Текст книги "Первый судья Лабиринта"

Автор книги: Алексей Кирсанов

ГЛАВА 11
Рождение и смерть

 
Нить за нитью, за цветом цвет, радугой – бесконечность,
И становится тканью свет, сея себя беспечно…
Нить за нитью, за стоном стон, мягкий узор вплетаю,
Станет частью живого он, центром, началом и краем…
Нить за нитью, за гранью грань плавно перетекает,
Нет таких глубоких ран, что терпением не сшивают…
Мир за миром, за нитью нить, путь в лабиринте снов.
Тот, кого нельзя воскресить, может родиться вновь.
Нить за нитью, плетется шелк, волшебен его узор.
За плотиной речной поток, спокойствие вечных гор,
Сила того, что не дать не мог…
Жизнь – это просто шелк… [1]1
  Автор текста – Эльдар Сафин.


[Закрыть]
 

…Мы привезли Андрюху в абсолютно бессознательном состоянии, я даже подумал – все, не успели. Не было ни пульса, ни дыхания, и Петер – я видел – открыл уже рот, чтобы сказать, что…

Но Артур заявил, что ему наплевать. Он – Как был, в камуфляже – уселся перед лежащим на полу Андреем в позу лотоса и соединил руки над головой. По его телу словно пробежала молния. Электрический разряд. А потом в правой руке откуда-то появился длинный тонкий предмет. Словно светящийся луч. И он этим лучом…

Уверяю вас: зрелище не для слабонервных, когда человека на твоих глазах прошивают насквозь. Никаких нитей на этот раз я не видел, зато луч в руках Артура так и мелькал, проходя через бездыханное тело эссенциалиста.

Чисто фэнтези…

И хотя маг молчал, я слышал его слова про шелк…

А потом – клянусь, не вру – услышал уже два голоса.

«Что ты видишь»?

«Горы, черная-черная вода и белые лотосы. Я плыву»…

«А сейчас»?

«Ночное небо и месяц. Пытаюсь достать его…»

«Что слышишь»?

«Серебряный песок пересыпается в часах…»

«Где ты»?

«Не вижу себя…»

«Смотри лучше, ну»!

«Я – песок…»

«Хорошо. Дальше?»

«Горы сомкнулись в кольцо».

«Что внутри кольца?»

«Город. Лабиринт».

«Какого цвета?»

«Бирюзовый. Бирюзово-серебристый».

«Как тебя зовут?»

«Андрей».

«Хорошо, Андрей. Здесь Артур, возвращайся».

Андрей открыл глаза.

– Ура-а-а! – грянул ликующий вопль сразу нескольких голосов.

Артур. Петер. И я.

И Андрей.

Когда он очнулся наконец, с меня такая тяжесть свалилась!

Андрюха – менеджер, спортсмен, любитель музыки, кумир девчонок. Эссенциалист.

Мой друг.

Артур возился с ним час или больше, «сшивал паутину», как он сказал. Вязать узлы нельзя, можно только вплетать нити. С самого Артура градом льется пот, но счастлив, как ненормальный. Нарушил он Стандарт или нет – теперь уже неважно.

Не у кого спрашивать…

Андрей мне тоже ужасно обрадовался. Да и не только мне. Он, кажется, упивался сознанием того, что просто живет, все время тряс нам с Артуром руки и твердил: «Спасибо, парни!»

Мы с Главным – вернее, уже с Первым, – переглянулись. Спасибо? А ведь без нас…

* * *

– Без тебя Сева Сергиенко бы просто исчез. Растворился в космосе. И Андрей бы никогда не возник, – сказал он мне, когда мы уже под утро, пересказывая друг другу свои приключения, стояли у окна и курили. Закуришь тут, после всего пережитого…

– Так это не столько благодаря мне, сколько – Дэну…

– И Денису я благодарен, – тихо и серьезно сказал Андрей, затянувшись, – что бы там ни было. Ты знаешь, он… Он меня сделал таким… Не только он, вы все. В общем, сейчас я лучше, чем был Сева.

– Ты так думаешь?

– Да.

Петер чуть не силой уволок Артура спать. «Завтра тяжелый день, – сказал он и был прав. – Все выяснения – потом».

Возле прохода выставили охрану, обязав пропускать нас в оба мира. А мы остались на перекрестке ждать рассвета. Нам еще так много надо было рассказать друг другу…

* * *

Следующий день выдался уже по-осеннему холодным.

С утра хоронили Дэна на кладбище в Рожках. Петер с Артуром предлагали переправить тело в Лабиринт, но Эдуард, покачав головой, сказал: «Нет».

– Мой сын выбрал Долину. Вряд ли он хотел бы вернуться обратно.

Как оказалось, Дэн был еще и протестантом. Что-то типа лютеранина, насколько позволяют судить мои скудные познания в религиоведении. Во всяком случае, Эдуард из немногочисленных церквей нашего городка для погребальной службы выбрал кирху. Православные храмы сразу «забраковал», про католический сказал: «Близко, но слишком помпезно». А других я и не знаю поблизости. И не в мечеть же его вести! Вроде не похож на мусульманина.

Народу в церкви было немного: родители Дэна, мы с Андреем, Петер, Крыса, еще один трибунальщик, Лена, директор института, где раньше работал Дэн, еще двое портальщиков и Артур. И Ксана. Андрей сказал, что ей нужно обязательно сообщить.

Света осталась с ребенком и с нами не пошла. Да и не нужно.

Я не хожу в церковь. И в бога-то, наверное, не очень верю. Но служба произвела впечатление даже на меня. И священник, и музыка, и высокие своды, и этот пробивающийся сквозь витражи луч…

– …Доброе имя лучше дорогой масти, и день смерти – дня рождения…

Ох, даже не знаю, как обстоят дела с добрым именем усопшего. Но кое-чего он добиться успел, не отнять.

Лабиринтяне, все как один, – не считая матери Дэна, конечно, – были в костюмах с галстуками. Видимо, чтобы не шокировать местное население трибунальской формой.

Женщины плакали, мужчины, кроме эссенциалистов и меня, крестились. Интересно, у эссенсов свой бог?

– …Лучше ходить в дом, плача об умершем, нежели ходить в дом пира; ибо таков конец всякого человека, и живой приложит это к своему сердцу…

Не хочу богохульствовать, но насчет «лучше», признаться, не согласен.

Среди присутствующих я оказался единственным человеком, не знавшим Дэна при жизни, хотя он мою жизнь изменил очень круто.

Я смотрел на него и думал: что было бы, будь он сейчас жив? Жалел бы о содеянном? Вероятнее всего – нет…

К сожалению, я уже не смогу ничего спросить у этого человека.

– …Сетование лучше смеха; потому что при печали лица сердце делается лучше…

Ну, может быть. Им виднее.

…Кладбище утопало в цветах. Одни тюльпаны. Дэн любил тюльпаны, оказывается. Откуда они их столько взяли, в конце сентября? Из Лабиринта, не иначе. И Андрей, кажется, переживает ничуть не меньше других.

Мы попрощались с Дэном и покинули кладбище. У самого выхода к Андрею подошел Эдуард Щемелинский. Я не слышал вопроса, но прекрасно разобрал ответ эссенциалиста:

– Этот прибор мы делали для людей Долины. И сделали бы снова.

– Спасибо тебе, Андрей…

Про пожар, как я понял, эссенс решил тактично умолчать. Ну и правильно, одним идеалистом больше будет…

Дэн остался в нашем мире.

«Щемелинский Денис Эдуардович, 1977–2008», – гласит надпись на табличке. Позже здесь будет памятник – два соединенных гармонитовых шара.

* * *

А вечером в последний путь провожали Циферблата.

Это была совершенно другая церемония.

Огромное количество народу собралось во дворе замка. Да-да, я тоже был там. Артур просил меня на первых порах не оставлять Андрея в одиночестве. Подстраховывался. Да и не мог я не прийти.

Ни особой любви, ни ненависти я к Максу не испытывал. Разве что – мы вместе были в том подвале…

Я чувствовал… важность момента. Переломного момента для всех нас. И как оказалось потом – для миров тоже.

И Светка там была. Сказала: чувствую, что должна. Катю оставили с мамой Артура. Да, у Артура тоже есть мама, как у всякого простого смертного.

Трибунал присутствовал в полном составе.

Эссенциалисты в огромном количестве – знаю, потому что они пришли со значками. Добрая треть присутствующих, на груди которых отсвечивало пламя. Но о пламени – позже. А ведь еще какой-то процент был без значков. Бывшие…

Явился кто-то из правительства: организация, которую возглавлял Циферблат, играет не последнюю роль в жизни страны…

Трибунальщики прицепили к воротникам белые полоски. Оказывается, это означает траур, а вовсе не руководящую должность. А я-то гадал, почему форма Артура, когда он еще был Главным, отличается от остальных, а одеяние Первого – нет. И сейчас, уже в должности Первого судьи, Артур со своими белыми полосками ничем не отличался от остальных.

Репортеры – в Лабиринте они тоже есть – пытались прорваться, но впустили только одного. Какая-то суперчестная местная газетка… Интересно, я попаду на снимок в периодике Айсбурга?

Конечно, были жена и дочка – красивая дочка у него – и Эдуард стоял рядом.

Вот уж кому я больше всех сочувствовал: сын, а потом лучший друг… Мужик-то он сам вполне ничего, порядочный…

Цветов не было, каждый брал на входе круглую горящую свечку на плоской подставке. Подставку надо было оставлять себе. А свечки ставить на помост, вокруг гроба.

Гроб больше напоминал лодку. Деревянная лодочка. А может, и не деревянная вовсе, кто их разберет, магов этих. И вокруг – море свечей.

Красиво…

Часть народа на острове не поместилась, а может – не хватило моторок. Я видел огромную толпу на берегу, тоже все со свечами.

Внезапно на помосте вспыхнул огромный костер. Пламя взмыло к небесам. Я стоял не так уж далеко и чувствовал жар. Видимо, костер настоящий. Или почти настоящий. Потому что догорел он очень уж быстро.

Пепел собрали в…

Язык не поворачивается назвать это урной. Стеклянный сосуд, скорее напоминающий огромный бокал.

Бокал кто-то из трибунальщиков поднял высоко над головой, показывая присутствующим. Это послужило сигналом к прекращению церемонии, все начали расходиться, пришлось открыть несколько ворот. Часть народа села в лодки и сразу отчалила, часть чего-то ждала за воротами.

– Еще не все, – сказал Андрей в ответ на мой вопросительный взгляд.

Когда во дворе остались только близкие, соратники и мы с Андреем и Светой, процессия во главе с Артуром и трибунальщиком, несущим сосуд с прахом – потом я узнал, что зовут Михал, – двинулась к западной стене, к лестнице.

По двое – Андрей шел последним – мы поднимались на широкую открытую галерею над морем, пока не заняли ее полностью.

Как только мы выстроились – дунул ветер. Внезапно.

Я уже догадался, что сейчас будет.

Жена Циферблата, его дочь и Артур – видимо, как преемник – брали пепел горстями и развеивали по ветру. А остальные…

Они запели. Вполголоса, очень стройно, как будто с утра до вечера занимались только этим, а вовсе не своими трибунальскими делами. А может быть, у них в крови такое умение.

У меня даже слезы на глазах выступили.

Не знаю, на каком языке пели трибунальщики. Не английский и не немецкий точно. По-моему, на латынь похож, и вообще это походило на хорал крестоносцев из кантаты «Александр Невский». Мы в школе проходили, и мне почему-то запомнилось.

Но и не латынь. Очень красивый язык.

Андрей не пел. Сказал с грустью, что забыл все слова…

А потом…

Надо было бросить в воду подставку от свечи. Когда она падала в море, на этом месте взрывался высокий фонтан. Тридцать фонтанов взлетели к галерее.

А в это время люди на берегу и на острове тоже бросали в воду подставки. И море отвечало волнами, как может плакать только море…

И только у Михала такой штуки не было. Он бросил в волны пустой сосуд. И тогда я понял, что никакое это не стекло.

Огромный водяной столб, словно подводный вулкан, поднялся выше галереи, еще выше, закипел, засветился, и десятки искр рванулись в темнеющее небо. И там пропали на миг.

А потом – рассыпались множеством огненных нитей, прямо над нашими головами сплетаясь огромной сияющей паутиной. Она продержалась несколько мгновений и пролилась серебряным дождем обратно в море.

Вот это я понимаю!

– Да, тут вам не на кладбище. – Я не заметил, как сказал это вслух. Артур услышал.

– У нас нет кладбищ, у нас есть аллеи памяти. Завтра власти посадят в городе дуб. А на один из уже растущих повесят табличку с именем Макс Циферблат. И датой ухода.

– А дата рождения?

– А зачем? Неважно, сколько человек прожил. Важно – как.

Может быть. Я пока над этим не задумывался…

– Артур, – не удержавшись, спросил я, – а если бы Дэн… Если бы его здесь… Его бы тоже так?

Артур, несмотря на мое косноязычие, понял.

– Да. И его бы провожали так же. В замке, а может быть – в институте, как решили бы. Каждого – там, где трудился.

– А эссенциалиста?

Что-то не могу я представить развеивание пепла в эссенциалии. Не все же они над морем.

– Эссенциалиста? – улыбнулся Артур и, наклонившись, шепнул мне в ухо. – Эссенциалисты не умирают.

Пока я подбирал челюсть, он добавил так же тихо:

– Проболтаешься – убью!

Вот и пойми их, серебряных…

ГЛАВА 12
Ухожу

Прекрасен город Айсбург. И мир по имени Лабиринт. И море здесь великолепно. Особенно когда смотришь на него не из-за решетки, а идешь босиком по волнам.

За прошедший день мы все вымотались неимоверно, и Артур никого из нас не отпустил – уговорил остаться ночевать у него в доме. А живет он совсем рядом, десять минут пешком до лодочной станции. Удобно на работу ездить…

Дом Артура – это особая история. В таких домах должны жить академики. Писатели. Философы. Ну и – маги, наверное.

Дом двухэтажный. Впрочем, второй этаж – небольшая мансарда. Но для двоих постоянно живущих в нем человек – места до черта.

Там резные лестницы, широкие кровати под тонкими мягкими покрывалами. Там даже камин. Там поют соловьи за окнами. Там вокруг дома – сад…

В общем, это какой-то ненормально уютный дом. Не бывает таких домов.

Мама Артура совсем на него не похожа. Она бойкая, веселая и так нам обрадовалась! А больше всех, как мне показалось, – Свете.

Нас чем-то кормили, но я уже плохо соображал и был просто счастлив, когда мне показали мою кровать. Упав на нее, уснул тут же, до утра.

Утром проснулся последним, все уже встали и завтракали.

Когда я хоть и умытый, но все равно полусонный притащился на кухню, то застал там такую картину.

Столу них большой, овальный. «Люблю гостей», – сказала мама Артура. Между прочим, довольно молодая женщина. Интересно, жив ли его отец.

Так вот, рядком за этим столом сидели Петер, Андрей, мама Артура, Света и хозяин дома с моей дочерью на коленях. И он улыбался.Впрочем, как и ребенок.

Когда я это увидел, весь сон прошел моментально. Самое интересное, ничего особенного вроде бы не происходило. По крайней мере, никто ничего не замечал. Все весьма дружелюбно со мной поздоровались и позвали за стол. И я сел, конечно. Но думать мог только об одном: а ведь кто-то здесь лишний…

После завтрака я слегка отвлекся, потому что занялись насущными делами.

Приехали родители Андрея.

Я хотел сказать, родители Севы Сергиенко, Артур вызвал их телеграммой.

Встреча обещала быть нелегкой.

Ведь Артур, возвращая эссенциалиста к жизни, окончательно сделал его Андреем.

Андреем, не Севой.

С фамилией Латушкин. С верующей мамой и папой-электриком. С подмосковным детством. Со службой в армии. С учебой в академии Эссенс. С работой корректором. С любовью к Рите. С привычкой курить – к счастью, немного.

И при этом – с однородной паутиной серебристо-бирюзового цвета.

Раз Андрей считал моих родителей своими, я автоматически становился его братом. Меня в принципе это устраивало. А вот его родителей, родителей Севы – нет. Тем более что их он не воспринял вообще.

Сказок на свете не бывает, даже при наличии фэнтезийных чудес.

Дело осложнялось еще и тем, что родители Севы оказались эссенциалистами. Может, какой-то парень в армии и вел с молодым Сергиенко разговоры о теории сущности, но впервые об этом он узнал, конечно же, в семье. А после второго (или уже третьего?) рождения интерес корректора к эссенции заметно охладел. Что не доставило радости родителям.

– Я не хочу больше этим заниматься. Сейчас. Не-хо-чу.

Так он сказал мне. Повторил и им.

Жители Лабиринта – люди достаточно продвинутые. Им не надо объяснять на пальцах теорию порталов. И уж эссенциалистам не так трудно понять, что такое конвертирование. Но видеть собственного сына с другим лицом, с другими манерами, мало того, понимать, до какой степени изменилась его личность, – это выдержит не каждый.

Контакта не получилось. Встретились чужими людьми – и чужими же через некоторое время расстались.

– Артур, неужели ничего нельзя сделать? – плакала в соседней комнате мать Севы.

Артур вздохнул.

– Я бы мог попытаться вернуть ему прежнюю память. Хотя это будет для него очень болезненно – он выдержал бы. Но он просто не хочет. Не хочет становиться Севой.

– Но что же делать? – спросил отец Севы.

– Дайте ему время. Сейчас из прежней жизни для него существует только Рита. Если после встречи с ней он не захочет вернуться к себе прежнему – значит, вам придется научиться принимать его новым. Таким, как сейчас. А он будет привыкать к вам. Если, конечно, вообще вернется в Лабиринт.

Стоит ли говорить, что чета Сергиенко уехала очень расстроенной.

Теперь, когда передряги остались позади, Андрей мог думать только о Рите. В течение всех дней, проведенных в нашем мире, эссенс о ней почти не вспоминал. Он запретил себе эти мысли.

– Я не знал, что она жива. Я чувствовал, что если начну думать – сорвусь, пошлю все к черту, кого-нибудь убью…

Но когда Артур подтвердил, что с Ритой все в порядке и она всего лишь находится в другом мире, Андрей отвернулся и быстрыми шагами вышел из дома.

Рыдать на берегу от счастья, видимо.

А я решил поискать Катьку. Я ведь с ней почти не общался ни вчера, ни сегодня. А когда последний раз у меня была такая возможность, я еще не знал, что она моя дочь. Она и сейчас не знает, что я ее папа. Света сказала: не было подходящего момента, чтобы сообщить. Впрочем, я и не собирался делать это срочно, я просто хотел с ней побыть. Поговорить, поиграть. Ощутить, что у меня есть дочка.

В доме я ее не нашел. Дом вообще был почти пуст. На кухне мама Артура месила тесто. Мне стало жутко неудобно: мы тут бездельничаем, а бедная женщина вынуждена готовить на такую ораву. Я предложил помочь ей.

– Ну что вы, Стасик! Не нужно. Я все время одна, а тут вы приехали. Артур же у меня дикий, у нас только Петя бывает, да и то редко. Такие занятые оба, такие занятые… Какая радость, что наконец-то друзей привез!

Она покачала головой. А я с удивлением заметил, что ошибся, решив сразу, что Артур с матерью не похожи. Чертами как раз похожи: и глаза, и волосы, и осанка. Но она… живая! А он как замороженный. И взгляд у него другой. Поэтому такой контраст.

– …И Света рвется все время мне помогать. Да успеется еще! Отдыхайте, пока есть возможность.

Я неловко сглотнул. В каком смысле – успеется, интересно?

– Собственно, я Катю искал…

– О! – засмеялась мама Артура. – Этого бесенка найти непросто. Последний раз в саду ее видела, она за ящерицей бегала…

Я поблагодарил и направился в сад.

Катю я увидел издалека. В самом центре сада под деревьями стоял стол. Вот под него она и шмыгнула. На столе была натянута сетка, и Петер с Артуром, раздетые до пояса, играли в настольный теннис.

Да, я был прав в свое время насчет Артура, полагая, что при всей своей худобе он вовсе не слаб. Мышцы, должен заметить, у него весьма ничего себе. И играет он здорово, гораздо лучше, чем Петер, которому приходилось носиться за мячиком от одного угла стола к другому, как челноку в ткацком станке. У Петера, конечно, тоже мышцы. Но местами пробивается жирок…

Впрочем, кто бы говорил!

Я направился к ним и заметил Свету. Она сидела недалеко от стола на скамеечке, расправив пышную юбку своего легкого платья, и наблюдала за игрой. Не отрываясь. Не знал, что она так интересуется пинг-понгом.

Но чем ближе я подходил, тем яснее видел, что вовсе не теннисом она так увлечена.

Света смотрела на Артура.

Уверен, ничего и никого другого она вообще не замечала.

Я стоял на дорожке. Катя пряталась под столом. Петер, уже слегка запыхавшийся, отбивал мячик. А она сидела и глазела на то, как Артур, словно танцуя, изящно машет ракеткой.

Очень скоро Петер выдохся. А может, его действительно ждали дела.

Подняв с земли неотбитый шарик, он глянул на часы, махнул друзьям рукой и, взяв со скамейки футболку, направился в мою сторону. Поравнявшись со мной, он довольно громко пожаловался на «суровое начальство, которому он вынужден проигрывать». В шутку сказал, конечно. И убежал в дом.

Начальник его шутку не слышал. Он вообще ничего не слышал. Он играл со Светой в теннис.

Светка играла почти так же хорошо, как я, – то есть никак. Но Артур был очень терпелив. Он подавал ей мячи все время в одну точку. И прямо на ракетку. И вообще всячески подбадривал и подсказывал. А она смеялась и все равно «мазала». И роняла мячик. И поднимала. И смотрела на Артура. И смотрела, и смотрела, и смотрела.

Катьке, видимо, стало скучно под столом, она вылезла, что-то крикнула маме и умчалась. Светка ответила ей: «Только недолго» – и снова увлеклась игрой.

Процессом.

Она пропустила очередной мяч. Артур подошел и стал что-то объяснять. Тихо, я не слышал. Потом, поколебавшись, он взялся вместе с ней за ракетку, пытаясь показать, как отбивают под углом. Вторая рука ему явно мешала, и он в конце концов слегка обнял Свету за талию.

И все, в общем-то. Не думаю, что он сделал это с иной целью, кроме как наглядно продемонстрировать подачу.

Просто я отсюда видел Светино лицо.

Счастливые глаза.

И тогда я повернулся и пошел.

И почему-то именно в этот момент они меня наконец заметили.

* * *

Я брел по берегу, когда меня догнала Света. Сказала, что хочет поговорить.

Я остановился и смотрел на нее, а волны стелились на песок. На Свете было светлое с черными цветами платье, а на груди – тонкая цепочка из какого-то сплава…

Я был с ней всего пять дней назад. Но с тех пор я прожил целую жизнь.

– Стасик, ты знаешь…

– Знаю.

– Понимаешь…

– Понимаю.

Она опустила голову и замолчала. Я поднял с земли камешек и бросил в воду.

– Ты хочешь остаться с Артуром, да?

Вот такой я крутень. А фиг ли вокруг да около ходить…

– Хочу, – прошептала моя Света.

– А как же Катя?

– Она… за нее не беспокойся. Они так друг другу понравились! У него даже лицо светлеет, когда он с ней общается.

Вот так, Стас. У тебя нет ни единого шанса.

– А что делать мне?

– Я не знаю… Может быть… – Она в волнении сжала руки. – Ты подумай. Ведь если бы не наслоение миров, мы бы… Кати бы сейчас не было. У тебя бы не было дочери, понимаешь?

– Но она же есть, – возразил я.

И швырнул еще один камень.

Она стояла передо мной и мучилась. И терзалась угрызениями совести. А я не хотел ей помочь.

Я вспомнил замок и цепи. И камеру. И Главного. Почему я должен быть великодушным? Я уже спас ему жизнь, хватит с него.

– Скажи, Свет, – свой голос я не узнал, – пока я был в замке…

– Нет! Нет! Что ты! Ничего не было! Да я и почти не видела Артура. Мы всего лишь несколько раз поговорили…

Да я верю. Артур, кстати, тоже почти постоянно находился в замке.

– Любовь с первого взгляда, что ли?

И еще один камень. Вернее – это уже блинчик.

– Наверное… Я даже не знала, что… такое бывает. Он мой, понимаешь? И ему сейчас так… тяжело.

Ага. А мне легко. И свободно. Что свободно – это уж точняк.

– А он тебя тоже любит?

Я вдруг подумал… Нет, не про нашу единственную ночь. Не про то, как я пытался поить ее молоком. Не про поход на карусели. Не про катание на лодке. Не про свидание на пристани и ревность к Андрею. К Андрею, ха…

Я думал про сайт знакомств. И выдуманный мной профайл. Выдуманный для нее. Вот к чему все привело. Зря выдумывал. То, чего не может быть, не может быть никогда…

– Так что Артур?

– Он… молчит, понимаешь? Он видит, что ты… меня любишь.

Последних двух слов я практически не услышал. Прочитал по губам.

Все все видят, все все знают…

– Так чего ты от меня-то хочешь?

У меня получился ледяной тон? По-моему, отлично.

Светка отвернулась и убежала.

А я не выдержал и пошел к Андрею. И все ему рассказал.

– Ты хочешь совета, Стас?

Он снова курил. Да хватит уже! А еще эссенциалист.

– Да! Посоветуй, если сможешь. Артур тоже твой друг, я знаю.

– Дело не в нем. И не в тебе. Дело в ней. Она не будет счастлива в вашем мире. Либо тебе нужно уводить ее куда-то, либо оставлять Артуру.

Это я ожидал услышать меньше всего.

– Куда уводить? – спросил я тупо.

– Ты ведь хотел посмотреть миры? Я правильно понял?

Понял-то он правильно.

– А как это делается?

– Это делается очень просто. Артур даст тебе путевой лист, адаптер, подъемные и откроет портал. Он все для тебя сделает. Он тебя очень уважает, Стас.

– Неужели? – удивился я.

– Конечно.

Да уж, уважает… И с радостью проводит.

– А их обеих я тоже поведу по мирам?

Куда?!

– Но Света ведь хочет остаться с ним…

– Разве можно предоставлять женщине выбор? Она сделает его неправильно! – заявил Андрей. Ну, это он со своей колокольни судит. И не о любви там шла речь.

– Я готов увести ее с собой. Но если она любит другого, с какого перепуга я буду лезть?

– Кстати, – усмехнулся Андрей. – Ты знаешь, за что его жгли?

– Артура?

– Угу.

– Нет.

– Он оживил соперника.

– Что?

– Оживил своего соперника. Они оба любили одну девчонку. Но она выбрала другого. А тот другой парень… он как-то раз купаться полез в шторм. И утонул. А Пелганен спасать его кинулся. Он же спасателем подрабатывал. Но не успел. Он его не сразу нашел, ну представь – волны огромные, швыряет тебя из стороны в сторону вместе с лодкой, и ничего не видно в воде. В общем, когда вытащил – поздно было. Утопление, биологическая смерть начиналась. Но Артур его оживил.

– Реанимировал?

– Оживил. Он же маг. Мертвого оживил. А это запрещено Стандартом.

– И что дальше было?!

Представляю, какие у меня сейчас глаза. Как блюдца.

– Да с парнем-то ничего, не зомби вроде. Нормальный. А Артуру – сам знаешь. А девчонку совесть замучила, и она не смогла уже с тем встречаться. А когда Артура, так сказать, помиловали, хотела, говорят, к нему вернуться. Но уже он с ней не смог. Опять же – по морально-этическим соображениям. В общем, у всех троих не сложилось.

Утопиться, что ли, пойти?

Не поможет…

– Стас, а пошли со мной? Ну их в баню! – без всякого перехода сказал Андрей.

– С тобой? – машинально переспросил я, все еще находясь под впечатлением.

– Угу. Честно говоря, страшновато мне одному идти в незнакомый мир. Да и… Неизвестно еще, как меня Марго встретит.

Это точно. Совсем неизвестно…

Я посмотрел на море, на небо, на своего друга, обернулся на дом. Из дверей как раз выходил Артур. Он направлялся к нам.

– Спутники! – начал он еще издали. – Эдуард приехал. И Глеб. Пошли посоветуемся насчет прибора.

И может же он в такой момент думать о каком-то приборе! Первый судья, властитель миров… Настоящий мужчина.

А я все тот же.

– Хорошо! – сказал я.

Подразумевая сразу все.

* * *

Преобразователь работал. Глеб, не будучи эссенциалистом, прекрасно рисовал на нем мою паутину. Зеленую-презеленую. Прочитать которую, разумеется, мог только корректор. Большего Андрей с Дэном сделать не успели, а все, что эссенс сотворил в одиночку, обратилось пеплом.

– Как глава Трибунала, я не возражаю против существования и эксплуатации прибора, – заявил Артур. – Но как эссенциалист… Особого смысла я в этом не вижу.

– Согласен, – вздохнул Андрей. – Не очень удобно. Все равно расшифровывать лабиринт придется самому, быстрее будет самому и снять его. И мониторы есть. Но Дэн ведь делал его не для Лабиринта, а для Долины.

– Да, нам бы такая штука не помешала, – подтвердил я. – Любой доктор или даже медсестра села, датчики прицепила, все нарисовалось. Но кто расшифровывать будет? Эссенциалистов-то нет.

– Может, ты захочешь вернуться в Долину, Андрей? Вместе с Ритой. Я бы не возражал. Конечно, вас будет только двое, но…

Андрей хлопнул себя по лбу.

– Ах я дурак… Болван. Неблагодарная свинья.

Он стал рассказывать про психотерапевта и Ксану.

Все видели ее на похоронах Дениса, но тогда было не до того, чтобы выяснять, кто она такая и откуда взялась.

– Значит, Лебедев еще и за это ответит, – жестко произнес Артур. – А эссенциалиста мы должны навестить. Сегодня же. И поблагодарить.

– Артур, – осторожно начал Андрей. – Я сразу не сказал еще и потому, что…

Он быстро взглянул на молчавшего до сих пор Эдуарда.

– …Ксана тоже принимала участие в создании Преобразователя.

– Да понял я уже, – кивнул Артур. – Я не собираюсь ее за это преследовать. Кто за то, чтобы отдать им прибор? И пусть работают.

– Конечно, я «за»! – воскликнул Андрей.

– И я!

– Институт преобразовательной физики не возражает, – улыбнулся Глеб. – Эд, а ты что думаешь?

– Как его фамилия, ты сказал? – Эдуард задумчиво взглянул на Андрея. – Зиньковец?

– Угу.

– Костя! Да?

* * *

Решили, что первыми в палату к Зиньковцу войдем мы с Андреем, чтобы, чего доброго, не вызвать у эссенциалиста шок при виде трибунальщиков.

Но получилось иначе. Константина на месте не было, он ушел на процедуры. А возвращаясь, столкнулся с трибунальщиками в коридоре. Артура, впрочем, он не знал, а вот Эдуарда вспомнил сразу же, хотя прошло почти двадцать пять лет.

Когда мы, прождав минут десять напрасно, вышли из палаты, нашим глазам предстала трогательная сцена объятий.

– Не иначе, один в свое время спалил другого, – хмыкнул я, не сдержавшись.

– Не совсем, – засмеялся (впервые!) подошедший сзади Артур. – Константин был первым приговоренным эссенциалистом, когда Эдуард только-только начал служить в Трибунале старшим офицером, как Петер сейчас.

– Знаешь, я Петера тоже надолго запомню, – вырвалось у меня.

– Он классный.

– Угу. Он будет теперь вместо тебя?

– Нет. Петера некому заменить. А насчет Главного дознавателя… Есть у меня одна мысль…

* * *

Давным-давно, несколько веков назад, на перекрестке миров встретились два обездоленных народа: маги и люди. Одни что-то не поделили со своими земляками, вероятнее всего – сферы влияния. Другие бежали от чумы и прочих страшных болезней.

Народы объединились и построили собственный мир, прямо на перекрестке. Его поместили в магический Лабиринт, который должен был защищать мир от разрушения, а сверху накрыли ведовской паутиной, сплетенной из тончайших нитей гармония, которая помогала узнавать то, что происходит в соседних областях Мегавселенной. Хотя тогда и слова-то такого не было.

Лабиринт – так его и назвали – процветал до тех пор, пока жителям не стало в нем скучно. В самом деле: когда вокруг столько других миров, а ты вынужден сидеть взаперти, поневоле взвоешь. И маги – именно маги, ведь только они могли пройти через стены Лабиринта, людям это не дано, – стали один за другим покидать его. Но оставляя мир, они уносили с собой часть его защитной оболочки. Часть магической СУЩНОСТИ, эссенцию, неполное отражение большого. И мир с поврежденной защитной оболочкой стал разрушаться. На перекрестках нельзя строить миры. Они слишком ненадежны.

И тогда люди решили запереть магов в Лабиринте и не выпускать за его пределы. Любого, дерзнувшего предпринять попытку к бегству, ожидал костер. Тем более, как оказалось, при гибели мага на костре его во много раз усиленная магическая эссенция возвращается в Лабиринт, делая его крепче. Началась настоящая охота на магов. Люди, одержимые идеей сохранить мир, хватали и жгли носителей магических сущностей направо и налево.

Маги обозлились на людей и объявили им войну. Но прежде…