Текст книги "Алексей Федорович Лосев. Раписи бесед"

Автор книги: Алексей Лосев

Соавторы: Владимир Бибихин
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 21 страниц)

Борьба в невидимой области духа ведется с большим ожесточением чем вооруженная борьба. Кто-то пытается заменить ствол, отменить его в пользу плюралистического разнообразия. Алексей Федорович сильно и активно участвует в этой борьбе. Еще в послесловии к Хюбшеру он написал: «Некоторым всё еще кажется, что центр в Европе. Прогрессивное человечество думает на этот счет иначе». Обращается с поздравлениями к юбиляру: у Вас всё есть, и жена, друг, соратник и помощник, и труды, и библиотека, разгромленная варварами, как александрийская, но не в пример александрийской восстановленная. Степан Иванович Шишаков: не помню юбилея без лишних преувеличений, но здесь любые преувеличения уместны. Мы за 40 лет работы всегда считали Алексея Федоровича учителем нашим (кричит). Дорожа здоровьем А. Ф., наш факультет хочет на этом остановиться. Огородникова от Союза писателей: текст моего приветствия опубликован в «Литературной газете»; в области теории перевода у нас нету учителя такого масштаба, как А. Ф. Владимир Лазарев, писатель: Лосев принадлежит русской культуре; он интеллигент, и хочу, чтобы все специалисты превращались в интеллигентов. То, что он не академик, возможно, знамение времени; возможно, это к его чести. Обратившись к А. Ф.: Вы рождаете в нас чувство устойчивости и надежды, что русская культура выживет; явившись на изломе времени, Вы видели и гибель и возрождение классической филологии; передаю Вам привет от Георгия Васильевича Свиридова.

Другие говорили, что Лосев чудо нашего времени, открыл нам Платона, которого мы до него не знали, великий деятель русской культуры, выдающийся советский историк и одновременно историческая личность. Леонард Максимов: помню 1953 год, Калошин переулок; мы чувствовали пульс, живую связь времен; за какие-то два часа занятий выходили обновленными, отказывались от суеты жизни; мы не становились философами, но выходили людьми. Николай Федоров приветствует на латинском и А. Ф. сразу отвечает ему так же. Уваров из Белорусского университета читает стихи. Студент Скупцов жалуется, что Арсений Гулыга и другие украли у него почти всё, кроме одного: А. Ф. музыкант, скрипач; чистота звука поразительная, нигде ни промаха, бесконечная глубина; он служил не только истине, но и любви к красоте: мы ждем от него еще много и много книг; молодежи нужны однако и его ранние книги.

Аверинцев вышел с красными гвоздиками[219]219
  А. Ф. не знал, что в 1970 г. Ольга Сергеевна Ахманова уже уволила меня с кафедры иностранных языков в МГУ. В 1980 г. началась моя долгая борьба в издательстве «Искусство» против цитаты Маркса в предисловии к переводам Петрарки. Цитата была вставлена начальством, но с пометой Прим. ред.


[Закрыть]. Столович из Тартуского университета читает тоже на латыни «несовершенные стихи», Лосев отмахивается от этой характеристики платком, левой рукой. Платон, Аристотель, Вагнер, Владимир Соловьев, продолжает Столович, соединились в А. Ф. Пусть другие мера всех вещей, но он мера духа. Он выстоял… как музыка и как античный космос. Есть имя, что звучит как звание, Лосев. Чертихин от издательства «Искусство»: мы Вас любим и готовы страдать с Вами и дальше (хорошая ядовитая злость Москвы, здоровая сплетня, доносящая всё до всех). Рождественский (веселый, сладко улыбается, но shabby, уже дряхлый): «Толчок, толчок…»; потом зачитывает поздравления Поспелова и Журова своему младшему современнику. Виктор Ноевич Ярхо (говорит, как бы падая вперед): некоторые студенты мечтали бы прикоснуться к Вам, как к папе римскому; у Вас преимущество, с папой не спорят, сказанное им вне обсуждения, ipse dixit; Ваши труды provozieren, этим они награда для ученого, хотя многое в них спорно (обнимает А. Ф., смеется).

Кессиди жалеет: древнегреческие философы не имели Вас среди себя; неделю назад я вернулся из Эллады и принес этот скромный лавровый венок (надевает; Лосев через полминуты снимает; Аверинцев и Михайлов аплодируют как сумасшедшие). Я воздух привез оттуда, дух Эллады! Греки просили передать Вам: eppoxrov! А вот кусок мрамора от храма Ники, который я добыл, сильно рискуя; если я не смогу прочесть, то тут Аверинцев, но кажется, что сказано: нет ничего дороже свободы (А. Ф. напряжен и сосредоточен, Аверинцев кисло и остро полуулыбается, наклоняясь вперед). Григорий Петрович Калюгин, поэт: «Вы гордо поднимались на Голгофу, но путь в Каноссу – это не для Вас… Не угашайте духа, Дон Кихоты!». Татьяна Вадимовна Васильева (уже очень располневшая): «В моем лице выступает древнелатинская поэзия…» Леонид Лутковский, изящен, красив, прекрасно одет, черная борода: от Киевского государственного университета, кафедра классической филологии, тоже на латинском языке.

Читают правительственные телеграммы, в том числе от зам. министра

просвещения, от министерства высшего и среднего образования Литовской ССР. Работы Лосева выдвинуты на соискание Ленинской премии на 1984 год. Приветствия от центра по проблемам Ареопагитик в Тбилиси, от семинара славистов Франкфуртского университета, от Александра Ничева из Болгарии, из Марбурга, Италии, из Магдебурга, от «Советской энциклопедии».

Встает Лосев. Не буду говорить о похвалах. Ни о себе. Пришли отметить юбилей сотрудника? Но сотрудник сегодня есть, завтра его нет. А наука-то вечно молодая. Так что не просто отметить сотрудника: мы поклоняемся перед наукой вообще, которая не знает возрастов. А отдельные Лосевы? Только наука есть вечная молодость, и, как напоминает Бенвенист, оба, вечность и молодость, входят в понятие aicov. Корень этого слова тот же, что – юн, и он же в iuvenis. Оказывается, индоевропейские народы считают, что вечность есть молодость. Малое дело, что жизнь длится; главное, что есть вечная молодость. Возражения отпали. Наука есть вечная молодость. Вот вам завет умирающего Лосева: если хотите быть вечными и молодыми, занимайтесь науками, до старости, как Ньютон, как Менделеев. Настоящая наука не знает возраста. Она неувядающая, требовательная, возрождающаяся. Наука величественная дама, которую я почитаю издалека.

О, не уходи, единая и верная…

Тут говорили про количество моих работ. Но эти 450 статей кто печатает? Если бы Лосев не находил отклика, было бы такое возможно? Нет, Лосеву есть за что благодарить наше советское руководство. Я – поэтому – и—благо – да – рен…

Сказал дрожащим голосом и сел. Плачет. Платок синенький к глазам, левой рукой, тот, которым обмахивался. Все долго стоят и очень серьезно хлопают. Последнее слово он произнес так, как у меня записано, с надрывом и слезами. Так могла сказать Марина Фридриховна[220]220
  Ср. 24. 8. 1972.


[Закрыть]. В этом была загнанная, смертельно обиженная душа.

1984

2. 5. 1984. Сон. Лосев, он ведет себя сложно, как отец в «Осуждении» Кафки.

Нервно подходит он ко мне, целует и спрашивает как бы безумно, но потом я понимаю смысл слов: «Скажи мне, кто же я, в конце концов, Лютер или просто Иван Дмитрия Рожанский?»

15.11.1984. Лосев Джимбинову: сколько лет ты имеешь дело с советскими издательствами? – Ну, лет шесть-семь. – А я шестьдесят семь, так что сиди. Ты сиди и помалкивай; ты не знаешь, что это такое. А. Ф. жалуется, что 68 авторских листов 7-го тома его «Эстетики» год бездвижно лежат в «Искусстве». Он мрачен, вспоминает историю с «Соловьевым»[221]221
  Витольд Ян Дорошевский (1899–1976). Родился в Москве, с 1929 г. профессор Варшавского университета, с 1952 академик Польской АН.


[Закрыть]. Думаю, с тайной радостью. Он достиг.

22. 12. 1984. Празднование 50-летия кафедры классической филологии, 9-я аудитория МГУ. Долго читали поздравления. 10 минут говорил А. Ф. Лосев, потом он сидел задумчиво, внимательно прислушиваясь – наклоняя слегка набок голову, потирал руки, держа их перед лицом. Наука классической филологии, сказал он, от своего возникновения в 14 веке не сводится к словарям и пособиям, тем ранним людям был важен культурный космос как единая скульптура, что вдохновило и породило огромную литературу 19 и 20 веков. Одна классика это мелкота, нужна тонкость работы + эта интуиция космоса. Аверинцев, Гаспаров, Федоров работают красиво и тонко, Савельева – красиво и тонко. Поэтому не надо петь в студенческом гимне gaudeamus igitur, это глупая радость; и зачем говорить juvenes dum sumus, когда мы можем быть молодыми всегда когда хотим. Надо петь так:

Laboremus igitur cum gaudio Dum homines sumus vivi.

1985

23. 1. 1985. «Дорогие Аза Алибековна и Алексей Федорович! Благодарю за 'крещенское послание'. Я этого номера 'Правды' с беседой Алексея Федоровича раньше не видел, хотя много разговоров слышал. Конечно, вместо Луначарского 'замечательным лектором' можно было бы назвать для примера Федора Степуна, а вместо 'безумных крайностей буржуазно-капиталистической цивилизации' сказать просто – 'технической цивилизации', цензура бы вполне допустила. 'Материалистическое понимание истории' и 'классовый враг' – тоже лишний

кус сторожевым собакам, как бы их не перекормить, они ведь и без того уже сыты. Но в целом в газете для таких миллионов, наверное, в первый раз послышалось сильное и веселое слово бодрого ума. Оно сказано человеком, 'имущим власть' и умеющим поставить на место косную материю. Между прочим, Алексей Федорович, если бы был менее скромным, имел право назвать интервьюерам еще одну причину своей 'высокой работоспособности': долг, вызванный его единственностью. Если бы он не говорил и не писал, то некому было бы вот так ворожить и колдовать мыслью и словом. Или, вернее, голосом, потому что у Алексея Федоровича всё начинается с интонации. – В.

Поздравляем с прошедшими праздниками и желаем здоровья и вдохновения, вдохновения и здоровья. – Р. и В.»[222]222
  Ср. 25. 2. 1973.


[Закрыть]

Моя запись в тот же день: Лосевы прислали «Правду» от 17. 1. 1985 с «беседой» Лосева, пометив 19. 1. 1985. Какое Крещение? Я перелистал свои записи, 15 лет. Могло быть больше, но я отдал свою тетрадь, где записи были вперемешку с греческой грамматикой, красотке-аспирантке. Уже тогда, в 1966, я «заедал», сбивал свои увлечения. Негде было жить. Я сбивал их и в 1956. «Состарился, а жить не уставился». Не сумел примирить растительное с огненным. Больше думал всё-таки о растительном. «Берег себя». Я смущал и провоцировал Лосева. До действительного понимания, на которое он все-таки был способен, мы не дошли. Впрочем, такое понимание у него, кажется, и ни с кем не сложилось. Когда я чувствовал его возможность в 1970, 1971, почему я не расстраивался, не горевал, что оно не сбылось? Понимание, чувствовал я тогда, это много, это достаточно. В таком тепле может вырасти мысль, школа, культура. Но мне мешала семья, ему издательские интересы. – Я сразу написал Лосеву, что он, боюсь, перекармливает сторожевых псов, но в целом всё у него – свежо, круто, бодро.

1. 2. 1985. В МГУ выступали Лосев – о важности переходных Боэция, Макробия (старый мастер, филологический волшебник), Гаспаров о старшем Ярхо, Аверинцев опять о риторике, Пиама о Фоме Аквинском.

1986

27. 9.1986. Джимбинов и Аверинцев были у Лосева на Отдыхе, рядом с домом Спиркина был пожар, испуганные Лосевы с бумагами вышли из дома. Лосев очень бледен, он повторял, что его книгу не печатают, ждут, когда он умрет; мрачен; работает каждый день, пишет 8 том «Эстетики» со Столяровым.

1988

19. 5. 1988. Рената то и дело вспоминает Лосева. Марта мне сказала, что он почти не дышит без кислородной подушки.

24. 5. 1988. Звонит Валентина Ильинична Постовалова. Алексей Федорович умер в 5. 30. Последний раз она его видела в пятницу 20, достала лекарства для печени. Она не заметила, чтобы он нуждался в кислородной подушке. Он был в ясном сознании. Начал с расспросов о Солнцеве, их новом директоре в Институте языкознания. С обычных жалоб о непечатании. Она захотела его перебить, стала говорить о выступлении священника в Доме художника. Священник был в светском или в облачении, спросил Лосев. В рясе; и Валя стала говорить о подобных случаях, с увлечением. Ему, ей показалось, было очень интересно слушать, он улыбался во весь рот. Но я лично не думаю, чтобы она могла заметить и распознать, преодолел ли он свое вечное недоверие. Час шел такой разговор; Валя пользовалась тем, что А. А. Тахо-Годи была на кухне. Она потом пошла с обычными речами – декламациями – что Алексею Федоровичу надо отдохнуть, сколько людей хотят от него интервью, как много он должен написать, прежде всего о крещении Руси. «Ну, иди, Валентина; я устал».

Сегодня утром Аза Алибековна услышала неладное, а спала – к удивлению Ренаты – отдельно. Пришла. Он просил «посадить». Как-то посадила. Он лепетал имена ее и Валентины, «как ребенок», не различая ее, «очень хорошую женщину», и Азу. Он лепетал, т. е. твердя сквозь за 45 лет осевшую в душе «Азу» – давнюю Валентину.

Мы с Ренатой въехали на знакомый двор, поднялись по ступенькам и там Гусейнов (молодой, конечно), медиевист Столяров и другие молодые люди. Постовалова и последний секретарь Алексея Федоровича, молодой человек,

похожий на Пастернака, читали псалмы. Я немного почитал с ним, вместо Вали. А. Ф. в шапочке и очках, тихий учебный вид. Всё казалось, что он вот-вот пошевельнется, чуть повернет голову. Аза Алибековна рассказывала: когда утром, приехав не сразу, Валя Постовалова начала читать молитвы, пальцы у А. Ф., давно не дышащего, сложились троеперстием. И я думаю, что ум продолжал жить, присутствовать около тела, без сердца и без крови, распоряжался телом так, прямо. Потом, конечно, ум должен был совсем выдвинуться из окосневшего тела и сделал это привычно, делав ранее уже столько раз. Substantia separata, а что бы вы думали. Потом займется вообще своими propriae actiones et operationes. Но, я думаю, только теми, которые имела навык делать при теле: только в качестве так навыкшей она individuata, а то – общая для всего рода человеческого. Вокруг Лосева уже деловитые взвихрения. Аза Алибековна тут же, у лежащего на столе фоба, говорит новые дежурные речи: А. Ф. прожил бы больше, если бы Владимир Сергеевич Походаев не оказался таким черствым, прислал бы только что вышедший сигнал 7-го тома «Эстетики», и т. д. Ее установка теперь печатать как можно больше, восходить на дрожжах новой славы. Алексей Федорович теперь популярнее Аверинцева, устраивает ббльшие массы.

Аверинцев звонит, он пишет некролог для «Литературной газеты» и хочет уточнить, когда А. Ф. был под следствием. Я перелистал свои записки, и они в сущности однобокие. А. Ф. в них не раскрылся, потому что я не располагал раскрыться, или потому что он в принципе не мог этого, глухо закрытый человек. Однобокое, болезненное впечатление от записей. Я должен буду прибавить свое, много своего.

26. 5. 1988. Покупаем цветы, но к А. Ф. я еду один. И подхожу к его дому без пяти двенадцать; двенадцать было время начала его занятий. Реально, конечно, сытного – для меня – завтрака, потом занятий в кабинете [223]223
  Ср. 25. 11. 1973.


[Закрыть] Но волшебные минуты, когда юный А. Ф. оживленно ходил со мной по аллее спиркинской дачи, когда мы шли с ним пешком от его института до Арбата: тепло, солнечное и человеческое. И полное равенство во время долгих, почти каждый день час, два, больше, разговоров о жизни. «Интересный разговор».

Там Нина Брагинская без цветов, Александр Михайлов с большим букетом, очевидно, от ИМЛИ, хлопотливый серьезный Гусейнов, стремительный

Шичалин, хтонические Сукач и Половинкин, может быть сто человек, а на Ваганьковском, наверное, двести. Теплый и мягкий день. И пока не говорили речей – а Алексей Федорович expressis verbis потребовал, чтобы не было гражданской панихиды, – было тихо и торжественно. Отпевали степенно, долго Салтыков, Асмус и неизвестный мне нестарый священник, которого я принял было за Ведерникова; но, думаю, Ведерников не стал бы отпевать человека, не бывшего в церкви 60 лет. Он ведь, пожалуй, не был в церкви 60 лет. Я подошел, в числе не очень многих, приложился к венчику и к руке, он так исхудал, очень отдалился со вторника, когда еще казался одним из людей, присутствовавших в комнате. Когда священник предал тело земле и закрыли гроб, я быстро ушел, невыносимо было уже по дороге на кладбище слышать щебет светской дамы Бокадоровой, а тут могло быть что и похуже. Наталья Петровна потом мне сказала, что я правильно сделал: говорили Н. и Ш., трескучий наглец и пустой бочонок, два символа Московского университета им. Ломоносова. Аза не могла их остановить: она нуждается в упрочении своего положения. Нашла с помощью кого.

1. 6. 1988. Некролог Аверинцева в «Литературной газете». Теплый, любящий. Лосев – явление природы, гора, всегда стоящая в глазах и теперь вот вдруг отсутствующая. Подсознательно: загораживавшая вид и свободу движения. Подсознательно: такой вот крупный. —

Лосев похож на Хайдеггера и в юности – нервной напряженностью; но Лосев более угловатый, потерянный. С годами у обоих вдруг совсем непредвиденная округлость и благодушие, но у Лосева – с хитрецой, с отрешенностью.

23. 9. 1988. Едем с Наташей на Ваганьковское. Там около 30 человек. В Тбилиси готовится конференция, участникам которой предлагается непременно говорить о Лосеве. Алексей Федорович на портрете (фото) на стандартном уродливом железном кресте с завитушками, слева от простой плиты его первой жены, умершей в 1954. Как хорош А. Ф., сколько детского, как укладывается в сердце его образ, отсеиваются тысячи бессмысленных печатных страниц. – Во время службы Олег Широков стоял лицом к священнику и Асмусу, думая, наверное, о фонетике. Немногие поехали потом на Отдых.

1989

1. 2. 1989. Воспоминания Ефимовых. Там о Лосеве: он сразу схватывает и отражает, как рефлектор, с такими людьми душно.

30. 8. 1989. Лосев, «Очерки античного символизма и мифологии». Никакой мысли. Отравлен платоновским «Парменидом» и хочет продолжать «диалог», с кем? С рассуждающей Россией. Поскольку кричат громче всех социальные публицисты, то с ними. При том что имеет немереный ум, выдавать не хочет, требует ответа и требует, чтобы его самого поправили.

21. 10. 1989. Болгарин Радостин, второкурсник философского факультета. Читает Лосева и испытывает экстаз. Вот что главное. Лосева нет. Скоро не будет нас. Этот вот экстаз, как огонь, всего важнее передать.

У него впечатление, что с 1945 года власти играют как спектакль, шитый белыми нитками. И шире: обо всей болгарской истории, что ею распоряжаются другие. Понимаю, как ему должно быть тоскливо. Русский язык, ему кажется, может больше чем болгарский.

1991

10. 2. 1991. Берусь за Лосева для моей «Энергии», и это живая, веселая, опасная работа. «Русская мысль».

12. 2. 1991. Лосев («Энергия» дошла до «Философии имени»). И тут я немного приобадриваюсь, мне интересно и весело.

14.2.1991. Прочел верстку моих «Разговоров Лосева» и мне не понравилось. Отчасти потому, что меня стесняли; отчасти из-за действительной слабости тех моих старых записей, которые только в общей массе возьмут свое.

1992

22.7.1992. Зана Николаевна Половинская… Лосев мягкий любезный, который свел ее девочку по ступенькам веранды (уже и тогда Отдых или Заветы Ильича, Рязанка густая сытная песчаная сосновая купеческая) и подтолкнул к качелям – его жест, его отношение к детям, погладить и отодвинуть. В доме Лосева парализованная жена и молодая красавица Аза, красавица Аза, повторяет Зана (какие имена давали интеллектуалы, профессора); «и наверное между ними что-то было, Аза была такая красивая».

25. 7. 1992. Венец победы над ήδονή, пиши по Лосеву – над зудом.

1993

5. 5 1993. Надо выбирать, научная работа или дети, говорил А. Ф.

4. 12. 1993. Школа меня смущает, стыдит, что я ее люблю и не прошел. И с Лосевым была не школа – подмастерье не ученик, Лосев не думал обо мне. Жажда учиться, но как. – Лосев давит меня сейчас так же тогда, как и теперь, не величием, а распорядительностью, он имеет право и должен занимать место, наследие царского благополучия.

1995

29.1.1995. Вчера у Азы Алибековны. Она и старый мир в осаде, за шторами, чудом отразив Игоря (таким ему давали распределение после университета от Азы Алибековны с новогреческим в КГБ), теперь Иоанна Экономцева, и его рук в Православном университете, диакона Кураева и Саврея с женой латиниста Федорова, которая – при Экономцеве соблазнительница его романов – претендовала быть комендантшей нового дома, с кабинетом для ректора Православного университета, сауной, комнатой тихих игр, трапезной, домовой церковью и экспресс-буфетом, А. А. показывала готовый шикарный проект. К библиотеке прочно присосалась масса народу, даже еще не прочнее ли чем прежде. – Интересно, что Лосев вполне продолжает жить, и его осваивают с той стороны, где он подставился.

29. 12. 1995. Следственное дело Алексея Федоровича. Аза Алибековна не спала ночь от волнения и тревоги, получив его от «органов». Она не захотела мне его показать. Но я могу представить: там, возможно, Алексея Федоровича так же повело, как в последние уже, 1986–1988, годы зажима, когда он печатался в «Коммунисте», бросившись на шею мощной, как он думал, машине.