Текст книги "Новый учитель (СИ)"

Автор книги: Алексей Константинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)

– Я не тороплю вас с ответом, – устав от ожидания, заявил Глеб. – Подумайте, взвесьте всё. Если не поменяете решение, скажите и я уеду. Но очень вас прошу, не делайте этого. В ваших руках человеческая судьба и вы, как учитель, должны ей справедливо распорядиться. Спасибо, что выслушали.

Глеб встал и, не прощаясь, ушёл. Весницкий остался один, сидел, перекрестив пальцы рук, и думал. Ему предстояло выбрать между собой и парнем, которого он почти не знал. Неизвестно, куда бы пал выбор Весницкого, если бы не внезапная смерть Игнатия Платоновича.

Старожил умер.

Его смерть заметили не сразу, через день после разговора Весницкого и Свиридова. Соседка зачем-то заглянула через забор на огород старика и обнаружила там его закоченевшее тело. Игнатий Платонович лежал на спине с широко открытым ртом и стеклянными глазами смотрел в небо. Его костлявая рука была сжата в кулак и поднесена к лицу, в ладони оказалась пожухлая трава и небольшой комок земли. Бабки невольно зашептались – уж не колдун ли был дед? Прожил столько лет, болезней не знал, а умирать вышел во двор. Одна так прямо сказала – ведьма или колдун под крышей умереть не могут, тут либо крышу пробивать, либо прямо на лавке на улицу выносить. Слова её всерьез никто не воспринял, но смерть Игнатия Платоновича на многих произвела глубокое впечатление.

Старик жил здесь больше пятидесяти лет и многим стало казаться, что он вечен. На словах его все уважали, а на деле в мир иной старик ушёл в одиночестве, глядя в чёрное ночное небо.

Дмитрий Астахов был одним из немногих, кто откровенно недолюбливал Игнатия Платоновича. Вслух он редко обсуждал старика, но смерть последнего оставила Астахова равнодушным. Более того, когда вечером он вернулся домой, и Аня принялась было пересказывать события, связанные со смертью Игнатия Платоновича и домыслы местных, Астахов прервал её на полуслове:

– Глупости всё это, – отмахнулся он. – На эту старую мумию было страшно смотреть, смерть для него сродни избавлению от мук.

На том их разговор и завершился.

Аня, напротив, подпала под влияние апокалипсической атмосферы, на некоторое время окутавшей деревню. Выдуманные истории рождались буквально на пустом месте, их сочинители искренне верили в собственный вымысел и оттого рассказывали убедительно. К концу дня Аня наслушалась о подвигах Игнатия Платоновича, о том, как старик плюнул в лицо самому Сталину, когда тот лично награждал его орденом. Якобы генералиссимус подписал приказ о казне старшего сына Игнатия Платоновича, за что и был оплеван. Ребята постарше пугали малышню страшилками. Самая безобидная и добрая история заканчивалась тем, как восставший из могилы старик сжирал родителей ребёнка, братьев и сестёр, а затем и его самого, жутко скрипя своими вываливающимися зубами.

Поддавшись соблазну, Аня и сама сочинила историю про то, как старик проклял её и она расшибла себе колено, но передумала её рассказывать – уж больно слабоватым выходило вранье.

Она даже ненадолго позабыла о своей влюбленности в учителя, но однажды случайно наткнулась на него в булочной. Глеб выглядел подавленным, не поздоровался с ней даже после того, как она выдала дежурное здрасте. Девушка почувствовала себя уязвленной, но потом вдруг догадалась – у Глеба какие-то проблемы. Тогда она мигом позабыла о никому не нужном старике и принялась гадать, что же случилось в жизни Свиридова.

О смерти Игнатия Платоновича Весницкий узнал совершенно случайно, из разговора прохожих. Сообщать эту новость специально Павлу Андреевичу никто не стал. Поначалу старый учитель не поверил, быстро собрался и пошёл домой проверить. Оказался там как раз в момент, когда тело выносили. Удивительно, как сильно Игнатий Платонович изменился с сентября – усох, словно бы стал уже в плечах. Кожа на лице, казалось, прохудилась, и сквозь неё можно было различить рельеф угловатого черепа. Одним словом, выглядел покойник жутко. Глядя на него, Весницкий вспомнил, как старик окликнул его перед самыми каникулами. Тогда охваченный идеей разоблачения Глеба, Павел Андреевич даже не посмотрел в сторону человека, которого считал своим другом. А ведь тот звал его дважды! Возможно, предчувствовал свою смерть, хотел попрощаться с самым близким в этой деревне приятелем. Но Весницкий, как последний эгоист, прошёл мимо.

"Я помешался на мести, помешался на чертовом Глебе и проклятой Кулаковой! Теперь никогда не узнаю, что он хотел мне сказать, не могу даже вспомнить, когда беседовал с ним в последний раз!"

Вернувшись домой, Весницкий тихонько всплакнул, налил себе сто грамм купленного у местного мужика самогона, потом добавил ещё, и ещё, и... Он почти никогда не пил, потому быстро опьянел и принялся философствовать о бренности бытия, никчемности жизни, бессилии человека перед высшими силами. Тоска застилала его мысленный взор, он то рыдал в голос, то напевал частушки, выходил из себя, чтобы следом по-детски мечтательно рассматривать свои армейские фотографии. В конце концов, его вырвало, и он завалился спать.

Проснувшись с нестерпимой головной болью, он вылил в стакан оставшийся самогон и, поправив здоровье, стал приводить себя в порядок. Друга Весницкий оплакал, теперь нужно было узнать, когда похороны и явиться на них трезвым и разбитым горем, а не пьянкой.

Когда днём он снова пришёл домой к Игнатию Платоновичу, там уже хозяйничала внучка покойника – далеко не молодая полная женщина, имени которой Весницкий не знал. Тем не менее, он поздоровался, спросил, нужно ли чем-нибудь помочь и только после осведомился, когда будут похороны. Женщина спокойно ответила на все вопросы – расстроенной она не выглядела, но на жизнь посетовала.

– Чуть больше года назад мать умерла. Мы старику сообщать не стали, не хотели его расстраивать, больно он старый. Теперь вот и сам помер, – заявила женщина.

Про родню Игнатия Платоновича в деревне ходили всякие слухи, главным образом отрицательные, потому её словам Весницкий не поверил.

"Не вспомнили вы о старике, вот о смерти дочери и не сообщили. Совсем его забросили, оставили здесь умирать одного. Не ездили к нему, не навещали, а он всё о вас вспоминал, скучал!" – с негодованием подумал Весницкий.

Вслух, разумеется, он не сказал ни слова.

...

По приёзду родственников слухи о покойнике прекратили распространяться. Деревня замерла в ожидании процессии, которая проходила в тот же день, ближе к вечеру. Правнук Игнатия Платоновича нанял автобус, на который погрузили часть тех, кто собирался ехать прощаться на кладбище. Весницкий ехать отказался – до кладбища полчаса ходу неспешным шагом. Ему нужно было многое обдумать. Впрочем, по дороге этого сделать не удалось: проститься со стариком собралась чуть ли не вся деревня. Ученики под надзором своих родителей вынуждены были изображать примерное поведение, почтительно здоровались со всеми, в том числе и с Весницким. В толпе Павел Андреевич разглядел и Аню. По случайному совпадению она шла следом за мрачным Глебом. Увидев его, Весницкий вспомнил недавний разговор.

"Сколько мне осталось? – размышлял Весницкий. – Уйду на тот свет, совсем один, как Игнат, что после себя оставлю? Разбитую жизнь парня?"

Он отрицательно покачал головой. Сразу после похорон сообщит Глебу, что всё забыто. А к концу второй четверти уйдёт из школы. Зачем тяготить других своим присутствием, если тебя никто не хочет видеть? Жалость к себе охватила Весницкого и, грустно глядя на катившееся к горизонту солнце, он думал о прошлом, об учениках, которые давно уехали из деревни, о друзьях, которых не видел давным-давно, о родителях, почивших много лет назад.

Аня действительно семенила вслед за Глебом, но было это не случайно. Девушка решила выяснить, что случилось с учителем. Заприметив его в толпе, Аня до поры до времени шла молча, но как только толпа разбавилась и на дороге стало просторнее, подскочила и, схватив за локоть, поздоровалась. Глеб обернулся, растерянно посмотрел на Аню и нехотя кивнул.

– Вы из-за Игнатия Платоновича так расстроились? – спросила она, после необязательных рассуждений о погоде.

– Я его совсем не знал, Аня. Трудно по-настоящему расстроиться из-за смерти постороннего тебе человека.

– Тогда почему вы такой грустный?

Глеб пожал плечами.

– Из-за погоды, наверное. Солнце меньше светит, умирающий год навевает тоску.

– Вы прям как поэт.

Глеб кивнул, но ничего не ответил. Видимо, к разговору он был не расположен. Снова почувствовав себя оскорбленной Аня отстала от него, и, прибившись к толпе одноклассников, стала рассеяно прислушиваться к их разговорам, хотя думала она совсем о другом.

Астахов поначалу не собирался идти на похороны. Почившего он и, правда, недолюбливал, но не из-за личной неприязни. Главной причиной была дружба Игнатия Платоновича и Весницкого. Веря изречению Гете "скажи мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты", Астахов всегда сторонился умершего. Но погода в день похорон стремительно портилась, небо заволокло бледными серыми тучами, а на улице было мрачно. Помимо этого дул переменный промозглый ветер, отчего температура на улице казалась ниже, чем была на самом деле. К работе такая погода не располагала, а отлеживаться за телевизором не хотелось. Выпить же было не с кем – большинство знакомых Астахов на похороны отправились. Пришлось и ему собираться.

В стареньком свитере и широких брюках он догнал бредущих по дороге людей и смешался с толпой. Принять собравшийся народ за похоронную процессию было невозможно – вокруг оживленно переговаривались, звучали шутки, иногда даже смеялись. Похоже, старика никому не было жалко, все шли туда скорее из любопытства или от безделья. Попеременно здороваясь то с тем, то с другим знакомым, Астахов выискивал кого-нибудь из близких товарищей, с которыми было о чём поговорить. Тут он краем глаза увидел Весницкого. Учитель пялился своими безумными водянистыми глазами куда-то в сторону. Было в его взгляде что-то странное, не присущее натуре Весницкого. А по глупой улыбке, то появлявшейся, то исчезавшей на лице Павла Андреевича, можно было догадаться, что он чему-то рад. Астахов проследил его взгляд и неудовлетворенно отметил, что учитель пялился на его дочь.

"Показалось, – заключил Дмитрий. – На кой ляд ему Аня?"

Тем не менее, сама мысль о том, что Весницкий пялится на его дочь, вызвала негодование. Астахов хотел было подойти и поговорить с учителем для профилактики, но потом напомнил себе – он на похоронах, здесь неуместно устраивать разборки из-за невнятных подозрений. Рассудив так, Астахов отстал от Весницкого и Ани, продолжил высматривать приятелей.

Неспешно продвигаясь, процессия догнала-таки автобус, вынужденный плестись как черепаха по плохой дороге. Все желающие посетить похороны пришли почти одновременно. Гроб со стариком опустили в яму, вырытую трактором, принялись поспешно её зарывать – по всему было видно, что собирается дождь, а намокнуть не хотел никто. Когда дело было сделано, народ стал расходиться. Нашлись и такие, кто задержался помянуть покойника. Среди них оказался и Астахов. Быстро разливая водку, мужики пили и хмелели, рассказывали друг другу истории, которые слышали десятки раз. Некоторые вспоминали своих давно почивших родственников, другие повествовали о живых. Об умершем почти не говорили. И не только потому, что не жалели, но и оттого, что почти ничего о нем не знали. Когда могилу зарыли, люди стали расходиться.

По дороге домой Павел Андреевич не прекращался думать об умершем. Он, пожалуй, был единственным человеком, который переживал смерть Игнатия Платоновича. Не из сильной любви, а из осознания того, что теперь в деревне ему и поговорить не с кем. Похороны навевали мрачные мысли о смерти. Весницкий невольно задумался о загробной жизни, грехах, зле, которое он совершил, хоть сам никогда сильно верующим не был – так, христианин о привычке. Прочувствовав гнетущую атмосферу кладбища Весницкий заметил впереди себя вяло плетущегося Глеба. Павел Андреевич ускорил шаг, дабы догнать его.

– Считал Игнатия Платоновича своим другом, – произнёс Весницкий, догнав Глеба. – А на самом-то деле он мне в отцы годился. Но не смотря на преклонный возраст до последнего дня был в своём уме. Всего пару дней назад встретил его на лавочке у дома, он меня звал, хотел что-то поведать, а я отмахнулся. Теперь вот мучаюсь, гадаю, о чём он поговорить хотел.

Глеб понимающе кивнул:

– Один мой старый друг погиб внезапно. Ничто не предвещало, а тут вдруг раз – и нет человека. Перед смертью звал меня, но я был далеко. Как и вы, мучаюсь по сегодняшний день и гадаю, о чём же хотел поговорить. Да только теперь уж никогда этого не узнать. И главное – почти уверен, ерунда, ничего важного, но убедить себя целиком не удается. А вдруг он готов был поведать свою сокровенную тайну, которую так и не решился рассказать раньше? Вдруг как никто другой нуждался в моей поддержке, а я был рядом с людьми, которым на меня плевать?

– А что с ним случилось? – задал несколько бестактный вопрос Весницкий.

– Застрелили его, – мрачно сказал Глеб.

Расспрашивать дальше Павел Андреевич не стал.

Некоторое время они шли молча вдоль дороги. Начался мелкий дождик, словно бы природа вместо людей решила оплакать покойника. Весницкий никак не мог решиться сказать главное, то, ради чего он и догнал Глеба. К счастью, тот сам перевёл тему в нужное русло:

– Я тут подумал, Павел Андреевич, о наших делах. Я, пожалуй, и правда уеду. Причину придумаю, не волнуйтесь.

Весницкий понурил голову. Дальше отступать некуда.

– Я тоже хотел поговорить об этом, Глеб. Я был не прав. Ты хороший учитель, куда лучше меня. Возможно, во мне говорила зависть или какое-то другое чувство, которое не красит меня, как человека. В любом случае, твоя тайна умрёт вместе со мной. Оставайся. Мне и правда пора на пенсию, а ты быть может, проработаешь здесь следующие тридцать лет.

– Я не хочу, чтобы вы шли на жертвы ради меня.

– Это не жертва – необходимость. Только скажи честно, ты собираешься отсюда уехать, как только представиться возможность или намерен работать долго и старательно?

– Если честно, то не знаю. Но ребята и школа мне нравятся. Да и народ в деревнях особенный. Иногда мне кажется, что я и сам родился в сельской местности.

– Это точно, народ здесь особенный, – усмехнулся Весницкий. – Ну, мы договорились? – полувопросительно сказал Павел Андреевич.

Глеб кивнул. Весницкий похлопал его по плечу и пошёл своей дорогой.

"Славный парень, – подумал Весницкий. – Ополчился на него без причины, хорошо хоть глупостей не натворил".

Вместо того, чтобы сразу идти домой, Катя предложила Ане побродить по кладбищу.

– Сейчас дождь начнётся, – заметила Аня.

– Если начнётся, вернемся.

Аня пожала плечами и согласилась. Бродя по грунтовым дорожкам среди невысоких, покрытых мхом надгробий, они случайно набрели на могилу матери Ани.

– Она была красивой, – заметила Катя, глядя на овальный чёрно-белый портрет, прикрепленный к надгробию.

– Да, – согласилась Аня, – была красивой, но я почти не помню её живой. И боюсь.

– Боишься? – удивлённо спросила Катя.

– Очень боюсь. Я никому этого не рассказывала, даже отцу, но перед своей смертью мама разговаривала со мной, – Аня опустила голову. – Этой беседой она сильно меня напугала. В юности, говорила она тогда, я ходила к гадалке в городе. Старая сморщенная бабка, которой на вид меньше ста лет не дашь. Своими трясущимися руками она выкладывала карты и напророчила, что мне нельзя иметь детей, – Аня прервалась. – Представляешь, помню слово в слово, а лица матери в тот день вспомнить не могу. Так вот, бабка сказала, что ей нельзя иметь детей. Я спрашиваю, почему? А она приподнялась на локтях и с каким-то жутким скрежетом выдавила: "Потому что бабка нарекла, моя дочь будет проклята, причинит много зла, погубит души невинных и сама никогда не обретёт упокоения. Но тебя же никто не проклинал, доченька, ты же никого не погубишь, любимая?" В голосе было столько тепла и ласки, а мне всё равно страшно. Не понимаю, зачем она рассказала эти вещи пятилетней девочке.

– Ты веришь в гадание?

– Дело не в этом. Пойми, Катюша, мне с детства говорили, что я должна любить маму, что мне должно быть грустно оттого, как рано она умерла. А я почти не помню её, зато помню страх, который испытала, услышав эту историю. Помню, как убивался отец, а оттого я злилась на мать. Вот и получается, что к ней я пита не любовь, а озлобленность смешанную с испугом.

Катя опустила глаза, ничего не сказал. Ей вдруг стало ясно, что Аня делится с ней самыми глубокими переживаниями, доверяет тайну, которую можно доверить только самому близкому человеку.

"Она считает меня самым близким человеком, – заключила Катя. – Как же я скажу ей то, ради чего позвала на эту прогулку? Нет, только не сегодня".

Словно бы прочитав мысли Кати, заморосил мелкий дождь. Девочки побежали домой и, распрощавшись на перекрестке у въезда в деревню, побежали каждая своей дорогой.

Чтобы срезать путь Аня решила возвращаться через улицу Ульянова. Там девушка снова столкнулась с Глебом Максимовичем. Он стоял под дождём у калитки своего дома и глядел на горизонт, где тёмно-синим пламенем загорались яркие молнии. Девушка попыталась проскользнуть незамеченной, но Глеб окликнул её. Обида на него никак не сказалась на чувствах, которые Аня испытывала. От голоса Глеба – громкого, низкого, мягкого – по её спине побежали мурашки. Девушка замерла, не зная, куда идти и как себя вести.

– Заходи, дождь переждёшь. Вон как вся вымокла, дрожишь, – сказал Глеб.

– Нет, спасибо, – услышала Аня себя, – я домой.

– Тебе домой ещё полтора километра бежать, как пить дать заболеешь. Иди ко мне, хоть обсохнешь. Не могу же я позволить своей лучшей ученице подхватить ангину, – настаивал Глеб.

Спорить Аня не стала и пошла прямиком к калитке. Глеб впустил её, проводил в дом.

– Чай будешь или так отогреешься? – спросил он.

– Да я не замерзла.

– А ну-ка, – Глеб взял своими руками её ладонь, сжал, погладил. – Холодная, как лёд, а говоришь не замерзла.

Он поднёс её ладонь к своему лицу и, широко открыв рот, дохнул. Взволнованная его прикосновением Аня не знала, как себя вести. Ей хотелось одного – чтобы это мгновение растянулось. Глеб продолжил растирать ладонь, а затем взялся и за вторую. В этот момент Аня отчётливо поняла, почему влюбленным так хочется держаться за руки, переплетать пальцы друг друга, прижимать ладонь к ладони. В этих прикосновениях куда больше интимного, страстного и чувственного, чем в поцелуе и даже акте любви. Аня разомлела, прикрыла глаза и не пыталась скрыть испытываемого наслаждения. Она не заметила, как Глеб перевёл свой взгляд на неё и, увидев выражение блаженства на лице девушки, растерялся, осторожно выпустил руку из своих ладоней. Открыв глаза, Аня догадалась, что произошло, почувствовала, как кровь приливает к лицу, щеки начинает печь – верный признак румянца стыда. Она потупила взор, в комнате повисла неловкая пауза.

– Пошли на кухню, чай с печеньем и конфетами пить будем, – нарушил молчание Глеб.

Аня робко кивнула. Она хотела отказаться, но не могла, настолько приятно ей было находиться рядом с Глебом.

– Был у нас в детдоме один случай – парень пропал зимой. Дети оттуда убегали часто – кто к престарелой бабушке, кто к тетке. Одним словом, к самым близким, – начал рассказывать Глеб. – Поэтому обычно большого значения исчезновению детей не придавали. Позвонят в милицию, скажут, пропал такой-то и такой, а те в ответ, будем искать. Надо сказать, часто находили. Но тут случай особый был – зима на дворе, застынет ненароком, тогда начнутся проверки, бумажная волокита, журналисты, опять же, в дело вмешаются и скандал раздуют. Поэтому искать беглеца заставили пацанят, в том числе и меня. А этот дурак связался со старшими ребятами, они его по приколу напоили и ржали, когда его вырвало. Потом им наскучило так развлекаться, бросили его в одном подвале, там он и заснул. Я его нашёл. Гляжу на его пальцы, а они синие. Ну, давай его будить и руки отогревать. Кое-как растолкал, а что дальше делать не знаю. Побежал в подъезд, стал взрослых звать. Нашлась сердобольная женщина, выскочила, мальчишку этого к себе в дом отнесла и давай нас чаем поить. Смотрю, товарищ мой кружку выпил, вторую выпил, пальцы порозовели, сам он живее стал. Вот с тех пор и знаю, что лучше чая средства от обморожения нет, – тут Глеб сделал паузу, чтобы снять чайник с плиты и разлить кипяток по кружкам. – Правда, туда нужно добавлять коньяк, но тебя я спиртным потчевать не стану. Во-первых, ты пальцы себе не отморозила, а во-вторых, твой отец меня убьет, – закончил Глеб с широкой улыбкой, доставая из подвесного шкафчика блюдце с конфетами и печеньем.

– А вы боитесь моего папу? – Ане передалось озорное веселье учителя.

– Конечно, боюсь, – искренне признался Глеб. – Его вся деревня боится. Не обижайся, но на него посмотришь и решишь, что человек не одну ходку сделал.

Аня расхохоталась, не смотря на нелицеприятное замечание в адрес её отца.

– На самом деле он очень тихий и мирный. Ни разу не слышала, чтобы хоть с кем-то дрался, – заявила Аня.

– То ты не слышала, а мне рассказывали, что в своё время твой отец горазд был подраться. Говорят, он, когда учился в школе, чуть Весницкого не избил.

– Не знаю, мне папа об этом ничего не рассказывал.

– Ну не станешь ж ты спорить, что он недолюбливает Весницкого?

– Не стану.

С хитрецой посмотрев на Аню, Глеб вдруг спросил:

– А твое отношение к нему за последние месяцы не изменилось?

– К кому? К папе?

– Да нет, к этому козлу Весницкому.

Аня хихикнула. Она никак не могла ожидать, что с виду культурный и аккуратный Глеб станет высказываться перед своей ученицей в подобной манере.

– А с чего вы взяли, что оно изменилось.

– По глазам вижу. Расскажешь, что он такого сделал?

Аня вспомнила про нечаянный поцелуй, прикосновение старых губ, запах затхлости и сырости, исходивший от Весницкого, и поморщилась. Она ни при каких обстоятельствах не станет рассказывать об этом Глебу.

– Значит, врут вам глаза. Расскажите лучше, за что вы его не любите.

– За то, что он меня из школы решил выжить, – без обиняков заявил Глеб. -Шантажировать начал. Если так пойдёт и дальше, придётся мне уехать. Думал, может, ты мне поможешь, расскажешь что-нибудь эдакое. При случае хлестну старика в ответ.

– Я ничего такого не знаю, – заколебалась Аня. После той встречи с Весницким, она испытывала к нему неприязнь, но не верила, что старик способен шантажировать других людей.

– Тогда не стану тебе надоедать. И прости, что пытался втянуть в междоусобные разборки. Просто не знаю, как теперь быть. Вроде бы он сегодня дал слово, что отстанет, но кто его знает. Он и до того клялся-божился в вечной дружбе, я, мол, ради тебя работу брошу, а потом заявился и давай запугивать, – Глеб неприязненно поморщился, после чего тяжело вздохнул и посмотрел Ане в глаза. – Только про наш сегодняшний разговор не рассказывай никому, прошу тебя.

И тут же резко переменил тему, принявшись расспрашивать Аню об её одноклассниках и рассказывать старые анекдоты

Когда дождь успокоился, девушка стала собираться, Глеб проводил её до калитки и попрощался.

– Если хотите, – сказала Аня напоследок, – я поговорю с папой по поводу Павла Андреевича. Может он подскажет, как быть.

– Нет-нет, что ты, – Глеб отрицательно замотал головой. – Я сорвался, прости. Не стоило мне называть его тем словом и задавать тебе такие вопросы. Это не красит меня, как человека. Просто не успел я обзавестись здесь близкими друзьями, а в душе накипело, вот и наговорил лишнего. Ещё раз извини меня. Снова прошу тебя никому ничего не рассказывать.

"Он поделился со мной проблемами! – думала она, глядя на Глеба. – А нагрубил из-за ссоры с Павлом Андреевичем. Неужели он меня любит?"

– Хорошо, – кивнула Аня. – До свидания, Глеб Максимович.

Он кивнул в ответ и закрыл калитку. Осчастливленная девушка побежала к себе домой.

...

Первые дни после осенних каникул были для Весницкого самыми сложными. Он принял решение уйти на пенсию после второй четверти, поэтому хотелось оставить у учеников хорошие воспоминания о себе: перестал ставить даже тройки, контрольные работы больше не проводил. Дети, казалось, перемены не заметили, и от этого Весницкому стало ещё обиднее.

Он догадывался, что Аня Астахова избегает его. Весницкий несколько раз пытался завести с ней беседу, но девочка всегда выдумывала какую-то отговорку и убегала.

"Даже её, единственную девочку, которая была мне благодарна, я оттолкнул", – заключил он.

Весницкий отнёс заявление Лидии Лаврентьевне ещё в ноябре, сказав, что не выйдет на работу после зимних каникул. Следует отдать ей должное, Кулакова попыталась скрыть свою радость и начала говорить обязательные и банальные в таких случаях слова, как то: коллективу вас будет не хватать, вы служили примером для молодых преподавателей, не знаю, как мы справимся без вас. Даже прощения попросила за то, что слишком давила на него в этом году. Весницкий слушал её краем уха. Открытое лицемерие директора было ему неприятно. Из кабинета он ушёл с тяжелым сердцем.

К вечеру Весницкого прорвало – он сидел просматривал выпускные альбомы и вытирал бегущие по щекам слезы. Всё. Это конец. Больше ничего в жизни не произойдёт. У Весницкого нет будущего, одно только прошлое. Ему никогда больше не придётся рассказывать о переходе Ганнибала через Альпы, реформах Наполеона, Верденской битве. У него не было ни жены, ни детей, тридцать пять лет жизни он отдал школе, посвятил чужим людям, которые стали для него как родные. И никто, ни один из них, не вспомнит Весницкого, не придёт к нему, не скажет спасибо.

Пролистав очередной альбом, Павел Андреевич захлопнул его. Он испытывал отвращение ко всему: к себе за безвольность, бесхарактерность и глупость, к Глебу за то, что дети любили его больше, даже к Ане, которая сама спровоцировала его на нечаянный поцелуй, а теперь сторонилась.

...

Конец ноября в том году выдался на удивление тёплым и сухим. На улице держалось пять-шесть градусов тепла, небо оставалось ясным. Деревья были голыми, а листву почти везде убрали. Серая пыль, чёрная земля, да бледно-жёлтая пожухлая трава навевали уныние. Улицы выглядели непривычно, словно скелеты без мяса. Хотелось снега, мороза, зимней свистопляски, Нового года и Рождества. Довольствоваться же приходилось прогулками по улицам, которые своей неспешностью и незаполненностью могли наполнить прогулки стариков.

Во время одной из таких прогулок, Катя была молчалива и рассеяна, на анины вопросы либо отвечала невпопад, либо неопределенно мычала. Да и выбранный маршрут прогулки отличался от обыденного. Казалось, Катя хотела обойти всю деревню за один день. Аня гадала, что у подруги случилось. Всё прояснилось, когда они добрались до пустынной дороги, за которой была начиналась опушка небольшого леса.

– Мы переезжаем, – неожиданно перебила Аню Катя.

Астахова осеклась, посмотрела на подругу. Катя, напротив, отвела взгляд, любовалась лесом и пустынным полем, уходившим за горизонт.

– Родители давно собирались перебраться в Подмосковье, да всё откладывали. Хотели, чтобы школу я закончила здесь. А им тётка наша, которая с квартирой помогала, сказала – не стоит. Поступить проще, если будет аттестат одной из местных школ. Мама сперва противилась, говорила, сложно устроиться на новом месте да ещё в середине учебного года, но отец настоял. Я на него надулась, только это ничего не изменило.

– И когда ты об этом узнала?

– Подозревала до начала учебного года, но точно стало известно за неделю до каникул. Отец пообещал, что Новый год справим в новой квартире.

– Пока не знаешь, когда переезжаете?

– На днях. Максимум на две недели здесь останусь.

Ане не знала что добавить, молчала. Катя набрала полную грудь степного воздуха, шумно выдохнула.

– Буду скучать по деревне, – тихо сказала она. – Уезжаю, а на душе тяжело, – в глазах девушки заискрился хрусталь слезинок. – Люблю деревню, никогда не хотела в город.

Она перевела взгляд на Аню.

– Главное, знаешь, – она запнулась. – Глупость, наверно, но всё равно скажу, а уж ты сама решай. Беспокоюсь я за тебя, Аня, предчувствие у меня нехорошее. Сама не знаю почему. И когда мы бродили с тобой по кладбищу и говорили у могилы твоей мамы, я собиралась рассказать тебе о переезде, а не смогла, потому что предчувствие это усилилось.

– Зачем ты мне это говоришь? – спросила сделавшаяся бледной Аня.

– Лишнее ляпнула? – испугано спросила Катя. – Ну, прости. Я не хочу ссориться с тобой теперь. Прощаться всегда сложно. Просто знай – я о тебе беспокоюсь. И береги себя. У меня очень плохое предчувствие, – повторила она.

Аня слабо улыбнулась и обняла подругу. Она не хотела, чтобы Катя уезжала, но говорить об этом не стала. А значения словам подруги она не придала, списала их на беспокойство Кати перед отъездом.

...

Самая короткая вторая четверть пролетела незаметно. В последний день Павла Андреевича коллеги даже попытались изобразить сожаление. Кулакова поблагодарила его за работу и пожелала удачи в будущей жизни. Услышав это, Весницкий лишь хмыкнул – будущего у него не было. Один только Глеб держался в стороне и подошёл к нему только в подсобке перед последним уроком Павла Андреевича.

– Если вы делаете это из-за меня... – начал Свиридов.

– Хватит! – отмахнулся Весницкий. – Мне осточертело это обсуждать, Глеб. Не нужны мне твои извинения, уверения, вообще ничего не нужно. Дай спокойно уйти из школы.

В начале урока он сразу предупредил учеников, что со следующей четверти историю у них будет вести Глеб Максимович, после чего принялся выставлять четвертные. Ребят отпустил раньше звонка и, оставшись в кабинете один, просто ходил между партами. На улице пошёл снег – первый в этом году. Павел Андреевич с тоской смотрел в окно на резвящихся ребят. Стало нестерпимо грустно. Решив не оттягивать неизбежное, Весницкий собрал свои вещи, оделся, окинул кабинет взглядом, тихо прошептал "прощай" и ушёл.

К тому времени, когда Павел Андреевич выбрался на двор, снег валил крупными пушистыми гроздьями, облепляя щеки, брови, ресницы. Некоторые ребята заметив его говорили привычное "До свидания", Весницкий кивал и отводил взгляд в сторону. Павел Андреевич не вытирал снег с лица, позволял ему таять и растекаться по щекам – так было проще скрыть свои слезы.

Старый Новый год.

На Новый год на деревню обрушилась страшная метель, которая унесла ещё одну жизнь. Вечером первого января труп обнаружили ребята, игравшие в снежки вдоль лесополосы. Мертвеца завалило снегом, на его высохшем бледном лице, покрытом инеем, застыло выражение ужаса. Мальчишки не испугались, а наоборот долго рассматривали покойника прежде чем сообщить о своей находке взрослым.