Текст книги "Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед"

Автор книги: Алексей Лосев

Соавторы: Владимир Бибихин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 21 страниц)

Кроче, Кассирер, Сюзанна Лангер.

Позитивизм – фактологическая эпоха, учение о посюстороннем мире, который не управляется самостоятельными идеями. Но позитивизм ошибся. Даже

вычисляем мы в математике тоже идеально. Позитивизм сам себе противоречит. Математический расчет затмения – это идеализм! Если брать чистый препарированный факт, тут конечно просто. Но если вычислил реальное событие, то тут уже не только наблюдение факта, а умственная работа. Без нее сколько ни глазей на небо, всё равно ничего не определишь точно.

Позитивизм вообще противоречивая вещь. Позитивизм невозможен. Это просто глупость целого столетия.

Бальзак начинал с романтизма. «Шагреневая кожа». Там ведь идея «Портрета Дориана Грея».

Кассирер в «Erkenntnisproblem» дает историю всей гносеологии. Он там узкий кантианец. Декарта, Спинозу разбирает логически. Четыре тома[97]97
  Возможно, речь шла о книге: Горнунг Б. В., Из предыстории образования общеславянского языкового единства, М. 1963.


[Закрыть]. У него различаются Substanzbegriff и FunktionsbegrifF.

Балет понятий у Гегеля.

Неопозитивизм всё сводит к языку. Витгенштейн Στείχω ступать, русское стезя,στίχος ряд, минимальный сдвиг, заряд бытия. Подвижная заряженность, смысловая насыщенность, тенденция к целости и так далее. Атомы – это слишком сухо. Στοιχεέον буква в смысле минимального шага в ряде! Мы старались найти в античной букве жизнь, заряженность, движение. Буква на первый взгляд малое дело, но ведь тут у нас намечается перемена всего представления об античности. Там не сухая механика, не Und– Verbindungen[98]98
  Ср. 18.8.1971


[Закрыть]. Да ведь и в жизни по-настоящему всё сложнее. Против механических Und-Verbindungen я и читаю здесь всех авторов.

У меня мнемонические цели. Выборочный обзор. Ради легкости восприятия.

Злиться нельзя, это плохо. Спокойно и безразлично ко всему относиться тоже нельзя. Среднее, видеть в объекте и достоинства и недостатки, вот что красиво. Злость плохо, безразличие тоже плохо. Среднее – эстетический принцип, согласованность общая. Аристотель больше занят этим делом, серединой. Душа? Ну, конечно, ее тоже можно представить в виде равновесия, когда она не очень сильная или злая и не очень ничтожная, а так, греческое джентльменство.

Сократ, или его собеседник, вдруг меняет что-нибудь в отношении середины, и сразу становится видно, что тут затронуто главное. И они благодаря этому сразу переходят в новый план.

Аристотель пишет довольно скверно.

Отличие нашего культурного сознания от античного.

1972

4. 1. 1972. Газовщик выключил у Лосевых газ, потому что не нашлось какой-то бумажки. А. Ф. вспомнил былое.

Заметь, вся революция делается по бумажкам. В 1919–1920 году я был в Нижнем Новгороде. Так ты знаешь, сколько нужно было документов для проезда! Десятки документов. Идет бригада проверяющих. Мой сосед вынимает целую колоду бумаг. «Тут ничего нет.» Тогда он из другого кармана достает еще пачку документов. Проверяющий плюнул и ушел. Справка от домоуправления, на тифозность, справка на съестное, без нее отбирали картошку. Меня Бог спасал, как-то я ездил в Нижний и не заразился тифом. Правда, мне давали на шею, на тело мешочек, умерщвлять вшей. Это ли помогло, но остался жив, хотя болел воспалением легких в двадцатом году.

У меня такое впечатление, что и сейчас всё по бумажке. А после двадцать четвертого съезда и вообще дохнуть без бумажки нельзя. Не знаю, доживешь ли ты до нормального человеческого общежития. Я-то не доживу. Да и не уверен, что ты доживешь.

Гитлер: «Русский народ потому держит у себя советскую власть, что он не имеет никаких потребностей». Раб по сознанию. Не мыслит иного положения. Механическое орудие. Не личность. Хотя мы, старые преподаватели, из кожи лезли вон, доказывая, что рабы были личность, но раб ведь не ощущает себя как личность и даже потребностей не имеет.

Граф Кайзерлинг, «Tagebuch eines Philosophen» [99]99
  Будагов был однако прав, Нахов и Ахманова спутали class и classic.


[Закрыть]. Он там описывает, как в Японии девица спокойно поступает в публичный дом, собирает накопления, потом выходит замуж. Он говорит, что после этого понял, что на Востоке нет чувства личности. Ее личность не задета. «Это потому, что на Востоке нет чувства личности». Японцы лезут в бой, чтобы погибнуть на самолетах, которые не имеют бензина, чтобы возвратиться на аэродром. Ему не важно, будет ли он жить. Чувства личности нет.

И Кайзерлинг в конце говорит: «Когда, вернувшись домой, я вошел в свой кабинет и заиграл фугу Баха, то почувствовал, что я европеец, что у меня есть чувство личности и что у меня есть логика». В самом деле, муэдзин может петь, да он и поет, вечно. Это природное явление, а не историческое. Вся эта музыка вне истории. Бетховен, Бах, наоборот, это строгая логика, у них есть начало, есть конец. А восточные песни, они все без начала и без конца.

Россия, конечно, немножко приобщилась к Западу, но безличного, бездушного, безыдейного, каменного очень много. Рабства много. Попробуй, посмотри американца, англичанина, как он идет по Арбату, – грудь колесом, видно, что в жизни не подхалимствовал, ни перед кем не кланялся. Это всё несравнимо с русским болотом.

Пушкин: «Дернул же черт меня родиться с душой и талантом в России».

16. 1. 1972. Брехня, что душу не знаете! А что, у вас душа в пятки не уходила? душа у вас никогда не радуется? Будто это китайское, а не индоевропейское слово. Сами скажете о ком-нибудь: душевный человек. Разве не знаете, что это такое? Люди прекрасно знают, что такое душа, но делают вид, что души нету. И даже в учебниках запрещено употреблять слово душа.

Или, может быть, ты не знаешь, что такое Бог? Прекрасно знаешь. Безбожники, думаешь, не знают, что такое Бог? Прекрасно знают. А кого же они отвергают? Вот я скажу, как говорит Щерба, «глокая кудра»[100]100
  Пушкин о Вольтере («Городок»),


[Закрыть]. А что такое глокая кудра? Раз ты так спрашиваешь, ты же вроде бы должен уметь определить, что это такое. Но нет, определение дать нельзя. А всё понятно! Ты знаешь этот его пример – что можно не знать предложения и понимать каждое слово. Если ты не знаешь, что такое душа, ты врешь. Если не знаешь, что такое Бог, ты врешь. Почитай Канта. У него определено, что Бог есть принцип единства мировой истории.

Ты, может быть, и мир не знаешь что такое? Ведь если ты не знаешь, что такое душа, ты не знаешь и что такое мир! Солнце не мир, а часть мира. Земля не мир, а часть мира. Все знают и употребляют это слово, мир, но определить не могут и преспокойно остаются на почве интуиции.

Может быть, ты не знаешь, что такое бессмертие души? Опять врешь. Уже самое предложение я умру показывает, что я и смерть разные вещи. С тем же успехом я могу сказать, что не знаю что такое материя. Лампа входит в материальный мир, но она не есть материя. А мои ботинки? Они материальны, но не есть сама материя. А что такое материя? Все знают, а определить не могут. Разве что вот только идеалисты знают, что такое материя, точнее. У материалистов материя это нечто волшебное. Идеалисты понимают ее более позитивно.

Так что все эти понятия, Бог, душа, мир, прекрасно известны до всякого определения. Интуитивно понятно, как, если палец разрежешь, будет больно.

Словом, брехня вокруг сплошная. Не знают, что такое душа… А если я ему скажу, что он бездушное существо, он обидится. Да и обижаться нечего, права не имеешь! Если я скажу, что ты круглый квадрат, то и обижаться нечего. А скажу ты бездушный, бессовестный – обидишься. Опять же совесть… Простите, всякий материализм хватается за совесть. А определение дать? Трудно определить.

На бессовестный ты обидишься. Да чего тебе обижаться, раз всё это ничего не значит? Нет, мы на самом деле ценим и знаем, что такое душа. И нам обидно, если нас называют бездушными. Почему? Потому что это великие понятия, которые мы интуитивно очень высоко ставим. Бездушный всё равно что дурак. Знаешь, что такое дурак? Так и знаешь, что такое бездушный.

Я обижаюсь на бессовестный, потому что совесть для меня очень важная вещь. Я могу грешить против совести, но сказать, что мира нет, души нет, совести нет, – это глупость, которая, как мне кажется, везде в Европе изживается и только царствует в Советском Союзе. Бог, душа, эти слова здесь нельзя употреблять. Разве еще совесть как-то можно определить. Но мир определить не могут. Для этого надо думать, быть философски подкованным человеком.

А вот еще случай, если человек не понимает, что такое Бог, потому что безрассудные родители не употребляли слово Бог. Казуистика такая: станет взрослый, сам решит, что такое Бог. Это казуистика! Если ты в детстве не узнал, что такое красный цвет, то и в восемнадцать лет не узнаешь. Дети не понимают слова Бог? Вранье. Играют же дети в королей, принцев, говорят: я принцесса, слуга, паж.

Так почему же они слова Бог не понимают, когда говорят, что Бог накажет? «Не бери чужого, а то Бог накажет».

Правда, мало ли идиотов. Есть и религиозный идиотизм. Человеку просто не разъяснили вовремя. Ну, допустим, он не знает, что такое Бог. Я не знаю интегрального исчисления. Это не значит, что нет интегрального исчисления. Я ведь знаю, что такое одна миллионная часть. Тогда должен верить и в интегральное исчисление.

Вико – он сложный. Там in nuce вся новая философия, диалектика. Раньше его не знали, теперь излагать боятся. Там у него всё… Там о Гомере замечательное рассуждение. Совершенно фигура оригинальная. Небывалая. Целый его том был переведен в 30-х годах[101]101
  Старая память и чутье не подвели А. Ф., chez Нотёге с liaison во Франции литературная норма, хотя встречаются исключения (Maurice Grevisse, Le bon usage. Grammaire fran^aise. Refondue par Andre Goosse. P.: Duculot 1993, p. 62).


[Закрыть]. Замечательная вещь.

Художественное произведение есть соединение формы и материи, содержания и формы. Это целое можно рассматривать с идейной стороны, тогда получим стиль, а если реально, то получим формы самого искусства.

23.1.1972. Я тебе скажу по секрету. Православное декадентство – Флоренский. Истинно верующий… Как современный неотомизм на Западе. Это у нас было неоправославное декадентство. Флоренский был священник, преподавал в Духовной академии. Но на защите его диссертации один сказал: у Вас богатейшие примечания, но у Вас вот например письмо под названием ревность, другое любовь; я ищу православных источников – а Вы цитируете Пушкина, «Я помню чудное мгновенье…» Хохот в зале. Хохот дураков! Флоренский хочет найти софийную красоту в человеческих переживаниях, кончая самыми возвышенными, аскетическими. Сартр, шпана – растеряли бытие, привыкли иметь только переживания, поэтому тошнит. Что-то увидел, чего-то не увидел, и уже сюсюкает, размазывает. Так что тут выхода нет. А насчет Флоренского не знаю, может быть это и выход. Такие вот есть и католики теперь. Во многих сборниках о них есть, с руганью конечно, но цитаты интересные.

6. 2. 1972. С меня довольно этой борьбы. В своё время я и говорил, и боролся, и ездил в центр, и в провинцию, и добился только того, что сам остался

цел и напечатали довольно много. Но сдвинуть с мест эту махину мне не удается… Всё-таки мои задушевные идеи не находят хода.

«Мракобесы». Этот термин так гулял в 20-х годах, что носу сунуть никуда нельзя было. Не знаю, может быть, теперешние кусачие выпады тоже ведут к высылке.

В ВОПЛях статейки маленькие. В отличие от массы советских литературоведов, которые не мыслят, а только ощущают, эти – Палиевский, Эльсберг – умеют мыслить. КЛЭ овеяна новым духом. Там теперь Палиевский. Но вот уже некоторый зажим есть, начинает ощущаться. А что будет в седьмом томе? В нем ведь по алфавиту будут очень ответственные статьи. «Соцреализм». Не знаю, как они выберутся из этого дела.

У меня вся античность продумана в социологическом, историческом плане. Матриархат, патриархат, афинское государство, падение полисной системы – всё у меня проанализировано. Я могу похвалиться, что я один проработал всю эту махину в марксистском духе. Какой-нибудь Петров, есть такой, – они дуют по старым установкам.

Божество выше моделей. Оно – чистое ΰπέρ. Έπέκεινα τήζ οΰσίαζ за пределом бытия.

Других ругать не будут, а меня будут. Зачем дразнить гусей?

9. 2. 1972. Спор номиналистов и реалистов. У одних idealia sunt nomina, у других idealia sunt realia. В грубой форме номинализм есть махизм. Или вот Витгенштейн. Он ничего не утверждает. Изучает только то, что является в его сознании. – Но теперь так и должно быть. Всё остальное уже было. Отзвонили свое Гегели, Шопенгауэры.

У Вячеслава Иванова объект не realia, a realiora, вещи второго порядка. Многие двурефлексивность ограничивали одним субъектом, то есть языком. Но язык безбрежное море. Слово, разве мы им только называем предмет? Это ведь неправда. Когда я говорю дом, я имею в виду не материальный объект. Объективирующая функция в слове может быть, а может и не быть.

«Fall Wagner» у Ницше это не судебный процесс. Я спрашивал одну немку. «Ну, вы знаете, что такое Fall, – случай, происшествие… то, что случилось с Вагнером».

А. Ф о Ницше: ловко пишет, здорово пишет («Несвоевременные размышления» 19 о логической связи в книге Давида Штрауса).

Дионис начало взрывное, мятежное и лирическое. Музыка лирична. Музыка плюс эпос есть трагедия. Эпос трагедии нужен, чтобы были лица.

Шопенгауэр и Ницше, с них начинается двурефлексивность. Ты наслаждаешься эстетическими формами, но не элементарно; хотя бы ты и держался тех же классических канонов, но в твоей рефлексии есть уже только переживание самого переживания.

Intentio prima, термин средневековой философии, есть фиксация чисто мыслительного объекта, когда нельзя сказать, есть он или его нет. Intentio secunda предполагает уже направленность на реальный объект. Интенциональный акт в первом случае – он именно иррелевантен, в смысле Гуссерля.

Структуралисты просто хотят разграничить слишком сложный, насыщенный процесс в реальном языке от чистого, логического. Столович, Лотман мои знакомые. Ко мне писал года полтора назад Лотман и даже просил участвовать в своем издании. В общем я тебе скажу, что их работы очень интересные, но я скажу и то, что они злоупотребляют внешностью, чертежами, названиями. Ну хотя бы такой термин, как «иррелевантный».

Чистосердечно говоря, то, что они делают, полезно. И вот первый среди них там Лотман, у него просто хорошая работа. И структурализмом он занимается в меру. Но всё-таки, особенно у других, много лишнего, вздора, пускания пыли в глаза. «Языкознание и математика»!..

Fan, fatum это греческое φημί, говорить.

«Луг зеленый», Андрей Белый.

Marinetti. Манифесты итальянского футуризма.

13. 2. 1972. Гильберт. Его аксиоматика уже рефлексия не над бытием, а над представлением бытия. Двурефлексивность. [102]102
  Генерал Александр Васильевич Самсонов (1859—30. 8. 1914).


[Закрыть]

… В частности, по Эйнштейну, другое пространство около Солнца. Отсюда он и стал мировой знаменитостью. И у Морье я нахожу что-то подобное: внутри самого стиля находятся разные стороны, и так далее. Открываются новые стороны; двурефлексивная установка.

Махизм: мне не нужен ни объект, ни субъект. Откуда масса, я не знаю. Объект? субъект? Ничего такого не знаю и не могу знать. Я физик, остальное метафизика. Ленин вскрыл здесь субъективный идеализм. Но ведь и у Аристотеля так же: искусство изображает не то, что есть, а то, что может быть. Специфическая форма сознания.

Так в лингвистике многие, одни сознательно, другие бессознательно, исходят из того, что в языке и мышлении есть такая иррелевантная область, или, как Гуссерль употреблял термин схоластики, интенционалъная область. Куда-то сознание всегда направлено, хотя содержательно это бывает трудно определить. Жалко, что структуралисты так неподвижны в философии. Они бы заметили, что здесь в языке открывается третья сфера, специфическая. «Круглый квадрат», так сказать будет нелепо, но что-то мы здесь понимаем, хотя бы то, что нелепо. Что же тогда, предмет мысли тут объективный? субъективный? Ни то ни другое. Нелепость? Но нелепость тоже есть нечто, и не мышление и не бытие, не субъект и не объект. – Тут нечего бояться. Не надо эту возможность исключать, надо ее спокойно сформулировать, сказать, что она значит. Структуралисты это чувствуют и знают, что здесь что-то есть. Только не надо абсолютизировать.

И в эстетике такая третья сфера имеет большое значение. Но модернизм, взяв эту идею, настолько ее абсолютизировал… до нелепости.

Пикассо нелеп, потому что к нему подходят или объективно, или субъективно. А подойдите с точки зрения третьего бытия… У модернистов порыв агитационный затемняет дело.

Сартр не установился как философ, что скажет в конце – неизвестно.

Экспрессионизм у модернистов. Несчастливцев из «Леса» у Мейерхольда вскакивает на стол. Софья в коротких штанишках, с ружьем и пистолетом, стреляет в цель. Спортивно-балетного стиля изображение. Дебюсси изображает, как вода каплет.

Анненский, переводчик Еврипида; у него игра цветов. Адриан Пиотровский, очень талантливый переводчик и филолог. Тот стиль Аристофана, который он создал («Лисистрата»), это стиль иронии, насмешки, гротеска; это он замечательно провел. Пиотровский ведь сын Фаддея Францевича Зелинского. Греческий он знает великолепно. Но тут у него не только греческий язык, который он прекрасно знает, а культура большая. После окончания

первого тома его взяли, да и не вернулся. Да и по дурацкой линии, по профсоюзной линии погиб. Там производственников, инженеров расстреливали. А очень талантливый… Он и бесшабашность Плавта уловил. Рим тогда наступал, всё забирал, хорошая публика уезжала в провинцию. Пиотровский всё это понял лучше чем любой марксист.

Ярхо[103]103
  См. 5. 12. 1971.


[Закрыть] работал больше в академическом плане. У него диссертация о драмах Эсхила. Очень филологично, но в смысле стиля, художественного, не его специальность. А Пиотровский был поэт, эстетик, он именно создавал стиль.

20. 2. 1972. Я устроил встречу А. Ф. с Леонидом Ефимовичем Пинским. Было много разговоров о Шекспире и вокруг него. В английской литературе, сказал А. Ф., Оскар Уайльд очень афористичен, очень оригинален, очень глубок. Рембо значительно меньше известен чем Уайльд, и может быть несправедливо.

21. 2. 1972. И все-таки нельзя сравнивать импрессионизм с барокко: там взрыв, тут прострация. Там, в барокко, если ты встречал, есть зарисовки рук апостолов, сидящих около Христа, – только рук, и из линий этих рук получается симметрия. Шекспир это тоже взрыв. Посмотри, у него навалены груды трупов. У Корнеля была охота и был вкус преподнести всё в складном виде. А у Шекспира что-то совершенно буйное. Пинский разобрался ли во всем этом? Вот мы, если бы нам ничего не мешало, разобрались бы. И много было бы интересного…

Такой чудовищной, буйной глубины, как у Шекспира, ни у кого больше нет. Разве что Достоевский. Но у него мелкие герои, мещане, маленькие люди, хоть они на Бога набрасываются. А у Шекспира мощные, великие фигуры. Тут нет сравнения. Хотя идеологически, по идеям, которые они высказывают, можно сравнивать. А то, что получается у Достоевского, когда маленький человек уселся за чаем, коньячок дует и рассуждает, «тебе стыдно за мир», у Шекспира этого нет. У него богатыри. В сравнении с ними Димитрии, Иваны

Достоевского это мелочь. У Шекспира великие фигуры. И Шекспир неожиданно выговаривает такие вещи… «Нет в мире виноватых», вот что ляпнул. Где это у него сказано? Не знаю.

Года 2–3 назад я слушал по радио – был юбилей Шекспира, один выступающий говорит: «Очень жаль, что Шекспир не написал ни одной религиозной драмы. Объяснялось это тем, что королева Елизавета твердо запретила всякие столкновения вероисповедные». Т. е. она всё с намеком на такие предметы вымела. И Шекспир поэтому должен был изображать глубины человеческого я, но ни одной религиозной темы, никакой религиозной глубины не изобразил. Действительно очень жаль. Такой глубокий гений при религиозном характере еще выше был бы. Но вот Елизавета механически запретила всякие разговоры на религиозные темы.

С тех пор такой глубины уже не появлялось. Байрон? Его Каин мелкотный характер. Романтизм? Там вопросы Богу ставит наша душонка.

Некоторые говорят: я вот сердцем, душой верю, а разум мой не верит. У меня наоборот. То, на чем с гимназических лет моя религия держалась, был только разум. А что возражало, так это сердечко, это душонка паршивая; у нее, видите ли, разные неприятности, ее туда-сюда швыряет, вот она и сомневается, не верит.

Я тебе откроюсь, я религиозный человек с малых лет, и моя вера держится исключительно на разуме. А душонка всё время пищит, упирается. Поэтому я не понимаю, когда говорят, что сердцем веруют, а разум возражает. Как возражает? Да простой Кант, который не очень глубок в религии – такой мелкопоместный протестант, – и то определил: Бог есть единство мировой истории! Бог есть принцип судьбы мировой истории! Что тут может разум возразить? Возражает только душонка. Но когда она пищит – есть нечего, со службы прогнали, потолок провалился, – когда душонка топорщится, то по-моему это ничтожнейшее рассуждение, которое нельзя принимать по внимание, на которое не стоит тратить времени.

Степун открыл замечательную вещь: «невозможность оформить религиозное сознание». Всякое религиозное сознание непоправимо трагично. Степун был в двадцать втором году выслан за границу. Когда душевно глядишь на мир, это паршивый мир, который принять нельзя. Трагедия в религии неизбежна.

«Разбойники» Шиллера, написано восемнадцатилетним. Но для таланта не существует возраста.

В языке есть нечто, что не existiert, a gilt. Слову свойственна значимость. У Маха бытие это только условность. Вообще современная наука самая по своей глубине релятивная. Воздухом я конечно дышу, воду пью. Но Н2 0 это не бытие, ничто. Это теория, которую можете допускать, можете нет. Но это махистское, научное безразличное, иррелевантное бытие какую-то значимость имеет!

Отсюда и структурализм. Структуры все выросли из потребности понимать язык не в его бытии, а в его значимости, в его формальном выражении.

26. 2. 1972. Брюсов большой подвиг совершил переводом Энеиды, но он пошел путем полной поломки русского языка. Ты можешь читать его по-русски и представлять себе латинский стиль Вергилия. Это конечно небывалый переводческий подвиг.

Должен сказать, что в том, как Пинский разбирает Шекспира, есть нечто завлекательное. Во-первых, намечается модель для трагической структуры. Во-вторых, мир трактуется как трагедия, где все будут структурно воплощать эту модель. В-третьих, действие рассматривается как нечто целое, имеющее начало, середину и конец, в отличие от ранее преобладавшего фактологического описания. Например, «Тимон Афинский».

Мы имеем у Шекспира в последовательности его трагедий грандиозное завершение творческого пути, второе из мне вообще известных. Первое это Рихард Вагнер. У Вагнера был удивительно законченный путь. Начал с романтической оперы, потом перешел к нирване, индийскому пониманию

трагического. Отдал дань нирване в «Тристане и Изольде», небывалой вещи по глубине и размаху. Потом понял, что есть новые стороны личности. В «Кольце Нибелунгов» человек максимально героичен. Но в конце, как бы он ни был грандиозен, как бы ни был велик, в конце «Кольца Нибелунгов» происходит кризис героической личности, и Вотан, глава рода великих богов и людей, приходит к мысли, что всё бессмысленно, поджигает Вальгаллу [104]104
  Зелинский Ф.Древние религии. П. 1922 и др.


[Закрыть], место, где находятся боги, а Зигфрид оказывается во власти низких сил природы. Приняв зелье, он изменяет Брунхильде[105]105
  См. выше прим 76.


[Закрыть], сам гибнет в результате, его сжигают, Брунхильда бросается в костер.

И вот оказывается, что у Шекспира то же. Я разбираюсь в нем как свинья в апельсинах, но для меня кажется великое дело то, что у него на заре индивидуалистической, субъективной культуры, одной из самых преступных культур, чувствуется, что индивид терпит крах. Пока это расчухали Шиллер и Гёте… Шекспир на заре той эпохи уже знал глубины субъективизма. Он знал, что всё это ничего не даст. И теперь мы видим, как все эти субъекты сметены коммунизмом в мусорный ящик. И если я тут в отношении Шекспира, которого плохо знаю, прав, то это будет второй пример мирового гения, прошедшего свой мучительнейший, сложнейший, трагичнейший путь к спасению.

27. 2. 1972. О шекспировской книге Пинского:

Se поп ё vero, ё ben trovato. Всё равно важно. Конечно, образ мира и человека как сцены содержится у Плотина, неоплатоника 3 века новой эры. Тут уж я всё-таки не такой дилетант. У Плотина есть отчетливый образ: приходит на сцену актер, сыграет свою роль и уходит со сцены. А если этот образ есть у Плотина, то он конечно есть и в Средние века. Правда, в Средние века был более известен Прокл, и через арабов, и иначе. У Прокла я этого образа не находил. Но ведь у него тысячи страниц…

Причем у Плотина тут не простой, а развитой образ. К Шекспиру стекалось много каналов, может быть и неоплатоновский тоже. В него стекались сотни рек, в том числе и неоплатоническая.

5. 3. 1972. Дебора Шор прекрасный лингвист, у нее хорошие статьи о гротеске, бурлеске. Я помню ее статью под названием «Энциклопедия вульгарной социологии». Она предназначалась для издания, которое заели, два тома не вышло.

Хрущев запретил обливать друг друга помоями. А теперь опять начали. Поругали ряд моих знакомых, Аникста, Дорошевича за то, что они хвалили театр абсурда. Но вот они всё же ничего, работают. При Сталине такая ругань означала бы как минимум исключение с работы или высылку из Москвы.

11. 3. 1972. Мы с Леонидом Ефимовичем Пинским у Лосева. Пинский рассказывает о типах евреев. (1) Идеальный. Раввин, который только кольцо одевает невесте. Душа нации. (2) Иуда. Плоть нации. По этому-то типу больше знают евреев другие народы. Его дело нажива. (3) Моисей. Гневный. Сердце нации. Защитник, вождь.

Исайя, Маркс. (4) Семьянин. (5) Соломон. Чувственный, умница, не мудрый. Ум нации. (6) Самсон. Силач. Добрый. Но не дурак, и его не разозли. Жаботинский.

Касты? Нет, у евреев эти типы существуют менее различенно чем касты.

Говорили о романтиках. О переводах. В переводах Пастернака только половина Шекспира и Гёте передана. Адриан Пиотровский. Шервинский.

Пинский: предпочитаю чай, люблю его для цвета, вкуса, духа. Пью на четверть чифирь; верю в чай, его дух. Лосев на это: смотрите-ка, человек не верит в Бога, но в творение Божие верует.

Пинский рассказывает, что в лагере, когда уж совсем не было чая, пили в кружок кипяток. После лагеря выезд за границу для него был невозможен. Всё компенсировалось чтением книг. Шекспиром занимался долго. Заметил, что греческий герой существует каким-то образом вне полиса. А. Ф. был увлечен встречей, но было заметно его скептическое отношение к безверию Пинского. «Всё это хорошо… Ну, ну… Как же он выпутается…»

12. 3. 1972. Продолжаются встречи с Леонидом Ефимовичем. – Прочитали мою книгу[106]106
  См. 27. 9. 1971.


[Закрыть]? – Нет еще. – А я учился на Ваших книгах, сказал Пинский, у меня широкие интересы. Он захотел прийти еще раз: «Если обнаруживается такая близость, во вторник разрешите снова быть у Вас».

Лосев тоже этого хотел. Кроме формальных любезностей, сказал он после ухода Леонида Ефимовича, может быть разговор более существенный. Правда, он ошибся в своем суждении о моей статье к Хюбшеру [107]107
  107 В «Вопросы теории литературы» Жирмунского (Л. 1928) входил раздел об ОПОЯЗе (Задачи поэтики. К вопросу о «формальном» методе).


[Закрыть]. Я же поклонник неоплатоников и античной и средневековой теории. Буржуазное для меня интересно, но слишком абстрактно.

18. 3. 1972. Мы, Аза, годами занимались античной трагедией, а сейчас я думаю, что мы можем понять ее только когда сопоставим с Шекспиром. Нужно несколько типов трагедии сравнить, тогда станет яснее и Шекспир, и античные трагики.

Я думаю, если Пинский напишет специально об античности Шекспира, то это будет что-то значительное. Но мы сами могли бы этим заняться…

Прокофьев барабанит всё время как кулаком по столу. «Музыка века стали». Он может написать в классическом духе, только это его не интересует, его увлекает такое вот бездушие. Но и в самом деле, ведь в слове, в жизни не всё осмысленно. В двадцатом веке складывается технократическая такая, стальная картина жизни.

26. 3. 1972. Лотман хороший литературовед, и поэтическое чувство у него есть. Его теория – она-то тоже подходит, но все-таки, даже включая его, я до сих пор не нашел хорошего изложения знаковой теории. Наверное, надо расширить понимание знака. Всё-таки часто область знака берется слишком абстрактно. Знак у структуралистов имеет слишком служебное значение. На сам по себе знак обращают мало внимания, больше глядят на обозначаемое, от знака при этом остается чисто служебный момент. На самом деле знак дело великое, но он имеет определенное место. Для знака в сущности многое нужно, хотя взятый отвлеченно он очень внешнее понятие. Поэтому лингвистам приходится задним числом приписывать ему небывалое значение. Всегда так было в истории философии. Как начнут мусолить категорию, измучат, изнасилуют ее до конца, а потом бросают и идут к чему-то другому. И так вся человеческая жизнь. Я сколько этих завихрений пережил. Ты знаешь, какие были неокантианцы. Такие были, я думаю, и гегельянцы. То же и марксисты. Человек большей частью бывает ослеплен. Показываешь ему цвета, он не видит. Так всегда. Так и со знаком теперь.

Без знака нет коммуникации. Белое полотно не знак, но на войне оно знак, означающий перемирие. Само по себе полотно никакого отношения к миру и войне не имеет. Иначе всякая вещь, способная служить знаком, была бы словом.

Интуитивно мне кажется, что есть философы модернистского толка, которые употребляют термин стиль. Потому что стиль в этой новой ситуации мировоззренческой должен играть свою роль. Экзистенциалисты, Хайдеггер? Нет, Хайдеггер к эстетике не имеет отношения. Но кто-то, я чувствую, есть.

Существует такая вещь, как определяющая модель.

Вот, например, Чайковскому подвернулась тема Франчески да Римини. Она увлеклась молодым человеком, Паоло. Явился муж, застал их в критическую минуту и обоих уложил, с тех пор вечно витают две тени, тень Паоло Малатесты и Франчески да Римини. Чайковский, прочитав о них, так увлекся, что как сумасшедший бросился к роялю, всю ночь писал, и к утру уже была готова симфоническая фантазия, «Франческа да Римини», там такие облака, громы… Вот что такое модель и как она действует через века. Или «Ромео и Джульетта» Шекспира. Я только не знаю у него истории создания.

2. 4. 1972. Ήγημονικόν– ведущая часть души по учению стоиков. В соответствующем контексте я употребляю слово владычественная.

Вообще русский не любит символ, любит то, что под носом. А символа боится.

16. 4. 1972. Саккетти[108]108
  108 Хюбшер А., Мыслители нашего времени, М. 1962.


[Закрыть] и его отец собирали книги.

Помню, я читал в трудах Духовной академии диссертацию о Пресвятой Троице, диссертацию «Чудо», толстый том. Но там чудо было разобрано слабо, не проанализировано логически. Я его анализирую в «Диалектике мифа» именно с точки зрения логической категории: что нужно, чтобы мыслить чудо.

Феофан, епископ Полтавский, написал работу «Древнееврейское учение о тетраграмме» – о тайном имени Божием, которое нельзя произносить. Это не Феофан Вышинский, издававший Добротолю– бие и Симеона Нового Богослова: Феофан Полтавский ученый, а тот переводчик.