Текст книги "Новый учитель (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 13 страниц)

– Вы что-то хотели? – спросил он, окидывая Астахова любопытным взглядом.

– Дмитрий Астахов, – представился мужчина.

– Глеб, – кивнув, ответил парень.

– Я к тебе вот по какому делу, Глеб. Ты тут у своего дома девочек не видел? Я дочку свою ищу – давно должна была вернуться, а всё нет.

Отложив молоток в сторону, парень поднялся. Ростом он значительно уступал Астахову, однако щуплым его не назовешь.

– Ко мне заходили три школьницы познакомиться. Честно, не припомню сейчас, как их звали... Может опишите вашу, а я скажу, была такая или нет.

– Светленькая, – Астахов неопределенно повёл руками. – В спортивных штанах и футболке. Аня зовут.

На секунду задумавшись, Глеб кивнул.

– Да, она была с ними. Самая молчаливая из троицы. Всё пыталась сгладить замечания своих подруг о здешних учителях.

Астахов невольно улыбнулся – новенький точно ухватил манеру дочери вести беседу. Аня всегда старалась сгладить острые углы, потому избегала резких необдуманных высказываний.

"Видать, проницательный мужик", – с уважением подумал Астахов.

– И давно они ушли? – произнёс он вслух.

– Не так чтобы. Минут пятнадцать назад, – ответил Глеб.

– Ну хорошо, спасибо за помощь. Ты, значит, новым учителем будешь?

– Значит буду, – беззастенчиво передразнил Астахова Глеб.

Дмитрий, не привыкший к такому обращению, проникся ещё большим уважением к учителю.

– А ножки зачем прибиваешь? – спросил Астахов.

– Пол скользкий, не хочу, чтобы кровать ездила, – пояснил новичок.

Кивнув на прощание, Астахов ушёл. Побродив немного по деревне, он вернулся домой, где его уже дожидалась Аня. Она успела принять душ и сидела у телевизора, смотрела какой-то сериал.

– Привет, папочка, – поздоровалась она, даже не глянув в сторону отца.

– Ты где была?

– С подругами гуляла.

– Я же просил тебя вернуться в десять.

– Да? Я и забыла, папочка, – не моргнув и глазом, беззастенчиво соврала Аня.

Астахов хотел рассердиться, но услышав "папочка" из уст дочери, разомлел. Он вошёл в комнату, сел рядом и, дождавшись рекламы, стал расспрашивать о Глебе.

– И как тебе новый учитель? – спросил он. Она удивленно посмотрела на отца. Он махнул рукой. – Знаю я, знаю, где ты была. Думаешь чего по деревне среди ночи шлялся – тебя выискивал.

Немного поразмыслив над услышанным, Аня пожала плечами и начала рассказывать. Учитель понравился, но лично ей хотелось бы остаться в классе Павла Андреевича.

– А по-моему, этот Глеб толковый парень, – поделился своим мнением Астахов.

Они ещё немного поболтали на отвлеченные темы, после чего Дмитрий отправился спать. Так подошёл к концу предпоследний день лета.

Первый урок.

Первый учебный день выдался пасмурным. Солнышко изредка радовало своим румянцем из-за бледно-серых туч, а со стороны степи ветер приносил шум грома, рокотавшего где-то за горизонтом. Наэлектризованный и влажный воздух полнился не по-осеннему душистым ароматом доцветающей травы. Павел Андреевич понурив голову, шёл по направлению к школе. Он все никак не мог успокоиться и думал о новом учителе.

В этом году Весницкого не уволят. Сразу менять проверенного человека на неопытного юнца никто не станет. Глядишь, директор раскусит Глеба, поймет, что он неграмотный и прогонит. Но если тому удастся отработать этот злосчастный год... Весницкого давно хотели отправить на пенсию всем коллективом. Коллеги-женщины его недолюбливали по той же причине, по которой его недолюбливали женщины вообще. Правда причина эта Павлу Андреевичу была неизвестна. Те два года, что он был женат, превратились для него в настоящий ад. Супруга буквально села ему на голову, и только развод помог Весницкому освободиться.

Трудовик, физрук и химик – единственные мужики в коллективе – тоже не общались с Весницким. Но с этими-то все ясно: любили выпить, а Павел Андреевич к спиртному не притрагивался. Они сочли подобное пренебрежительное отношение к их обществу за личное оскорбление, в отместку стали распускать о Весницком гнусные сплетни по всей деревне. Вся троица займет сторону Глеба после первой совместно выпитой рюмки.

Правда, отношения с коллегами не слишком волновали Павла Андреевича: в учительской он старался не появляться, между уроками отсиживался у себя в подсобке и читал исторические книги и методички или возвращался домой, благо жил недалеко от школы.

Хуже обстояло дело с учениками. Многие родители нынешних школьников сами сидели за партой у Весницкого. То ли из-за чрезмерной строгости историка, то ли из-за собственной несостоятельности, которую они ставили в вину Весницкому, родители всячески пытались испортить жизнь Павлу Андреевичу. После любого маломальского конфликта с их чадом из-за оценки, являлись в кабинет самолично и прямо-таки наезжали на Весницкого, когда не добивались своей цели, шли писать кляузы директору. Сашка Теркин так тот вообще чуть в драку не бросился. Его доченька заданий не выполняла, глазами хлопала, ничего не учила, а когда Весницкий поставил ей заслуженную двойку, при всем классе чуть ли не матами его обложила. Павел Андреевич терпеть не мог нарушения субординации, ревностно относился к школьной иерархии, потому недолго думая решил отомстить. Наговорил ей массу обидных вещей, по её отцу прошёлся, дабы сделать Томе побольнее. Да, непедагогично, но по-другому никак. Не мог же он просто промолчать. А потом явился сам Теркин. Красный, как бык, давай кулаками размахивать. Весницкий перепугался – драться он не умел, прямых столкновений избегал до последнего, а если уж ввязывался, сам получал по полной. Струхнул и теперь, стал извиняться. После этого Тамара нос задрала и вообще перестала подчиняться. Ну Весницкий молчал, терпел, а двойки ей всё равно ставил. Сашка стал бегать к директору и требовать уволить Павла Андреевича. Когда директор обсуждала этот инцидент, старалась использовать эвфемизмы, но Весницкий без труда догадывался, что скрывалось за мягкими формулировками "пора бы вам на пенсию" и "вы сдали на старости".

Не смотря ни на что, увольнения Весницкий не боялся до этого самого года по одной простой причине – заменить его не кем. И, как ему казалось, за место он держался не просто так, а искренне верил, что его уроки помогли некоторым ребятам определиться в жизни. Как приятно видеть в глазах пускай одного-единственного в классе интерес к предмету! Ради этого стоило жить. А что будет, когда его отправят на пенсию? Тихое прозябание и смерть у себя дома.

Он как раз подходил к школьному забору, когда его догнал Глеб.

– Здравствуйте, Павел Андреевич, – приветливо улыбаясь, поздоровался веснушчатый парень.

Весницкий рассеяно кивнул.

– Ну как настроение перед первым учебным днём? Боевое? – попытался пошутить Глеб.

Весницкий хмыкнул.

– Этот первый учебный день для меня не первый, – ответил он.

– А я вот волнуюсь, – не услышав слов Весницкого, продолжил Глеб.

"Правильно делаешь, – злорадно подумал Весницкий, – уж тебя-то они заживо сожрут".

– В городской школе народ всё-таки другой. Чем живут сельские ребята, я не представляю. Как они меня воспримут – начнут надсмехаться над возрастом, или наоборот обрадуются свежей крови? – Глеб коротко хохотнул. Похоже, он был из тех, кто сам шутит и сам же смеется. – Может, дадите какие-нибудь советы?

– Могу вам дать только один совет, – ухмыльнулся Весницкий – уносите ноги, пока живы.

Глеб захохотал.

– А если серьезно?

– А я почти серьёзен. В одном вы правы – село не город, здесь всё по-другому.

На том их разговор завершился. Они поднялись на широкое полуразвалившееся бетонное крыльцо двухэтажного кирпичного здания и вошли внутрь. Третьеклашки уже носились в рекреации, ребята постарше устроились у окон, смотрели на улицу и что-то оживленно обсуждали. На Глеба смотрели подозрительно и с любопытством, с Весницким здоровались. Когда учителя стали подниматься по лестнице, ведущей на второй этаж, школьники начали шушукаться, узнавать друг у друга, кто такой молодой парень и что он забыл в школе. Учительская располагалась на втором этаже в стороне от лестничного проёма и пустовала – видимо, преподаватели уже ушли в свои классы и готовились к началу уроков. Помещение было довольно просторным, вдоль прохода выстроились четыре двухместных стола, тумбочка с телефоном и большой шкаф, забитый какими-то книгами. К нему и направился Весницкий. Открыв ключом, спрятанным под шкафом, один из отделов, он стал искать журнал, когда к нему снова пристал Глеб.

– Простите, что отвлекаю, – начал он. – Но мне нужно найти директора. Не подскажите, где её кабинет?

– Подожди секунду, нам по дороге, – несколько смягчился Весницкий. В конце концов, рассудил он, нечего винить парня в своих бедах. Павел Андреевич невольно вспомнил свой первый урок в стенах этой школы и понял, что Глебу и без того придётся несладко. Достав журнал 8 "Б", Весницкий жестом предложил молодому учителю следовать за собой.

– Хоть знаешь, – Весницкий осекся. – Ничего, если я перейду на ты?

– Нет, конечно. Так даже лучше, а то право неловко, когда пожилой человек к тебе на вы обращается.

Ответ Весницкому понравился.

– Так знаешь, когда у тебя занятия начинаются? В каких классах будешь вести?

– Вот иду узнавать, – глупо улыбнулся Глеб. – Я ведь устроился сюда, как бы лучше сказать, внезапно. Буквально неделю назад договорился с вашим директором и то по телефону.

– Понимаю, – сказал Весницкий. Они как раз подошли к кабинету истории. – Вон там вот, – Весницкий указал на дверь с противоположной стороны коридора, – кабинет директора.

– Нелегко вам наверно работается – всё время под надзором, – улыбнулся Глеб. Весницкий лишь слабо приподнял уголки губ.

– Ну не буду вас задерживать, – сказал Свиридов и направился прямо по коридору.

Весницкий проводил его взглядом и зашёл в класс. В этот момент как раз прозвенел звонок. Поздоровавшись, Павел Андреевич хотел было начать урок, но заметил, что мела нет. Выяснять, кто дежурный, он не стал – на первом уроке ответа не добьешься – велел ученикам сидеть тихо и решил, что лучше всего пойти самому. Проходя мимо кабинета директора, он расслышал несколько слов, доносившихся оттуда. Весницкий замер и не раздумывая подошёл вплотную к стене и стал подслушивать.

– ... думаю, сами понимаете, – доносился голос директора.

– Я вас уверяю, к тому случаю я не имею никакого отношения. На меня просто повесили всех собак, – Глеб явственно оправдывался.

– Охотно верю, но знаете ведь – доверяй, но проверяй. Буду с вами откровенна, Глеб Максимович. Нам очень нужен новый учитель. Нынешний сотрудник, – последнее слова она произнесла с надрывом, – сложный человек. Я готова сменить его при первой же возможности. Он постоянно конфликтует с родителями и учителями, дети его не любят. Не поверите – уже сегодня пришла одна девочка, Тамара Теркина, и попросила поставить вас в их класс.

– Прямо так и сказала? – переспросил Глеб.

– Так и сказала. Вы же с ней успели познакомиться, произвели впечатление.

– Решили удовлетворить её просьбу?

– А почему бы и нет? Весницкий со своей работой не справляется, у всех в классе тройки да двойки. Очевидно, подход к ребятам найти не может. Я готова попробовать вас на его месте. Отнеситесь к этому очень серьезно, Глеб Максимович. Посёлок у нас небольшой и два учителя истории нам не нужны. А Весницкий порядком износился. Он и раньше, гхм, не блистал, а теперь совсем того, – она что-то тихо прошептала, Павел Андреевич не разобрал.

– Ну да не буду напрягать вас нашими проблемами. До тех пор, разумеется, пока они ещё не стали вашими. Повторюсь – у вас испытательный срок. Однако, я очень на вас рассчитываю, Глеб Максимович. Вот расписание уроков. Сегодня можете идти домой, начнёте с пятницы, первый урок у вас как раз в одиннадцатом классе.

Глеб стал что-то отвечать, но Весницкий не дослушал, спустился вниз и взял в подсобке мел, после чего вернулся в класс. Дети не на шутку разошлись, несколько мальчишек окружили смазливую Дашу Иванову, остальные девчата завистливо смотрели в сторону заклятой подруги и о чем-то шушукались. Кто-то разбросал бумажки по классу, а учительский стул оказался залит водой.

В любой другой день увидев этот бардак Весницкий взорвался бы сразу. Но не сегодня. Он молча прошагал к своему столу, обвел детей взглядом и начал проводить опрос. Вопросы задавал сложные, дети, порядком подзабывшие материал за лето, отвечали невпопад, испуганно озираясь на отличников. Однако, Весницкий никак не комментировал ответы и переходил к следующему ученику. Так продолжалось до конца урока. Когда прозвенел звонок, казавшийся до того спокойным, Павел Андреевич несколько раз грохнул кулаком по столу, оборвав поднявшуюся суматоху.

– Всем за урок двойки! – проревел он неожиданно для класса и для самого себя.

Ребята испугано переглянулись, кто-то на задней парте даже покрутил у виска.

– Никто, ни один из вас не готов к уроку! – продолжал бушевать Весницкий. – Но вместо того, чтобы тихо сидеть и дожидаться прихода учителя, вы устроили здесь бардак, перевернули класс вверх дном.

– А зачем готовиться – у вас на уроках и так всегда бардак, всё равно двойку постаивте! – выкрикнул осмелевший за лето троечник Демидов.

Лицо Весницкого покрылось красными пятнами, он влетел в проход между партами, подскочил к наглецу, изо всех сил вцепился в его ухо и провернул его. Мальчишка по-девчачьи заверещал, из глаз брызнули слезы.

– Поговори мне ещё! – рявкнул Весницкий и пихнул ученика, повалив его на пол. Он разревелся, не собрав оставшиеся на парте вещи, схватил свой потёртый коричневый портфель и убежал. Остальные испуганно переглянулись и, стараясь не смотреть на учителя, поспешно покинули класс.

Оставшись один, Весницкий замкнулся, навалился спиной на стену, обреченно посмотрел на свои тонкие бледные длинные старческие пальцы и прошептал:

– Чтоб ты сдохла, сука!

Уроки проходили как в тумане. Спроси Весницкого, во сколько директор пригласила его к себе, он бы не вспомнил. По лицу Лидии Лаврентьевны было заметно, что она едва сдерживает гнев. Губы превратились в две узкие белые полоски, а глаза в щелки, лоб разгладился, в центре его пульсировала вздувшаяся синяя вена. Когда они вошли в её кабинет, внутри к своему удивлению Весницкий застал Астахова. Директриса холодно извинилась перед ним и попросила выйти. Астахов спорить не стал и торопливо покинул кабинет. Как только дверь за ним закрылась, восковая маска спала с лица директора, она выпучила глаза, сжала ладони в кулаки, уперлась ими в стол, и, продолжая поджимать губы, заорала! Она отчитывала Павла Андреевича, как мальчишку, а он лишь вяло оправдывался.

– Вы совсем ум потеряли! – орала она. – Его мать мне звонила, голос дрожал. Обещала отца прислать разбираться! Ладно б своих за уши дергал, но Демидов-то городской! Вы хоть понимаете, что теперь будет?! Да он на нас весь район натравит, с проверками ездить начнут, твоего увольнения требовать! Пробкой вылетите из школы да без пенсии!

– Лидия Лаврентьевна... – начал было Павел Андреевич.

– Молчите и слушайте! – рявкнула она. – Прислали человека из центра – урожайность поднимать, за процессом следить. Обещали дом, условия, приятный коллектив. На тебе, коллектив – сына за уши оттаскали да избили. Скажите, почему именно Демидов? Стерпеть не могли? Вы понимаете, что нам теперь за это будет?

– Он открыто нахамил мне! – неожиданно сорвался на фальцет Весницкий. – Я молчать должен был? Улыбаться, когда меня клоуном перед всем классом выставляют. И отчитывать меня не смей, паршивка! Я тебе не мальчик для битья!

Видимо, произнося это, Весницкий выглядел устрашающе. Когда он вскочил с места, директор отчего-то подалась назад.

– Хотите уволить? Возражать не стану! Уж лучше так, чем за спиной шептаться и козни строить! Паршивка! – выплюнул Весницкий во второй раз и, громко хлопнув дверью, пулей вылетел в рекреацию.

Он заставил себя вернуться в класс и каким-то чудом провёл последний урок. Детишки шушукались, когда он поворачивался к доске, их любопытные оценивающие взгляды сверлили спину учителю, но он справился, больше из себя не выходил. Когда рабочий день подошёл к концу, стараясь не попадаться никому на глаза, Весницкий покинул школу.

Прохлада вечера, обычно помогавшая восстановить силы и отвлечься, на этот раз оказалась малоэффективна. Подавленный и разбитый, Весницкий вернулся домой, не став ужинать, завалился в постель, но так и не уснул, ворочался с боку на бок и мечтал о том, чтобы Глеб провалил свой первый урок в одиннадцатом классе. Хотя теперь это вряд ли могло спасти Весницкого от увольнения.

...

Несмотря на мрачную погоду, настроение у Ани было радужное. Вот и наступил её последний учебный год. Через каких-то десять месяцев она сдаст экзамены и получит аттестат зрелости. Что приготовит ей жизнь? Пробьется ли она в один из городских университетов? А может влюбится без памяти и посвятит себя семье? Или произойдёт что-нибудь из ряда вон, чего ни она, ни кто бы то ни было не мог предположить. Море возможностей, часы радости и минутки горя, потому что не бывает радости без горя – вот что ожидает её впереди. По крайней мере, в это хотелось верить.

Первое сентября прошло по традиции шумно, но считать этот день началом учебного года не получалось – скорее то был последний праздник перед началом чего-то серьезного.

Взбудораженная и несколько взволнованная, Аня проснулась в половину шестого, покормила кур и свиней, приготовила отцу завтрак, заглянула к нему в спальню поздороваться, нагладила себе белую блузку и красивую черную юбку, которую сшила сама. Умывшись, девочка стала приводить себя в порядок – причесываться, наносить косметику. Отчего-то Ане хотелось весь этот год быть красивой. Одевшись, она покрасовалась перед зеркалом и, вместо завтрака выпив кружку воды, со стремительностью последней ласточки умчалась прочь.

По дороге в школу она встретила Катю. Оказалось, что обсуждать им особо нечего, поэтому они большую часть времени молчали, изредка обмениваясь необязательными репликами о погоде, настроении и собственных мыслях. У входа в школу уже маячила Тамара. По её мечущемуся взгляду и беспокойным движениям было видно, что она взволнована. Заметив подружек, она помахала им рукой и бросилась навстречу.

– Ну, сейчас эта сорока нам все сплетни перескажет, – убежденно заявила Катя. И не ошиблась.

Тамара начала перечислять обновки, в которых пришли некоторые девочки, нахваливала своё, откровенно говоря, колхозное платье, отпустила комплимент Ане, обсудила одну их общую знакомую, которая порвав с одним парнем, а уже на следующий день была замечена в компании другого. Поведала о других амурных делах и уже когда они подходили к классу как бы между прочим заметила:

– А ещё ходила сегодня утром к директорше, – сказала она и остановилась, ожидая вопроса.

Катя тяжело вздохнула – манера Тамары делать театральные паузы раздражала её – но все-таки спросила:

– И зачем ты к ней ходила?

– Попросила, чтобы нам поставили Глеба Максимовича вместо этого старого хрыча, – заявила явно довольная собой Тамара.

– Зачем? – возмутилась Аня.

– И что она сказала? – заинтересовалась Катя.

– Сейчас все расскажу, – ответила польщённая вниманием Тома. Они вошли в класс, поздоровались с одноклассниками, и, сев за две последние парты крайнего ряда, продолжили разговор.

– Стала спрашивать меня, почему хочу, чтобы Глеб Максимович вёл, – защебетала Тома. – Я ей честно призналась – с молодым учителем мне интереснее, а старик наш вредный, его в классе никто не переносит.

– Ещё и врёшь! – возмутилась Аня. Тома, казалось, её не слушала.

– Она спрашивает, с чего я решила, что молодой будет лучше. Ну я ей и рассказала про наше знакомство. Она на меня так хитренько посмотрела. Уж не влюбилась ли ты, Теркина, говорит. Я отвечать не стала, а прямо спросила, кто у нас будет вести уроки. Она головой покачала, по-змеиному заулыбалась, а потом и говорит: "Пока ничего обещать не могу, но была бы рада видеть вашим учителем Глеба Максимовича".

– Всё-таки новенького нам поставят, – задумчиво протянула Катя. Потом по-девичьи задорно улыбнулась. – А он и вправду симпатичный.

Аня с возмущением посмотрела на подруг.

– И ты так спокойно об этом говоришь? – обратилась она к Кате. – Это подло, Тамара! – перевела она взгляд на вторую подругу. Павел Андреевич столько лет с нами мучится, и вот как ты ему платишь за это! Или все дуешься на него из-за своих оценок? Так ты сначала заслужи пятерку, а потом возмущайся.

– Ой, какая правильная! – скривилась Тамара. – А чего это ты за старика заступаешься? Он же страсть какой вредный.

– Что тебе объяснять – все равно не поймёшь, – отмахнулась Аня.

Отчего-то ей стало страшно обидно, будто кто-то оскорбил её, а не плел интриги за спиной старого учителя.

– Не важничай! – разозлилась Тома. – Корчишь из себя неизвестно кого, смотреть противно!

– А не противно строить козни против человека, который с нами несколько лет мучился?! – вспыхнула Аня.

– Это он-то мучился? – возмутилась Тома. – Унижал меня, оценки занижал, а я ему за это благодарной должна быть?!

– Что тебе занижать-то, ты дура как есть! – мстительно бросила Аня.

Тома сверкнула своими рыбьими глазами, поначалу не нашлась, что сказать, а потом вдруг выпалила:

– Так ты трахаешься с этим стариком? Поэтому так за него заступаешься! – ехидная, полная злорадства ухмылка растянулась на лице девушки.

Морально не готовая к таким словам, Аня замолчала и покраснела.

– Что, я угадала? – Тома поняла, что задела подругу за живое. – Ну, ничего, сегодня об этом вся школа узнает! Анька – любовница историка! Что будет, когда твой отец...

Договорить она не успела. До того молчавшая Катя резко встала и со всей силы влепила ей смачную пощечину.

– Заткнись! – рявкнула она на распалившуюся Тому. – Впредь думай, что говоришь!

Глаза Теркиной наполнились слезами, она с обидой посмотрела на Катю, потом на Аню, не сказав ни слова, пересела на противоположную сторону класса и тихонько заревела. Ребята, ставшие свидетелями сцены, поспешили сделать вид, будто заняты своими делами. Катя и Аня ничего друг другу не сказали, пересели за второй стол первого ряда, который занимали с третьего класса, и, погружённые в свои мысли, стали дожидаться начала урока.

Перед самым звонком большинство учеников влетело в класс, следом за ними проследовала пожилая учительница и стала поздравлять их с началом учебного года. Она не заметила слезы на лице притихшей Томы Теркиной, румянец стыда, заливавший лицо Ани Астаховой, потупленный взор Кати Белкиной.

Казалось, урок тянулся вечность. Девочки успели о много передумать до звонка на перемену. Выходя из класса, Катя дождалась Тому, мягко взяла её за локоть и отвела в сторону. Та не стала сопротивляться. Аня не обратила на это внимания, направилась на второй этаж, в кабинет математики, оставила там вещи и пошла прогуляться по коридору. Там она увидела, как Павел Андреевич входит в кабинет директора, а через некоторое время оттуда выходит её отец. Она пошла туда, решив выяснить, что папа делает в школе, когда – до неё донёсся отчетливо различимый крик директора. Слов было не разобрать, но ругала она определённо Павла Андреевича. Астахов куда-то ретировался, а в коридор из классов выскакивало все больше учеников, они прислушивались к скандалу за дверью директора. Аня услышала, как одна девятиклассница пересказывает подруге подробности:

– ... тогда он его за ухо и швырь из класса. А у Антона сама знаешь, какой отец. Мне Антон сам сказал, что историку ... – девочка употребила крепкое ругательство. – Так что нам поставят новенького, можешь не сомневаться.

Аня не поняла, кто такой этот Антон, но догадалась, что у Павла Андреевича неприятности. Уж не замешана ли в этом Тома? Ане стало жалко старого учителя. Его не любили школьники, никто не проведывал, когда он болел, ему не дарили подарки ко Дню рождения. Да и в деревне ходили слухи, что с Павлом Андреевичем никто кроме старого столетнего Игнатия Платоновича дружбы не водит. Что станет с историком, когда он уйдет из школы?

Аня твердо для себя решила поддержать Павла Андреевича. Он всегда был к ней добр, много знал и был хорошим учителем. Нельзя отворачиваться от него в трудную минуту.

Между тем историк стал кричать что-то в ответ, потом выскочил из кабинета, как ошпаренный и исчез в своём классе. Отец Ани возник словно из неоткуда, проскользнул обратно в кабинет директора. Девушка хотела дождаться возвращения отца, но тут увидела Катю и Тому, подзывающих её к себе. Белкина начала их мирить, Аня успевшая остыть охотно попросила прощения первой, Тома тоже извинилась, на том, казалось, конфликт и был исчерпан. Когда же стало известно, что ссора девочек из одиннадцатого класса не конкурентоспособна в сравнение с новостью о грядущем увольнении историка, Теркина даже сочла себя оскорбленной. Впрочем, обида сглаживалась удовлетворением от скоро ухода заклятого врага – старого историка Павла Андреевича Весницкого.

...

Дмитрий Астахов плохо спал. Когда часы показывали без пяти четыре утра, он пялился в потолок и думал. Дочь стала совсем взрослой. На следующий год – ах, как это скоро – ей предстоит определиться со своим будущим. Аня делилась с отцом своими мечтами – поступить в университет, выскочить там замуж и навсегда перебраться в город. Дмитрий не возражал, хотя в глубине души не хотел отпускать дочку. Он знал, что никогда не уедет из деревни. Астахов прожил здесь всю свою жизнь и в глубине души желал для дочери такой же судьбы. Но Аня об этом и слышать не хотела, да Астахов и не предлагал. Лишь однажды заикнулся о возможности найти мужа в селе. Тогда Аня неопределенно пожала плечами и ни слова не ответила. Настаивать Астахов не стал – ему было достаточно и того, что она не отвергла эту возможность с ходу.

До сегодняшнего дня Дмитрий продолжал надеяться по-отцовски наивно на то, что дочь передумает поступать, после школы устроится в совхозе или продавцом в местном магазине, найдет себе деревенского парня и будет заниматься хозяйством. Но теперь все переменилось. Нужно было предпринимать конкретные шаги по подготовке поступления дочери в университет. В первую очередь остро стоял вопрос школьного аттестата. Аня прилежная девочка, но не отличница. Далеко не отличница. Тройки по геометрии, физике и математике нужно исправить. Вряд ли она решит связать свою жизнь со специальностью, требующей хорошего знания одной из этих наук, но положительные оценки наверняка сыграют свою роль при поступлении.

Затем следовало связаться со знакомыми, узнать, кто где работает, может ли как-нибудь помочь. Астахов всегда бережно относился к старым связям, знал – когда-нибудь помощь понадобится. Наконец, и это самое главное, нужно узнать, куда планирует податься сама Аня.

Когда мысли плавно перетекли к дочери, Астахов погрузился в меланхолические воспоминания и задремал. Во сне он нянчился с маленьким клубочком пеленок, бережно качал его, успокаивал. Но клубок неожиданно вырвался у него из рук и упал. Когда пеленки расправились, оказалось, внутри уже нет ребенка, которого он хаял и лелеял всю свою жизнь. Астахов перепугался, начал метаться из стороны в сторону, выкрикивать имя Ани, но никто ему не ответил.

Проснулся он, когда забренчал будильник – в семь утра. Астахов совершенно не выспался, голова трещала, а за стеной в соседней комнате что-то тихонько напевала себе под нос Аня. Пугающий сон мгновенно позабылся, Астахов слабо улыбнулся, прислушиваясь к голосу дочери. Слуха у неё не было, но Астахову всё равно нравились выводимые ею трели.

Вот Аня тихонько постучала к нему в спальню, приоткрыла дверь и заглянула внутрь. Он посмотрел в её сторону, улыбнулся. От дочери веяло свежестью и жизнерадостностью. Один лишь взгляд её чутких, полных любви глаз придал Астахову сил и бодрости.

– Доброе утро, – поздоровался он, восхищаясь тем, насколько хороша его дочь в легком белом домашнем платье. Скоро она переоденется, прихорошиться, но все это будет напрасно – красивее, чем сейчас, ей никогда не стать.

– Привет, папочка, – она широко улыбнулась, на цыпочках подлетела к его кровати и поцеловала Астахова в щеку. – Ой, – смешно сморщилась она. – Ты колешься!

Астахов провел рукой по покрывшейся мелкой щетиной щеке. И правда колко.

– Сейчас побреюсь, – ответил он, продолжая улыбаться.

– Завтрак я тебе приготовила, пошла собираться в школу. А ты не торопись на работу, вылёживайся, заслужил.

Сказав это, она упорхнула прочь, прикрыв за собой дверь. Астахов попытался последовать совету дочери и прикрыл глаза, но у него ничего не вышло. Пришлось подниматься. Он отодвинул шторы как раз в тот момент, когда веселая Аня покидала дом. Дочь не видела, с какой тоской во взгляде провожал её отец. На душе было погано. Казалось, наступил тот самый день, когда Аня, подобно птичке, покинула родное гнездо, чтобы никогда в него не возвращаться. Тяжело вздохнув, Астахов натянул брюки, застегнул ремень, накинул рубашку и направился на кухню. Есть не хотелось, тем не менее он поковырял яичницу, расправился с половиной тарелки грибного супа и запил всё стаканом молока. Посидев немного в тишине, не думая ни о чём, Дмитрий резко подхватился, взглянул на часы, кивнул и, застегнув рубашку, ушёл из дома. Пора было приступать к выполнению первого пункта своего плана – решения вопроса с аттестатом дочери.

В школу он подошёл к середине второго урока. Невольно нахлынули воспоминания. Здесь его поколотили старшие ребята, там он впервые по-настоящему целовался с девочкой. Кажется, её звали Лена Суркова. На следующий год она вместе с семьёй переехала в город, а Астахов долго по ней тосковал. А за школой его оттаскал за ухо тогдашний директор – здоровенный такой типично деревенский мужик, от которого вечно несло терпким запахом некачественного табак. По иронии судьбы, влетело тогда Дмитрию из-за курения на территории школы. Детские разборки с ребятами из другой школы, беготня на поле до тех пор, пока ноги не начнут отваливаться от нечеловеческой боли, катания с горки в зиму, игры в снежки – все это прошли, все это любили.

Замечтавшийся Астахов поднялся по ступенькам и вошёл внутрь. Отыскав кабинет, на котором висела табличка "Директор Кулакова Лидия Лаврентьевна", он осторожно постучал и, дождавшись, пока из-за двери донеслось разрешение войти, открыл её. Надо сказать, Астахову повезло – не так часто директора можно было застать на рабочем месте.

– Добрый день, Лидия Лаврентьевна, – поздоровался он.

Директор близоруко сощурилась, разглядев Астахова, выдавила из себя кислую улыбку. Было видно, что она чем-то сильно недовольна. Очевидно, Астахов пришёл не вовремя, но поворачивать назад он и не думал.