненавидит вся деревня, пускай считаются сумасшедшим, пускай сама девочка проклинает его, он один будет тем, кто знает правду – Глеб упырь, паразит, избавить мир от которого значит совершить подвиг.

Осознание этого придавало Павлу Андреевичу сил – как будто бы за спиной не было шестидесяти с лишним лет, он несся вперёд без устали. Таким бодрым и живым Весницкий не ощущал себя никогда.

"Сомнений быть не может, я избранный, мне открылась правда!" – повторял он снова и снова по дороге к дому Астаховых.

Впереди замаячил белый шифер крыши, забор-сетка и какой-то довольно крупный автомобиль. Оказавшись ближе, Весницкий понял – то была скорая.

"Опоздал", – пронеслось у него в голове.

Из дома Астаховых на носилках волокли бесчувственную Аню, Глеб и Дмитрий шли вслед за санитарами. Даже в темноте можно было разглядеть, насколько бледным сделался обычно краснолицый Свиридов. Сейчас он не походил на мужчину, скорее на напуганного мальчишку. Его глаза покраснели, он был близок к тому, чтобы зарыдать, но пока сдерживался. Астахов же дал волю чувствам. Он заливался слезами, согнулся над носилками

– Доченька, не умирай, доченька, не умирай! – доносились его истеричные вопли.

Павел Андреевич снова посмотрел на Глеба, сощурился, дабы лучше разглядеть выражение лица молодого человека. Глубочайшее отчаяние, ужас, подавляемая боль -страдание было настолько живым, человеческим.

Руки Весницкого задрожали, топор выпал, подняв придорожную пыль. Он пытался успокоить себя, собраться с мыслями, но ничего не выходило. Решимость снова покинула его. Стало тяжело дышать, в глазах потемнело. Это продолжалось до тех самых пор, пока машина скорой не уехала прочь, увозя Аню и двух самых близких ей мужчин – отца и будущего мужа.

– Нужно возвращаться домой, – произнёс Весницкий вслух. – Домой и поскорее.

Он разучился думать молча, стал проговаривать мысли, бессвязно бормоча себе под нос.

– Безумие... не мог ошибаться, сам видел... нет, ты не видел... видел... а что видел, сам-то знаешь, – урывками выплевывал он. Мысли перемешались, соображать было просто невозможно, усталость, о которой ещё недавно он позабыл, навалилась на него, настроение мигом переменилось, он хоть и прибывал в нервном возбуждении, но иного рода. Тоска и отчаяние охватили Весницкого. Теперь он ощущал себя на девяносто с хвостиком, хотелось вернуться домой, свалиться и упасть. Домой вернулся в половине десятого, сел за стол, зажёг настольную лампу, снова достал книгу с репродукциями, открыл "Пляску смерти", стал вглядываться в рожи мертвецов, но Глеба там больше не видел. Эмоции притупились, голова сделалась тяжелой, но Весницкий не позволял себе уснуть, пялился и пялился на дикий, безумный танец живых и мертвых, стараясь ни о чём не думать, переводил взгляд от фигуры к фигуре. Так он просидел почти пять часов – в одной позе, не шевелясь, не вставая с места, только лишь водя глазами по длинному полотну, глядя то на лица, то на рожи, наблюдая за чудовищными превращениями живых в мертвых.

Облизав пересохшие губы, он вышел из транса, удивленно посмотрел на часы, спохватился, выключил лампу, кое-как добрался до кровати и завалился спать, продолжая представлять картину мысленным взором. Вместо того, чтобы считать овец, он пересчитывал мертвецов. Неудивительно, что сон не шёл и в легкую дрему Весницкий погрузился лишь под утро, провалившись на несколько минут. Но этого времени вполне хватило, чтобы погрузиться в кошмарную иллюзию, навеянную картиной и мыслями о Глебе.

Он снова был в Таллине, вблизи церкви Нигулисте. Острый шпиль, совсем не похожий на витиеватые луковицы православных храмов, устремлялся ввысь, словно намереваясь проколоть небо. Особенно ярко он выделялся на фоне приземистых домишек, что окружали церковь. Сам Весницкий стоял на одной из узеньких улиц Таллина. Он был не один – с ним стояла Аня. Она была страшно бледна, лишь её губы сделались необычайно яркими и контрастно выступали кроваво-красным пятном на белом лице. Девушка держала Весницкого за руку и тащила вслед за собой, к церкви Николая. Откуда не возьмись, появился и её отец, выглядел он испуганным, непохожим на себя, озирался по сторонам, лишь увидев дочь, несколько успокоился.

Весницкий почему-то упирался, не хотел идти за Аней. Тогда она его поцеловала в губы крепко-крепко. Весницкикого охватило вожделение без малейшей примеси стыда – во сне вообще не бывает стыдно – он ухватил Аню за руку и позволил увлечь себя. Астахов же семенил следом, не смея подойти ближе.

Чем ближе они подходили к церкви, тем хуже делалась погода: тучи медленно заволакивали небо, а рядом с солнцем светила бледная-бледная луна. Это тоже нисколько не удивило Весницкого, сейчас он мог думать только о том, как бы уединиться с Аней. Им навстречу шли люди, среди них был и Игнатий Платонович, сгорбленный и уродливый, каковым он никогда не был при жизни. Тело старика словно прогнило изнутри, губы сморщились, глаза впали, невозможно было понять человек ли, мертвец ли он. Ребятня, семенившая за ним, хохотала, ткала в его сторону пальцами, а он огрызался:

– Чего смеетесь – сами такими станете!

Весницкий проследил за Игнатием Платоновичем, пока тот не скрылся за углом, затем мысли учителя вернулись к своей ученице. Она влекла его, а отец продолжал семенить следом, не придавая значения тому, что Весницкий позволял себе ласкать его дочь.

Повеяло холодом, у одного из домов валялся полупьяный мужик, скрестивший руки на груди и энергично потиравший ладонями плечи. Он отчего-то стонал, словно испытывал страшную боль, звал кого-то, но никто не обращал на несчастного внимания. Поскольку валялся пьяница в тени шпиля, Весницкий не разглядел черт его лица, видно было лишь то, что мужчина весь в грязи, руки его безвольно болтались, словно бы жилы на них подрезали, а ног не было видно вообще, будто несчастный был по пояс зарыт в землю.

Они прошли мимо и крики стихли. Солнце спряталось, на небе осталась лишь луна, но своим блеском она теперь ничуть не уступала дневному светилу. Люди перестали попадаться, на улице остались лишь Астахов, его дочь и Весницкий. Вот вход в церковь. Двери распахнулись, наружу выскочил нарядно одетый Глеб. Увидев Аню, он всплеснул руками.

– Как же так! – воскликнул он. – Ты не готова. Никто из вас никогда не готов. Скорее.

Он спустился вниз, выхватил Аню из рук Весницкого и увёл в церковь. Астахов пошёл следом, лишь Весницкий остался стоять один и, хлопая глазами, глядел, как забирают его любимую ученицу. Обида и злость охватили его, но войти в церковь он отчего-то не решался. Лишь когда набежавшие тучи затянули луну, Весницкий отыскал в себе силы переступить порог храма.

Неф, в котором оказался Весницкий, был необычайно длинным, стройные ряды колонн казалось, уходили в бесконечность. Там, вдалеке, на границе существующей Вселенной, был различим иконостас и трое – Дмитрий, продолжавший держаться в стороне, Глеб и Аня, обнимавшиеся друг с другом. Весницкий догадался, что они женятся, побежал к ним, решив предотвратить свадьбу, но на его пути возникли скамьи, которых он поначалу просто не видел.

Пока Весницкий старался преодолеть препятствие, Глеб впился своими губами в губы Ани, словно в чашу церковного вина, после чего куда-то исчез. Весницкому стало по-настоящему страшно, он суетился, перескакивал через скамьи, падал, снова поднимался, несколько раз подвернул ногу, при этом ощущая физическую боль, но никак не мог добраться до иконостаса. А Глеб уже возвращался. На своем плече он волочил громадный гроб из красного дерева, небрежно швырнул его прямо перед иконами, с вызовом посмотрел на христианский крест, а потом отбросил крышку гроба. Подобно жутким многоножкам оттуда вылезли почерневшие, полусгнившие руки, следом показались желтовато-белые черепушки, а затем отвратительные, сделавшиеся зелеными от времени тела. Мерзкое подобие музыки стало доноситься со всех сторон, мертвецы стали дергаться в такт, продолжая карабкаться из гроба, заполняя церковь. Появились и простые прихожане, но живые трупы их не пугали, люди смотрели на покойников и ничего не замечали. Один лишь Весницкий морщился от отвращения и ужаса. Более того, прихожане стали пританцовывать, принимали приглашения мертвецов, плясали в парах, кружились в чудовищном вальсе до тех самых пор, пока их ноги и лицо не покрывались язвами, силы покидали утратившие гибкость мускулы и они не падали на землю замертво. Но лежать оставались недолго – какофония звуков заставляла подниматься умерших и принимать участие в чудовищной, бессмысленной пляске живых и мертвых. Не в силах смотреть на весь этот ужас, творившийся под крышей божьего храма, Весницкий отвёл взгляд, пялился себе под ноги и продолжал перескакивать с одной лавки на другую, в надежде добраться-таки до иконостаса.

Но когда ему это удалось, было поздно. Глеб кружил безвольно болтавшуюся в руках Аню, теперь напоминавшую тряпичную куклу. Губы и щеки Свиридова были неестественно красными. Приглядевшись, Весницкий понял, что это не румянец, а кровь. Стоявший рядом Астахов следил за происходящим, а по его щекам катились крупные слезы.

– Да останови же его! – крикнул Весницкий Дмитрию.

Вместо ответа Астахов закопался в свои ладони, отказываясь верить в происходящее. А Глеб продолжал кружить с покойницей, изредка поглядывая в сторону Весницкого.

– Ты забрал у меня работу, забрал Аню, так чего же тебе ещё надо?! – от бессильной ярости завопил Весницкий.

– Тебе нужен этот мешок с мысом? – спросил Глеб, окинув взглядом мертвую Аню. – Так забирай, теперь она мне ни к чему.

Он небрежно бросил труп на землю и растворился. Весницкий упал на колени, схватил Анино запястье, стал растирать его, стараясь вернуть остывающему телу тепло, но ничего не выходило.

Какофония звуков набрала громкость и силу, тело покойницы дернулось, её глаза открылись, она хищно посмотрела на Весницкого, отстранила его теплые ладони.

– Не надо, – попросила она.

Весницкий, решивший, что ему удалось каким-то чудом вернуть девушку к жизни, подчинился, рыдая от счастья. Она встала, покачнулась, распрямилась, протянула свою бледную, холодную руку Весницкому.

– Потанцуйте со мной, Павел Андреевич.

– Что скажут люди? -спросил Весницкий.

– Есть повод – у меня выпускной,– и она улыбнулась притягательно-жуткой улыбкой, сделавшей её одновременно и красивее, и уродливее.

Весницкий не смог отказать, обхватил девушку за талию, закружил в вальсе, стараясь подстроиться под отвратительную, богопротивную мелодию. Они вращались всё быстрее и быстрее, Павел Андреевич не поспевал за девушкой, спотыкался, наступал ей на ноги, но она продолжала благодушно улыбаться, её губы и щеки снова наливались румянцем, сильно контрастировавшим с бледностью лба и подбородка, синевой отека под впавшими глазами. Поначалу Весницкий радовался – Анечка шла на поправку. Но в какой-то момент головокружение стало не выносимым, а румянец превратился в капли, стекающие по подбородку и шее девушки. И тогда Павел Андреевич понял, что на лице у Ани его кровь. Глеб сделал её такой же, каковым был сам. Но осознание пришло слишком поздно, Весницкий уже не мог сопротивляться и на автомате продолжал двигаться под невыносимо громкую какофонию. Он бы давно упал, да Аня придерживала старика, кружила его и хохотала. Когда Весницкий не чувствовал ни рук, ни ног, его, наконец, бросили на землю, рядом с другими мертвецами. В тот момент хотелось лишь одного – заснуть навеки и никогда не открывать глаза, но чудовищные звуки подобно плетям заставляли его тело содрогаться. Он каким-то образом поднялся, хотел закричать, да не смог, скривился в мерзком оскале, лишь приблизительно напоминавшем улыбку, не имея возможности кричать от чудовищной боли, начинавшей пульсировать после каждого движения, он хохотал, вовлекая в танец всё новых и новых прихожан. Казалось, мука будет продолжаться вечно, но снопы солнечного света ворвались в окна церкви, Весницкий зажмурился и рухнул на землю, чтобы открыть глаза и обнаружить себя дома, ослепленным солнечными лучами, беззастенчиво ворвавшимися в южное окно его комнаты. За ночь он умудрился скомкать простынь и одеяло, забросить подушку в угол комнаты, свалиться вместе с матрацем на пол.

Он взглянул сначала на часы – была половина девятого – потом на стол, где всё ещё лежала книга с репродукциями, открытая на странице с "Пляской смерти". Содрогнувшись от отвращения и пугающе живых впечатлений ото сна, он свернул вкладку и закрыл книгу. Кое-как отыскав листок, на котором Глеб написал номер, Весницкий, погрузившись в мрачные размышления, всматривался в цифры.

Месть.

Вечером Ане неожиданно стало хуже. Сначала у неё начались боли в желудке и головокружение, язык стал ярко-красным, а кожа пожелтела, потом начались приступы рвоты, кожа покрылась пятнами, из носа пошла кровь. Симптомы следовали дружно, один за другим, приводя Астахова в ужас. Аня выглядела так плохо, что казалось, вот-вот умрет. Дмитрий запаниковал, бросился к Глебу домой.

"Он умный, знает, как поступить, сразу нужно было его звать, может не вышло бы такого! – отчитывал себя Дмитрий. – Не да бог это из-за Весницкого! Сука, не дай бог! Если это из-за тебя, слово даю, недолго тебе по земле ходить осталось!"

Это мысли отчего-то успокоили Астахова, до того он буквально не знал как быть, куда идти и что делать, зато теперь сформировалось подобие плана, нашёлся и виноватый. Глеб возился у себя в сарае, когда к нему прибежал Астахов. Выслушав Дмитрия, Глеб отбросил работу.