Текст книги "Крылья победы"

Автор книги: Алексей Шахурин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 22 страниц)

Вскоре я вылетел в другой город, куда тоже было перебазировано несколько заводов, в том числе крупнейший моторостроительный, а также некоторые научно-исследовательские институты авиационной промышленности. Они обосновались в 18-20 километрах от города. Так получилось, что здесь разместились рядом два моторных завода – крупный и поменьше. Задача, которую предстояло решить в первую очередь, состояла в том – оставлять заводы самостоятельными или объединить. Оба они выпускали один и тот же тип двигателя. Вопрос этот нужно было решать немедленно, так как строительство корпусов для заводов почти закончилось. Начинался монтаж оборудования. Одновременно эшелон за эшелоном прибывали на необжитое место эвакуированные, а их около 125 тысяч. Жилья почти никакого. Лишь бараки и несколько трехэтажных домов. Больше 3 тысяч в них не разместить. Что делать с остальными? Зима пришла рано, сразу с большими снегопадами и сильными морозами. В ноябре наступили лютые холода.

Как увидел все это, сразу направился в областной комитет партии посоветоваться и просить помощи. Приехал в обком и вдруг застал там необычную тишину и безлюдье. Времени только шесть вечера, а в обкоме почти никого.

Зашел в приемную, спрашиваю:

– Можно ли переговорить с первым секретарем?

– Нет, хозяина не будет до восьми часов, он с пяти до восьми обедает.

Я был поражен. В бытность первым секретарем обкома в мирное время я никогда не уходил днем домой, хотя квартира была неподалеку, а обедал в обкомовской столовой и снова возвращался на работу. А тут во время войны – три часа на обед и на дневной сон?! Поверить в это не мог. Тем более после того, как только что видел напряженнейшую работу Куйбышевского обкома партии. Покоробило меня и выражение "хозяина не будет". Ну, думаю, и нравы!

Не застав на месте первого секретаря, спрашиваю:

– А где секретарь по промышленности?

– Все будут в восемь вечера.

Ехать обратно на завод далеко. Только успеешь приехать, как надо возвращаться обратно. А без помощи обкома дел не решить. Надо связываться с Москвой. Прошу разрешения воспользоваться правительственным телефоном. Докладываю обстановку. На заводы ежедневно прибывают эшелоны с оборудованием и людьми, а селить их негде, приходится рыть землянки. Возить людей на завод из города трудно, но в такой ситуации хоть какой-то выход из положения, пока не будет жилья. Нужна срочная помощь местных руководителей. Но у секретаря обкома, видимо, слишком спокойный характер. За неделю только один раз был на заводе. Заехал на полчаса, сказал: "Ну, если что, звоните!" – и уехал.

– Хорошо,– ответили из Москвы,– разберемся.

Вскоре первым секретарем этого обкома был избран С. Б. Задионченко, в прошлом секретарь одного из обкомов партии на Украине. Задионченко повернул все городские и областные организации лицом к заводам авиационной промышленности. Максимум внимания уделял становлению производства на моторных заводах, проводил там не менее половины своего рабочего времени. Даже по другим делам часто принимал не в обкомовском кабинете, а на заводах.

Пока я находился здесь, важнейший организационный вопрос стал для меня абсолютно ясен: завод должен быть один. Нельзя, чтобы в 2-3 километрах друг от друга находились два завода одного типа. Единое производство даст нужную производительность труда, нужный размах и т. д. Да и квалифицированные рабочие будут сконцентрированы в одном месте. Но единому заводу нужен такой директор, который бы справился с этой махиной. Тем более когда помимо производственных забот были еще сотни различных дел, когда нужно иметь теснейшую связь с областными партийными и иными организациями, со строителями, с переданными заводам совхозами и т. д. и т. п.

Я уезжал с заводов обеспокоенный тем, что не видел подходящей кандидатуры на пост руководителя такого крупного предприятия. Успокаивала лишь твердая уверенность в делах строительных. Сооружением моторного гиганта занимался один из строительных трестов нашего наркомата, которым руководил М. Я. Криворучко. На этого управляющего можно было положиться: опытный строитель, хороший организатор и энергичный, инициативный человек. Как показало время, он успешно справился с этим делом.

И вот я снова в Куйбышеве. За несколько дней картина здесь сильно изменилась. Напряженнейшая работа строителей и авиационников давала свои плоды. Прибыло уже больше половины оборудования. За эти дни его перебросили с железнодорожных платформ в цехи, и, хотя некоторые из них были еще без стен, оборудование выстраивалось в законченные технологические линии. Агрегатные и сборочные цехи разворачивали привезенные запасы деталей. В местах окончательной сборки стали появляться первые фюзеляжи самолетов, крылья и т. п. Но многие эшелоны еще находились в пути, и развернуть производство полностью еще не удавалось. Куйбышевская железная дорога, начальником которой в то время был Б. П. Бещев, будущий министр путей сообщения, делала все возможное, чтобы быстрее продвинуть наши эшелоны прямо на заводские площадки. Но не все зависело от железнодорожников. Были огромные встречные перевозки к фронту. Были бомбежки – уничтоженные составы и разрушенные пути.

Многое делали для авиапромышленности в Куйбышеве городская и областная партийные организации. Отношение к нашим нуждам было исключительное. Парторганизацию в Куйбышеве возглавлял молодой, очень способный и энергичный руководитель Владимир Никитин. Высокий, с правильными, красивыми чертами лица, он в первый миг мог показаться несколько медлительным и апатичным. Даже глаза как будто не открывал полностью. Однако, наблюдая его в общении с людьми, нетрудно было заметить, каким обманчивым оказывалось первое впечатление. Глаза Никитина не только полностью открывались в какой-то момент, но буквально впивались в собеседника, когда он спрашивал его:

– Ну как, все понятно?

И попробуй ответить, что нет. Тогда Володя встанет и, отрубая каждое слово, скажет так, что не понять или не поверить нельзя. Ему редко приходилось повторяться. Его понимали с полуслова.

На плечи областной и городской партийной организаций ложились и заботы об эвакуированных сотрудниках аппарата ЦК ВКП(б), Совнаркома СССР, о дипломатическом корпусе.

Здесь и застал меня праздник Октября. Вечером 6 ноября в оперном театре открылось торжественное заседание партийного актива. Зал был освещен неярко. Сказывалась перегрузка энергосистемы в связи с подключением многих заводов. И одежда у большинства была совсем не праздничная. Почти все пришли прямо с заводских строительных площадок, из цехов, не успев забежать домой. Да и какой мог быть дом! Из-за нехватки жилья заселили даже все пароходы, стоявшие у пристани. Но вопреки всем трудностям, сознание торжественности момента создавало особое настроение. Собрание было незабываемым. Не знаю, что переживали товарищи, находившиеся в это время на торжественном заседании в Москве на станции метро "Площадь Маяковского", но свои ощущения от собрания в Куйбышеве я запомнил на всю жизнь. Вероятно, потому, что тяжелее периода в борьбе с фашистской Германией у нас не было.

Только участники заседания расселись, как было объявлено, что начинается трансляция доклада Сталина с торжественного заседания в Москве. Узнать, что в Москве проводится торжественное заседание, было до того радостно и неожиданно, что трудно передать. С треском и посторонними шумами в зрительном зале Куйбышевского оперного театра прозвучал знакомый голос, очень далекий и тихий. Слова, полные веры в победу. Вся страна еще теснее объединялась для решительного отпора врагу. К этому партия призывала весь народ.

После заседания, которое было очень коротким, поехали по заводам. С одного из них я позвонил жене (семья моя в это время эвакуировалась в Куйбышев) и спросил, как она смотрит на то, чтобы завтра вечером, в праздник, собрать у нас дома руководителей заводов. Очень устали люди. Многие без семей. Хорошо бы посидеть немного и поговорить. Жена отвечает:

– Конечно, хорошо бы, но у нас ничего нет. Всего четыре стула и небольшой стол, да и угощать нечем... А сколько будет человек?

Чтобы не испугать, говорю:

– Человек десять – пятнадцать.

– Ну что ж, хорошо.

Составил список. Попросил своих помощников передать приглашение руководителям куйбышевских заводов: если смогут, пусть завтра приходят ко мне домой в восемь вечера.

И опять до поздней ночи беседы, разбор разных дел.

Утром 7 ноября в Куйбышеве состоялся парад войск и демонстрация трудящихся. Шли сибирские части. Вместе с местными формированиями они уходили на фронт. Парад принимал К. Е. Ворошилов. Это был суровый и незабываемый момент. Всматриваясь в лица бойцов и командиров, я видел их полную решимость выполнить любой приказ Родины. На трибуне кроме принимающего парад были М. И. Калинин, А. А. Андреев, секретарь обкома и командующий округом. А мороз сильный, больше 20 градусов. Зашли в помещение погреться. Михаил Иванович Калинин, вытирая заиндевевшую бороду, рассказал:

– Всю жизнь подводила меня борода. Собрался жениться, стал обзаводиться хозяйством. Зашел купить будильник в часовой магазин, а продавец, парнишка, может быть, лет на пять моложе меня, спрашивает: "А вам, дедушка, какой будильник-то?" Я говорю: "Какой же я дедушка – я жених". Вот что значит борода, а расстаться с ней так и не решился.

На трибуне я увидел заместителя председателя СНК СССР М. Г. Первухина и наркома угольной промышленности В. В. Вахрушева. Узнав, что у них семьи в другом городе, пригласил и их вечером к себе.

Приехав домой, застал подготовку к приему в самом разгаре. Во дворе нашлись доски. Две табуретки и доска – получилась скамья. Два стула и доска другая скамья. Козлы и еще несколько досок превратили в стол. Мобилизовали домашние продовольственные ресурсы, а также посуду и стулья у соседей. Собрались дружно. В двухкомнатной квартире стало так тесно, что. казалось, можно только стоять. Но постепенно все утряслось. Все скромно одеты. Ни крахмальных сорочек, ни белых рубашек. Бросалось в глаза, что все побриты и подтянуты.

Гости – одни мужчины. Шли они, конечно, к своему наркому, но попали в теплую домашнюю обстановку, которой многие из них в эти дни были лишены. Чувствовалось, что все рады встрече. Собрались директора, главные инженеры, секретари парткомов заводов, которые выпускали боевые самолеты, но одни давали для них моторы, другие – шасси, третьи – агрегаты, бронекорпуса, винты, установки вооружения, радиаторы и т. д. Тосты были яркими, горячими. Все понимали, что самолеты нужны немедленно, как можно скорей. Каждый из присутствующих представлял коллектив в тысячи и десятки тысяч человек. Неожиданно празднество вылилось во взаимные обязательства и требования.

Темпераментный Куинджи, главный инженер моторного завода, горячий человек, но опытный работник, заявил, что их завод уже через месяц начнет выпускать двигатели, полностью изготовленные из деталей здешнего производства, и призвал самолетчиков быть готовыми к этому. Самолетчики приняли вызов и в свою очередь обратились к представителям других заводов и строителям.

Не скажу, что заранее задумал такой нашу встречу, нет. Она получилась сама собой, как результат, видимо, особой ответственности за судьбу Родины. Все понимали, как велика опасность, нависшая над страной, и не могли думать и говорить иначе. Вот почему сразу же стал вопрос о сроках выпуска боевой техники на новых местах, сроках совершенно невероятных в других условиях. Эти сроки еще не были апробированы коллективным опытом и не подкреплены волей коллективов, но это был уже призыв руководителей и их самообязательства.

На другой день мы прикинули возможности каждого завода и цеха применительно к этим срокам и попытались изыскать дополнительные силы и средства, чтобы поставленные задачи стали реальными. Вот почему такой значительной оказалась та наша праздничная встреча.

В Москву я возвратился 10 ноября и сразу был принят Сталиным. Он выслушал меня не перебивая. Лишь когда речь зашла о директоре для моторных заводов, спросил:

– Кого вы рекомендуете?

К этому времени решение о директоре уже созрело. Я назвал имя Баландина.

– Он же был вашим заместителем?

– Да. Но лучшего директора такого огромного завода не найти.

– А он действительно справится? – уточнил Сталин.

Я сказал, что Баландин считается у нас "эталонным" директором. Лучше него нет.

И это было так. Василий Петрович Баландин с моторами был связан, можно сказать, всю жизнь. Родившись в семье железнодорожного рабочего, он начал трудовую деятельность с одиннадцати лет, пройдя большой путь от слесаря-сборщика до директора крупного завода, а затем и первого заместителя наркома авиапромышленности. Он был им до прихода П. В. Дементьева. Талантливый инженер, возглавляя в свое время сборочный цех на моторостроительном заводе, В. П. Баландин вместе с другими специалистами задолго до войны внедрил конвейерную сборку моторов. Таких конвейеров не было тогда даже за рубежом, все сделали своими руками, по своим проектам. Директора завода Василия Петровича стали называть "эталонным" директором за то, что он не только умело руководил производством, но и оперативно улаживал все возникавшие конфликты с конструкторами, военпредами и т. д. Это был самоотверженный, преданный делу работник, умевший опереться на партийный и заводской коллективы.

Однако примерно через год после моего назначения наркомом я был вызван к Сталину, и он, познакомив меня с докладной запиской первого заместителя наркома внутренних дел с показаниями двух заключенных на В. П. Баландина, предложил его арестовать.

Прочитав записку, я сказал Сталину:

– Баландин работал и до моего назначения. Буду совершенно объективным, если скажу, что он добросовестный, знающий дело работник. К тому же показания не прямые, а косвенные. Этот слышал от того, а тот от другого. Считаю его арест неправильным.

Сталин согласился:

– Хорошо, пусть проверят дополнительно.

И все же спустя два месяца Василия Петровича арестовали уже без моего согласия.

Воспользовавшись паузой, я напомнил Сталину, что Баландин уже около двух месяцев отстранен от должности и арестован, и повторил, что за время нашей совместной работы я никаких претензий к нему не имел, считал и считаю его честным коммунистом.

На другой день меня вызвали к Сталину вместе с Дементьевым и Яковлевым. Разговор опять зашел об этих заводах. Я снова сказал, что вопрос о директоре нужно решать как можно скорее. Вновь прозвучало имя Баландина. Дементьев и Яковлев поддержали меня.

– Ну хорошо,– согласился Сталин,– подумаем.

Этот разговор произошел в восемь часов вечера, а около полуночи Василий Петрович уже входил в мой кабинет. Я был рад, что Сталин прислушался к нашему мнению, что, как известно, бывало не всегда. Причем на другой день он даже позвонил мне и сказал:

– Сделайте так, чтобы Баландин, во-первых, быстрее поехал на завод, а во-вторых, остался в должности заместителя наркома, чтобы у него не было никакой обиды.

Я позвонил Баландину и передал ему слова Сталина.

Однако, несмотря на все организационные меры и наши усилия, выпуск самолетов катастрофически падал, а положение на фронтах, хотя немцев и отбросили от Москвы, оставалось напряженным. В середине ноября наркомат дал меньше самолетов, чем в начале, в конце – меньше, чем в середине, в первой половине декабря – меньше, чем в первых числах. Всего в декабре – критическом для нас месяце – авиапромышленность изготовила 600 самолетов. И вот в середине декабря Центральный Комитет партии вынес решение о том, что Наркомат авиационной промышленности подводит фронт. Такая оценка была для всех нас совершенно неожиданной.

Получив это решение, доставленное специальным курьером, я в первый момент даже растерялся – настолько оно показалось несправедливым. Ведь только в сентябре работу авиастроителей оценили чрезвычайно высоко. И сейчас все делалось с такой самоотверженностью и самоотдачей, с таким максимальным напряжением, что просто невозможно было кого-то в чем-либо упрекнуть. И разве все зависело от нас? Горько было, но, поразмыслив, понял, что это решение оружие, которое нам дано в руки. Поняв это, я все увидел совершенно в другом свете.

Вызвал своих заместителей и начальников главных управлений. Сказал товарищам, что ЦК партии очень сурово оценил положение в авиапроизводстве. Но оценил справедливо. Обстановка на фронте острая, нужно удесятерить усилия, чтобы поднять выпуск самолетов в самые сжатые сроки. Для этого необходимо послать на заводы, где есть затруднения с отладкой двигателей и самолетов, бригады из сотрудников научно-исследовательских институтов и наших ведущих ученых, а также людей, которые могут помочь наладить дело. Главное, самим быстрее организоваться. Следить за продвижением каждого эшелона, за выпуском каждого самолета. Диспетчерский отдел должен работать с такой четкостью, чтобы все, что происходит на заводах, было известно наркомату буквально по часам.

Стали разбираться конкретно. По каким причинам задерживается размещение и развертывание ряда заводов? Какая нужна помощь? С какими обкомами связаться и о чем просить их?

На следующий день в наркомат приехала комиссия. Спрашиваем:

– Как вы собираетесь работать? Отвечают:

– Занимайтесь своим делом, а мы все посмотрим и решим.

В присутствии комиссии провел разбор текущей работы, состояния дел по обеспечению возможностей увеличения выпуска продукции на всех основных заводах. Начальники главков доложили, как обеспечено производство сегодня и каким оно будет в ближайшие дни, чего недостает, какие принимаются меры и что нужно предпринять дополнительно, чтобы дело двигалось быстрее. Члены комиссии слушали и никаких вопросов не задавали. Затем они еще несколько раз приезжали в наркомат. А потом меня одного или с кем-либо из заместителей стали вызывать в ЦК.

Тут уже не ограничивалось лишь обсуждением. Прямо по телефону соединялись с заводами-поставщиками. Вызывали наркомов других отраслей. Давали указания транспортным организациям. Две недели спустя комиссия закончила работу. Нам было сказано:

– Доложили о том, что вы работаете правильно и только нуждаетесь в помощи.

Примерно в это же время все директора крупнейших заводов получили телеграммы за подписью Сталина, в которых он требовал быстрее наладить производство, сделать все возможное и сверхвозможное, чтобы снабдить фронт крайне необходимой продукцией. В одной из них, посланной на завод, производивший штурмовики, говорилось, что эти самолеты "нужны нашей Красной Армии теперь как воздух, как хлеб...".

Обращение ЦК к заводским коллективам всколыхнуло людей. На требования партии они ответили напряжением всех сил.

Выступая на заводе, В. П. Баландин говорил:

– Мы заслужили самую суровую оценку. Оценка очень суровая, но правильная. Мы даем меньше моторов, чем требуется, и меньше, чем можем.

Начальник строительства А. П. Лепилов говорил на собрании актива строителей, которые возводили заводы на новых площадках:

– Я призываю вас вспомнить о том, что здесь было недавно. Разве кто-нибудь из вас забыл, как в морозы и бураны, в голой степи мы вгрызались в землю, закладывали фундаменты? Как боролись со стихией, не сдаваясь, не пасуя перед трудностями? Неужели сейчас, когда мы слышим непрерывный шум выпускаемых моторов и самолетов, когда сердце каждого из нас радостно бьется при виде мощных машин, создаваемых авиазаводами, мы не будем работать с еще большим рвением, еще с большим напором? Каждый час промедления оплачивается на фронте лишними потерями, оттягивает конец войны. Неужели мы не оправдаем надежд Родины?

С завода, производившего штурмовики, в Москву ушла телеграмма: "Во исполнение Вашего телеграфного указания сообщаем, что завод достигнет в конце декабря ежедневного выпуска трех машин. С 5 января – по четыре машины. С 19 января – по шесть машин. С 26 января – по семь машин. Основной причиной отставания завода по развороту выпуска самолетов является размещение нас на недостроенной части завода. В настоящее время недостроены корпус агрегатных цехов, кузница, корпус заготовительно-штамповочных цехов, компрессорная. Отсутствует тепло, воздух, кислород и достаточное количество жилья для рабочих. Просим Вашей помощи по ускорению окончания строительства и ускорению налаживания снабжения завода готовыми изделиями, материалами. Просим также обязать соответствующие организации мобилизовать для нас недостающих рабочих и улучшить питание рабочих. Коллектив завода обязуется позорное отставание немедленно ликвидировать".

Эти исключительно напряженные дни совпали по времени с началом разгрома немецко-фашистских войск под Москвой. На заводах прошла волна митингов. Выступавшие воздавали должное нашей армии, давали слово отдать все силы фронту. Рабочий Ф. Стародуб так передал свои чувства: "Мы только отступили на время. Но, отступая, взяли с собой оружие: станки, инструмент, материалы. Пусть мы недосыпали, недоедали. Никто не скажет, что нам легко. Но мы уже поставили на ноги завод! Так неужели теперь, когда наши воины отбросили врага от Москвы, мы не поможем им гнать гитлеровскую сволочь?! Я клянусь вам, товарищи, что взятый мною темп на двести процентов выработки не сбавлю до изгнания последнего фашиста с нашей родной земли!"

С телеграммой Сталина заводам связан любопытный эпизод, который произошел на одной из площадок, куда перебазировался ряд заводов авиапромышленности. Там стала выходить газета "Все для фронта". И вот ее редактор А. С. Магид решил выпустить листовку с текстом названной телеграммы. Не успела листовка разойтись, как А. С. Магида вызвал к себе уполномоченный ГКО, находившийся здесь, и показал ему еще одну телеграмму, направленную в Москву, в которой указывалось, что редактор газеты распространил в десятках тысяч экземпляров то, что предназначалось лишь директорам заводов, тем самым выдав немцам сведения, что у нас нет самолетов-штурмовиков. Дело приобретало крутой оборот, когда из Государственного комитета обороны поступила новая телеграмма, адресованная обкому партии и уполномоченному ГКО. В ней содержался призыв сделать все возможное и невозможное для увеличения выпуска штурмовиков, а то, что их у нас не хватает, не является секретом ни для кого: ни для нас, ни для немцев.

Особо хочу сказать о наших железнодорожниках. До сих пор не перестаю восхищаться ими. Какой подвиг совершили они в ту пору. Ведь они не только бесперебойно доставляли оружие и боеприпасы на фронт, но и обеспечивали переброску войск, а также вывоз заводов и людей с запада на восток. И разве только одной авиационной промышленности! Как могли они с этим колоссальным потоком справиться под бомбежками и обстрелами, в суровую зиму с ее заносами и всем тем, что принесла война! Трудно себе представить. Но это было. И они с честью выдержали все испытания, выпавшие на их долю.

Таковы некоторые штрихи исполинской работы, выполненной осенью и зимой 1941 года. Эпопею эвакуации можно и должно назвать героической. О ней немало сказано, но еще больше, думаю, напишут. Пламя горячей любви к Родине горело в сердцах советских людей, и они сделали все, чтобы достойно ответить врагу.

Самолеты идут на фронт

Теперь, когда эвакуация авиазаводов и кадров самолетостроителей в основном была завершена, главное заключалось в том, чтобы ввести в строй эвакуированные предприятия, создать новые центры авиапроизводства, наладить систему кооперирования эвакуированных предприятий друг с другом и с местными заводами, изыскать недостающую рабочую силу, обеспечить заводы электроэнергией, металлом, топливом, сырьем, приспособить для новых условий железные дороги и иные виды транспорта, сделать многое другое. Восстановление основной массы эвакуированных предприятий происходило в сжатые сроки и в самые суровые месяцы уральской и сибирской зимы.

В большинстве случаев авиапредприятия прибывали туда, где имелись родственные заводы. Но там часто не хватало свободных площадей, и это приводило к тому, что оборудование размещалось не только на еще строившихся площадках, но и в зданиях непромышленного типа: в помещениях учреждений, институтов, техникумов, школ, клубов, машинно-тракторных станций, магазинов и т. д. Нередко станочный парк и оборудование одного предприятия попадали в места, расположенные далеко друг от друга. Однако даже в таких условиях оказались не все заводы. Некоторым просто некуда было ставить оборудование. Помню, один из директоров сообщил в наркомат: "Сегодня одели слона в специальные валенки и вывели из закрытого помещения, где организовали цех, очень нужный для выпуска продукции". Рассказывали, что в этот город был эвакуирован зоопарк, и вот слона пришлось временно вывести на свежий воздух.

Запорожский завод перебазировался в старинный сибирский город. Территория, отведенная для завода,– огромный пустырь, окруженный лесом,– находилась на окраине города.

Когда-то здесь было болото, сюда приезжали охотиться на водоплавающую птицу. Перед самым началом войны тут развернулись работы по строительству самолетного завода для гражданской авиации. Теперь стройка покоилась под снегом.

Нелегко привыкали запорожцы к суровым сибирским морозам. Ведь у многих не оказалось с собой даже теплой одежды. Для отопления вместо паровых котлов использовали старые паровозы. Прокладка коммуникаций осложнялась близостью подземных вод. Каждый метр траншей давался с огромным трудом. Беспрерывно приходилось откачивать воду, а с наступлением морозов – долбить лед и смерзшийся грунт. Бывало, люди по 70-80 часов не покидали своих рабочих мест. Замерзала вода в стендовых магистралях. Мокрые пальцы прилипали к металлу. Обжигая, он оставлял на руках багровые рубцы. Ветер пронизывал до костей. Но люди не сдавались.

На другом моторостроительном заводе для быстрой доставки узлов и деталей на сборку, для связи между цехами построили 42 километра железнодорожных путей. По ним курсировало пять паровозов, эвакуированных из Прибалтики. По этим путям доставлялся также бензин с крекинг-завода, расположенного в 10 километрах от испытательной станции. Для обслуживания подвижного состава на заводе пришлось построить депо и организовать службу по ремонту и эксплуатации заводского железнодорожного транспорта.

Большие трудности возникали с окончательной установкой оборудования этого завода: основная масса барж, растянувшаяся по рекам, накрепко вмерзла в лед. В станочных линиях образовались большие разрывы. Пришлось срочно создавать аварийные бригады и посылать их самолетами на эти реки разыскивать баржи. С великим трудом нужное оборудование доставили на завод. На заводском дворе под открытым небом скопилось несколько тысяч станков и масса другого ценнейшего оборудования. По ночам, в пургу и мороз, после полусуточной напряженной работы в цехах люди выкапывали из-под снега станки, вносили их в помещение.

Новые крупные корпуса, строительство которых шло и в 30-40-градусные морозы, осваивали по частям. Покрывали что-то крышей, отгораживали площадку стенкой и устанавливали станки. Шли дальше, а станки начинали работать.

Не хватало на заводе тепла и пара – один из цехов стал получать пар от локомобиля. Топили его дровами, которые пилили тут же у топки. Еще два цеха снабжались паром от паровозов, которые тоже работали на дровах. Несколько цехов отапливались котельной, однако и тут не все ладилось. Топливо подавали в котельную вручную, склада не было, уголь разгружали прямо на месте. Иногда его не хватало. Тогда брали шлак с золоотвалов и еще раз сжигали его. Топливом занимался непосредственно директор завода. За движением составов с углем следили, как за малыми детьми. Бывали случаи, когда его оставалось всего на несколько часов. Тогда из обкома партии звонили в ЦК ВКП(б), и из Москвы давали команду: первый же состав с углем, следовавший через город, повернуть на завод. Однажды ночью вагоны прибыли со смерзшимся углем. Лопаты его не брали. Директор завода В. П. Баландин сам приехал на эстакаду. Попросил лом и, ничего не говоря, забрался в вагон. Он крошил глыбы угля вместе со всеми. А в это время в цехах срочно изготавливали новые ломы. Заместитель наркома вернулся на завод, когда опустел последний вагон с углем.

На Урал был эвакуирован и один из заводов, изготовлявших агрегаты для самолетов. Нехватка электроэнергии оказалась самой острой проблемой. Коллектив завода решил своими силами построить электростанцию. Для установки двигателей и генераторов требовалось провести значительные земляные и бетонные работы. Проработав в цехе 11-12 часов, люди отправлялись еще на 4-5 часов рыть котлован и укладывать бетон. В итоге завод получил свою электроэнергию, причем дизели и другое оборудование установили в два раза быстрее, чем это делалось в мирное время.

Вспоминает В. Д. Дыник, бывший главный инженер одного из строительных трестов:

"Слесари и сварщики дневали и ночевали в цехе, тт. Песочин, Седов и Лобадин монтировали агрегаты в труднейших условиях. Никогда от них никто не слышал хныканья и ссылки на трудности. Сами старались найти выход из любого положения. Однажды застопорилась работа из-за отсутствия подъемников у крышек печей. Бросать монтаж? Нет, обошли территорию завода, разыскали старые подъемники, отремонтировали и пустили в дело. На месте ям и рытвин спустя несколько часов укладывается новый бетонированный пол, и тут же на этом месте появляются монтажники. За выполнение плана боролись все, начиная от прораба и кончая подсобным рабочим. Едва одна бригада вырывалась вперед, ее обгоняла другая, а утром рекорд побивала третья". На площадку одного из литейных цехов строители пришли с плакатами и лозунгами. На красных полотнищах виднелись слова: "Уложим не менее 40 тысяч кирпичей в смену", "Работать по-фронтовому".

Прораб Никифоров рассказывает:

"Каждая бригада встала на свое место. Одни подносили доски и бревна, другие сколачивали леса, третьи подвозили механизмы. Механик Веселов помогал монтировать транспортеры, подъемный кран, растворомешалку, циркулярную пилу. В первый же день каменщики уложили 35 тысяч кирпичей, во второй -: 42 тысячи, а в третий – 52 тысячи при одном и том же количестве рабочих. До войны нужно было две недели, чтобы сделать две капитальные стены. Начальник строительства Лепилов назвал срок: "Одну стену сдать через три дня, другую – через четыре". Леса ставили с обеих сторон, и возле каждого каменщика было двое подсобных рабочих. Один подавал кирпич, другой – раствор. Выполнили досрочно".

На одном из заводов путь к горячим цехам преграждали горы хлама, железа, битого стекла, бревен. Все время здесь возникали "пробки". Молодежь во главе с комсомольцами, с помощью школьников, служащих, домохозяек превратила это место в чистую полукилометровую автомагистраль, очень важную для завода.