Текст книги "Первый судья Лабиринта"

Автор книги: Алексей Кирсанов

Я, Латушкин Станислав, системный администратор в аудиторской фирме лучшего города Земли! И я не позволю какому-то сброду…

Я вскочил на стол, схватил две пивные кружки и, выплеснув их содержимое на голову ближайшему бюргеру, заорал:

– А ну, подходи по одному!

Клянусь, они замешкались. Даже как-то растерялись.

Андрей встал рядом со мной, поигрывая ножами, и внятно сказал:

– Ну ты, блин, вообще даешь, майн либ!

Интересно, какую часть фразы адаптер не осилил?

Белобрысый парень, хозяин зверька, до сих пор, казалось, дремавший, встрепенулся и с интересом посмотрел на нас.

Близко никто не подошел. В нас полетел горшок с бульоном.

Мы отпрянули в разные стороны, и он вдребезги разбился о стену, выплеснув содержимое.

– Добро переводить?! – взревел хозяин.

Это послужило сигналом к началу битвы.

В нас уже швыряли всем подряд, в том числе ножами и вилками, но в основном – предметами потяжелее, типа стульев и посуды.

Мы с Андреем быстренько спрыгнули со стола и заняли оборонительную позицию.

Швыряться было особо нечем. Андрей метнул свою пару ножей, пригвоздив кого-то к стене – не смертельно, впрочем, да я попал пивной кружкой в чей-то лоб. Но вскоре народ, видя, что мы безоружны, попер напролом. Стол нам еще удалось кое-как перевернуть на наступавших, но силы явно были неравными. Дело окончилось бы плохо, если бы не парень в балахоне. Он выхватил шпагу – да-да, у него, оказывается, была шпага, а под балахоном – кираса – и подскочил к нам.

– А ну – назад! – крикнул он беснующимся оборванцам. – Кто подойдет, того проткну, как зайца!

Парень был явно моложе меня – Кириллу ровесник, наверное. Но держался так, словно он какой-нибудь граф. Или еще круче.

Несмотря на его воинственный вид, несколько человек все же полезли в драку. Один, длинный и давно не мытый, схватил кочергу и бросился на нашего неожиданного заступника.

И они сцепились. Нет, правильнее сказать – скрестили. Шпагу с кочергой. Некогда было любоваться мастерством, потому что на меня полез толстый краснощекий мужик с огромной лысой головой. Я вообще-то филантроп, но ничего не оставалось, как молотить по его голове оставшейся в руках кружкой.

В общем, не очень эстетичная была драка, нечего описывать.

Андрей с криком «жаль, что бокс, а не фехтование» схватился с двумя. В рукопашной схватке за него можно не беспокоиться, я же видел его в деле. Это не то что от кружек уворачиваться.

До сих пор не могу поверить, что все происходило на самом деле. Скорее это был кошмарный сон.

В общем, пока я кое-как, с трудом и синяками, справился с одним, Андрей и этот парень отделали человек восемь-девять. На двоих, правда. Часть разбежалась, остальные, оставшись в меньшинстве, уже не лезли.

– Вам лучше поскорее уйти отсюда! – произнес парень со шпагой. – Сейчас сюда заявится вся деревня. Куда вам нужно?

– К перевалу, – тихо вздохнул Андрей.

– Вы ищете Грэту? – нахмурился парень.

– Да. Только, пожалуйста…

– Я провожу вас. Хозяин! Вот тебе за разбитую посуду!

Он оставил трактирщику горсть монет. Мы с Андреем присоединились, хотя и не понимаю я их странных обычаев. Мы, что ли, начали посуду бить?

– Тери! – позвал парень. Зверек, до сих пор испуганно жавшийся в углу, вскочил и быстро, как молния, помчался к выходу, обогнав нас.

– Меня зовут Дитрих, – представился парень, когда мы, все в ссадинах и кровоподтеках, в попорченных костюмах, уже отошли на порядочное расстояние от деревни. Вроде никто не собирался нас догонять. – Я часто бываю в Мильхендорфе по делам, и меня тут все знают. С кем имею честь?

– Андреас, а это мой друг – Стан. Станислаус. Мы музыканты из Макбурга.

– Так ли это?

Мы поднимались по узкой тропинке в гору, зверь – серебристый хорек, как сказал Дитрих, бежал впереди.

– Мне показалось, вы более – целители.

– Только он, – ответил я.

– На чем же вы играете? – полюбопытствовал Дитрих. Вот въедливая бестия!

– На свирелях, – заученно ответили мы.

– О! Рад буду послушать. К несчастию нашему, ночевать придется в горах. Но в паре сотен шагов отсюда есть хижина пастуха, там и остановимся. Тери, где ты?

Он пробежал немного вперед по тропинке, отыскивая хорька.

– Стан! Тебе нельзя пить пиво натощак! – прошипел Андрей. – Я до сих пор в себя прийти не могу, как вспомню тебя на столе с кружками в руках!

– Я трезв, как стекло, – серьезно сказал я. – Только если честно, Андреас, я несколько устал.

– Скоро придем, Дитрих сказал.

– Я не в том смысле устал. А вообще.

Вернулся парень с хорьком, избавив нас от неприятного разговора.

…Хижина, к счастью, оказалась даже ближе ста шагов. Ветхая, правда. Но нашим усталым сущностям сейчас подошел бы и шалаш.

Очаг был выложен прямо на земляном полу, из камней. Постель была одна, из сухих листьев и овечьих шкур.

Совместными усилиями мы развели огонь. Дитрих вскипятил в найденной в домике примятой посудине травяной чай, Андрей сыпанул в «котелок» какую-то пряность, имеющуюся среди тех «ненужных мелочей», о которых говорил Артур.

– Ах, чудесный вкус! – попробовав, оценил наш новый знакомый. – Так откуда, стало быть, вы?

– Из Макбурга! – сонным голосом повторил Андрей и рухнул на шкуры. Через секунду он уже спал. Досталось все-таки ему в этой драке.

А вот мне спать совсем не хотелось. Как и Дитриху.

Мы сидели у горящего очага, все подкладывая хворост, который неизвестный мне пастух заготовил в избытке. Красноватые отблески падали на лицо нашего нежданного товарища – очень молодое лицо, но чересчур серьезное. У Кирилла я никогда не видел такого выражения, как и у большинства его друзей.

– Я сам из Макбурга, – наконец произнес Дитрих. Ну вот, я так и знал! – И голову даю на отсечение: ни ты, ни твой друг ни разу там не были. И пряность, именуемую корицей, туда пока не завезли.

Он помолчал, помешивая палкой уголья, словно давал мне время опомниться.

– У каждого есть свои тайны, – продолжал этот странный паренек. – И каждый вправе их хранить. Я тоже не открываю своего занятия по некоторым причинам. Но вы идете к Грэте. А Грэте я никому не позволю причинить зло. И я хочу знать – зачем она вам.

Все-таки хорошо, что есть адаптер. Иначе я бы ни в жизнь не догадался, что Грэта – это уменьшительное от Маргрэта. Маргарита попросту.

Я напряг все свои умственные способности. Может, Артур и дал Андрею достаточно четкие указания о том, что можно говорить случайным попутчикам, а что – нет. Но Андрей спит. А я, как обычно, не в курсе.

– А кто ты ей такой? – спросил я, чтобы потянуть время, пока не придумаю что-нибудь умное.

Дитрих перестал мешать палкой в костре и обхватил колени руками.

– Никто. Я хотел бы стать для нее всем, – произнес он с чувством. – Но она ждет какого-то своего потерянного жениха.

Ах, Андрюха! Рано ты уснул…

…Мне повезло на этот раз. Пока я обдумывал ответ, Дитрих и сам стал клевать носом.

Я осторожно подвинул его к Андрею, а сам улегся с краю. Чувствуя, что тоже засыпаю, я накрыл потухающий очаг специальным колпаком, припасенным в хижине как раз для этой цели.

ГЛАВА 15
Первый

«У каждого мага за спиной – хотя бы один разрушенный мир…»

Есть такая присказка…

Артур сидел на помосте для сожжений, завернувшись в мантию.

Согласно правилам, вступающий в должность глава Трибунала первым делом отдает три распоряжения. Приказы, касающиеся Лиги, Института преобразовательной физики и самого Трибунала. Но когда ты просыпаешься утром и понимаешь, что ты – Первый маг и Первый инквизитор одновременно…

Зазвонил мобильный, Артур машинально нажал кнопку.

– Да?

– Простите, что напоминаю, шеф, – мягко сказал Эдуард. – Все ждут в главном зале.

– Да-да. Я сейчас.

Артур сбросил вызов, но не тронулся с места.

За стенами замка блестит в солнечных лучах море, и, может быть, у самого горизонта идет теплоход…

Мир нежится под ясным осенним небом.

Лабиринт. Единственной мир, в котором уживаются высокие технологии и волшебство.

Его нельзя разрушать.

Нельзя открывать внешние коллатерали.

Нельзя менять внутренний порядок, потому что люди привыкли к нему.

Никто не спрашивает, как поддерживается баланс между магией и техникой.

Какую цену платит эссенциалист, нарушающий постулаты.

Люди хотят жить, улыбаться, любить, растить детей… И гордиться своей землей.

Артур сжал правую руку в кулак. Она до сих пор побаливает в сырую погоду. Гибкость пальцев восстанавливается медленно, он не может быстро печатать, неудобно пользоваться пером. Даже к пинг-понгу он вернулся совсем недавно.

Можно отменить костры. Можно разрешить инженерам работать над порталами.

Можно все, что угодно, и Трибунал не осудит.

Потому что Трибунал – он сам. Артур Пелганен, Первый судья.

Первый маг. И эссенциалист.

Снова звонит мобильный. Ну подождите же вы…

– Да!

– Шеф, где вы сейчас?

– …Там!

– Понял.

Эдуард отключился. Через минуту он уже стоял перед Первым.

Три года назад он сказал молодому магу: «Чем сильнее человек, тем больше испытаний выпадает на его долю. Но ты можешь облегчить испытания для других».

Артур остался в Трибунале…

– Артур, пойдем!

Щемелинский протянул эссенциалисту руку и буквально стащил его с помоста. Артур пришел в себя, слегка смутившись.

– Эд, я бы не хотел…

– Никто не узнает. Пошли, есть немного времени…

Они покинули двор и вошли в одну из дверей в стене. Главный провел Артура коротким широким коридором, и очень скоро они оказались в просторном, современно оборудованном помещении, залитом солнечным светом.

В спортзале.

Трибунальщики регулярно пользовались спортивным залом, поддерживая форму, дух да и просто расслабляясь.

Крыши не было, защитой от дождя и снега служил раздвижной купол. Сейчас его раскрыли.

Посреди спортзала был натянут батут.

– Снимай свою мантию. Залезай и прыгай. Если хочешь, я выйду.

– Останься, пожалуйста…

– Хорошо, Ваша честь…

Артур сбросил мантию на руки Щемелинскому и влез на сетку.

Надо только слегка присесть и оттолкнуться…

– Жизнь – это прыжки на батуте…

Нелегко разговаривать – прыгая, но слова выплескиваются сами…

– …Летишь вверх – восторг… Адреналин… Легкость… Моральный подъем…

Падаешь – страх… Паника… Обреченность…

Вдруг под ногами… не окажется… пружинящей ткани? Лишь острые камни… Лишь кости незадачливых прыгунов…

Артур закрыл глаза.

Вдох. Выдох. Ветер. Прыжок.

– Каждый – сам… себе… батут. Кто-то улетает под небеса… Рискует… Пьет до дна… полную чашу… А я сейчас… и на пару метров… боюсь… прыгнуть… Вдруг что-то… не так пойдет?

Эдуард смотрел на молодого судью не отрываясь. Он пережил уже двух начальников.

Предшественник Циферблата – эссенциалист – славился своей мягкостью и человечностью.

Макс, профессиональный юрист, получил от него в наследство полуразвалившийся Лабиринт…

Артуру Циферблат оставил восстановленный мир. Процветающий, но усиленно отрицающий это.

Первому судье предстояло удержать Лабиринт от саморазрушения.

Балансировать.

«А все-таки жизнь в прыжке – прекрасна, – думал Эдуард, глядя на „летающего“ вверх-вниз мага. – Это лучшее, это самое настоящее, единственное, что имеет смысл…

Иногда кажется – солнце так близко, что даже успеваешь ощутить жар. Быстрее бьется сердце, и весь запас внутренней энергии выплескивается… чтобы помочь дотянуться, овладеть ярким, сияющим шаром…

А потом ты падаешь.

Но это твое право. И твоя жизнь»…

Первый судья спустился с батута, готовый огласить два приказа. По Лиге и Трибуналу.

– Ваша честь, – произнес Главный, накидывая на плечи Артура мантию. – У вас есть пятнадцать минут. Вы можете не выходить в зал, а направить распоряжения по сети. Мы ждем у экрана, так же как Глеб и Высокие магистры в своих учреждениях.

– Да, Эдуард, я больше не заставлю вас ждать. И спасибо.

Они пожали друг другу руки, после чего разошлись.

Артур шел в кабинет. Шаги гулко отдавались в узком коридоре.

«Только я тебя умоляю – не развали мир. Я так долго его берег».

– Я знаю, Макс.

«Как же ты будешь сжигать себе подобных»?

– Стас, и это помню.

Пятьдесят метров, потом открыть дверь, включить компьютер, сесть за клавиатуру и набрать тексты двух приказов.

«Отменить аутодафе.

Аппарату [личному составу] перейти на современную форму одежды, для этого подключить дизайнеров.

Природные коллатерали между мирами привести в действующее состояние, но использовать только с целью портации эссенциалистов. (Примечание – вместо костров).

Срок ссылки эссенциалистов из пожизненного сократить до…»

Артур задумался. Сколько нужно времени для того, чтобы человек успел освоиться, помог соседнему миру, осознал свои ошибки – или их отсутствие – и захотел вернуться? Зиньковец вообще не захотел. Остальные известные ему осужденные начинали мечтать о возвращении уже через пару месяцев, но лет через семь-десять это желание притуплялось. Что ж, исключения только подтверждают правила…

«…сократить до пяти лет».

По Трибуналу – пока все. Текст сейчас прочитают в главном зале.

Артур отправил сообщение на дисплеи и принялся за новое.

«Перевести академию и все эссенциалии на полное сетевое обеспечение. Учет статистики вести ежеквартально и ежегодно. Ежемесячные и ежедневные отчеты отменить».

Это сейчас увидят Высокие магистры на экране в Бежевой аудитории академии Эссенс. У кого-то от возмущения пропадет дар речи, а кто-то скажет: «Молодец. Слава Лабиринту, давно пора».

Всем не угодишь.

Итак, два приказа отправлены. Но что сказать Глебу Ярову, директору Института ПФиПЛ?

Инженеры, программисты, портальщики ждут, когда же Трибунал даст разрешение на дальнейшую разработку и активное использование коллатералей.

А это гарантирует утечку мозгов и магической составляющей, не говоря уже о том, что может сюда прийти из других миров…

Зазвонил телефон. Артур взглянул на номер: домашние.

– Да! Светочка, у меня только четыре минуты.

– Прости, милый. Тут Котенок нарисовала картинку и очень просит показать ее папе.

– Хорошо, я включу видеофон.

На экране появился детский рисунок. Кривенькие домики с треугольными крышами, узкие длинные, словно гусеницы, машинки. Круглоголовые люди с улыбками до ушей, цветы с лепестками разного размера. В самом верху – оранжевый круг. А между солнцем и городом… Что же это такое? Мячик? Слишком сплющенный…

– Дорогая, а что это над крышами? – устало спросил Артур.

– Летающая тарелка, по-моему.

– Какая тарелка? – не понял Пелганен.

– Ну корабль космический. Хочешь, спрошу?

Артур во все глаза смотрел на рисунок.

В городе Айсбург светит солнце, ездят машины, улыбаются люди, выходя из уютных домов на засеянные цветами улицы…

– Дай мне Катю, – наконец сказал он.

– Але-о? – услышал Артур через мгновение голос девочки.

– Доченька, что ты нарисовала в небе? Пониже солнышка?

– Папа Артур, это корабль с космонавтами! – заявила Катя. – Их специально тренируют, мне папа Стасик рассказывал!

…А над городом Айсбургом летит космический корабль…

– Спасибо, доченька, замечательный рисунок. Ты его не выбрасывай, ладно? – автоматически произнес Артур, кладя трубку.

Оставалась минута.

Ну, Стас…

Артур сел за клавиатуру и, невзирая на боль в руке, стремительно забарабанил по клавишам…

* * *

На крыше лаборатории Глеб Яров вместе с ведущими аналитиками напряженно ждал решения Трибунала. В руках у всех были пустые стаканы. Поодаль дожидались две закрытые бутылки виноградного вина: белого (на случай, если придет «добро») и красного (если нет).

Вкус красного уже мерещился Глебу в ночных кошмарах.

Тень установленных здесь солнечных часов неумолимо приближалась к центральной отметке. Ноутбук на коленях безмолвствовал.

В Лабиринте полно самой точной, самой современной техники. Солнечные часы – традиция. Традиция и то, что если никакого приказа не придет до полудня, в институте все останется по-старому. Как было при Циферблате.

Полный контроль и ничего нельзя.

– Да не разрешит он.

– А вдруг разрешит? Все-таки Эдуард сейчас Главным дознавателем, может, присоветует. Из-за сына.

– Вот как раз из-за сына и не присоветует! – раздавались голоса то справа, то слева.

Глеб ждал. Тень от гномона едва заметно ползла. Конечно, приказ может прийти и позже, никто не осмелится объявить его недействительным. Но обычно – если решение есть, оно оглашается сразу, чего тянуть…

С крыши спускаются вьющиеся плети винограда – желтого и прозрачного на солнце. Как же хочется вина – белого «Тракайского», а можно и «Айсбургского». Хочется оторваться, уйти от экрана, закрыть ноут, выключить… И не смотреть, ожидая распоряжения, словно приговора.

Тень заняла вертикальное положение, когда по темно-синему экрану побежала светящаяся строка…

«Разрешить разработку коллатералей.

Разрешить активное использование гармониевых носителей».

– А-а-а-а-а-а!

– Йе-э-э-э-э!

Кто-то откупорил «Айсбургского».

Портальщики вопили, обнимались, чокались и тут же опустошали стаканы.

В это время строка побежала снова:

«Подключить руководство Высшего летного училища к составлению план-проекта освоения космического пространства и подпространства. Отделу Микроэлектроники предоставить все имеющиеся в информационных источниках данные о навигационных системах. Артур Пелганен, Первый судья Трибунала Лабиринта».

Подписываться было не обязательно. Это лишь означало, что распоряжения закончены.

Все замерли.

Перестали кричать, пить и даже дышать.

Глеб Яров вернул текст на экран полностью.

– Что это значит, а? – наконец подал голос один из аналитиков.

– По-моему, мы будем делать эти… спрунгеры! – не веря своему счастью, откликнулся случайно оказавшийся на крыше стажер.

– Кого? – не понял народ.

– Джамперы, – ответил Глеб. – Похоже, ты прав… Работаем на космос.

«И тогда Великий маг поднялся высоко в небо»…

ГЛАВА 16
Рита

Жуткий холод не дал поспать.

Еще одно утро. Опять совершенно другое, и мир другой. Скоро мне хватит впечатлений на небольшую коллекцию.

Андрей дрых, как хорек, который пригрелся у него в ногах. Надо же, проникся доверием… И как они могут спать при температуре ниже нуля!

Только нашего рыцаря в хижине не было.

Разводить огонь задубевшими пальцами я был совершенно не способен. С намерением попрыгать и согреться, а заодно поискать нового знакомого, я выскочил из домика.

Вчера-то мы шли уже в темноте, разглядеть что-либо было совершенно невозможно. Только благодаря Дитриху, знавшему, по-видимому, эту местность как собственный дворик, мы смогли найти тропинку, хижину, да вообще не скатиться в пропасть.

А сейчас я увидел… горы под снегом и замерзшее озеро.

Лед искрился, будто миллионы хрустальных осколков или елочная мишура. Есть такая, с напылением…

Красота.

Я даже пожалел, что не сумею нарисовать эту зимнюю сказку.

Здесь не наши Альпы, но что-то подсказывало мне – Долина в Германии выглядит так же. Или почти так же.

Миров много, но…

Нет, не так. «Много миров, но едина их главная сущность». Откуда я это знаю? Навеяло…

А мы, оказывается, забрались довольно высоко. Но спуска не видно – наоборот. Тропинка, по которой мы добрались сюда, убегает все вверх и вверх.

Тишина.

Вокруг высокие ели, и я стою один. Словно гном. Очень маленький и незаметный.

Внезапно с елки посыпался снег прямо мне на голову. Я осторожно выглянул: птица на ветке. Довольно большая, с красноватой спинкой. Вспорхнула и улетела.

Почему же так тихо? Есть краски, но не хватает звуков. Эха? Шороха? Щебета?

И тут я понял, чего именно.

Я бросился в хижину. Андрей все еще спал, хорек при моем появлении поднял голову.

Я полез в мешок и достал свирель. Авось разберусь, как она работает.

Вернувшись на улицу, внимательно осмотрел «дудку». И сразу понял, что нужно делать.

Она раздвигалась наподобие складного пластмассового стаканчика.

Готово, теперь это полноценный инструмент. Нашлась и кнопка под мундштуком. А вот надо ли дуть, Артур не сказал. На всякий случай я набрал в легкие воздуха, поднес свирель к губам и медленно стал выдыхать, нажав при этом кнопку…

Музыка полилась. И гром меня разрази, если это были не «Зеленые рукава»! Старинная кельтская мелодия, моя любимая вещь.

Я так удивился и обрадовался! Чужой мир, чужие обычаи, неведомая дорога – а музыка все та же. Знакомая до слез. И до чего же она подходит!

На пороге появились Андрей и хорек. Стоят и слушают, Тери даже ушами поводит. А я все играю и играю. Вернее, она сама играет и никак не хочет меня отпустить. Пролетело куплетов пять, прежде чем я смог наконец оторваться и перевести дух.

– Он тут дудит, – делано возмутился Андрей. – А нет чтоб огонь развести, пока брат не превратился в сосульку!

– Ох, извини, – смутился я. В самом деле, совершенно забыл обо всем на свете…

Тери вдруг пискнул и юркнул в хижину.

– Не шевелись и не играй пока, – быстро сказал Андрей, напряженно глядя за мою спину.

– Что – обвал? – испугался я…

– И помолчи.

Я скосил глаза, ничего странного не заметил и обернулся.

Все спокойно. Птиц нет, ветви не шевелятся.

Лишь что-то пестрое у ближайшего ствола, вроде свернутой мантии.

– Медленно иди к дому, – сказал Андрей. – И не дергайся. Не поворачиваясь, так и иди.

Ну конечно! Я же должен узнать, что это…

Я сделал шаг к непонятной куче.

За спиной раздалась тихая ругань.

– Куда ж ты… Назад!

Но я уже и так все понял.

Огромная кошка, снежно-белая с черными пятнами. Как барс, но с кисточками на ушах и бородатой мордой.

Валяется на боку и глядит на нас, будто ждет чего-то. Расслабленно так, умиротворенно… Любуется. На еду так не смотрят.

– Заслушалась, что ли? – пробормотал я. – Пока не начал дудеть – никого не было, я бы заметил.

– Пришла в партер, видно, – ответил Андрей. – Давай в дом, а? Кажется, и на балкон слушатели подтягиваются.

Скрипнула сосна над головой. Я задрал голову и чуть не присвистнул: на тоненькой веточке висела знатная зверюга, обхватив ствол лапами. Бурая, с воротничком. И с широким оскалом: то ли улыбается от восторга, то ли у нее всегда так.

Да, пожалуй, Андрей прав. Выступление надо в камерной обстановке организовывать, чтоб не понабежали всякие.

В дом мы влетели одновременно, чуть не столкнувшись плечами. Дверь сразу захлопнули.

Я посмотрел в окно: и на дереве, и под ним – никого. Померещилось?

– Любители прекрасного… Хорошо, что не гурманы.

Андрей усмехнулся.

– Или, напротив, слишком разборчивы в еде. Кстати, где наш новый друг? Тери, фью, – свистнул он. – Где твой хозяин?

Тери, к нашему удивлению, ответил на свист звонко и переливчато. А через секунду произнес:

– …По делам. Скоро вернется.

Мы переглянулись. Ай да техника трибунальская…

Огонь развели в два счета, навострились уже. Пока закипала вода – снега вокруг с избытком, чистого, – распотрошили неприкосновенный запас из вещмешков.

Андрей взрезал ножом пакетик и понюхал.

– По-моему, белок какой-то.

Я надорвал упаковку зубами.

– Угу. Соевый. Соевое мясо.

– Это из чего?

– Да из сои же. Растение такое. Не ел никогда?

– В Лабиринте не знают такого растения, – покачал головой Андрей. – По-моему, это синтетика. Горячая уже вода, давай сыпать.

Что ж… Если у них не растет хлопок – поэтому все так удивлялись моим джинсам – вполне возможно, нет и других растений. Но они неплохо обходятся…

Двух пакетиков как раз хватило на котелок. Тут-то и вернулся Дитрих. Знал, когда приходить, хитрец.

– Доброе утро! А чем это у вас так вкусно пахнет?

Чтоб не запутаться, сочиняя неправдоподобные объяснения, я перевел разговор на другую тему – рассказал про медведя и кошку.

– Зверюшкам играете, а мне? – обиженно протянул Дитрих.

Мы поклялись, что – непременно.

О том, где пропадал, наш друг не счел нужным сообщить. Сказал только, что дальше проводить нас не сможет, ждут срочные дела.

За разговором он достал из своей сумы шесть сухих лепешек. А ведь тоже запасливый…

Так что завтрак удался на славу. Пока ели, хорек все время вертелся возле Андрея. Вставал на задние лапки, тычась мокрым носом в ладонь, извивался, запрыгивал на колени, совал нос в еду и забирался за шиворот.

Андрею это явно нравилось, и свою порцию он щедро разделил пополам.

– Надо же, как он тебя полюбил, – покачал головой Дитрих, забирая котелок, чтобы наполнить его свежим снегом для чая. – Тери. Пойдешь со мной? Нет? Ну и сиди.

Он вышел за дверь, а я тихо сказал:

– Он вчера спрашивал, кто мы да откуда. Говорит, что сам из Макбурга.

– А ты что? – встревожился Андрей, поглядывая за окно.

– Я ничего не успел ответить. Уснул он.

– Странно, почему сейчас не спрашивает…

Андрей задумчиво погладил хорька.

– А еще он про Риту сказал, что она тебя ждет.

– Что?!

– Ну, не тебя, а жениха своего…

Я прикусил язык, но было поздно. Андрей изменился в лице и больше уже не проронил ни слова. Ах, голова моя дырявая…

Дитрих вернулся и поставил котелок на огонь.

– Вот что, господа, – начал он. – В другое время я бы ни за что не пустил вас за перевал, потому что ни мысли ваши, ни поступки мне непонятны. Но Тери я полностью доверяю. Он не выносит злодеев и проходимцев. И людскую сущность чувствует безошибочно.

Андрей против воли расплылся в улыбке.

– Наш человек! – шепнул он мне.

Да уж. Еще один специалист. Коллега.

– Отправляйтесь вверх той же дорогой, пока не выйдете на широкое плато. Оттуда видно долину. И дом. Спускайтесь осторожно, склон очень крутой, легко сорваться. Грэте передавайте от меня поклон. Да скажите, чтоб…

Он отбросил волосы со лба, вздохнул.

– Нет, ничего.

Быстро собрались, поблагодарив неизвестного хозяина за кров, и вышли.

Низкое небо, снежная дорога, солнце маленькое и бледное. Но мне начинало все это нравиться.

Дитрих шагал впереди – он все-таки решил проводить нас до плато – Тери сидел у него на плече, помахивая хвостом. Замечательный зверь, нам будет не хватать его. Я топал посередине, стараясь попадать в след. Сзади ступал Андрей.

Три смелых зверолова…

– Господа, – обернулся наш проводник. – А кто-то обещал музыку…

И идет себе дальше. Мы с Андреем полезли в торбы. Я, как уже более опытный, первым раздвинул флейту и заиграл. Те же «Рукава», но уже как-то иначе. Как будто на знакомой реке появились новые пороги, неизвестные острова, излучины…

Флейта Андрея выводила вторую партию.

Дитрих неожиданно запел. Не понимаю, как он не охрип на морозе… А голос у него совсем юношеский – чистый и звонкий. Да еще акустика в горах – будь здоров…

 
В далеком краю у подножия гор,
где летом орешник цветет,
Где эхом орлиный летит разговор
к прохладному зеркалу вод,
Где утром клубится в оврагах туман,
спустившись с искристых вершин,
Там Чудо мое, мой пьянящий обман
живет средь зеленых долин…
 

Не знаю, как Андрюха, а я сразу просек, о ком он толкует. Что-то понятливым стал в последнее время. Родство с эссенциалистом влияет?

 
– Она длиннонога, как быстрая лань,
Как горный поток весела,
Над ней благодати божественной длань
С рожденья простерта была.
 
 
И свет всех вечерних и утренних звезд
Ее отражают глаза.
А руки лишь вскинет – и радужный мост
Дугою летит в небеса.
 
 
…Мы встретились в сумерках зимней порой…
Я шел, одолев перевал,
А колких снежинок взволнованный рой
Гавот надо мной танцевал.
 
 
Сейчас наберу сушняка для костра,
Согреюсь, коль ужина нет,
Под склоном горы прикорну до утра..
Но что там вдали? Будто свет?
 
 
Какая удача! Несусь во весь дух,
В надежде на пищу и кров.
Должно – дровосек, а быть может – пастух
Домишко возвел средь ветров.
 
 
«Откройте, хозяева! – бухаю в дверь, —
Ужо не останусь в долгу!
Я – бедный художник, поэт, менестрель,
Развлечь-позабавить могу».
 
 
«Не заперто, путник!» – звенит голосок.
Вошел – и как вкопанный стал.
Я с лирой немало протопал дорог,
Но женщин таких не встречал.
 
 
Красива, как эльф. Золотая коса
До полу струится рекой.
Лишь только ее увидали глаза
– Навек потерял я покой…
 

Тут уж, кажется, и у Андрея не осталось сомнений. Он опустил флейту и остановился, впившись в Дитриха глазами. Певец тоже замолчал, перестал и я. Они стояли друг напротив друга, пока Тери не прервал переливчатым свистом затянувшуюся паузу.

– Мне пора, – произнес менестрель. – Почти пришли, впереди спуск.

– Спасибо тебе, – сказал Андрей. – Тери, пока! Фьюить! Еще встретимся, а?

– Непременно! – свистнул Тери.

– А ведь ты понимаешь его! – сказал Дитрих. – Счастливого пути… Стан, будь здоров! Идите осторожно!

– И тебе всего хорошего, Дитрих! – откликнулся я. – Жаль, что так мало пообщались.

– Ничего, – улыбнулся он. – Если звезды будут благоприятствовать – свидимся.

Он махнул рукой на прощание и очень быстро скрылся из виду. На плечо мне с хулиганским щелчком упала шишка. Похоже, кроме певца у нас были и другие провожатые.

Мы остались на плато, с молчаливого согласия не говоря больше о Дитрихе.

Отсюда открывался вид на широкую заснеженную долину.

– Ковер. Пушистый ковер, – произнес Андрей.

– А до него еще топать и топать, между прочим, – констатировал я, убирая свирель в мешок.

– Стан, ты видишь домик?

Я помотал головой. Какой там домик! Глаза режет от белизны.

– Вон он, смотри…

Я напряг зрение изо всех сил, пытаясь понять, что можно различить на этом чистом белом листе.

– Левее…

Да, действительно. Едва заметный бугорок и узкая черная полоска между снегом на земле и снегом на крыше. Сам бы я не догадался.

– Я боюсь, Стан.

– Чего?

Я недоверчиво глянул на Андрея. Боится? Сейчас? Когда все позади?

– Боюсь, что она не узнает меня. Или узнает, но не примет…

– Да ладно! Ну что ты, в самом деле! Кого же она примет, если не тебя!

– Стан! – Андрей захлопнул свою свирель, едва не сломав ее. – Я так хотел дойти, понимаешь? Дожить. Добраться, доползти – любой ценой. А сейчас во мне что-то скребется: «Чего приперся, дурак»?

– Ага. Ну что, поплыли обратно, Василий Иваныч?

– Кто?

– Анекдот такой. Хватит с ума сходить, пошли!

Я решительно двинул вниз по склону.

Даже слишком решительно.

Дитрих не зря предупреждал. Не сделав и десяти шагов, я поскользнулся, упал на спину и неминуемо слетел бы с почти отвесной скалы, если бы Андрей, подоспевший в последний момент, не схватил меня за лямку мешка. Эссенс уцепился за голые ветки кустарника, а я нащупал ногами камень и уперся в него.

– Стан, ты что?! Священный лабиринт, мать его за ногу! Иду я, иду! Только не так быстро, ладно?

– Может, нам веревкой обвязаться? – сказал я вместо ответа. – У нас есть веревка?

Андрей молчал.

– Але!

– Есть. Я думаю, как ее достать.

* * *

Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Андрей, проявляя чудеса гибкости и пытаясь распластаться на склоне, смог развязать мой мешок. Но все напрасно – в моем комплекте веревки не было.

– Да ты подумай, а! Предусмотрительный Артур не положил вторую веревку! – с досадой произнес эссенс.

– Правильно, две и не нужно. Одной за глаза хватит! – глубокомысленно произнес я. А что еще оставалось?

– Придется Артура звать, – с неохотой протянул Андрей.

– А из твоего мешка?..

– Нереально. Звезданусь. Артур! – закричал Андрей в пространство. Никто не ответил, он крикнул чуть громче. – Артур!

– Я тебе дам, «не положил»! – рявкнул голос с небес. – В боковом кармане смотри!